Всё новое - хорошо забытое старое

      I       Глушить свою душевную боль Костья Купер начала ещё до взлета самолета. Сначала в мини-баре своего гостиничного номера, в котором она так и не пожила, так как всё своё время в этом городе провела с Бэлль в её квартире. Затем в кафе в аэропорту. И вот уже опустошала маленькие бутылочки с горькой жидкостью на борту самолета, держащего уверенный и бесповоротный курс на Москву. Этот же курс Костья пыталась сделать таким же уверенным и бесповоротным и в своей голове. Получалось едва ли.       Костья возвращалась домой. Ведь за последние два года Москва действительно смогла стать для неё таким местом. Родные Чебоксары были теперь чем-то далеким, напоминающем о темном прошлом, к которому никогда не хотелось бы вернуться. Купер совсем перестала ездить туда, и даже с самым лучшим другом ограничила связь до редких поздравлений с важными датами через социальные сети. Племянницу Леру и сестру Яну Костья перевезла в Москву, и помогла им устроиться на новом месте.       И вот Костья Купер возвращалась домой. Но не ощущала по этому поводу никаких трепетных восторгов. Может от того, что отсутствовала она всего несколько дней, и соскучиться за такое короткое время довольно-таки сложно, то ли от того, что в городе Новосибирске остался человек, без которого она теперь не могла представить свой дом – домом. А свою жизнь – жизнью.       За бортом самолета проплывали облака, а голове темноволосой девушки проплывали картины последних нескольких дней. Картины, образы которых теперь не угаснут, и не утонут ни в одной, даже самой бездонной бочке с крепкими напитками. Так что все попытки Купер были тщетны.       «Замечательная поездочка. Бухать вот начала опять, просто супер…» - сокрушалась Костья где-то в душе, бестолково уставившись на маленькую бутылочку в своих татуированных пальцах. Однако даже не успев додумать эту мысль до конца, уже опустошила её одним жадным глотком.       «И зачем ты вообще туда поперлась?» - темноволосая неодобрительно качает головой из стороны в сторону, беспощадно ругая себя. Мало ей было топиться в вине, теперь она ещё и решила закопать себя под землю собственными увещеваниями. Девушка начинает вспоминать события недельной давности и глупое решение, от которого вся её жизнь теперь летит куда-то под откос.       Неделю назад. Москва.       Алексей Сухарев возится с ужином на кухне своей Московской квартиры. У мужчины сегодня гости. Одна из них – его любимый деловой партнер по их собственной линейке одежды, вторая – её девушка. Алексей понимает, что имя спутницы Костьи Купер он может даже не запоминать, ведь уже на следующей их посиделке скорее всего придется знакомиться с новой.       - Кооость – мужчина окликивает Костью через плечо, стоя у плиты и переворачивая скворчащие на сковородке стейки.       - А? – темноволосая отстраняется от своей спутницы, которой активно шептала что-то на ухо, поглаживая по коленке. – Что, Леш? – взгляд становится сосредоточенным.       - Ну, во-первых, хватит там хихикать и готовьтесь есть, мясо уже почти всё – Алексей берет бокалы из шкафчика над плитой и расставляет их на стол. – А во-вторых, Кость, я на днях лечу в Новосибирск на денёк – мужчина выключает плиту и подсаживается за стол к девушкам, уже разливая по бокалам вино.       - Что? – Костья слышит название города, и почему-то испытывает чувство, будто её кольнули острой иголкой там, где когда-то было сердце. Сердце, которое могло чувствовать такие уколы. Но сейчас то нет. Уже нет. Девушка поморщившись потрясла головой, ощущения ей не понравились.       - Костья, ты в порядке? – Сухарев гладит темноволосую по предплечью. – Я говорю, мне нужно слетать в Новосибирск, там будут дела по поводу открытия филиала нашей сети. Ты управишься здесь без меня? –мужчина обеспокоенно смотрит на Костью. Он прекрасно уловил эту болезненную реакцию на название пункта своего назначения.       - Да да, Леш, всё хорошо… – Костья вымученно улыбается. – Новосибирск, далековато, а? Ты уверен, что без тебя там никак?       - Кость, ну это наш бизнес. Мы должны проявлять заинтересованность, и показывать своё присутствие. Это будет как минимум правильно. Хотя честно тебе признаюсь, я не сильно горю желанием отправляться в эту поездку… – Алексей мягко улыбается.       - Давай я! – Костья выпаливает это быстрее, чем успевает обдумать, и как обычно провести внутренний бой с самой собой.       Вдруг светловолосая спутница Костьи, которую все присутствующие считали лишь декорацией, резко напомнила о себе, бесцеремонно вклинившись в разговор:       - Заааай, ну ты чего? Какой Новосибирск, мы же собирались… - начала надувать губы милая девушка, но была резко и грубо прервана темноволосой:       - Блин, Юль, помолчи! – Костья нахмурилась. – Леша итак постоянно всё делает, пора бы уже и мне поучаствовать. Лех, я слетаю, отдохни, правда. – темноволосая вопросительно смотрит на мужчину напротив.       Девушка, которую как выяснилось звали Юлией, теребила Купер за плечо, пытаясь привлечь к себе внимание. Костья начинала раздражаться:       - Слушай, кис, дома поговорим, всё! – отмахнулась темноволосая.       Киса обиженно надула пухлые губки и припала ими к бокалу с вином. За такие непродолжительные отношения с Купер одно она уяснила точно – спорить с темноволосой девушкой бесполезно. Костья категорически не давала себе права на уступки и повиновение кому-либо.       - Кооость, ты уверена? – Алексей Сухарев обеспокоенно посмотрел на подругу, и какой-то очень особой интонацией выделил последнее слово. Взгляд мужчины был настолько пронзительный, что Костье показалось он видит её сейчас насквозь. Темноволосая отвела глаза.       - Лёш, отдохни, правда. Я всё улажу. Решено. Давайте уже есть! – смеется девушка. – Где там твоё мясо? Мы с кисой очень хотим попробовать! – резко воодушевлённая Купер чмокает свою спутницу в щеку.       «Блять, хули ты так радуешься, дура?» - ругает Костья себя в голове за такие резкие перемены настроения. Девушка прекрасно понимает, что от друга это не укроется. Но с благодарностью подмечает, что он никогда не поднимет эту тему, и не пристанет с лишними вопросами. Но весь остаток вечера будет смотреть на неё с сочувствующей доброй улыбкой, улыбкой в которой будет читаться предостережение и забота.       После окончания ужина, обсуждения всех вопросов, которые необходимо будет уладить в холодном и далеком Новосибирске, бронирования билетов и кучи наставлений от Алексея Сухарева, девушки отправятся домой. На прощание мужчина обнимет Костью, и шепнёт ей на ухо: «Будь осторожна. Слушай своё сердце и не ныряй в омут с головой».       ***       Сейчас, сидя в самолете Костья понимала, что не последовала ни одному из советов. И сердце не послушала, которое вопило ей: «Останься. Останься и скажи ей всё. Борись». И в омут с головой нырнула, позволив этой «девочке из прошлого» снова так бескомпромиссно проникнуть в каждую клеточку её тела. И самое удивительное что она сделала это, несмотря на то, что дальше поцелуев и объятий Костья с этой самой девочкой так и не дошли.       «Леха, Леха, лучше бы ты сам слетал в этот сраный Новосибирск. Я проебалась по всем фронтам» - усмехается Купер.       Самолет тем временем уже заходил на посадку.       А у аэропорта Костью уже поджидало такси. Всю дорогу до дома девушка продолжала смаковать моменты последних дней. Они были сладкие, слишком сладкие. Но почему от этой сладости чувствовалась такая горечь? Как теперь вытравить из головы эти светлые пряди и вкус нежных губ? Этот невинный шепот на ухо, и краснеющие щеки? Эти голубые глаза и нежную кожу?       