***
Грубая ткань мантии царапала мою щеку. Я почувствовала биение сердца под ухом. Не скачущее, не быстрое, а мерное и спокойное. Ледяные руки нежно обнимали меня за талию. Михал, пронеслось в голове. Брюнет прижал меня к себе ещё крепче, чувствуя, что я пробудилась. Сон? Или загробная жизнь? Если ад существует, то что здесь делает Михал? Разве холоду место в вечной жаре? Мои глаза широко распахнулись, и я захрипела. В горле першило. Я словно хорошенько наглоталась дыма. Мои пальцы слабо сжались в кулаки. Перед взором всё расплывалось лицо Михала. Угольно-чёрные волосы и карие глаза. Тёмные брови, крошечная родинка под левым глазом. Скулы, угловатые, грубые. И губы, потресканные, сухие. Холод его кожи. Противовес мне. — Михал… — прошептала я, но затем тут же запротестовала самой себе: — Ты не можешь быть Михалом. О чудо, он даже улыбнулся. Точно видение. — Уверен, это я. — брюнет чуть помедлил. — Хочешь пить? — Готова умереть ради глотка воды. — Второй раз не умирают, Несса. Несправедливо будет. Он повернулся, хватая железную кружку со стола, и я поняла, что мы уже на ферме, в доме Боры. Облегчение мягким войлоком обернулось вокруг меня. Я тихо выдохнула, чувствуя слёзы на глазах. Взор прояснился. Потолок заколебался перед взором, а затем застыл. Михал протянул мне кружку. Словно умирающий от жажды путник в засушенной пустыне, я тут же опустошила кружку и потребовала ещё. Только после третьей кружки воды моё сознание сумело взять тело под контроль. На глаза вновь невольно навернулись слёзы облегчения. — Я думала, что убила вас всех… Михал внимательно взглянул на меня. — Огонь не коснулся тех, кто был позади тебя. — Леос, Ян… Павол… — прохрипела я. — Они все живы. Трое наших получили ожоги, Павол и вовсе оказался под ударом, но Леос лечит его. Всё будет сносно. Всё будет сносно. Терпимо. Не хорошо. Я закрыла глаза. — Эта сила… Она слишком мощная. Я всегда боялась навредить… Но прошлой ночью я уничтожила едва ли не всех… — Верно, Мятежная, — раздался знакомый голос. Ян остановился, опёрся на дверной косяк, засунув руки в карманы своих брюк. Но я заметила, что он слегка хромает. — От солдат осталась лишь горстка пепла. Жаль, даже монеты в их карманах расплавились. Ерунда. В следующий раз буду предусмотрителен и обчищу их карманы ещё до сожжения. Я поднялась с колен Михала. Яростно подошла к Яну, дыша так тяжело, что даже заныли грудные мышцы и рёбра. — Это ты его призвал! Ты призвал весь огонь! Я стала чудовищем! — Ты стала собой. — отозвался он, вытаскивая руки из карманов. Палацкий подался вперёд, шевельнув жарким дыханием прядки волос на моём лбу. — Не отрицай свою сущность, Анежка. Ты ведьма, я вор. И именно мы свергнем Ярослава. В схватке всегда побеждают сильнейшие. Народ предпочтёт правление проклятых, нежели старого развратника. Настала наша эра. Смирись со своей тёмной стороной. Я подняла дрожащую правую руку вверх. Ян прищурился. — Что? Призовёшь огонь? — Есть и другие способы осадить наглеца, — холодно ответила я, и что силы врезала ему по лицу. Мой кулак встретился с его скулой, с треском столкнувшись с верхней челюстью Палацкого. Рыжий ошарашенно замер. На его щеке появился красный отпечаток костяшков моих пальцев. Михал встал с постели. Заскрипели пружины под матрасом. Он остановился за мной, возвышаясь как ледяная гора. — Что, теперь злодеем являюсь я? — спросил Ян, осторожно двигая челюстью. — Я делал то, что следовало. То, что от меня требовалось. Без тебя мои люди бы погибли. Солдат было в пять раз больше. Можешь считать меня чудовищем, если это облегчит твою совесть. Ты убила их. И что же? Конец света теперь