У меня было предчувствие квеста И ты вошла в это пространство, как в масло Но ты не думай, будто я жду тебя с детства А если честно, то жду, хули, здравствуй (с)
Все вокруг горит. Андреас смотрит на то, как пылает его имущество: с горящей занавески пламя перекидывается на диван, на ковер, на старые деревянные стулья. Оно уверенно приближается к его ногам, но Хаукеланд остается предельно спокоен. Глупо бояться собственного сна, верно? Андреас видит его не впервые, поэтому знает — он проснется раньше, чем огонь до него доберется. А ведь иногда так хочется сгореть. Андреас — сосуд, до краев наполненный болью. Может ли этот огонь очистить его больное сознание?***
Каждый ебаный день Андреас зависает в душе по полчаса: мыло, гель, шампунь, мочалка — если чего-то из этого нет под рукой, Хаукеланд начинает нервничать. Когда в его жизни появляется Йендрик, мания чистоты выходит на новый уровень. К душу и дезодоранту добавляется одеколон, которым Андреас душится с ног до головы. Что бы он ни сделал, ему кажется, что от него за версту несет едким запахом гнили. Отвратительный симптом, возникший из-за проблем со здоровьем, но каждому встречному это не объяснишь. Тебя посчитают свинотой быстрее, чем ты успеешь хоть слово сказать, а первое впечатление, хоть и бывает ошибочным, значит многое. — Мне кажется, ты переборщил, — говорит однажды Йендрик. — Не надо было так сильно душиться. Всего лишь небольшое замечание, а у Андреаса уже начинается паника. Нервная система дает сбой, сердце бешено колотится, запах гнили вытесняет одеколон, и с дергающимся глазом Хаукеланд сбегает в туалет. Йендрик смотрит ему вслед, не понимая, почему его приятель, с которым они познакомились в парке, так странно себя ведет; Андреас хотел бы все ему объяснить, но говорить об этом крайне неловко. Ему очень сильно нужен Йендрик, и если тот покинет его из-за ебучих запахов — это будет катастрофа. — Блядь. Клон Йохана застывает, недоуменно глядя на Андреаса. Он просто подошел к нему в парке, желая познакомиться, а его уже обзывают грубыми норвежскими словами. — Вы говорите по-английски? — спрашивает он. — Я норвежский почти не знаю, а познакомиться с вами очень хочу. Андреас по-английски говорит хорошо, но от шока забывает все слова. К нему только что подошла познакомиться внешняя копия Йохана, какой тут может быть английский или норвежский?! Пусть хоть на эльфийском разговаривает — это сейчас не важно. Важно то, что мир сошел с ума и затянул в болото сумасшествия Андреаса. — Эй, эй, вам плохо? — клон беспокоится. Как тут не забеспокоиться, когда подошел к человеку, еще ничего ему не сказал, а его уже как будто бы хватил сердечный приступ? — Успокойтесь, я вам сейчас водички дам! Клон достает из своей сумки цвета хаки огромную бутылку минералки и вручает ее Андреасу, который ни жив, ни мертв. Это нереально. Такого не может быть, понимаете? Таких, как Йохан, не существует. Он — единственный и неповторимый, такой, до которого Хаукеланду не добраться никогда. Но вот же он — его двойник. — Извините, — сделав глоток воды, Андреас немного приходит в себя. — У меня иногда такое бывает. Становится плохо без всякой причины. — Сочувствую, — произносит двойник. — Вас до дома проводить? Андреас может добраться и сам. Он разрывается между желанием сбежать от клона единственного человека, которого по-настоящему любил, и желанием сделать его своим. — Проводите, — чувства все-таки побеждают здравый смысл. — Я, кстати, Андреас, а вы? — Меня зовут Йендрик. Андреас умывает лицо, вспоминая свои эмоции, когда услышал это имя. Йохан. Йендрик. Странные имена, начинающиеся на одну букву. Странные повороты судьбы, когда она сначала посылает человека, с которым если что-то и получится, то только в следующей жизни, потом забирает, и тогда, когда одиночество почти сожрало Хаукеланда изнутри, внезапно сводит его с двойником Йохана. Андреас был в шоке лишь первую пару часов, а потом на него ледяной волной нахлынуло понимание: это шанс. Ничто никогда не бывает просто так, и раз Вселенная, зная, как сильно он любит Йохана, послала ему его внешнюю копию, это что-то да значит. Нельзя упускать такую возможность, и если это произойдет, Хаукеланд сам для себя станет злейшим врагом.***
А вот это плохо, очень плохо. До его остановки осталась сотня метров, не больше, но Андреас так и не смог протиснуться к дверям. В вечно переполненном автобусе не толпа, а стихийное бедствие, зажавшее его у окна. — Дайте пройти, пожалуйста, — на остановке становится гораздо свободнее, но мужик, стоящий у самого выхода, будто его не слышит. Двери закрываются, и Андреас скрипит зубами, понимая, что до дома ему придется топать около километра. — Что ж вы столько времени в облаках витали? — язвит кондукторша. — К выходу надо готовиться вовремя! Глаз начинает дергаться, к щекам приливает кровь, в районе сердца разгорается пожар, а разум вспыхивает от желания свернуть этой высокомерной ослице шею. В себя Хаукеланд приходит лишь подходя к дому, и от осознания произошедшего его трясет. Люди не виноваты в том, что в двадцать два его практически