Костья Купер сделала огромный шаг назад. В прошлый раз девушке потребовалось почти два года, чтобы вытравить. Чтобы забыть. И лишь одно упоминание Новосибирска из уст Алексея Сухарева заставило девушку снова вспомнить всё, и совершить такую очевидную глупость. Глупость, из-за которой теперь ей не хватит и всей жизни чтобы выкинуть из головы Бэллу Кузнецову, после всего того что было между ними, и того, чего не было.       «Теперь никакие два года тебе не помогут, Купер, только эвтаназия…» - усмехается девушка, уже поворачивая ключ в замочной скважине двери своей квартиры.       Оглушительное «Заааай!» чуть не сбивает Костью с ног, и вот на ней уже повисла её девушка, которая не могла дождаться возвращения Купер. Костья растерянно улыбается и поглаживает её по спине.       - Привееет, привет… Ну дай хоть раздеться, Юль, ну правда… – темноволосая пытается изобразить подобие улыбки.       Юная белокурая красавица уже бежит на кухню, начиная накрывать на стол заранее приготовленный ужин. Костья отправляется в ванную комнату мыть руки. Управившись с этим, темноволосая направляется на кухню, на запах вкусной еды.       Но Костье совсем не хочется есть. Она испытывает голод, но голод совсем другого характера. Даже не сколько голод, сколько желание эмоциональной разрядки, желание провести заместительную терапию в своей голове.       - Ты чего будешь? – Юля уже вовсю расставляет тарелки, и начинает перечислять варианты блюд.       Костья особо не вслушивается в это милое щебетание, и медленно надвигается к своей девушке. И вот татуированные пальцы уже сжимают тонкую талию.       - Юль, потом, всё потом – Купер соблазнительно ухмыляется. – Сейчас я буду тебя…       Татуированная целует в губы юную красавицу, перебирая пряди светлых волос. Это были совсем не те светлые волосы, который ей сейчас хотелось бы трогать. Это были совсем не те губы, которые ей хотелось бы целовать. Это были совсем не те глаза, в которые ей хотелось бы смотреть.       Да, в ближайший час Костья Купер будет представлять себе другие глаза, другие волосы, другие губы. И что уж там таить – другую девушку в принципе.       Но это принесет лишь временное облегчение. А потом лавиной обрушится на татуированную голову волна ненависти к себе, к той что рядом, и ко всей жизни в целом. Правда теперь уже не жизни, а существованию. Ведь жизнь осталась в далеком и хмуром Новосибирске.       II              Тем временем эта самая «жизнь», жизнь с голубыми глазами и светлой головой, в Новосибирске дрожащими ногами подходила к двери больничной палаты. У дверей её уже поджидала бабушка, на которой не было лица.       - Баа – Бэлла заключила пожилую женщину в объятия. – Ну тише, тише… - Кузнецова поглаживала трясущимися пальцами спину, сотрясавшуюся от рыданий.       - Бэллочка… Всё было хорошо… А потом… Резко стало плохо, и вот мы опять здесь. Алиночка дома осталась, я отговорила её ехать… - бабушка светловолосой говорила с трудом, постоянно всхлипывая. – Врачи говорят… Бэллочка, всё плохо…       - Ба! Что значит «отговорила Алину ехать»? Она должна быть здесь! А если… - Бэлла осекается. – Она же не успеет… Если… - светловолосая не может подобрать слова. Точнее нет, она не может их произнести, но в голове они уже пробежали перед глазами бегущей строкой. – Она должна быть здесь, ба…       - Нет! Она ещё мала. Мала для такого – пожилая женщина строго смотрит на старшую внучку. – Иди! Иди в палату, Бэлла – бабушка подталкивает Кузнецову к двери.       - Я… Да, иду… - светловолосая кладет ладонь на дверную ручку. – Иду, ба… - говорит Бэлль, но почему-то продолжает тупо стоять у двери, не в силах сделать шаг.       - Бэлла! – снова толчок в спину от старушки.       - Да блять! – рычит Кузнецова и отскакивает от двери. – Блять! Не могу! – из голубых глаз извергается поток слёз. – Не могу!       