наступит? Умерли те, кто должны были умереть. Ты убийца. Ты зло. Но не смей поднимать на меня руку на моей же земле. Я сконфуженно опустила взгляд, устыдившись собственного импульсивного поступка. Как ни крути, я действительно являлась здесь гостьей. Своего дома у меня больше нет. — Извинись. — отрезал Михал. Мои кулаки безвольно разжались. Пустота овладела моей душой. Я сжала челюсти, оказавшись между двух враждебно настроенных ко мне людей. Словно перешагивая через саму себя, еле выдавила: — Прости. — Не ты, — стальной голос Михала словно лезвием рассёк мне слух. — Извинись, Палацкий. Ян изумлённо замер, прежде чем неодобрительно прищуриться. Желваки заиграли на его скулах. — Неужто? За что? Брюнет почти мягко ответил: — Она не зло. Мои плечи напряглись. Я удивлённо вытаращилась на Михала. Он не глядел на меня, скрестив взгляд с Яном. Тот ухмыльнулся и приподнял бровь. — Все мы зло, Михал. Одна и та же сущность. Мы убиваем во благо. Но ради чего бы мы не убивали, даже ради мира во всём мире, мы убиваем, и это истина. Думаешь, среди убийц живёт добро? Повешенные заслуживают пощады? Коэффициент не бывает сто процентов. Идеала не существует, Арбес. Михал Арбес. Было что-то знакомое в этом имени. Что-то смутное знакомое и болезненное. — Идеал ищет лишь безрассудный. Мудрые знают: зло является изнанкой каждого из нас. — Так шутить ты не в состоянии, а разбрасываться мудростями всегда готов? Или только в присутствии красивой девушки? — Ян спрашивал без какой-либо враждебности, но его голос казался чересчур резким, даже уязвленным. — Или. — коротко ответил Михал. — Она умереть могла. Если уверен в том, что она так нужна тебе в захвате власти, то убедись в том, что ей не смертельно использовать свои силы. Рыжий уже спокойно взглянул на меня. — Мы тренировались. Всё шло хорошо. Откуда столько внезапной ненависти и ярости, Мятежная? Ты была штурмом. Я вздохнула. Прижала ладонь к груди. Огонь во мне слабо пошевельнулся. Действительно. Откуда столько уничтожающей боли? — Не знаю. Мной словно овладел кто-то другой… Михал покачал головой, явно пребывая в таком же недоумении. Мне нужно было поскорее попасть в Дворец и изучить записи Дворжака про его жену, бывшую такой же, как и я. Узнать, что же я за существо и что за нечисть во мне воцарилась, каждый раз пробуждаясь и вселяя хаос в мир смертных. Там все ответы. Чтобы попасть во Дворец… Я должна проникнуть туда. Нет, нет… Вторгнуться. Свергнуть князя. Мне нужен был Палацкий. Мне нужен был верный союзник. И мне нужен был противовес. Я повернулась к Михалу, почувствовав на себе его взгляд. Он не сводил с меня глаз. — Вчера… Ты смог бы остановить меня? — с надеждой в голосе спросила я. Брюнет не стал лгать. Он отрицательно качнул головой. И тёмная недобрая тень вновь промелькнула в его карих глазах. Ян скрестил руки на груди. — Ты знала своих родителей, огненная ведьма? — Только отца, — я взглянула на свои покрасневшие ладони. — Он был купцом. Жил в Йиндржихуве. Порой навещал меня. Когда мне было девять, отец приехал и сообщил, что его не будет в Брно ближайшие пять лет. Оказалось, целых восемь. Я не видела его с тех пор. Лжец он или мертвец — мне неведомо. Но он страшился моих волос, будучи ужасно суеверным. Боюсь, что он поддерживал позицию Свободы относительно сожжения ведьм. — Твоя мать? — Я не знаю её. — Откуда же в тебе силы? Наследственность? — Ян устало потёр свои веки. — Хорошо, отдыхай. Тебе нужно восстановиться. Бора принесёт тебе обед в комнату. Он вышел из дома. Михал последовал за ним, но я удержала его, схватив за рукав. Он остановился. Сложил руки за спиной, опираясь на