Шекспировские страсти

Узнавать Тэхёна ближе стало для Чонгука настоящим квестом. В расстройствах питания он понимал мало — вкусно и много кушать в приоритетах после танцев было у него на втором месте, но то, что поведение Тэхёна не шло на пользу его молодому растущему организму было очевидно даже для него. У Тэхёна были серьёзные внутренние заморочки, о которых не знал никто. Он неохотно признался Чонгуку, что не только не может есть в публичных местах, но и позволяет себе еду только дома в присутствии мамы. Исключительно при этих двух условиях он не испытывал чувства вины и не боролся с желанием бежать в туалет вызывать рвоту. Сразу напрашивался вопрос: что он ел в те дни, когда его мама отсутствовала на суточной смене в аптеке? Ответ был очевиден: ничего. Теперь каждый раз, когда Тэхён оставался дома один, Чонгук приходил к нему в гости. Он стал вторым человеком, рядом с которым Тэхён позволил себе расслабиться. Чонгук приносил готовую еду из ресторанов или полуфабрикаты из супермаркета, которые они готовили вместе, а потом уминали на диване перед телеком под фильм или сериал о супергероях. Уминал в основном, конечно, Чонгук, но его заразительный аппетит творил чудеса. Тэхён хоть и вяло ковырял в тарелке свою половину от детской порции, но всё равно съедал всё до последней крошки. Меню обязательно нежирное и неострое — потому что кто-то успел заработать в послужной список хронический гастрит. Уже через пару таких свиданий Чонгук начал оставаться на ночь. Они засыпали в одной постели, по несколько часов целовались и обнимались, лёжа под одним одеялом, но ни разу не перешли черту. Вернее, Чонгук чувствовал, что при малейшей настойчивости Тэхён поддастся, но не пользовался этим. Влюблённость окрыляла желанием растянуть момент предвкушения в ожидании интимной близости. Чонгук даже в шутку предложил не торопиться и подождать до стодневного юбилея их отношений. Тэхён тогда так на него посмотрел, что, если бы можно было испепелять взглядом — Чонгук бы уже чилил на полочке в вазе. — Привет… У Чонгука из лёгких вылетает весь воздух, когда Тэхён запрыгивает на него, обвивая руками шею. Приходится перехватить два бумажных пакета с продуктами из двух рук в одну, чтобы подхватить его под ягодицы, не позволив сползти. Тэхён зарывается носом в волосы у виска, шумно вдыхает у самого уха и, спускаясь ниже, в вознаграждение дарит нежный поцелуй в основание шеи. — Привет. Чем нежнее Тэхён себя с ним ведёт — тем более трепетно Чонгук отзывается. Это вызывает нездоровую зависимость. — Держись за меня ногами, — сдавленно произносит Чонгук, стараясь не выдать свою слабость. — Обхвати за талию. Тэхён с лёгкостью напрягает ноги, закрепляя за чонгуковой спиной ступни в замок, но в этот же момент расслабляет руки, перенося их ему на щёки. Ситуацию это не решает — Чонгук всё ещё не может позволить себе убрать руки. Тонкие ручки тяжёлых пакетов передавливают правое запястье, перекрывая кровообращение в ладони. Довольный Тэхён загадочно улыбается, взгляд в глаза, проникающий прямиком в душу. Медленно облизывает губы, соблазнительно приоткрывает рот и смотрит так, как умеет он один: словно оба они уже без одежды. Словно Чонгук уже внутри него. Ещё на прошлой неделе они запланировали, что сегодня Чонгук останется с ночёвкой совсем не для того, чтобы спать. — Отнесёшь меня в спальню? — просит шёпотом. Голос — сама невинность. В отличие от намерений. — Ах ты жук, — Чонгук машинально прикрывает веки, встречая чувственное прикосновение губ, и слегка подбрасывает его, перекладывая ладони удобнее. — Хитрый крылатый жучок. — Пернатый жучок, — поправляет Тэхён игриво. — Только весишь не как пёрышко. Серьёзно. Тэхён только со стороны кажется щуплым и хилым, у Чонгука внутренний диссонанс. А может, всё дело в том, что раньше ему не доводилось носить на руках парней. — Ты купил? — Всё купил, — Чонгук уносит его вглубь квартиры, направляясь в сторону кухни. — Но сначала ужин, ты ведь наверняка целый день ничего не