За льдом её глаз

      Пальцы были липкими от крови, медленно сочащейся сквозь прорези в перчатках, но Мариан не замечала этого. Она шла по улицам ночного Киркволла бездумно, точно во сне, и только своевременное вмешательство Фенриса спасло её от столкновения с каменной стеной. Он мягко удержал её за плечи, потянул в другом направлении.       — Куда ты меня ведёшь? — равнодушно спросила Мариан. Она слабо сопротивлялась, но Фенрис и не думал отставать.       — К Андерсу, куда же ещё? — буркнул он, в кои-то веки назвав целителя по имени, но Мариан и на это не обратила внимания. — У тебя вместо ладоней кровавое месиво, а всё потому что этот…       — Замолчи.       Фенрис вздрогнул от неожиданности: Мариан никогда не обращалась к нему с такой холодностью и отчуждением. Это был тон для врагов, которым предстоит оценить смертоносность еë заклинаний, но точно не для близкого друга. Фенрис умолк, растерянный и ошарашенный, впервые за долгое время совершенно не понимая Мариан.       Варрик поступил гнусно и предал её доверие, предпочтя слепую месть брату безопасности Хоук — так он её всегда называл. Погнался за безумцем Бартрандом, даже не подумав о том, чтобы прикрыть и защитить их общую подругу. Как будто смерть труса могла быть важнее еë жизни. Как будто он имел хоть какое-то право на понимающий взгляд и поддержку Мариан. Кулаки невольно стиснулись: Фенрис злился. Нет, слишком слабое слово. Он был в ярости, и ярость эта накапливалась с каждой минутой молчания Мариан. Почему она никак не реагирует? Не злится, не расстроена, не обижена? Фенрис привык к тому, что подруга редко проявляет эмоции, помимо пылающей ярости и холодного презрения. Сам был похож: потому их и потянуло друг к другу ещë тогда, три года назад. Но сейчас она не выражала никаких негативных эмоций по отношению к Варрику, и это сбивало с толку. «Мариан, — хотелось сказать, — ты можешь мне доверять». Но он молчал, пока в голове проносились сотни ответов на его слова, от холодного «Я никому не могу доверять» до ранящего намного глубже «С чего ты взял, что я могу доверять только тебе?». И Фенрис не решался разбить гнетущую тишину, погрязнув в собственных мыслях и почти забыв следить за дорогой.       Плутая по закоулкам Нижнего города и Клоаки, спустя час они всё-таки достигли широких деревянных дверей лечебницы. Пелена густого тумана окутала ветхие постройки и вырезанные прямо внутри скал не жилища даже, а норы. Близился рассвет. Бросив неуверенный взгляд на Мариан, Фенрис замер в удивлении: слабая чуть грустная улыбка коснулась её тонких губ. Однако сказать от ничего не успел, потому что на пороге, ответив на настойчивый мерный стук, появился Андерс. Обнажённый по пояс, с копной взлохмаченных светло-русых волос, он сонно уставился на ранних посетителей. В кои-то веки не хотелось заехать ему кулаком по лицу: Мариан нуждалась в нём.       — Что случилось на этот раз? — хриплым со сна голосом пробормотал целитель. — Хотя не уверен, что хочу знать…       Широко зевнув, он отошёл с прохода, пропуская Мариан и Фенриса внутрь скромной лечебницы. В просторном, но скудно обставленном помещении пахло свежими бинтами и чем-то едва уловимым, с терпкими цветочными нотками.       — Видишь ли, один наш низкорослый друг… — начал Фенрис, вновь почувствовав вскипающую внутри ярость.       — Что? Неужто магом оказался? — насмешливо фыркнул Андерс.       — Это что, попытка выглядеть остроумным? Я думал, ты только на трёп об ущемлении магов способен, — процедил Фенрис. Их перепалки с незадачливым революционером были привычны, но сейчас вызвали волну бурлящего раздражения.       — Хватит, — резко оборвала их Мариан. В пронзительно-голубых глазах плескались осколки льда. — Не хочу это слушать. Андерс, ты сможешь помочь? — Она продемонстрировала руки в потемневших от крови перчатках.       — Жаль, исцеляющая магия тебе не даётся… — пробормотал Андерс, смерив Фенриса удивлённым взглядом и как бы спрашивая: чем же ты её так разозлил? — Конечно. Иди сюда, надо снять перчатки. Пальцами шевелить можешь? Есть покалывание или какие-нибудь странные ощущения?       