дверь. — Я пробудилась от того, что услышала стук твоего сердца. — вырвалось у меня. Михал даже не моргнул. Протянул руку, коснувшись моего лба. Дрожь пробежалась по телу, сладко заныла грудь. Он заметил мою реакцию, но ничем это не выдал. Только его губы чуть искривились. — Металась в бреду, шептала что-то, горела вся, вот и обнял. С детства холодный. Нашлось применение. Мигом охладела. Напротив. Сейчас я горю. Я неуверенно улыбнулась ему. Он убрал ладонь с моего лба, мизинцем задев кончик носа. А случайно ли — мне придётся гадать этой ночью. Брюнет молча открыл дверь, но я вновь остановила его. — Стой, Михал. — Нет. — А? — Нет, слова не разобрал. Бормотала бессвязную речь. Я покраснела. Кивнула, удивляясь его проницательности. — Так лучше. Он изучающе взглянул на меня. — Когда нужно будет, я глухим могу быть. И не только. Молчаливый, что и единого слова не выпытаешь. Говорил бы хотя бы наполовину так же часто, как Палацкий. Угораздило же. Болтун и молчун. Две крайности. И это мои союзники. Михал толкнул дверь и вышел, в этот раз окончательно, оставив после себя гиблый запах зимы.***
Оживлённая Бора принесла с собой в дом не только тарелку с рагу и горячий чай, но и жизнь. Её бесконечная болтовня и непринуждённый смех вселяли в меня желание жить и жить. Казалось, услышанным от жителей фермы историей обо мне она совершенно не смутилась. Только печально вздыхала, что хорошие нити у неё давно закончились, а новые Власта никак ей не купит. Она внимательно осмотрела мои истерзанные огнём брюки и рубашку, после чего подтвердила мои подозрения: починке они не подлежат. Мне пришлось наслаждаться новой одеждой, ранее принадлежавшей Боре. Мягким красным платьем с цветной вышивкой на подоле. Бора за пару минут справилась с поясом и воротом. Из-за отличий в наших фигурах, платье свободно болталось на мне. Теперь же оно плотно обтягивало мои руки и талию, выделяя всевозможные изгибы. Я прищурилась и внимательно взглянула на свою соседку, и та весело расхохоталась. — Что? Если есть что показывать — показывай! — Могу гулять с огоньком на ладони. — Ведьма… — коротко хмыкнула она. — Бог такой талией наградил, чего же её прятать? — Голод наградил, — буркнула я, хватая полотенце с крючка. — Я в купальню. От меня пеплом несёт. И прахом. — Как? Ничего не съела ведь! Ян ругаться будет! — возмущённо всплеснула она руками. Я обернулась. — Ты и съешь. А Яна пустой тарелкой огрей по затылку, будь так добра. — Обещаю. Он снова мантию порвал! — удручённо вздохнула портниха, уже активно орудуя ложкой и очищая тарелку. Я вышла во двор. Солнце вновь ярко светило. Сегодняшняя погода была самой подходящей для недельной стирки. Женщины полукругом уселись вокруг костра, на котором кипел чан с булькающей водой, смеясь и стирая бельё. Чуть поодаль от них кружились дети, играя с разноцветными лентами. Я остановилась возле них, с улыбкой наблюдая за беспечностью и беззаботностью их жизни. Их учитель тут же присоединился ко мне. Радим. Нравится Боре. Так нравится, что она даже добровольно попробовала его домашнее пиво. Уровень её доверия меня пугал. — Вы любите детей? — осторожно спросил он у меня, поправляя полы своей белоснежной рубашки. То, как аккуратно он был одет и причёсан — самую малость смутило меня. От меня разило пеплом, волосы спутались, а кровь из носа заставила меня побледнеть до состояния восковой куклы. — Только когда они не плачут, — призналась я, и услышала в ответ его искренний смех. Радим серьёзно кивнул. — В этом есть смысл. — Вам нравится быть учителем? — поинтересовалась я. Он улыбнулся. — Нравится быть полезным. Детям легче всего угодить. Они