ел. — Зато у тебя все мысли только о еде, — Тэхён выпутывается из объятий, опускается на пол и обиженно уходит вперёд. — Неудивительно в принципе, ты же за свою жизнь занимался сексом тысячу раз, не меньше. — Какую ещё тысячу, ты с ума сошёл? — Чонгук перехватывает его поперёк талии, едва сдерживая смех. — Я и людей столько не знаю. — А ты что, ни с кем не спал больше одного раза? — Тэхён возмущённо прищуривается. — Сколько их было вообще? Сто? Двести? — Какая разница, сколько их было, — мягко говорит Чонгук, крепко держа его в объятиях. Тэхён прекрасен в своей ревности — красивый, властный, гордый. Он открыто смотрит в глаза и произносит обезоруживающее, понизив голос: — Если я ни с кем из них не занимался любовью? Тэхён скептично выгибает бровь на это косвенное признание, но от неподдельной искренности во взгляде смягчается. — Что в пакетах? — переводит он тему. Чонгук оживляется. — Пара говяжьих стейков и овощи. — Я не умею жарить мясо, — предупреждает Тэхён многозначительным тоном. Он подходит к кухонной тумбе и падает поясницей на столешницу, наблюдая за тем, как Чонгук разбирает сумки. — Тебе очень повезло, что у тебя есть я, — в тон ему отвечает Чонгук, подмигивая. Он быстро достаёт из выдвижного ящика разделочную доску, берёт с магнитной подставки большой нож. Выкладывает в миску маленькие помидорки, пузатый жёлтый перец и один цукини, чтобы отнести их под проточную воду в мойку. Выставляет нужный режим на варочной поверхности и ставит на конфорку квадратную сковородку-гриль, безошибочно отгадав её месторасположение. Тэхён даже не помнит, чтобы у них такая была. Он не делает ни единого лишнего движения. Ей-богу, Чонгук на чужой кухне ориентируется лучше, чем сами хозяева. — Это надолго? — спрашивает Тэхён смиренно. — Потерпи немножко, я постараюсь всё сделать быстро. — Я жду совсем не этого, — цокает он языком и добавляет бархатистым голосом: — Уже месяц жду, между прочим. — Тогда тебе нужно хорошо кушать. Знаешь, тебе понадобится очень много сил, — Чонгук оборачивается, понижает голос. — Потому что я люблю делать это долго. — Откуда ты можешь это знать, — вскидывает он бровь, — если никогда до этого не занимался любовью? Они обмениваются наэлектризованными взглядами; Тэхён подтягивается на руках, с любопытством забирается на столешницу рядом с плитой. Смотрит, как Чонгук зачищает говядину, как обмазывает её специями и оливковым маслом. Стейки выглядят аппетитно, а как только они оказываются на раскалённой сковороде и начинают громко шкварчать — кухня заполняется ароматами жареного мяса, от которого рот заполняется слюной. И даже Тэхён начинает нетерпеливо ёрзать на месте с нескрываемым интересом следя за процессом. Чонгук с осторожностью нарезает цукини, берёт один из кружочков и, откусив едва ли не половину, начинает с аппетитом жевать. — Ты ешь сырой кабачок? — настороженно спрашивает Тэхён. — Да, а ты разве нет? — Тэхён растерянно мотает головой. — Зря, это очень вкусно, между прочим. Хочешь попробовать? Он демонстративно откусывает ещё, прикрывая глаза и чуть ли не мыча от удовольствия. Тэхён наивно кивает, и Чонгук с самым серьёзным видом подходит ближе и со своих рук даёт ему попробовать. Тэхён обхватывает губами надкусанный цукини и отрывает зубами большой кусок. Чонгук невозмутимо держит с ним зрительный контакт, но глаза предательски блестят озорством, когда Тэхён, разжевывая, начинает кривиться, как ребёнок. — Фу, ну и гадость, — он беспомощно высовывает язык, норовя выплюнуть. Чонгук, смеясь, подходит вплотную и в качестве извинений гладит тыльной стороной ладоней по бедрам. У него у самого во рту противный вяжущий вкус терпкого цукини, но забавная реакция Тэхёна того стоила. — Эй, ну ладно, не преувеличивай, — произносит он с улыбкой. — Я же проглотил. Это всего лишь сырой кабачок, а не… Чонгук замолкает, потому что мысли внезапно переключаются в горизонтальную плоскость, и в голове возникает вопрос, похож ли вкус сырого кабачка на вкус спермы. Эта озадаченность