Бэлла Кузнецова не понимает, как ей себя вести, когда она окажется за этой белой дверью. Она не понимает, стоит ли ей вообще за ней оказываться. Больше всего на свете девушке сейчас хочется бежать, бежать отсюда как можно дальше, и куда глаза глядят. Бежать так быстро, чтобы все мысли остались где-то позади головы, оставить их, обогнать.       Девушка не знала, что испытывает к матери. Это был несуразный коктейль из любви и ненависти, обид и непониманий. Девушка не знала, что будет испытывать если сердце за этой белой дверью впереди вдруг перестанет биться. Но ей было панически страшно от того, что это может произойти.       Да, на проекте Бэлла Кузнецова помирилась с собственной матерью и отпустила все обиды. Думала, что отпустила. На проекте это было проще, когда ты находишься в вакууме, далеко от родных лиц, бесконечно копаясь в себе. А после выпуска из стен школы леди, а особенно переехав обратно в родной город – непонимания начали разгораться с новой силой. Было мучительно видеть так часто рядом это лицо, лицо которое она звала по ночам в детстве, по которому плакала и из-за которого била стены детского дома маленькими хрупкими кулачками.       Да, мать Бэллы Кузнецовой действительно больше не пила, и пыталась наверстать упущенное, но теперь уже сама девочка начала стремительно выстраивать вокруг себя стены. Возможно, опасаясь нового предательства, возможно, потому что всё-таки так и не смогла простить старое.       Когда же врачи сообщили женщине о неутешительном диагнозе, Бэлль стала выстраивать стены еще выше и крепче, в надежде на то, что, если худшие прогнозы оправдаются – ей не придется испытывать боль. В отличии от бабушки с сестрой, которые практически тут же переехали к её матери, сама Бэлла пыталась максимально абстрагироваться и проводила время в компании друзей и алкоголя.       - Бэлла! Прекрати! Ты должна поговорить с ней, простить её – бабушка обнимала разбушевавшуюся внучку, и шептала ей на ухо. – Всё хорошо, зайчик…       - Да как ты не понимаешь!? Я-то её прощу, а она меня? Ведь я… Не появлялась… И… Мне было страшно… Я не хотела, хотела забыться, не хотела видеть её такой… Болезнь и… Мне так стыдно, Ба… Так стыдно… Я так злилась… – Бэлла забилась в объятия бабушки как маленький беззащитный котенок.       - Она понимала, почему ты так себя вела, она всё понимала… Иди… Иди и отпустите все обиды друг на друга, иначе потом ты никогда себя не простишь! – женщина мягко отстранила от себя светловолосую девушку и снова направила в сторону белой двери.       Бэлла Кузнецова сжала руки в кулаки и сделала глубокий вдох. Наскоро вытерев слезы, она снова взялась трясущейся ладонью за дверную ручку. Шаг. Один из самых трудных шагов в её жизни, и вот она уже в полутемной палате. Как пройти еще несколько шагов до больничной койки?       - Бэллааа… - фигурка, лежащая на койке, обессиленно улыбается, пытаясь махнуть рукой. – Бэллочка…       - Маааам! – кричит Кузнецова и с рыданиями бросается к женщине, давшей ей жизнь.       Бэлла Кузнецова готова простить, и готова просить прощения. Точно так же, как и её мать.              III              Светловолосая девушка с распухшим от слез лицом стоит на крыльце городской больницы. Ни один мускул этого самого лица не выражает эмоций. Из её рта выплывают клубы сигаретного дыма. Трясущиеся пальцы снова и снова подносят тлеющую спасительницу к губам.       В этот день Бэлла Кузнецова потеряла всё. Сразу две её любви покинули её. И в обоих случаях она слишком поздно поняла, что это всё-таки была она. Любовь. Всегда была любовь.       И что толку, что она успела сказать о своих чувствах и первой, и второй? Ведь она сделала это слишком поздно.       Что чувствует человек, который разом теряет всё? Ничего. Он ничего не может чувствовать, ведь у него больше ничего нет.       Жизнь ушла, и последние шансы на неё - тоже. Теперь осталось лишь существование.       Существование и вкус дыма этой чертовой тлеющей сигареты.