откликаются уважением на искренность. Спросите у любого ребёнка на ферме, кого же они любят больше всех. Ответят, что Леоса. Я удивлённо вскинула брови. — Да? — Леос лгать не умеет. Дети это чувствуют. Ян же тысячу слов скажет, а какой из них правдив — никто не поймёт. — А Бора? — лукаво спросила я. Молодой учитель покраснел и кашлянул, заметив мой игривый взгляд. — Бора шутить любит. И смеяться. У неё очень искренний смех... В моих ушах раздался взрыв дикого хохота Боры. Я прыснула и закивала. Мы ещё немного поговорили о детях, но вскоре я извинилась и удалилась в купальню. Большая лохань в центре помещения была наполнена холодной чистой водой. Мыло лежало на бортике. Я зевнула, забираясь в воду. Откинула мокрые волосы назад и постаралась забыться сном, чтобы отогнать кошмарные образы горящих солдат перед глазами. Но стук в дверь заставил меня испуганно зашевелиться. По воде пробежалась неспокойная рябь. — Занята, Мятежная? — раздался снаружи голос Палацкого. Я устало вздохнула. — Ну что ты. Чем себя здесь занять… Голову от скуки ломаю. — Шутишь, а значит уже не злишься. — он со скрипом приоткрыл дверь. Из-под воды показывалась лишь моя голова до ключиц. Остальное было скрыто под мыльной пеленой от пары любопытных глаз. Ян преодолел несколько нижних ступенек и остановился, улыбаясь. — Пришёл заключать перемирие. Не бойся, не смотрю. А если и смотрю, то только в глаза. Те глаза, что на лице. — Мы не враждуем, — я облокотилась на края лохани. — С чего такие перемены? — Враждовать с ведьмой — дело нехорошее. Ну, а раз не враждуем… — он засуетился, а затем достал из кармана что-то блестящее. — Подарок. Слышал, такие серьги носит лишь княгиня Анна. — У кого стащил? — усмехнулась я, когда золото красиво заискрилось на его ладони. Кропотливая работа дворцового ювелира. — В Крумлове, у одного богатея. — честно сознался он. — Видно, порадовать свою любовницу хотел. Жёнам такое не дарят. — Ярослав к ворам плохо относится, — закачала я головой. Он дерзко ухмыльнулся. — Легенду про однорукого вора слышала? Его отрубленная рука ещё висит над церковью Святого Иакова. Я пожала плечами, и Ян поудобнее уселся на ступеньках, уже готовый поведать мне историю. — Оказывается, этот злоумышленник спрятался в храме и ждал, когда священник, заперев двери, уйдет. Оставшись внутри, вор начал заполнять свою сумку золотом и драгоценностями, а также священной утварью. Все это он проделывал прямо перед Девой Марией. Точнее, перед её статуей. И — о, чудо! — статуя ожила и схватила вора за руку. Утром горе-вора обнаружили уже без руки. — Неужели статуя святой на самом деле ожила или же ему всё это просто привиделось? — Точного ответа не знает никто. Известно только то, что кость до сих пор находится в храме, а призрак Однорукого Вора по сей день охраняет вход в католический храм. — И поделом ему. — хмуро ответила я. — Нечего так зариться на церковные драгоценности. — А я им восхищаюсь. В детстве хотел стать таким же. Но как видишь, рука ещё при мне. Как и совесть. Я тепло улыбнулась. — Разве у воров имеется совесть? — Совесть как бельё. Можно отстирать. Я тебя спас. Все грехи этим смыл. — он подмигнул мне. — А вчерашнее… Забудь. Моя улыбка погасла. Я отвернулась от Яна. — Ты нужен мне, чтобы пробраться во дворец. Это единственная причина, почему же я на тебя не злюсь. Он шутливо откланялся, и я вновь заметила его хромоту. — Благодарю, Мятежная. А если я князем стану… Стала бы ты моей княгиней? Я неодобрительно сузила глаза. — В дипломатических целях? — Отчего же? Мне нужны будут наследники. Хорошие крепкие сыновья. Если им свой дар передашь — солдаты мне