наверняка читается по лицу, потому что в глазах Тэхёна вспыхивает опасный огонёк, будто они одновременно подумали об одном и том же. Он быстро берёт себя в руки, демонстративно дожевывает цукини и проглатывает. Смотрит влажными глазами, как бы заявляя безапелляционное «я хороший мальчик». Тэхён умеет соблазнять взглядом. Чонгук мгновенно заводится до звука «дзинь» как на аттракционе, где измеряют силу ударом молота. Его бросает в жар, под кожей зудит от недостатка прикосновений. Одежда на себе и Тэхёне кажется лишней. Спрятанная под длинными штанинами и широкой футболкой бархатная кожа — Чонгук ещё ни разу не видел его обнажённым. Он дёргается в сторону мойки, чтобы помыть руки от следов на них овощей, но Тэхён ловит его ногами за талию, не давая отойти. Чонгук поддаётся. Тэхён переносит одну ногу вперёд, упирается подошвой ему в живот и ведёт ниже до паха. В своих блядских сексуальных маленьких белых носочках. Чонгук небрежно отталкивает шкварчащую сковороду со стейками на выключенную конфорку и подхватывает Тэхёна под коленками, рывком притягивая вплотную к себе. Их губы сталкиваются в поцелуе, нетерпеливые ловкие пальцы собирают футболку в гармошку, пробираются под одежду, скользят по тёплой гладкой коже, до боли стискивают бока. Тэхён сжимает его бёдрами, обхватывает руками и ногами, как коала. Не отрываясь от губ, Чонгук уносит его в спальню. Укладывает на кровать и перемещается поцелуями ниже. По подбородку к шее, по груди через тонкий слой хлопка к оголённому животу. Тэхён крупно дрожит, и то ли это трепет и возбуждение, то ли страх и волнение, то ли всё одновременно. Чонгук впервые в такой интимный момент не думает о себе вообще. Он не собирается спешить — в нём целый вагон выдержки и трёхлетний запас опыта. Бояться нечего — Чонгук не сделает больно и не проигнорирует ни единого его пожелания. Губы и язык с влажными звуками ласкают кожу на уровне широкой резинки штанов, ладонь скользит ниже, нащупывает возбужденный член, выпирающий из штанов чётким контуром, и Чонгук выпрямляется, тянет концы узла шнуровки, отчего Тэхён рывком садится на кровати, протестующе накрывая ладонью его руку. — Нет. — Что «нет»? — Чонгук растерянно замирает, растворяя своим тяжёлым дыханием тишину. Тэхён сглатывает. — Не хочу делать это на кровати. — Спустить тебя на пол? — Чонгук мягко толкает его в грудь, укладывая на лопатки, нависает сверху. — Или как ты себе это представляешь? — На постели слишком банально, — он облизывает губы. — Хочу, чтобы это был особенный раз и для тебя тоже. — Куда? — спрашивает решительно. Серьёзно, Чонгук настолько на грани из-за длительного воздержания, что готов любить Тэхёна хоть на гладильной доске. — У тебя было когда-нибудь в кресле? Чонгук поднимает голову и устремляет взгляд в сторону окна, где в углу комнаты стоит низкое неуклюжее кресло для чтения, больше похожее на диванчик для одного человека. Оно без подлокотников, и спинку Тэхён использует в качестве вешалки для футболок. В их с мамой небольшой съёмной квартире много бесполезной старомодной мебели, зачем-то купленной хозяевами, и это кресло явно в топе предметов, которые используются квартиросъёмщиками не по назначению. Даже сейчас Тэхён просит его далеко не почитать вслух книжку на коленках. — Идём в кресло, — Чонгук просовывает руку под его поясницу, поднимает на руки. — Будешь сверху. Тэхён улыбается ему в щёку. На улице загораются первые фонари, освещая комнату скромными полосами света сквозь полузакрытые жалюзи. Чонгук опускается в кресло, аккуратно усаживая Тэхёна на бёдра. — Я купил смазку со вкусом тирамису, представляешь? Чонгук неторопливо ласкает его через футболку, лениво и тягуче целуя в губы. В штанах у обоих давно твёрдо и влажно, но Чонгук не торопится его раздевать, понимая, что Тэхён сейчас такой раскрепощённый, податливый и храбрый, только пока на нём защитный слой одежды. — Фу, как пошло, — Тэхён зубами оттягивает его нижнюю губу. В голосе нет ни намёка на осуждение. — А