нет. Андреасу кажется, что окружающие мысленно тычут в него пальцами и думают: «Смотрите, какое отвратительное существо. Злобное, психующее, забывшее, что такое улыбка, а теперь еще и жаждущее разрушения». И эта пародия на человека хочет, чтобы его любили. И не абы кто, а один конкретный парень. С детства в его голове заложена установка: хочешь, чтобы тебя любили, значит, надо эту любовь заслужить. Андреас бесится люто, потому что понимает — он ее не заслужил. Люди заслуживают любовь поступками, улыбкой и силой духа. Хуманизация психоза и уныния не нужна никому. Оказавшись дома, Андреас, не разуваясь, проходит в спальню, ставит телефон на зарядку и, когда тот включается, сразу же открывает Фейсбук в надежде, что Йендрик что-нибудь ему написал. После двух дней молчания тот наконец-то выходит на связь, и искалеченная душа Хаукеланда наконец-то трепещет не только от боли и ужаса, но и от приятного чувства эйфории. Воистину сегодня прекрасный день, потому что Йендрик ответил на все его сообщения. Jendrik: У нас вчера праздник был, лови фоточки Андреас рассматривает фото, сделанные Йендриком на дне рождения кузины. Много счастливых лиц, и Зигварт на всех фото такой обаятельный… А у Андреаса к горлу подкатывает ком. Haukeland: Очень классно, мне нравится^^ Он хотел бы поделиться с Йендриком многим, но вместо этого выходит из сети, чувствуя опустошение. Андреас хочет знать про этого человека как можно больше. Собрать по кусочкам его прошлое, мечты и желания. Знать, что он любит и что ненавидит. Знать, как он проводит свои дни, где гуляет и что испытывает при этом. Андреас — ебанутый на всю голову придурок, недолюбленность которого сконцентрировалась на одном человеке. С Йендриком хочется разговаривать. Йендрика хочется обнимать. Хочется окружить его заботой, лаской и любовью, получая взамен то же самое. Но Андреас вспоминает фото, присланные Йендриком пять минут назад, и с болью осознает: вокруг него полно людей, готовых подарить ему то же самое. Мама. Папа. Братья и сестры. Друзья, с которыми он в первую очередь будет делиться своими секретами. Подруги с аппетитными формами и красивыми улыбками — худой, как пиздец, Хаукеланд со своей унылой мордой им не ровня. Андреас хотел бы, чтобы Йендрик бросил все и переехал к нему в Берум. Чтобы жить без него не мог так же, как этого не может он сам. Чтобы, если встанет выбор между всем миром и Андреасом, он без раздумий выбрал его. Но у Йендрика своя жизнь и свои близкие люди, и ради норвежского психа он их не покинет. Хаукеланд бесится, любит, рыдает, морально подыхает от ревности ко всем окружающим Зигварта людям и не видит никакого просвета.***
Когда эта дама возвращается в его жизнь, у Андреаса внутри все переворачивается от ужаса. Зельда Ларсон. Единственная «подруга», которая никогда не была таковой. Андреас очень хорошо помнит, как много лет назад его ломало от тошнотворной зависимости. Ему было шестнадцать, Зельде — двадцать один; она производила впечатление мудрой старшей подруги, а оказалась последней тварью, ломающей его психику так, что Андреас далеко не сразу это осознал. Зельда высмеивала его тики, а в следующую встречу заключала в объятия. Называла ничтожеством, которое только и может, что ныть, гладя при этом по голове. Желала ему смерти, писала гадости в Фейсбуке, а потом разговаривала с ним, как ни в чем ни бывало. У Андреаса ехала крыша, но он упорно считал, что с Зельдой все в порядке, а с ним — нет. Выбраться из этой токсичной «дружбы» он смог только чудом. — Давно не виделись, Хаукеланд, — произносит Зельда, приторно улыбаясь. — Могли бы еще лет сто не видеться, меня это не расстроило бы, — говорит Андреас с подчеркнутым равнодушием. Иронично, что эта дама выловила его на помойке — идеальное место для таких, как она. — Как у тебя дела? Что нового в жизни? — Зельда, — бросив пакет в мусорку, Андреас разворачивается к бывшей подруге и спрашивает, прожигая ее гневным взглядом: — Какого хуя тебе надо? Ее не было четыре года. После того, как Хаукеланд, набравшись решимости, высказал ей все, что о ней думает, Зельда исчезла из его жизни навсегда. Два года издевательств сломали и закалили Андреаса одновременно, и на высеры недоподруги он просто перестал реагировать. А теперь она вновь появляется в его жизни, как ни в чем не бывало. Чего тебе надобно, тварь? — Какой ты грубый, — морщится Зельда, и в следующий миг начинает смеяться. — Я ведь волнуюсь за тебя, дурашка. Связался с нехорошим человеком. По коже Андреаса проходит холодок. Единственный, кто приходит на ум — это Йендрик. Они знакомы с Зельдой? Если да, то почему она называет его нехорошим человеком? А может, Ларсон просто пытается играть на его чувствах? — Ты о ком? — О нашем общем немецком знакомом. Блядь. Просто блядь. Зельда знакома с Йендриком. Звучит как катастрофа. — Зигварт, конечно, умеет прикидываться невинным, — говорит Ларсон. — Но со временем понимаешь, что за личиной солнышка скрывается мешок с дерьмом. — Пока не предоставишь доказательства, твои слова — пустой звук. — Не волнуйся, дорогой мой. Я как раз собиралась это сделать.