***
Играет музыка. Музыка, которую знает каждый влюблённый, каждый женатый человек. В шикарном здании, проходит церемония. Женщина стояла лицом к мужчине с довольным выражением, но кажись мужчина был рад больше. Она… выглядела прекрасно… Такая красивая, слов нет. Белое платье в пол, фата, прикрывающая милое личико, а в руках букет цветов. От неё пахло гвоздикой и различными пряностями. Мужчина же был одет в костюм, но весь белый. В нём он чувствовал себя, как в пижаме, будто сто лет его носил. Надо отдать должное выглядел он изящно. Вот и началась эта банальщина… Ваш корабль любви… Бла-бла-бла… Ну короче, спросили готовы ли быть они вместе. Послышался нежный женский голос: — Да, я согласна. — А вы, Анатолий, готовы взять в жёны Ирину? — Готов. Неужели не успел? Это же они! Она… Он за неё… Как? Вдруг картинка резко потемнела и превратилась в чёрную рябь. Кривицкий открыл глаза и сел на кровать, потирая глаза. — Чёрт возьми… Опять ему приснился страшный сон. Сколько можно морочить ему голову? Это невероятно больно, когда такие сны могут стать реальностью. Он посмотрел на часы, а там пять часов утра. Спать он точно уже не мог, такое ему уже не по силам. Гена осознал, что что-то надо решать, надо извиняться пока мозоль на языке не появится. Какая она дурочка. Сама знала, что любит его, но гордость не даёт его простить. А главное что простить? То, что он вспылил когда-то? Так она не лучше. Нет, Гена осознавал, что на жертвы надо идти и готов признавать любую свою вину. Главное, что его раздражало то, что из-за привычки Аленникова выпивать, она тоже в это влезла. Тогда он увидел её пьяную в объятиях Анатолия и хотел просто её забрать, уложить спать и всё. Злости он не испытывал, а просто хотел позаботиться. Второй фактор, бесивший его то, что она подумала о нём неправильно. В тот день, когда он реально ночевал с отцом, она подумала, что тот у новой женщины. Что за ребячество? Гена никогда бы так не сделал, это же бред. Он лежал на кровати и смотрел в потолок полчаса, а потом поплёлся в душ.***
Делать нечего, спать не хотелось, а работать надо. Поэтому уже в шесть он зашёл в Склиф, подходя к стойке, где дежурила Нина. Она спала головой на столе. Будить её он не стал и просто расписался в журнале. Конечно, он пришёл раньше обычного, но тут хотя бы он делом займётся. Гена переоделся и заваривал кофе. Сегодня дежурил Костя и молодой ординатор. Ну, делать нечего, а на столе папки с историями болезней, поэтому Кривицкий, попивая кофе взял папки и читал как книжки, оставляя пометочки, вкладывая бумажки с рекомендациями. Здесь обычно оставляли истории болезней, диагноз которых нужно обговорить. Поэтому уже в первую папку он прикрепил листочек: «Две недели покапать+повторка биохимии». Дальше было больше. Мозговой штурм больше. И так одна чашка кофе за другой, одна история болезни за другой. Ох уж эти будни врача. В ординаторской, хвала небесам, было тихо, приглушённо горел свет и была уютная обстановка. Тут пришёл Костя. — Здравствуйте, Геннадий Ильич. А вы чего так рано? — Здравствуй, Костя. А я уснуть не могу, решил пораньше приехать. Костя что-то искал, перебирал бумажки на рабочем столе. — Не это ли ищешь? — Кривицкий повертел в руке историей болезни Костиного пациента. — Это и ищу. У молодого врача уже слипались глаза. — Ложись поспи, я пойду поработаю. Костя потёр глаза так, что они стали красными. — Нет, спасибо, — он зевнул, — я нормально себя чувствую. Однако Гена даже не стал с ним вступать в дискуссию и просто забрал папку. — В твои годы я такой же был, однако ни к чему хорошему не привело. Ложись спать, я тебя разбужу. — Спасибо вам, Геннадий Ильич. Он покинул ординаторскую и поплёлся к пациентам, потом за анализами. Ничего необычного сегодня не было. Кривицкий старался работать тихо, не будя пациентов. Смотрел на пульс, анализы, самочувствие, общую картину. Пока он ходил по пациентам в коридорах, он