не нужны будут. А если дочь родишь — в золоте будет купаться. Ну как, что думаешь? Я опытен в таких вещах, не волнуйся. Удовольствие испытаешь и... На моей ладони сверкнула яркая огненная сфера. Ян искренне засмеялся. — Нашла как угрожать? — Ни слова о браке. Я преследую иную цель. К следующему походу… Научусь контролировать себя. Он тоскливо зевнул. — Михал не прав. Вот в чём истина. Огонь тебе не друг. Друзья не жаждут убить друг друга. Если это, конечно, та дружба, которая существует в моём понимании. Огонь — твой враг. Подчини его. Кто властен — тот выше. Есть что-то привлекательное в недоступном. Я метнула в него осуждающий взгляд, и Палацкий поспешил со смехом скрыться за дверью. То был не страх, а его любимая колкая насмешка.***
Жизнь на ферме казалась блаженной. Ветер, шевелящий головки нарциссов, ласкающий щёки, стал мне родным. Я спешила к озеру, чтобы потренироваться с Михалом, но задержалась в хижине Леоса, чтобы убедиться в том, что Паволу уже стало легче. Тот лежал на постели с перевязанной рукой и несчастным видом. К счастью, на лице следов от ожогов не было. Только кончики волос подпалились. Я начала виновато переминаться с ноги на ногу. — Прости, Павол. Здоровяк окинул меня хмурым взглядом исподлобья. — Извинения ни к чему. Только убеди Леоса, что если я ранен в руку, то ноги у меня целы. — Целы, однако пока ноги тебя держат, ты снова пойдёшь колоть дрова. А правую руку нагружать ещё рано, — шустро отозвался Леос, заходя в хижину. В руках он нёс стебли можжевельника. Увидев меня, фермерский врач расплылся в добродушной улыбке. — Красивая стала. Но у ангельских лиц грешные сердца. Однако пускай совесть тебя не тревожит. Хорошая весть. Ярослав узнал о происшествии в лесу. Гм, он озадачен и напуган. Первая настоящая эмоция. А я считал, что старик способен испытывать лишь похоть. Я обняла себя за плечи, встревоженная этой вестью. — И что же он предпримет? — Князь хоть и дурак, но далеко не круглый. Выживших не осталось, никто не понимает, что же там произошло. Однако Лукаш Свобода неустанно твердит, что это твоих рук дело. Теперь охота на тебя усилилась, однако солдаты тебя боятся. Все видели поле боя. Даже песок сгорел. Трупов не опознать. Хорошая работа, Несса. Сложно было, понимаю. Однако твоя помощь неоценима. Только бы сдерживать себя научиться… И станет легче. Я неловко замялась. — Мне ужасно жаль. — Своих я вылечу. Моя работа. Твоя — быть безжалостной. Не извиняйся так часто — от хороших любезностей люди наглеют. Леос улыбнулся, хлопнув меня по плечу. — Страх страхом, а надежда появилась. Даже дети это чувствуют. Власта тоже смирится. — Она меня ненавидит. — И боится. Почувствуй связь. Любишь свои ночные кошмары? Нет? Ну вот. Что вызывает страх, то вызывает и ненависть. Прими это. Я покинула хижину врача с тяжким беспокойством на сердце. Однако когда дошла до озера, то поняла, что берег пустует. Мне пришлось прогуляться по всей территории фермы, чтобы наткнуться на Михала. Тот рубил дрова, обнажённый по пояс. Я замерла чуть поодаль, размышляя о том, что же ему сказать. Нелегко с ним разговаривать. Сложный человек. Однако Михал сам заметил меня первым. — Несса? Он воткнул топор в толстое полено, и взглянул на меня. Пот стекал с его лба, мышцы рук были напряжены и сверкали на солнце. Я подошла к нему ближе, наслаждаясь холодом, который от него исходил. — Доброе утро. Как себя чувствуешь? Михал повёл обожжённым плечом. — Лучше, чем вчера. Хуже, чем завтра. Я улыбнулась, задумавшись над каждым его словом. — И повторять это каждый день? Он охотно вернул мне улыбку. — Верно. Завтракала? Я широко зевнула и