по-моему, круто. — Тебя не смущает, что моя задница будет пахнуть как шоколадное пирожное? — Ты — самый сладкий десерт, — Чонгук обхватывает его лицо ладонями, — я в этом уверен и без каких-либо топпингов. — Опять всё сводишь к еде? — В аптеке, кстати, сказали, что она съедобная. — Какой аптеке? — Тэхён настороженно напрягается. — Ты покупал её в аптеке? — Да, её и презервативы, а что такого? У меня не было времени искать специализированный магазин… — Надеюсь, не в той, что напротив автобусной остановки? Чонгук понимает, к чему тот клонит, и едва не взрывается от смеха, представляя, как они вместе с мамой Тэхёна подбирают для них с её сыном правильную смазку для анального секса на водной основе. Они ещё не успели познакомиться официально, но госпожа Ким знала заочно, что у Тэхёна появился «друг», с которым они проводят вместе много времени и даже остаются друг у друга с ночёвкой. Чонгук на подсознательном уровне опасался с ней встречаться, но Тэхён твёрдо убеждал, что мама с радостью примет любой его выбор, а уж когда узнает Чонгука лично — полюбит не меньше него самого. Поэтому их знакомство было лишь вопросом времени. — Я знаю, в какой аптеке работает твоя мама, — успокаивает Чонгук мягко, — и обхожу её за километр. Он пробирается под футболку, перебирает пальцами рёбра, скользит выше и обводит подушечками больших пальцев соски. Тэхён интуитивно поднимает вверх руки, Чонгук стягивает с него футболку и в ответ помогает снять свою. Они снова начинают целоваться, но уже по-другому: смазанно, мокро, развязно. Чонгук выковыривает указательным пальцем из переднего кармана джинсов крошечный тюбик смазки, передаёт его в руку Тэхёну, а сам, не переставая целовать, стягивает с него штаны и бельё. Для этого Тэхёну приходится свести колени вместе. Следом за остатками одежды на пол летят маленькие белые носочки. Тэхён седлает его снова, возвращает смазку. Комнату заполняет приторно-сладкий запах сливок и горького кофе. Они стонут одновременно. — У тебя такая маленькая дырочка, — Чонгук не может сдержать восторженного комментария, медленно проталкиваясь внутрь средним пальцем. Гель смягчает трение, но Чонгук уже в полной мере предвкушает эмоции, которые он испытает, когда окажется внутри полностью. — Ты говорил это всем своим бывшим? — злой вопрос прилетает одновременно с тем, как Чонгук из него выходит, чтобы выдавить на палец больше лубриканта. — Мне молчать? — отвечает ему в тон, злясь, кажется, в разы сильнее, что Тэхён позволяет себе ревновать к прошлому в момент, когда Чонгук здесь, в настоящем, весь для него. Каждый, без преувеличения, вдох. — Нет, — Тэхён ластится к его щеке виновато и начинает говорить сам. — Знаешь, я часто делал с собой всякое… пальцами, — глубокий голос звучит с паузами, близко, и от его хриплого тембра вниз от шеи к позвонкам ползут мурашки. — Представляя при этом тебя. — Засовывал их в себя? — Чонгук готов скулить от пронизывающего жара, чувствуя себя стейком на сковородке. Он проводит языком по шее, добавляя ещё один палец. — И как это было? Расскажи мне. — Охуенно, боже, — Тэхён облизывает сухие губы, нагло ёрзая на чужом возбуждении, провоцируя. — Ты был со мной очень нежным и постоянно спрашивал, хорошо ли мне.  — Сейчас мне тоже быть нежным? — Чонгук прикусывает мочку уха, облизывает место укуса, пока пальцы одной руки по-хозяйски сжимают упругую задницу, а второй исследуют Тэхёна изнутри. — Пожалуйста. Чонгук не успевает спросить, что значит его «пожалуйста». Тэхён просовывает между ними обе руки — пряжка ремня щёлкает. Чонгук ссаживает его со своих коленей, поднимается на ноги, чтобы раздеться — джинсы слишком узкие, чтобы стянуть их лёжа. Презерватив оказывается на члене за три коротких движения: надорвать, вытащить, раскатать. Чонгук нависает над ним снова, но Тэхён не позволяет уложить себя на спину, говорит: — Ты обещал, что я буду сверху. Это непривычно. Активность в сексе и инициатива в девяносто девяти процентах случаев всегда исходила только от него. Чонгук