всё больше стал видеть приходящих работников. Это означало то, что скоро уже девять часов утра. Гена сел у палаты очередного пациента и писал что-то на коленке, шептал себе под нос назначение лечения. Спустя три часа непрерывной работы уже пора слегка отдохнуть и он направился к аппарату на первом этаже. Гена зашёл в ординаторскую и положил все папки на стол, потом посмотрел на то, как сладко спит коллега. Не стал его будить, пусть Хромов его разбудит. На первом этаже уже расписывались у стойки врачи и медперсонал. Кривицкий стоял у автомата и попивал капучино, глазами он искал Иру. Нашёл. Сегодня она была одета в пальто серого цвета, чёрные брюки и белую блузку, в руке красовалась сумка подаренная им. Да, он знал, что ей подойдет такой фасон. За стойкой тем временем Ира расписывалась в журнале. — Ого, Кривицкий теперь жаворонок? — И не говорите, Ирина Алексеевна, совсем себя не жалеет. А главное только и видела как его пятки сверкали, пока ходил туда-сюда по пациентам. — Знаете Нина, зато показатель того, что мужик не пьёт. — И живёт один, — подметила Нина. Тут Ира подняла голову на неё, а потом ухмыльнулась. Неужели он, подумала она, расстался? И где тогда живёт? Неужели с отцом? Ну всё это риторические вопросы, на которые она не могла сейчас дать ответ. Когда она шла переодеваться, то Гена выкинул стаканчик и поторопился за ней. Ира это заметила, конечно, но оборачиваться даже не думала, а наоборот шла ещё более уверенной походкой. — Доброе утро, Ирина Алексеевна. — И вам не хварать. Тут они вошли в ординаторскую, где уже не было Кости и папок на столе. — Ты помнишь, что мы сегодня оперируем Васнецова? — Помню. Больше он не знал, что спросить. Ира накинула халат, переодела обувь и подошла к чайнику. — А я вижу ты совсем уже своё здоровье не ценишь. — Почему это? — Тебе вроде бы не двадцать пять, чтобы щеголять на работу в такую рань. — Я уснуть не мог. Ира вздохнула, когда не увидела воды в чайнике и открыла холодильник. — Ого, интересненько. Причина неприличная? Гена подошёл к столешнице и стал заливать воду в чайник, а потом поставил его разогреваться. — Да, сугубо личная. Пока Павлова стояла спиной к нему, то вскинула бровь. — А эта причина знает о том, что сердечко у тебя пошаливает? Гена достал её кружку и её любимый чай. Он ей обычно такой по утрам заваривал. — Она знает, но по-прежнему со мной. Кривицкий потянулся за цельнозерновым хлебом, вытянул ломтик. — Это удивляет. Ира достала нарезку ветчины и сыр. — Она тебе понравится. Гена залил кипяток в кружку и макал пакетик чая. — Откуда такая уверенность? Павлова отошла посмотреть на график дежурств. — А думаю вы знакомы, виделись когда-то. Тем временем Гена уже соорудил ей бутерброд и положил его рядом с чаем. Неплохой ансамбль получился, и так раньше было каждый день, поэтому они понимают друг друга уже без слов. Порой Ира утром просыпалась и выполняла всё те же движения, действия, но ничего не получалось, так как партнёр по танцу не тот. Не знал он этой системы тонкого понимания. Павлова повернулась и подошла к своему завтраку. Они не вместе, но всё равно ментальная связь есть, забота есть. Как так? Чёрт его знает. Коллеги стояли друг напротив друга. — И как её зовут? — Бессоница. Ира улыбнулась, попивая чай за столом. — Вы хорошая пара. — Не такая, как мы с тобой, но тоже сойдёт. Она посмотрела на него, но ничего не ответила и продолжила жевать бутерброд. — Ты до сих пор дуешься на меня? — Да. — А когда перестанешь дуться? — Когда рак на горе свистнет. — Ну и ладно. А я то думал. Он направился к выходу, но вдруг Ира его остановила. — А ты умеешь думать? — сдерзила она. Само собой так она не хотела с ним разговаривать, не знает что она ждала от него. Но обида всё ещё говорила за неё, а сердце таяло. — Знаешь, Егорова... Он обратно подошёл к ней. — Твоя обида на меня, как аппендикс, вроде есть, а вроде нету. Ты уже определись. Волнуешься за меня или ненавидишь? От любви до ненависти один шаг. Кривицкий покинул помещение, а Ира осталась доедать свой бутерброд и допивать чай в полной тишине и рассуждениями своего внутреннего голоса.***
