Останется один лишь голос

Нежданно пришедшая весна разбудила вершины и долы, поющих о чём-то радостном птиц и гулких пчёл. Всё вокруг будто бы воскресло и преисполнилось неистовой красотой, а вместе с миром изменился и сам Иван из-за любви, что пришла к нему тихо и незаметно… До его ушей словно бы то и дело доносился счастливый и могучий хор тепла и цветения, который заставлял всю эту печаль кричать и кричать от боли в его груди. Внезапно среди зелени и цветов, украшавших даль, не осталось и места для слёз и скорби. — Весна горчайших бед свидетель безупречный… — прошептал совсем тихонько Иван, вглядываясь в ясное, залитое солнцем небо, глубоко вдыхая свежий весенний воздух. — Что? — спросил латыш, поправляя на шее шарф, при этом понимая, что настала пора уже его снять и закинуть подальше в шкаф до первого снега. — Ничего, так, мысли вслух, — мило улыбнувшись, ответил Россия, спрятав за спиной руки и подойдя довольно близко к Латвии. — Тебе нравится сегодняшний день? Не правда ли он чудесен? — А… Ну… Да, с-сегодня довольно тепло, не л-люблю холод, — произнёс Райвис, сделав словно бы на рефлексе шаг в сторону, из-за чего вызвал на лице Ивана грусть, которую ни с чем не спутаешь. Не раз он уже изведывал эту печаль… «Я счастлив каждодневно слушать твой прекрасный мальчишеский голос и смех, вот только моё сердце каждый раз обливается кровью, стоит мне взглянуть на тебя, на твоё испуганное ангельское личико. Ты либо лишаешься дара речи — язык твой немеет, — либо же начинаешь заикаться, находясь рядом со мной. Порой мне кажется, что из-за тебя я близок к долгожданной смерти, так как долее не способен выносить эту любовь к тебе… О Господи, что же ты творишь с моей душой, Латвия? Зачем терзаешь её?» Брагинский хотел бы сказать это вслух хотя бы раз за эти годы, но в очередной раз он подавил не только мысли, но и желание рассказать о самом болезненном и светлом чувстве, которое расцветает в его груди, как подснежники, пробиваясь сквозь снега его тихой скорби. — Знаешь, я одержим кое-каким наважденьем, похоже, я схожу с ума… — зачем-то прошептал Россия, вглядываясь в лицо любимой им страны. — Ты когда-нибудь испытывал что-то подобное, что схоже с… любовью? Резко остановившись, Галанте с каким-то удивлением в своих лазурных глазах — которые напоминали Ивану неизведанные подземные озёра, — уставился на русского, явно не очень сильно понимая вопрос и то, к чему он его задал. — Я не уверен, что смогу ответить на ваш вопрос, простите… — пробормотал извинения парень, спрятав свой взгляд прекрасных очей, в которых порой — вернее, ежечасно — хотелось утонуть. — Что ж… Тогда что ты думаешь об истинной любви? — вновь задал странный вопрос Иван, поражаясь самому себе. — Ну… — он слегка замялся, явно застигнутый врасплох этим вопросом. — Истинная любовь — это… не всепоглощающая страсть, это глубокое и обдуманное чувство, когда тебе кажется, что твоя любовь прекрасна от макушки до пяток? И она истинна до тех пор, пока оба живы… Прикрыв на мгновение свои фиалковые глаза, Брагинский быстренько обдумал только что сказанные слова Латвии, а потом улыбнулся слабо и коротко, довольно милой улыбкой, хотя и несколько пугающей. — Как интересно… Я всегда считал, что любовь истинна лишь тогда, когда даже после смерти своей любви ты обнимаешь её бездыханные и хладные останки, которые кажутся тебе столь же прекрасными, сколь она была при жизни. Невольно Латвия вздрогнул, услышав это. Слова России до того были странными и до дрожи пугающими, что латыш сделал ещё несколько шагов в сторону. «Порой мною овладевает искушение поведать ему о своей глупой и дурацкой любви, шепча эти слова, как отчаянную молитву. Но я прекрасно знаю, что получу в ответ лишь страх… Но… Пусть память увядает, пусть мои вчерашние дни обратятся в безвестную пыль, из которой они некогда восстали, я не могу долее противиться этой любви…»