*****
Каждый год, начиная с первых чисел декабря, академия искусств неизбежно погружается в пучину бесконечной суеты. Больше всего шума исходит, конечно, от первокурсников. Понять их можно: первые настоящие экзамены, после провала которых можно вылететь на улицу, первые отчётные концерты, где нужно выступать перед большой аудиторией и целой коллегией преподавателей. Тэхён проходил через это. Он знает, как сильно́ у студентов желание выделиться, такова природа каждой творческой натуры. Тэхён всё время находится в танцзале. Помимо собственных занятий и репетиций он готовит новый сольник, потому что пообещал Югёму поучаствовать в съемках для его итоговой работы по монтажу. Югём обратился к нему, слабо надеясь на согласие, но Тэхён не смог отказать в помощи. Теперь ему за неделю нужно поставить с нуля танцевальный номер: что-то современное, эксклюзивное, то, что будет эффектно выглядеть на экране. Лучшее время суток — когда балетный класс залит солнечным светом, редкость — когда он свободен днём от групповых занятий, и большая удача — когда Тэхёну удаётся его занять. В такие моменты его чаще всего посещает муза. Но только не сегодня. Сегодня он даже музыку не в состоянии слушать. А всё из-за вчерашнего разговора с Чонгуком. Чонгук даже не перезвонил. Да, он мог прилечь после душа и отключиться до утра, для него это обычное дело, но вдруг причина в другом? Они в разлуке уже почти полгода, Чонгук свободно мог найти себе кого-нибудь за это время. Он ведь до безумия красивый, сильный, смелый, сексуальный, умный, у него отличное чувство юмора. В столице его наверняка окружают такие же люди, его сорта, амбициозные, с далеко идущими планами, птицы его полёта. Но тогда зачем он продолжал играть в любовь с Тэхёном? Да кто его знает, может ради разнообразия. Тэхён подходит к зеркалу, хватается за перекладину станка и замирает. Ему не нравится его отражение, никогда не нравилось: тусклые волосы, безжизненный взгляд, бледная кожа, сухие потрескавшиеся губы, распухшее лицо. Если бы не танцы, он бы вообще не подходил к зеркалам. Толстый мальчик с большими ушами… Тэхён дотрагивается до щеки пальцами, зло надавливает, чтобы она провалилась и исчезла. Ему почему-то кажется, что впалые щёки сделали бы его красивым. Он снова хватается за станок, лёгким прыжком становится на пальцы и разворачивает внутрь стопы, оценивая в отражении их подъём и гибкость. Выглядит это ужасно. Криво, тяжело и непрофессионально. У Тэхёна, как бы усердно он не трудился, не получается добиться идеальной балетной стопы, а ведь это очень и очень важно для классического танцора. Как его вообще приняли в академию с такими данными? Тэхён просто бездарность. И ему плевать, что балерины тренируют связки и суставы годами едва ли не с младенчества. Он был и сейчас готов стерпеть любую боль ради результата. А его нет. Или есть, но недостаточный. Ему никогда не достичь совершенства. Внутри разгорается пожар ненависти. Настолько сильный, что дышать становится трудно. Тэхён сверлит себя взглядом, глядя ненавистному отражению в глаза. Такова его извращённая мазохистская привычка — оставаясь наедине с собой, он выискивает и смакует недостатки. Он настолько уходит в себя, что не реагирует на стук в дверь. В класс заглядывает Джису и что-то говорит ему, но Тэхёну приходится переспросить. — Говорю, тебя вызывают к директору, — спокойно повторяет она. Тэхён хмурится. — Что-то случилось? — он разворачивается к ней вполоборота. — Не знаю, но Кван сегодня явно не в настроении. Наорал на хористов, которые репетировали в коридоре. — Ясно. — Так что поторопись, — советует Джису перед тем как закрыть за собой дверь. — Чтобы тебе не влетело больше чем положено. Тэхён вздыхает и плетётся переодеваться. Этого ему ещё не хватало. Одно дело ругать себя и совсем другое, когда