Оставив их заниматься лечением, Фенрис прошмыгнул в боковую комнату, служащую Андерсу спальней. Внутри по-прежнему кипели гнев и недоумение. Он искренне не понимал, почему Мариан так спокойно отнеслась к предательству Варрика и почему злится на него, близкого друга, которому раньше доверяла почти все свои чувства. Неужели появилось что-то ещё, что он понять не в силах, зато нахальный и вечно ноющий целитель может?       Фенрис быстро оглядел захламлённую комнатушку. Узкая кровать, стопки книг на полу, пролитые чернила, разбросанные повсюду вещи... Порядок, как и роскошь, не входил в число главных жизненных ценностей мага. Огонь в камине почти погас, и он подбросил в пламя дров, невольно прислушиваясь к тихому говору за стеной.       — Что всё-таки произошло? — мягко спросил Андерс.       Мариан коротко рассказала, ни разу не перейдя на обвинительный тон. Какое-то время они оба молчали. Фенрис догадался: целитель сосредоточен на том, чтобы выудить из Тени магическую энергию и направить её в изрезанные кровоточащие ладони. Но спустя несколько минут он услышал продолжение разговора, и всё внутри сжалось щемящего чувства, которому Фенрис не сумел дать названия.       — Ты выглядишь неожиданно… радостной, — осторожно заметил Андерс. Фенрис почти воочию видел слегка прищуренные золотисто-карие глаза и полную заботы мягкую улыбку.       — А почему должно быть иначе? — чуть менее резко, чем прежде, отозвалась Мариан. Голос стал тише, но в нём пробудились живые эмоции: волнение и робкая надежда. — Мне казалось, что Варрик идеален: никогда не срывается, на всё знает ответ, от любой проблемы спасается шутками и заботой о ком-нибудь другом. А теперь я вижу, что он такой же, как мы. Как я, ты, Фенрис, Из… Эта тьма внутри, понимаешь? Та, что заставляет сражаться и убивать, проклинать и ненавидеть. В нём она тоже есть, просто я раньше не знала.       — И… что это значит для тебя? — тихо промолвил Андерс, озвучив тот самый вопрос, который обжигал губы Фенрису.       — Что я… не сломаю его своей собственной тьмой. Не испорчу, не… — В такой знакомый слегка хрипловатый голос закралась незнакомая прежде нежность. — Что я имею право попытаться.       Пальцы до боли сжались на очередном неровно обрубленном полене. Фенрис стиснул зубы, чтобы не закричать от бессильной ярости и другого, непонятного ему чувства, что плескалось внутри чёрными волнами, разрывая лёгкие. Тьма внутри... Эта идея никогда не переставала волновать Мариан. Она выуживала еë на свет снова и снова, всякий раз находя новое применение. Теперь тьма стала поводом оправдать... чувства к Варрику? Чувства к тому, кто предал еë? «Но ведь она права: я такой же», — шепнул колкий холодный голос внутри. История с Адрианой была ещë свежа в памяти, да и сколько было случаев до неë. И не меньше случаев, когда Мариан полыхала огнëм внутри и снаружи, уничтожая всë на своëм пути. Они похожи, потому и близки, потому доверяют друг другу те мысли, которых больше никто не поймëт. Но как полный ярости и жажды отмщения взгляд Варрика может означать хоть что-то хорошее?..       Мысли бушевали в голове Фенриса, вновь и вновь повторяя один и тот же бессмысленный круг. Сквозь пелену застлавшего разум тумана он услышал, как Мариан попрощалась и тихо ушла, всё такая же спокойная и обрадованная. Спустя пару минут Андерс, зевая, ввалился в свою спальню.       — О. Как мило с твоей стороны, — хмыкнул он, заметив ярко пылающее пламя в камине. — Прелесть, правда? Как долго она решалась…       Андерс явно знал больше, чем он, и это понимание тоже отозвалось неприятным всплеском в груди. Хотелось расспросить, выведать любые сведения, как бы подло это ни было. Но Андерс явно был не тем человеком, которому стоило доверить попытки его понять. Отряхнув руки от мелких щепок и пыли, Фенрис выпрямился. Андерс без видимых угрызений совести кивнул в сторону двери.       — Давай-давай, тебе я точно не предложу остаться…       Он потянулся, точно довольный рыжий кот, и тут же нырнул под одеяло. Гостить у целителя, впрочем, и не тянуло. Напоследок метнув в него неприязненный взгляд, Фенрис покинул лечебницу. Рассветное солнце медленно поднималось над городом, своими яркими лучами преображая даже унылые виды Клоаки. Начинался новый день, но Фенрису хотелось только одного: обнажить свой меч и прирезать десяток работорговцев, чтобы заставить наконец-то улечься непонятные, яркие, чрезмерно подлые чувства в его груди.