еще не знает, понравится ли ему делить контроль на двоих, но уступает Тэхёну, полусадится в кресло, больше напоминающее по форме шезлонг, тянет к нему руки, приглашая сесть на себя в полном смысле этого слова. Тэхён легко перекидывает ногу через сидение — господи, его растяжка поражает разгорячённое воображение, и усаживается к нему спиной. Откидывается на твёрдую грудь, в которой сердце заходится мощными глухими ударами, находит в темноте его ладонь и, уложив её на свой член, сам начинает толкаться в плотный, тугой захват. Чонгук убирает ладонь, когда от возбуждения начинают неметь ноги. Это занимает некоторое время: приноровиться, попытаться войти под неудобным углом. В темноте, на ощупь, полагаясь исключительно на инстинкты. Тэхён, будто чувствуя, что без его помощи не обойдётся, садится ровно, приподнимается на коленях, открывая к себе доступ. Чонгук шумно тянет ртом воздух, вдыхает через плотно сжатые зубы, погружаясь головкой внутрь узкой, сладко пахнущей горячей плоти. Это невыносимо красивое зрелище — наблюдать в полумраке за тем, как Тэхён медленно принимает его, пряча в себе сантиметр за сантиметром. Тэхён опускается полностью на его пах и закидывает вверх голову, дыша рвано. Чонгук гладит его спину, терпеливо ждёт сигнала, когда будет можно. Тэхён медленно откидывается на спину, шипит самоуверенное «я сам», и начинает двигать бёдрами. Безумно коротко и мучительно медленно. Чонгук даёт ему полную свободу действий, хоть это и даётся сложно: целует в плечо, ведёт влажными ладонями по липкой от пота коже. Тэхён выгибается в пояснице, пытаясь подстроиться под угол проникновения. Ему явно неудобно, непривычно, некомфортно. Чонгук хотел бы, чтобы всего этого не было, чтобы Тэхёну было приятно, но, когда нащупывает его мягкий опавший член, понимает, что должен взять ситуацию в свои руки, и как можно скорее. — Позволь теперь мне. Предвидя нежелательную волну негодования, Чонгук резким уверенным движением поднимает его с себя и, встав на пол, подхватывает Тэхёна на руки и бросает на кровать. — Запомни, — хрипит он надрывно, наклонившись к его лицу. — Когда я сверху — ты доверяешься и подчиняешься мне. Во всём. Тэхён не успевает отреагировать на услышанное — его глаза буквально закатываются под веки, когда уже в следующий момент Чонгук опускается вниз и берёт в рот по самое основание, незамедлительно начиная сосать. Член оживает сразу, увеличивается и твердеет под напором усердно сомкнутых губ и влажного языка. Чонгук почти доводит его до грани. Собственный член гудит невыносимо, стоя колом и требуя хотя бы банальной дрочки, но Чонгук не даёт себе ничего — это его мотивация. Он без предупреждения выпускает член изо рта, ухмыляясь недовольному скулежу, сплёвывает на пальцы тянущуюся слюну вперемешку со смазкой и, одним движением размазав её по стволу, разводит ноги Тэхёна в сторону и входит в него до упора одним движением. Совсем другое дело, — это чувствует не только Чонгук, он видит это на красивом лице под собой, чьи губы раскрываются в немом стоне, образуя маленькую милую букву «о». Он не выдерживает и минуты, разливаясь на собственный живот без единого прикосновения. В глазах мечется недоумение, наслаждение, восторг, и что-то ещё, глубокое, сильное, что вырывается наружу лавиной, стоит Чонгуку зажмуриться от собственного оргазма. — Я люблю тебя, — шепчет он слабо пересохшими губами, впервые говоря открыто о своих чувствах. — Прости, если говорю это не вовремя. — Я не хочу уезжать в Сеул, — Чонгук едва ли не задыхается от перенесённого перевозбуждения. Он медленно выходит, аккуратно придерживая края презерватива. — Прости, если говорю это не вовремя. Они ещё ни разу не поднимали тему того, что через два месяца им придётся расстаться. Он знает, что Чонгук скажет, что это только физически, но после сегодняшней ночи думать о разлуке будет в сто раз больнее. — Это всего на два года. Чонгук бесшумно фыркает, завязывая резинку узлом. Тэхён всегда говорит об этом так просто, что