это делают другие. Тэхён слишком чувствителен к тому, что о нём говорят чужие люди. В чём он мог провиниться? У него на этот счёт нет ни единой мысли. Тэхён прилежный ученик, спокойный и воспитанный: не прогуливает, не бросает мусор мимо урны, не горланит песни в коридоре, не топчется по помытому полу. В громкоговорителе начинает звучать «Jingle Bell Rock» — началась перемена. Дежурные уже третий день используют этот трек вместо звонка. До этого была «Dirty Diana» Майкла Джексона, а до этого «Poker Face» Леди Гага. Коридор стремительно заполняется студентами как улей пчёлами. Тэхёну приходится лавировать между ними словно в видеоигре на высоком уровне, чтобы идти быстро, но при этом никого не задеть плечом. — Тэхён! Ким Тэхён! У самой лестницы его догоняет Югём. — Привет, — улыбается он, стеснительно пряча руки в карманах брюк. — Я хотел обсудить с тобой нашу съёмку. — Привет, давай позже? — Тэхён виновато заламывает брови, поправляя лямку тяжёлой сумки. — Я тороплюсь. — Я не задержу надолго. В общем я придумал концепт видео — контемп на песке. Будет здорово, если в танце будет много прыжков, их можно будет снять слоу мо, я как раз заказал новый объектив для широкоформатной съёмки, он придёт на днях. Ты сможешь подготовиться к субботе? — Да, смогу. — Из одежды подбери что-нибудь светлое, лучше прозрачное. Желательно оверсайз. — Я поищу. — Круто. Класс. Тогда я попрошу отца отвести нас на пляж, чтобы ты не тратился на дорогу. — Было бы здорово. — И ещё… я хотел кое-что у тебя попросить, — Югём неловко переминается с ноги на ногу, как тогда, когда обратился к нему в самый первый раз. — Говори. — Ты не мог бы… станцевать босиком? Я понимаю, что сейчас зима и всё такое. Но это будет пиздец красиво. Ты на фоне моря, такой статный и грациозный. Я проверил погоду, в субботу в Пусане не должно быть осадков и днём обещают плюс десять. — Хорошо. — Правда? — Югём не верит ушам. — Тэхён, ты просто прелесть! — Спасибо. Извини, Югём, я должен бежать. — Да, конечно, спишемся в пятницу вечером. Тэхён уходит с мыслью о том, что в воскресенье после этой съемки он неизбежно сляжет в постель с гриппом. Он заходит в приёмную, где улыбчивый секретарь сообщает ему, что директор Кван находится у себя в кабинете. Тэхён осторожно стучится и после разрешения решительно поворачивает дверную ручку, хотя добровольно заходить в клетку с тигром совсем не хочется. — Тэхён, заходи, — директор отрывается от бумаг и, поправив на переносице очки, жестом приглашает его сесть в кресло посетителя. — Садись. Я хотел с тобой поговорить. — Что-то случилось, директор? — Тэхён, низко поклонившись, с опаской подходит к столу и медленно садится, в защитном жесте прижимая к животу объёмную сумку. Кабинет Квана похож на мини-музей: заставлен массивной деревянной мебелью, на полу в углах стоят высокие деревья фикусы в огромных горшках, стены увешаны картинами — копиями мировых шедевров, таких художников как Моне, Ван Гог и да Винчи. Попав сюда, можно сделать безошибочный вывод, что главной страстью директора является живопись. — Как у тебя дела? Как успеваемость? — Кван наконец закрывает папку с документами и откладывает её в сторону. — Всё хорошо, спасибо. — Это хорошо, — директор смотрит внимательно, но как-то расфокусировано, будто думает о чём-то своём. — Чон Чонгук, вы с ним ещё общаетесь? Вы вроде дружили, пока он учился в академии. — Иногда созваниваемся, — Тэхён с трудом, но выдерживает зрительный контакт. — И как у него успехи? Нравится жить в столице? — Вроде нравится. Конечно ему нравится, — исправляется Тэхён, замечая, как Кван меняется в лице. — Там его место, он счастлив. Тэхён меньше всего ожидал, что директор вызовет его к себе, чтобы поговорить о Чонгуке. Он сглатывает сухой ком и изо всех сил сжимает ручку сумки: только бы