За льдом её глаз

      Вернув старинный особняк своей семьи, Мариан перестала так часто сбегать из дома, чтобы шататься по улицам до кромешной темноты или ночевать у друзей. И всё-таки в поместье Фенриса она оставалась частой гостьей. Они проводили под одной крышей долгие дни, а порой и ночи увлекательных бесед и уютного молчания. Фенрис с усмешкой интересовался: неужто в его доме кровати мягче? Мариан же закатывала глаза и объясняла, что в особняке Амеллов ей слишком часто докучают подруги матери. Особенно когда приводят своих великовозрастных сынишек «познакомиться с прекрасной леди». Фенрис понимающе хмыкал: Мариан не была похожа на женщину, намеревающуюся в скором времени связать себя узами брака с кем бы то ни было.       Он не удивился, обнаружив, что входная дверь его дома не заперта, и скользнул внутрь, ожидая увидеть Мариан растянувшейся на диване с каким-нибудь свежим трактатом по истории или культурологии. Однако она обнаружилась лишь спустя несколько минут поисков: стояла на втором этаже у широко раскрытого окна во всю стену. Фенрис знал, что она любит рассматривать город с высоты, но что-то в её напряжённой позе и печально опущенной голове тотчас насторожило его. Как если бы Мариан хотела… сорваться вниз? «Она прекрасно знает: нет смысла прыгать с такой высоты», — одёрнул себя Фенрис, но легче на душе не стало. Он медленно приблизился к подруге и негромко, опасаясь спугнуть, позвал её по имени.       — Привет, Фенрис.       Мариан обернулась на его зов, и он невольно поёжился от взгляда на неё: притихшая и будто бы потерянная. Голубые глаза были сухими, но Фенрис прекрасно знал, что её боль редко проливается слезами, сколь бы сильной она ни была. Что-то случилось, а Фенрис по-прежнему не считал себя мастером утешений. Почти не задумываясь, он шагнул навстречу. Мариан доверчиво нырнула в его объятия, уткнулась холодным носом в шею. Фенрис растерянно поглаживал её спину, плутал пальцами в растрёпанных чёрных волосах. Они простояли так несколько минут, пока Мариан не отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза и тихо, почти испуганно спросить:       — Как думаешь… во мне много тьмы?       Фенрис окинул её недоумённым взглядом.       — Что ты понимаешь под тьмой?       — Ну… ненависть, — со вздохом объяснила Мариан. — Ярость, гнев… Желание уничтожать. Когда накатывает с такой силой, что едва можешь остановиться… или не можешь. — Её голос слегка дрожал.       — А разве есть способы измерить? — Фенрис нахмурился. Она вела себя как-то странно и непривычно даже для их доверительных отношений. — Что заставило тебя задуматься об этой «тьме»?       — Испугалась саму себя, — невесело усмехнулась Мариан. — Из сказала: такие, как я, быстро прогорают. Сжигают себя своей же ненавистью…       — И ты отнеслась серьёзно к словам Изабелы? — возмущённо фыркнул Фенрис. — Думаешь, она в понимании чужих душ так же хороша, как и в постели?       — Откуда ты… — начала было Мариан и тут же смущённо отвела взгляд.       — Это же Изабела. — Фенрис пожал плечами. — Ни чувств, ни обязательств, особенно если не прислушиваться к её попыткам навязать своё видение мира. Что, посоветовала найти себе кого-нибудь, чтобы не сгореть в своей ненависти?       — Примерно так и было, — пробормотала Мариан, по-прежнему смущённая. — Думаешь, это ерунда?       — Что обязательно нужен кто-нибудь под боком, чтобы побороть внутренних демонов? — насмешливо уточнил он. — Конечно, ерунда. Уж Изабеле ли не знать, что люди чаще создают проблемы, чем разрешают их? — В груди потеплело, когда он увидел слабую улыбку на губах Мариан. — Но у неё как будто бзик на этой теме, так что я пропускаю её советы мимо ушей.       — Наверное, мне следует сделать так же… — Большой уверенности, однако, в её словах не прозвучало. Фенрису показалось, что мысли о «тьме» продолжают терзать Мариан, однако та предпочла сбежать от них тем способом, который срабатывал почти всегда. — Пойдёшь со мной в порт? Там какие-то придурки засаду затевают, Авелин просила разобраться. Плату делим пополам, как обычно.       — Пойду, — хмыкнул Фенрис, — с одним условием. Если потом ты исполнишь одно моё желание.       — Перебить всех магов в Тедасе? — прыснула Мариан. — Чувствую, я ещё пожалею об этом.       Дело было простейшее, и вдвоём они прекрасно справлялись. Фенрис тихо радовался, замечая привычную дерзость в поведении подруги: она, похоже, отвлеклась от тягостных раздумий. Бой всегда был её стихией. Мариан искренне наслаждалась, сплетая смертоносные заклинания на кончиках пальцев и пронзая врагов острым краем посоха. Хищная улыбка сияла на её губах, а в голубых глазах отражались вспышки пламени. Фенрису был знаком и понятен такой настрой: он и сам в бою чувствовал себя куда увереннее, чем в повседневной жизни и уж тем более в утешениях. И всё-таки Мариан кое-что отличало от него: она боялась собственной любви к сражениям.       Фенрис понял это далеко не сразу. Он как раз толкнул одного из последних головорезов в тёмные морские воды, когда позади него вспыхнуло пламя. Обернувшись, Фенрис увидел впечатляющую картину. Мариан замерла недалеко от пирса, одной рукой сжимая посох, а второй выводя замысловатые пассы. Её противник взмыл в воздух на полметра. Всё его тело было охвачено языками яростного пламени, ярко-красного в ночи. Глаза Мариан горели тем же огнём. Она была прекрасна, и какую бы сильную неприязнь Фенрис ни питал к магам, ею он не мог не восхищаться. Головорез успел изжариться до смерти в своих доспехах, когда магесса резким движением посоха отправила его в полёт до мутных солёных вод. Фенрис приблизился к ней, чтобы проверить, не ранена ли, и замер в недоумении.       Мариан опустилась на колени, отбросила магический посох с выражением отвращения на лице. Руки её тряслись, а в глазах поселился ужас. В этот миг Фенрис понял, что проблема куда серьёзнее, чем ему показалось вначале, и неуместные слова Изабелы вовсе не были единственной причиной для грусти.       Он мягко потянул Мариан за плечи, вынудив её подняться на ноги и покинуть пропахший гарью ночной пирс. Зашагал прочь, не отпуская её руки. Все мысли были только о ней и её неожиданном страхе, так что за дорогой Фенрис не следил. В напряжённом молчании они миновали закрывшиеся сразу после их ухода городские ворота и двинулись к берегу моря. Мариан зябко куталась в свой плащ, но не предлагала вернуться за стены. Ей словно было плевать, куда её ведут.       — Мариан… в чём дело? Ты с таким удовольствием убиваешь мерзавцев, а потом вдруг… пугаешься этого? Я… не понимаю, — признался он, когда они зашагали по влажному морскому песку.       Но Мариан не проронила ни слова в ответ. Лишь ниже опустила голову, как если бы надеялась и вовсе исчезнуть из этого мира. И Фенрису пришлось биться над неожиданной загадкой самостоятельно. Он напряжённо вспоминал каждый бой плечом к плечу с подругой. Хищная улыбка-оскал, пламя в глазах, уверенные движения тонких пальцев. Мариан вряд ли в совершенстве знала теорию магии, зато обрушивала на противников невероятно мощные заклинания. Мощь… Неужели дело в ней? Её пугают собственные необъятные силы, в то время как даже сам Фенрис перестал от них шарахаться? Он мало что знал о магии, кроме того что тевинтерские магистры всецело на неё полагаются и без раздумий приносят в жертву сотни рабов ради одного-единственного кровавого заклинания. Мариан совсем не походила на них: магия крови была ей чужда. В отличие от тевинтерцев, она никогда не пыталась возвыситься за счёт своего дара.       — Ты… боишься, что не удержишь контроль? — предположил Фенрис и мотнул головой, едва встретившись с печальным взглядом голубых глаз. — Нет… это не из-за магии. Вспышки бесконтрольной ярости — это не причина, а следствие.       Достаточно было лишь немного понаблюдать за ней, чтобы догадаться. Крепко стиснутые кулаки, влажный блеск в глазах, искажённое болью лицо — всё это Фенрис видел едва ли не впервые. Привычными были холодное спокойствие во взгляде и насмешливая улыбка — непроницаемая маска, за которой не разглядеть настоящих эмоций.       — Следствие невероятно сильного самоконтроля, — тихо промолвил он. — Внутри бушует пожар, а снаружи — ледяное спокойствие. Но постоянно сдерживать себя невозможно, правда? И время от времени этот огонь прорывается сквозь все преграды. Уничтожает всех тех, кого ты ненавидишь.       — Нет, — едва слышно шепнула Мариан. — Уничтожает вообще всё.       Огни города остались далеко позади. Их окружали антрацитовая ночь и беспокойный шорох наползающих одна на другую волн. Фенрис вновь потянул Мариан за руку, и она безропотно позволила усадить себя на влажный песок вперемешку с мелкой галькой. Объятия и ласковые прикосновения совсем недавно пугали Фенриса так же сильно, как магия, но Мариан неоднократно доказала ему, что отличается от всех, кого он знал прежде. Так что он без раздумий притянул её к себе, уткнулся носом в колючие прядки волос.       — Конечно, уничтожает. Что бывает с огнём, если надолго запереть его в маленьком помещении? Или с водой, или… с диким зверем. Вырывается наружу и мгновенно сносит всё на своём пути. Потому что силу невозможно удержать ни в какой клетке.       — Да как не удерживать?! — вдруг выкрикнула Мариан и тотчас спрятала лицо между коленей. — Как, если все ждут от меня этого? Быть хорошей дочерью: прятать магию, не навлекать на себя беду. Вернуть семейный особняк, обо всех позаботиться. Не волновать лишний раз. Уметь прощать. Быть достойной, быть надёжной…       — Быть ею? — тихо закончил Фенрис.       Мариан вздрогнула, сжалась ещё сильнее. Ему же оставалось только сидеть рядом, прислушиваясь к шёпоту волн и почти осязая комок раздирающей на части боли в её груди.       — Да… быть ею, — с трудом вымолвила Мариан спустя несколько минут. — Быть моей сестрой, потому что для меня Бет всегда была сильнее, умнее, добрее, лучше меня. Я научилась ранить словами и магией, лишь бы только защитить её… такую светлую, такую… по-настоящему хорошую, понимаешь?       — Понимаю, — откликнулся Фенрис и мягко сжал её ладонь. — Ты пытаешься сохранить свою сестру внутри себя… удержать тот свет, которым она была для тебя, в этом мире. Чтобы Бет по-прежнему жила для вашей мамы, Карвера, дяди… но прежде всего — для тебя самой.       — Да, — почти беззвучное согласие сорвалось с её губ вместе с прерывистым выдохом.       — А это означает держать в узде всю злость и всю ненависть, ведь Бет они были чужды. — Боль Мариан будто проникала через его собственное сердце, позволяя без труда угадывать надёжно запрятанные за сотнями невидимых стен пугающие мысли.       — И всё равно не получается, — горько усмехнулась Мариан. Она подняла голову, чтобы утонуть взглядом во мраке беззвёздного неба.       Фенрис вгляделся в кромешную тьму вслед за ней.       — Хотел бы я сказать, что эта боль однажды уйдёт, что ты сможешь жить дальше и не оглядываться назад… Но мы ведь оба знаем: это невозможно. Нельзя потерять ту, кого любишь, и остаться прежней. Но Мариан… Бет и так с тобой. В твоих мыслях и снах, в воспоминаниях и незаметных привычках. В том, какой ты была и какой стала. Я… я не могу говорить за неё, но мне грустно видеть, что ты пытаешься вытеснить из своего характера саму себя.       Его голос дрогнул, и на этот раз Мариан сжала его ладонь сильнее. Что-то переменилось в ней. Быть может, сам разговор о сестре позволил разделить свою боль на двоих и тем самым сделать её хоть чуточку меньше.       — Какая же я, Фенрис? Какой ты меня видишь? — Взгляд пронзительно-голубых глаз устремился на него. Мариан слегка прищурилась.       — Вопрос с подвохом, да? — Он улыбнулся краешками губ. — Хорошо, я скажу, а ты… постарайся не засмеяться, ладно?       Мариан кивнула со слабой улыбкой, и он заговорил, чувствуя, как искреннее восхищение вплетается в каждое его слово.       — Ты сильная. Упрямая… даже упёртая. Пылкая в любом своём чувстве, будь то дружба или ненависть. Свободолюбивая. Тебе не нужно «крепкое мужское плечо», о котором говорила Из, потому что ты сама себе опора и поддержка. Хочешь, чтобы мир вокруг менялся… нет, хочешь его менять. И в глубине души знаешь, что именно ты сумеешь повернуть его в правильном направлении.       — Звучит так, словно ты веришь в меня, — со смешком заметила Мариан.       Фенрис качнул головой в недоумении, а затем нежно провёл пальцами по её щеке.       — Конечно, верю. Не потому что ты магесса, не потому что у тебя появились власть и авторитет… Но потому что это ты, Мариан. И если ты сумела изменить моё отношение к тебе, то что тебе стоит изменить целый мир?       Тихий смех вырвался из её груди, с каждым мигом становясь всё увереннее. Мариан уютно устроила голову у него на плече. Какое-то время они молчали, но ночь словно стала теплее, а из-за густых чёрных туч проглянул крошечный ободок луны.       — И всё-таки… во мне есть тьма, о которой говорила Из, — заметила Мариан, не отрывая взгляда от переменчивого небосвода. — Ненависть, желание причинять боль тем, кто поступает несправедливо, и… удовольствие?       — Удовольствие от того, что очередной подонок умер и больше никому не сможет навредить? — фыркнул Фенрис. — Я понимаю, о чём ты, Мариан. Я тоже чувствую эту ненависть. Да нет, я живу в ней. Данариус, маги, работорговцы… Когда я не могу уснуть, я воображаю, как уничтожу их всех. Рисую в голове самую кровавую расправу во множестве вариантов. Ты правда думаешь, что это так ужасно? Просто… нам есть за что ненавидеть этот мир.       — И есть за что любить, — с неожиданно тёплой улыбкой шепнула Мариан и ласково потёрлась лбом о его плечо.       Они вернулись в Киркволл ближе к рассвету, с трудом убедив городских стражников пропустить за ворота двух «заплутавших путников». Уснули, одетые, в одной постели, едва добравшись до особняка Фенриса. Он не мог знать, что видела в своих грёзах Мариан, но самому Фенрису снились тёплые лазурные волны затаившегося в радостном ожидании моря.       Пару дней спустя он обнаружил Мариан сидящей на диване в его гостиной и низко склонившейся над очередной книгой. Но едва Фенрис приблизился, он понял, что ошибся: то была не книга, а тетрадь в плотном кожаном переплёте, куда Мариан увлечённо что-то строчила, рискуя в любой момент опрокинуть чернильницу на диван.       — Решила завести дневник, — со смешком пояснила она, подняв взгляд на Фенриса. — Та ночь и твои слова… Мне ещё есть о чём подумать, так что я хочу сохранить их.       — Научи меня, — неожиданно для самого себя попросил Фенрис. — Я тоже хочу… ну, хотя бы вести список тех, кого ненавижу. Но рабов не учат читать и писать.       — Я ждала, когда ты попросишь. — Её лицо озарила радостная и беззаботная улыбка. Фенрис сел рядом с ней, с любопытством рассматривая неровные чернильные строчки на первых страницах дневника. — Итак… Почти весь Тедас говорит и пишет на всеобщем, или торговом, языке. Он произошёл от древнего гномьего наречия, но был существенно упрощён, чтобы дельцы любых рас могли понимать друг друга. Письменность, соответственно, тоже не слишком сложная. Смотри: вот этот знак…       Фенрис издал обречённый стон: он и подумать не мог, что подруга подойдёт к делу так серьёзно.       — Фенрис… а какое желание? — неожиданно спросила Мариан после нескольких часов изучения алфавита и принципов словообразования. Она выглядела чрезвычайно увлечённой, в то время как Фенрису хотелось взвыть от множества правил, что разом ворвались в его сознание.       — Желание? — непонимающе нахмурился он и без сожаления оторвался от исписанных крупными неровными буквами страниц.       — Ты сказал: исполнить одно твоё желание. — В голубых глазах сияли озорные искорки.       — Ах да, — засмеялся Фенрис, вспомнив их шутливый разговор. И произнёс с притворной неуверенностью, хотя суть желания сформировалась в его голове ещё много недель назад: — М-м-м… поговори наконец-то с Варриком. Не потому что Из так сказала, а потому что ты что-то чувствуешь, пусть и не хочешь признаться самой себе. Потому и избегаешь его. Я же прав?       Её вспыхнувшие щёки и требование тотчас продолжить обучение основам письма стали самым красноречивым ответом.