Оставшееся время коллеги не пересекались, каждый остался при своём мнении в данной ситуации. Однако главное то, что Ира будто бы почувствовала себя виновной. Ей было не по себе. Ощущение паршивое, словно внутри пусто. Думать об этом она категорически отказывалась и поэтому возилась с пациентами, что её окружали. Гена же ходил по палатам и только о ней и думал. Зачем она так с ним? Почему нельзя нормально поговорить? Это раздражало, так как сил за день уже не хватало, но не злило. Вот уже и вечер, Гена и Ира стояли в операционной и мыли руки. Не с пензой конечно, но мыли усердно. Разговор никто не мог начать. Тут входит Ханина. — Добрый вечер, коллеги. — И вам. — Здравствуйте, Аня. Кривицкий одевал перчатки и смотрел на Иру, у которой это слабо получается. Он потянулся ей помочь, продел все пальцы в перчатку. На что она ему кивнула и все прошли в операционную. — Первое сердце, а потом желудок. Ты режешь, я шью. — Согласна. Ханина просила поторопиться: — Коллеги, а голубчик то уже спит. Всё было как по старой традиции. Тишина. Звук скальпеля, зажима и прочего. Во время операции никто из них и не думал, чтобы как-то заговорить, это было не в порядке вещей. Вот уже они доставали инородные вещи из желудка Васнецова. Всю грязную работу сделал Гена. Работа была кропотливая, уже прошло три часа. Всё шло к завершению, остались лишь швы. — Можешь идти, я дошью, — сказал он ей. — Нет уж, постою. Так и случилось. Домой она не торопилась. Дома облава. Дома Толик. Он наверняка уже опять выпил и ждёт её для очередного разговора, о том какая она плохая. Нет уж, спасибо, лучше потерпит присутствие Геннадия Ильича.***
Все врачи сидели в ординаторской, кто-то переодевается, кто-то чай пьёт, но все разговаривали ни о чём. — Сегодня опять эти детишки приходили, у мальчика нос не дышит, — медленно собираясь, сказал Хромов. — Им еще не надоело? — спросил Костя. — Нет. Лазарев уже тоже собирался, как и Саша. Куликов пил чай и недовольной мордой смотрел на график. — Опять я дежурю. — Зато посмотри с кем, — продолжил Гена, сидящий на диване. — С Брагиным? Ого, а не много ли профессионализма на один квадратный метр? — Нет, солнышко, не много, — Олег уже пил кофе, — ты же не в счёт. Куликов метнул в него осуждающий взгляд. Ира всё это время заполняла бумажки и уже была готова уходить. Когда она пошла к шкафчику, то Гена среагировал и поплёлся за ней. Он быстрее неё собрался, накинул шарф, пальто, ботинки и медленно уходил. — Пока, коллеги, всем до завтра. Некоторые кивнули, а некоторые попрощались. Гена подошёл к Нине и расписался вновь. — Отдохните там, Геннадий Ильич, — Нинель пригрозила ему пальцем. — Постараюсь, — улыбаясь сказал он. Тут подошла Павлова и расписалась тоже. Картина выглядела так, будто он её ждал. — До свидания, Ирина Алексеевна. — До свидания, Нина. Уже когда Ира двигалась к выходу, Кривицкий очнулся. Он шёл вслед за ней. — Тебя подвезти? — Нет, спасибо. — Значит подвезти? Ира вздохнула. — Значит подвезти. Далее коллеги шли к машине, он положил на заднее сиденье её сумку и свою. Хотел было открыть ей дверь, но она справилась и без него. Гена сел на своё место и завёл машину. Выруливая, он глядел по сторонам, а потом выехал на прямую. За это время он должен с ней поговорить. Да, это неизбежно. Нужно подобрать слова, чтобы она простила его. Ира смотрела прямо на дорогу, а вот водитель иногда на неё поглядывал. — Может поговорим? — Утром уже говорили. — Я хочу, чтобы мы серьёзно поговорили. — А я хочу, чтобы ты за дорогой следил. Ну, нервы у Гены не стальные, вот они свернули на не нужном перекрёстке и заехали во дворы. — Мой дом не там. — Я знаю, — слегка взбешённо говорил он. — Кривицкий, в сумке у