голос не дрогнул, только бы на глаза не навернулись слёзы. Какая же жалкая размазня. — Не жалеешь, что уступил ему тогда своё место? — Нет, — в голосе Тэхёна нет ни намека на сомнение. — Чонгук это заслужил. — Я вот зачем тебя позвал, Тэхён, — Кван складывает на столе руки. — У меня есть друг, его зовут Чхве Юнсон, возможно, ты слышал его имя, он является театральным режиссёром и постановщиком, — Тэхён кивает — конечно, он слышал. — Так вот, Юнсон уже несколько лет живёт в Америке, преподает в нью-йоркской Джульярдской школе. Мы с ним разговаривали о тебе. Я рассказал ему твою историю, и мы сошлись во мнении, что тебе необходимо развиваться. Как бы я ни любил нашу родную пусанскую академию — я понимаю, что уровень наших преподавателей недостаточен, чтобы ты мог раскрыть весь свой потенциал. Здесь тебе не получить больше, чем ты уже имеешь. Тэхён перестаёт дышать. — Джульярдская школа — это лучшее место для таких как ты. У них неплохая стипендиальная программа, но нужно понимать, что одного таланта, чтобы попасть туда, недостаточно — слишком большая конкуренция. Юнсон пообещал мне, что одно из мест в следующем году будет твоим. То, что дадут тебе там за два года, не дадут ни здесь, ни в Сеуле даже за пять. Что скажешь? — Я… даже не знаю. — Естественно, тебе ничего оплачивать не нужно. Только личные нужды, и то, насколько мне известно, иностранным студентам предоставляется бесплатное общежитие и льготы на питание. Тэхён опускает взгляд на сцепленные пальцы. — У меня не очень высокий уровень английского. — Это не проблема, в первое время будешь пользоваться переводчиком. Тэхён, — Кван тяжело выдыхает. — Я прекрасно понимаю. Соединённые Штаты — это другая культура, другой язык, другой, в конце концов, континент. Но ты ещё так молод, приспособиться к изменениям в твоём возрасте будет легче, чем когда-либо ещё. — Я должен дать ответ сейчас? — Нет, у тебя будет время подумать, посоветоваться с близкими. Новый учебный год начинается там в первых числах сентября, документы нужно будет подать до конца февраля, не позже. Думаю, недели рождественских каникул тебе будет достаточно, чтобы всё взвесить и принять правильное решение. Буду ждать твоего ответа в первых числах января. — Спасибо. — Тэхён, — Кван окликает его, когда тот уже подходит к дверям. — Алмазы после обработки получают другое название. Огранённый алмаз — уже бриллиант. И знаешь, какой из этого следует вывод? Даже при самом большом желании бриллиантом нельзя родиться, им можно только стать. Подумай об этом. Тэхён выбегает в людный коридор, прижимая ладони к горящим щекам. Что на него нашло? Кван только что предложил осуществить его самую большую на свете мечту, а он сидел и воротил носом! Вёл себя так, будто ему это не особо интересно! Тэхён с трудом делает вдох, больше похожий на всхлип, и прячется за угол, где его никто не может увидеть. Проблема в том, что пока Кван чуть ли не уговаривал его поехать учиться в лучшую балетную школу мира, все мысли Тэхёна предсказуемо утекали в другую сторону, к Чонгуку. Чонгук уехал в Сеул на два года, они тяжело расставались, дав друг другу клятвенное обещание во что бы то ни стало выдержать семьсот тридцать дней вынужденной разлуки. Тэхён в силе своих чувств не сомневался, а вот Чонгук… Если Тэхён примет предложение Квана и следующим летом уедет учиться в другую страну, на другой материк, они не смогут видеться даже летом. А возможность выстраивать полноценные отношения у них появится только через три года. Это будет означать конец. Чонгук точно не будет ждать столько. Как можно принять правильное решение в ситуации, когда выбор стоит между делом всей жизни и человеком всей жизни? — Эй, пернатый! — окликают его у лестницы. — Тэхён! Эй, да постой же ты! — Чимин догоняет его, аккуратно придерживая за