опустилась на хрустящую и влажную от росы траву, глядя на голубое небо. Солнце жгло глаза, но свет благосклонно влиял на моё настроение. Приятно осознавать, что весна плавно переходит в лето. — Ещё нет. Брюнет молча скрылся в доме. Вернулся уже с карловарскими вафлями. Хрустящий кружок сладкого теста вызвал у меня детскую радость. Я покрутила сдобный кружочек в руках. — Всегда их любила. Михал с хрустом откусил кусочек, глядя на небо. Я зачарованно уставилась на его профиль, как его красиво очерченные губы ловят вафлю, как мерно двигается его челюсть, как подпрыгивает выпирающий кадык. Ян был прав. Есть что-то привлекательное в недоступном. — Моя сестра их любила, — он чуть улыбнулся. — Говорила, что сладкое — это единственное, на чём держится этот грешный мир. Я в бессилии сжала кулаки. Искренне прошептала: — Мне жаль. Он порывисто повернулся ко мне. — И мне. — было что-то болезненное и горькое в этом слове. Словно Михал мечтал повернуть время вспять, чтобы не допустить того, что уже произошло. Однако страдал он в одиночку, молча, про себя. Бывают такие люди. Кажутся непробиваемыми, а что внутри происходит — и в страшном сне не приснится. Если Ян за шуткой боль скрывает, то Михал находит покой в молчании. Очевидно, так им было легче. — Я не видел, как её сожгли. Но слышал, как в экстазе вопили люди. Они посчитали её ведьмой из-за красоты. После неё десятки девушек сгорели на костре, стоило им сделать что-нибудь подозрительное. Пусть даже красиво выглядеть. Погибли напрасно. Поэтому уберечь тебя пытаюсь. Пусть жертвы будут оправданными. Переворот в стране можешь устроить только ты. А я помогу. Он сжал мою руку, перебирая пальцы. — Холодом стану. Для тебя. Я смущённо отвела взгляд в сторону. Его рука, крупная на фоне моей руки, загорелая, с загрубевшей от работы кожей, вызывала у меня неуловимый трепет. — Навредить тебе боюсь. Плохо всё это... Михал одарил меня лукавой улыбкой. — Не навредишь. Пока в сознании. — А если снова чудовищем стану? — горячо прошептала я. — Тогда это не ты. А огонь. Буду считать, что огонь мне навредил. Не ты. Я тяжело вздохнула, почувствовав запах его тела. Было что-то опасное в его близости. Знакомое. Смутно родное. Это чувство было странным. Вновь повеяло смертельным холодом. — Когда это произошло? — осторожно поинтересовалась я. — Когда ты её потерял? Михал взглянул на небо, подставляя лицо пол лучи солнца, прищуривая левый глаз. Ветер колыхнул прядку его волос. — Полтора года назад. Ей было пятнадцать. Готовились к её дню рождения. Хотели в Брно съездить. Говорят, там воздух хороший. Я согласилась. Воздух в моём родном городе действительно был лучшим во всей стране. Причиной тому была густая зелень, окружающая весь город. — А родители? — Живут в Чески-Крумлове. Живы, здоровы. Дети были для них обузой. Я содрогнулась. — Жестоко. Михал холодно улыбнулся. — Сносно. — Откуда же в тебе этот холод? — не прекращала я вопрошать. Он будто бы окаменел. — Оттуда, откуда в тебе огонь. Проклятие, не иначе. Я уставилась на свои скрещенные колени. — Вчера мне нужен был противовес. — Не смог добраться до тебя, — сжал он челюсти и выпустил мою руку из своих пальцев. И я тут же поняла, в чём же дело. Это Ян его удержал. А Михал хромать его заставил. Занятно. Один хочет чтобы я сгорела, другой — чтобы погасла. — Нужно готовиться. — Михал встал и подал мне руку. Я схватилась за его кисть и вскочила на ноги, ударившись лбом о его ключицы. Он чуть склонился, чтобы видеть моё лицо, дышать мне в лоб. — Армия Свободы скоро будет здесь. Охотники уже близко. Не будем терять время даром, ведьма. На этот раз всё будет по-нашему.