начинает казаться, что их чувства друг к другу находятся на разных уровнях. — Два года, двадцать четыре месяца, семьсот двадцать дней, — проговаривает он безэмоционально. — Но даже когда они закончатся, я вряд ли смогу вернуться сюда. — Почему ты говоришь так, будто переживаешь об этом больше меня? Чонгук медленно оборачивается, удивлённо моргая. Он это серьёзно? Разве они не разговаривают о том, что Чонгук в середине августа улетит в другой город, вероятно, навсегда, где должен будет учиться, подрабатывать и параллельно с этим продумывать, как ему в одиночку обустраивать их будущую совместную жизнь? Скорее всего, у него не будет возможности даже приезжать к нему на время летних и новогодних каникул. У него за душой нет ничего, кроме юношеских амбиций и больших надежд. Чонгук собирается грызть и выцарапывать своё место под солнцем голыми руками и зубами, и нет никаких гарантий, что у него это получится. Покорить столицу без денег, без связей, вообще без какой-либо помощи. Захочет ли Тэхён терпеть такие отношения два года? Он заслуживает большего: перманентной заботы и любви. Давать их на расстоянии не получится. — Я ждал тебя пять лет, — Тэхён садится к нему ближе, обнимает руками за талию и кладёт на плечо подбородок. — Даже не так. Я мечтал о тебе пять лет. Шестьдесят месяцев или… я не считал точно, полторы тысячи дней, даже больше. Для меня два года — ничто, мы ведь будем видеться и будем на связи каждый день. Меня оскорбляет, что ты вообще поднимаешь эту тему. Настолько сомневаешься в себе, сомневаешься, что сможешь сохранить мне верность? Может, хочешь расстаться до отъезда? — Боже, нет, — Чонгук накрывает его сцепленные в замок на животе пальцы ладонями. — У меня и в мыслях такого не было. Просто я боюсь. Боюсь тебя потерять. Особенно теперь, — Чонгук грустно улыбается. — Когда ты понял, на что способно твоё тело… Он помнит по себе, как первый год после потери девственности сходил с ума от ежесекундного желания заниматься сексом почти неважно с кем и где. Об этом можно не говорить прямо в слух, но это всё равно ничего не изменит. — Ты о сексе? — угадывает Тэхён безошибочно, и после короткого угрюмого кивка выпутывает одну руку, чтобы теперь накрыть ею чонгукову ладонь. — У моего самсунга отличная фронталка. У твоего, кстати, тоже. Так что… если тебе будет этого хватать… — Будем заниматься сексом по телефону? — у Чонгука от этой озаряющей идеи начинает гореть в груди. Тэхён говорит об этом так обыденно, словно успел заранее продумать всё до мелочей. — Вообще-то я надеялся, что заниматься мы будем любовью, — он слегка приподнимается, целует в натянутую жилку под ухом. — Так и будет, радость. С тобой только любовью. Чонгук млеет от его ласки. Он так безнадёжно упал в своего мальчика, в своего человека, что любые преграды на пути к нему кажутся незначительными пустяками. Главное, чтобы стремление было взаимным. — Я есть хочу, — Чонгук слышит улыбку в его голосе и неподдельное удивление, будто Тэхён и сам не ожидал от себя такого. — Хочу твои стейки. И рис — в холодильнике есть порция. И кимчи, — Чонгук спускается на пол, не переставая улыбаться и слушая радостное бормотание, собирает с пола вещи, чтобы одеть себя и Тэхёна. — Закажем на завтрак удон с креветками? — Уже думаешь о завтраке? — Предупреждаю заранее, что к утру у тебя вряд ли останутся силы, — он протирает своей футболкой запачканный живот, откидывает её на спинку стула и выдвигает верхний ящик комода, чтобы достать чистую. — Потому что после ужина я хочу, чтобы ты взял меня сзади, — он с пошлой усмешкой смотрит на замершего опешившего парня, переводит голодный взгляд на его нервно дёрнувшийся кадык. — Пойдём скорей на кухню, пока я не передумал, — добавляет он быстро, отводя глаза. — Потому что я до сих пор чувствую, как ты двигаешься во мне. Чонгук открывает и закрывает рот и торопливо семенит за Тэхёном, когда тот выходит за дверь. В нём почти не остаётся сомнений, что они действительно созданы друг для друга.