локоть. — Можно тебя на пару слов? — Извини, не сейчас. — Куда-то опаздываешь? — Чимин равняется с ним, быстро перебирая ногами по ступенькам, чтобы не отставать. — Если это не вопрос жизни и смерти, давай обсудим позже, пожалуйста. — Тебя кто-то обидел? — Чимин настойчиво пытается заглянуть ему в лицо. — Никто. — Я же вижу! Обозвали пернатым? — перебирает он варианты. — Да, ты минуту назад. — Эй, это не считается. Я же любя. — Ладно, — Тэхён резко останавливается. — Давай, говори уже, чего хочешь. — Прямо здесь? — Чимин скептично оглядывается по сторонам: они стоят посреди огромного шумного холла. — Ты сказал, это пара слов. — Ну, там не совсем пара… Тэхён роняет голову на грудь и тяжело вздыхает, пытаясь взять себя в руки и успокоиться. — Хорошо, пойдём в столовую, — сдаётся он.*****
Чимин приносит за столик кофе, сэндвич с тунцом и бутылку минеральной воды, которую отдаёт Тэхёну как налог. Тэхён никогда не ест в академии. — Ты хотел поговорить, — мягко напоминает Тэхён, принимая бутылку и привычным движением встряхивая. — Ага, — Чимин откусывает огромный кусок и лезет в карман за телефоном. Делает несколько движений пальцами и поворачивает экран к Тэхёну. — Что это? — Тэхён не утруждает себя тем, чтобы всматриваться и вдумываться. — Бвонь авиабилетов, — бубнит он с набитым ртом. — Вешил слетать в Сеул на выходные. — Рад за тебя. Тэхён недоумённо вскидывает брови: «и это то, ради чего ты меня сюда притащил?» Чимин выставляет указательный палец, делая паузу, чтобы дожевать и проглотить. — Я всё думал, как мне сэкономить денег на рождественских подарках, — продолжает он, снимая крышку с кофе и заглядывая носом в стаканчик. — И придумал гениальное решение. — Уехать из города? — Тэхён едва сдерживает улыбку. — Нет же, — Чимин оценивает подкол, широко улыбается. — Одним подарком порадовать сразу двоих человек. — Отлично, — Тэхён искренне недоумевает. — И при чём здесь я? — При всём, — Чимин надрывает пакетик сахара и высыпает содержимое в стакан. — У меня не так уж и много друзей — ты, Намджун, Хосок, Сокджин, Юнги, Чонгук… Тэхён выразительно вздыхает и делает глоток воды. — Короче, я хочу купить тебе билеты на самолёт. До Сеула и обратно. Вот что я придумал. Тебе я подарю встречу с Чонгуком, ему — уикенд с тобой. Скажи я гений? — Не скажу. — Тэхён закручивает пробку и ещё раз встряхивает газировку. — Ты видел, сколько стоит билет до Сеула? — Ну как бы заметил, когда оплачивал свой. — Это слишком дорогой подарок. — Конечно! Поэтому я и хочу сэкономить, смекаешь? — Чимин театрально постукивает пальцем по виску. Это не ответ. Да, Чимин не знает нужды в деньгах, ему по большому счёту ничего не стоит потратить лишнюю сотку долларов на ненужную безделушку, но у них не принято дарить на рождество ничего существеннее символичных снежинок, снежных шаров и бело-красных полосатых конфет в виде трости. — Зачем тебе это нужно? Чимин пожимает плечами. — Я хочу делать в своей жизни что-то полезное. Когда я умру и попаду на небо, там будут ангелы. Я спрошу у них — в чем был смысл моей жизни? И они мне ответят: Чимини, помнишь, восемьдесят лет назад ты помог двум влюблённым встретиться? Вот ради этого ты и жил. — Что за пессимистичный настрой? — Какой пессимизм в том, чтобы умереть в сто лет? Я как фея крёстная, разве не круто? — Нет, не круто. — Тэхён ставит бутылку на столик и складывает руки на груди. — Ты у Чонгука забыл спросить о его планах. — А какие у него планы? — Ну, как минимум у него ежедневные тренировки без привязки к праздникам, скоро экзамены и подработка в фитнес-зале. Ему не до меня. — А мне он говорил другое, — загадочно тянет Чимин. У Тэхёна от его интонации сердце ухает куда-то под ноги. — И что он говорил? — его губы еле слушаются. — Что у него будет как минимум два полноценных выходных дня. Тэхён