меня ничего ценного, в карманах тоже. Вариант с ограблением провален. Он остановил машину и обернулся к ней. — Вот теперь можем поговорить. Егорова поняла, что это неизбежно и тоже обернулась к нему, поуютнее устроившись. — Прости меня, пожалуйста. Я тебя прошу только об одном, просто прости меня. Она смотрела в его глаза, а он в ответ. В его глазах читалась усталость. Раньше она бы подбодрила его, поцеловала, погладила, но не сейчас. — Все у тебя так просто Кривицкий. Бросил — попросил прощения, исчез на тридцать лет — попросил прощения, нахамил — попросил прощения. — Когда я тебя бросал? — А где ты ночевал в тот день? Разговор уже приобретал нотки конфликта. — Я был у отца. Он посмотрел на неё. — Не веришь?! — Не верю. — Дура, — прошептал отчаянно он. Однако Павлова это услышала. — Что? — она приблизилась к нему и сделала реально сердитое лицо, — Это я дура? Кривицкий закатил глаза. Началось… — Я тебя ждала в тот день! — она жестикулировала, — Ты обещал придти! — Я был нужен отцу! Вдруг тишина. Кривицкий уже сам зол, он перенапрягся. — Я ночевал только у отца! А ты почему-то на следующий день в пляс с Аленниковым. — А чего это я перед тобой оправдыватся должна? — Потому что ты любишь меня. Он посмотрел на неё, ожидая согласия. Ответа не было и Ира лишь упёрлась в лобовое стекло. Гена собрался с мыслью продолжить. — Мне кошмары сняться, — без особой силы в голосе говорил он, — ты и он у венца. Ты за него, он за тебя. Ты считаешь, что это нормально? Она молчала, но внутри удивилась. — Я как щенок жду тебя, чтобы проводить, я помогаю тебе, я думаю о тебе. По прежнему молчание, но в лице она поменялась. — Я тебе благодарен, что ты есть у меня, что была рядом, когда я почти умирал. Просто пойми, у меня был стресс из-за пережитого, а сейчас у меня стресс из-за того, что я без тебя. Ира повернулась к нему. — Я люблю тебя так сильно, что отпустить не могу, — прошептал Гена. У Ирины Алексеевны уже подступали слёзы, которые она пыталась скрыть. Одна уже потекла по щеке, и Ира хотела отвернуться, но его рука остановила это движение. Гена одной рукой держал её лицо, а второй подтёр слезу. Они были друг от друга на малом расстоянии. — Какая у тебя тушь красивая, — Кривицкий пытался подбодрить её, — но такой макияж тебе тоже идёт. — Знаешь, он похоже нравится только тебе. — Да ты мне вообще любая нравишься. Гена положил свою руку ей на шею и двинулся к ней. Ира закрыла глаза и он поцеловал её. Поцелуй был полон боли, ревности, радости, слёз, но он был тёпел. Такое тепло было только у Кривицкого. Она руками блуждала по его волосам, а Гена не мог отлипнуть. Он очень скучал по запаху её волос, вкусу губ, цвету глаз. Нет, точно не отлипнет, ибо её губы мягкие как зефир. Мужчина не отказывал себе в наглости прикусть губу. Вот уже воздуха не хватало и он поцеловал её в нос, потом в щёки и отодвинулся, но Павлова его перехватила и крепко обняла, положив голову на плечо. Он улыбнулся, ибо это был знак, знак любви, и не мог не погладить её по волосам. — Я не хочу домой, — сказала она. — Все что я могу тебе предложить, это номер в отеле. Ира посмотрела на него. — И чего ты молчишь? — Я не думал, что тебя это устроит. — Меня всё устроит, лишь бы не дом. Гена завёл машину, а пока они ехали, то разговорились так, будто сто лет друг друга не видели. — Знаешь, что мне эта ситуация напомнила? — Что? — Помнишь как я тебя катал на старой Волге? Ира улыбнулась. — Помню. — А когда я подвёз тебя до дому и мы целовались в машине, ты помнишь? — Ой, а это я отчётливо помню. — А то как нас твой папа застукал и чуть не убил меня, тоже помнишь? Оба залились смехом. — Я, — задыхаясь от смеху говорил он, — я тогда так испугался. Думал пожил и хватит. Может быть она ещё утром его ненавидела, но сейчас однозначно любила.Любить не значит бить, Любить не значит лгать, Любить не значит ждать, Любить значит не потерять, Любить значит мечтать…