отворачивается, едва сдерживая неожиданно накатившиеся слёзы. Нет, ему определённо нужно попросить маму купить какие-нибудь витамины, потому что настолько повышенная эмоциональная чувствительность — явно нездоровая вещь. — Вы что, поссорились? — Чимин перегибается через стол. — Тэхён? Что случилось? Проходят долгие полминуты, прежде чем Тэхён тихо отвечает: — Мне кажется, он больше ничего ко мне не испытывает. — Ты это когда придумал? Утром? — Я ничего не придумывал, — Тэхён неуверенно переводит на него взгляд. — Мне вообще кажется, — голос полностью стихает, — что у него кто-то есть. Чимин округляет глаза, но не решается оспаривать услышанное. Они оба понимают, что это не так уж и невозможно. Чонгук импульсивный, страстный и свободолюбивый. Даже если он не предпринимал попыток кого-то соблазнить, это не значит, что не возникло желающих соблазнить его самого. Он находится в чужой враждебной среде, где естественной потребностью любого человека будет стремление с кем-нибудь сблизиться. — Тогда тем более тебе нужно съездить в Сеул, — сочувственно произносит Чимин. — Если не ради романтических каникул, то хотя бы ради откровенного разговора. Решишь всё для себя раз и навсегда и не будешь мучиться.*****
Перелёт из пусанского аэропорта Кимхэ в сеульский Кимпхо длится ровно шестьдесят минут. На календаре суббота, на часах восемь вечера, на градуснике ноль. Чимин улетел в столицу в пятницу, на день раньше, звал Тэхёна с собой, но тот не смог: утром они с Югёмом на протяжении четырёх часов снимали на пляже его музыкальный фильм. О том, что он собирается в Сеул — Тэхён от всех умолчал, знали только Чимин и мама. «От всех» — это значит от Чонгука, больше у него никого и не было. Тэхён лишь перед объявлением посадки отправил ему сообщение с текстом «вылетаю в Сеул, через 80 минут буду в Кимпхо» и трусливо выключил телефон. Он не знал, как Чонгук отреагирует, и не хотел его ни к чему обязывать: он снял хостел вблизи центра и собирался пять дней посвятить себе и своему расшатавшемуся в край ментальному здоровью. В планы входило погулять в парке Чхонгечхон, побродить по торговым центрам, посетить легендарный Мёндон и, если повезет, поговорить с Чонгуком по душам. Чимин сказал: «поговори с ним и реши всё для себя». Про предложение Квана он, конечно, не знал, но Тэхён смотрел на ситуацию именно с этой точки зрения — он едет в Сеул, чтобы понять, кто они с Чонгуком друг другу и на основании этого принять окончательное решение: уезжать в Нью-Йорк или нет. Первый в жизни полёт Тэхёна на самолете проходит хорошо, хоть и не без мандража. Поток пассажиров выносит его в зал аэропорта — двигаться со всеми по течению получается бездумно. У него нет багажа, только рюкзак, поэтому сразу нужно думать, на чём лучше добираться до ночлега. Тэхён замечает, что многих из тех, с кем он летел из Пусана, встречают, и от этого на душе становится одновременно и тепло, и горько. Ровно до того момента, пока взгляд не находит в толпе его. Чонгук стоит чуть поодаль, пряча руки в карманах длинного чёрного пуховика. Отросшая чёлка небрежно собрана на макушке в короткий хвостик, глаза блестят здоровым блеском, а на губах расцветает сдержанная нежная улыбка. Тэхён моментально забывает обо всём на свете: что дико замёрз, что устал, плохо спал, ревновал, страдал, терзался сомнениями и подозревал. Мир сужается до одной единственной точки, куда сквозь толпу тянет огромным магнитом в груди — в то самое, наитеплейшее и наибезопаснейшее место на планете. Он бросается Чонгуку на шею, и тот подхватывает его, кружит в воздухе и, поставив на ноги, крепко прижимает к себе. Тэхён зарывается в его воротник лицом, вдыхает любимый запах, от которого с непривычки начинает кружиться голова, будто тело его здесь, а голова до сих пор не может это осознать и соображает с опозданием. — Эй, пушинка, ты почему такая лёгкая? — ласковый голос Чонгука звучит строго. — Не доедаешь? — Это ты, — Тэхён, прижимаясь теснее, глупо улыбается, — стал сильнее. Чонгук качает его в объятьях, а потом вдруг замирает, бросая куда-то в сторону грубое: — Эй, это мой друг! Тэхён напрягается, поднимает голову, чтобы заглянуть Чонгуку в лицо: — С кем ты разговариваешь? — Да ни с кем, — шепчет Чонгук вкрадчиво. — Мужик какой-то стоит и на нас пялится. Или я что, не имею права в аэропорту обнять своего друга? Тэхён тут же пристыженно склоняет голову и отстраняется, с запозданием соображая, что они вообще-то в публичном месте, и люди могут воспринять объятья двух парней немного неправильно. Точнее, слишком правильно. — Так, получается, я — друг? — пытается он отшутиться, но выходит как-то тоскливо. — Мальчик друг, — Чонгук на ощупь берёт его за руку как маленького ребенка, который может потеряться, и уводит за собой сквозь толпу. — Переведи на английский. Тэхён, сдерживая улыбку, без силы бьёт его по плечу: — Сам ты мальчик друг. Чонгук улыбается ему одними глазами и на короткий миг, незаметно для всего остального мира, подносит ладонь Тэхёна к губам и оставляет на костяшках пальцев нежный поцелуй. Совершенно не дружеский. — Как ты успел сюда так быстро добраться? — спрашивает Тэхён, следом за Чонгуком вставая на первую ступеньку эскалатора. — Я написал тебе меньше двух часов назад. — Когда я получил твоё сообщение, я уже был в зале ожидания. Тэхён задумчиво хмурится: — Чимин? — вот же неугомонное создание. — Когда он тебе сказал, вчера? — Раньше. А что, я испортил твой сюрприз? — Чонгук не выглядит раскаивающимся ни на йоту. — Я не хотел помешать твоим планам, — отвечает честно. — Эта поездка получилась… спонтанной. Они выходят на улицу, где после жаркого аэропорта вечерний воздух кажется пронизывающе морозным. А ещё срывается снег. Мелкий, колючий. Забавно отстукивается от плотной ткани куртки как сахарный песок. — Мне нужно добраться до станции метро Хапчон, — неловко сообщает Тэхён, сжимая в дрожащих пальцах телефон. Он впервые в огромном чужом городе и очень рад, что сейчас не один. — А что там? — Чонгук отвлекается на свой телефон, что-то быстро набирая большим пальцем. — Мой хостел. Чонгук поднимает глаза, гасит экран смартфона: — Мы едем ко мне в общежитие. — Зачем? — Тэхён удивлённо вскидывает брови. — Меня туда не пустят. — Конечно пустят, — Чонгук прячет телефон в карман и начинает оглядываться по сторонам, прикидывая, в какой стороне их остановка. — Я обо всём договорился. Предупредил охранника, что ко мне на выходные приедет двоюродный брат, который здесь проездом и которому больше негде переночевать. — Как некрасиво, Чонгук, — Тэхён наигранно вздыхает. — Обманывать старших. У Чонгука в глазах пляшут хитрые чёртики, когда он так же притворно виновато отвечает: — Больше так не буду, обещаю.*****
Чонгук снимает с себя пуховик, забирает куртку Тэхёна и относит их в шкаф для верхней одежды. Тэхён осматривается: комната Чонгука в реальности точно такая же, какой он её себе представлял, собирая общую картину из обрывков интерьера, замеченных в видеозвонках. У Чонгука, конечно же, самая лучшая кровать: в уютном углу возле большого окна, застелена синим клетчатым покрывалом, сверху которого вдоль стены разложены пять одинаковых декоративных подушек из IKEA. В комнате чисто, все вещи расставлены по местам, и пахнет чем-то сладким, фруктовым, возможно, теми ароматическими свечами, что стоят на общем стеллаже между книгами и учебниками. Из рождественской атрибутики в строгой мужской спальне — маленькая беспроводная гирлянда, и та, выключенная. Очень вероятно, что в ней даже батареек нет. — А где остальные парни? — спрашивает Тэхён, пробегая взглядом по ещё двум пустым собранным кроватям. — Разъехались по домам. Тэхён недоверчиво хмыкает. Сынмину вряд ли было с руки уезжать ради четырёх выходных дней на Чеджу. Что ж, Чонгук умеет уговаривать. От нервов его начинает крупно трясти. Тэхёну всё ещё кажется, что вот-вот в комнату ворвется охрана университетского общежития, выгонит его, постороннего человека взашей, или, куда хуже, вызовет полицию, что вернутся соседи Чонгука, или вдруг позвонит или напишет кто-то, ради кого Чонгук прогонит или уйдёт сам. Что есть кто-то более важный. Кто находится здесь, кто рядом постоянно. — Если хочешь пойти сейчас в душ — мой гель зеленый, полотенце — чёрное, оно там такое одно, не перепутаешь. Поесть можем в ресторане через дорогу — там тихо и готовят отличный удон. Если не хочешь никуда выходить — я закажу на вынос, но забирать всё равно придётся идти самому, потому что у них нет… Тэхён в два шага пересекает комнату и прижимается к Чонгуку. — … доставки. Чонгук обнимает в ответ, и эти объятия совсем другие, не такие как в аэропорту. На Тэхёне теперь тонкий шерстяной пуловер, на Чонгуке — облегающий фигуру лонгслив, из-за чего близость ощущается по-настоящему, ярче, как и тепло, исходящее от любимого тела. Чонгук гладит его по спине, а затем приподнимает за подбородок голову и целует. Нежно обхватывает нижнюю губу, удушающе медленно ласкает языком и губами, после чего переключается на верхнюю и проделывает то же самое с ней. У Тэхёна всё на одном дыхании, а когда набирается смелости — ладони лезут под футболку к бокам и спине. Гладкая кожа под ледяными пальцами покрывается мурашками, но Чонгук стойко выдерживает, целует так же мягко, игнорируя пытку холодом, ровно до того момента, пока Тэхён не пробует преодолеть преграду — резинку спортивных штанов. — Малыш, — Чонгук улыбается, отстраняясь, но всё понимает по серьёзному затуманенному взгляду. — Ты что, хочешь сейчас…? — Очень хочу, — Тэхён, часто кивая, весь дрожит. — Чонгук, пожалуйста. Сделай что-нибудь. Чонгук и делает. На руках относит его на кровать, укладывает на постель и ложится сверху. Тэхён призывно разводит колени в стороны, чтобы теснее, ближе. Между поцелуями тяжелые вдохи. Одежда мешается, отлетает в сторону ненужной шелухой. Сначала чёрный лонгслив Чонгука, следом — бежевый пуловер. Пока Чонгук разбирается с замком на чужих брюках — Тэхён в нетерпении облизывает губы и вскидывает бёдра, настойчиво поглаживая внушительный бугор у Чонгука в штанах. Ему до боли в груди нужно знать, убедиться, что он всё ещё желанный мальчик. Не друг, не двоюродный брат, не запасной вариант для разнообразия, а единственный возлюбленный, которого хотят хотя бы в половину так же сильно, как хочет он сам. Тэхён до сих пор не до конца осознаёт, что Чонгук здесь, рядом, мокро целует его в живот под пупком, слизывает с головки прозрачную влагу, и будто продолжает скучать и скучать по нему по инерции. Свет раздражает роговицы даже через сомкнутые веки, Тэхён стонет непроизвольно, стоит прохладной ладони обхватить его изнывающий от желания член. Он обвивает Чонгука ногами, с силой тянет на себя, чтобы теснее, ближе, чтобы Чонгук согрел собой и избавил наконец от этого навязчивого озноба. Шепчет на ухо бессвязное «хочу, чтобы ты сам, без рук», на что Чонгук, кажется, глухо смеётся ему в шею, но руку убирает. Он вообще уступчивый, когда дело касается постели. Придавливает всем весом к матрасу и чувственно целует в губы, пристраиваясь удобнее, теснее, ближе, до щемящей боли в груди. Его гибкое тело под полным контролем, слушается беспрекословно, натренированные мышцы натянуты под кожей стальными нитями. Их тела переплетаются. Ладонь к ладони, пальцы — в крепкий замок. Чонгук медленно двигается навстречу бёдрами, на пробу, создаёт между их твёрдыми животами невыносимо горячее влажное трение. Тэхёна ведёт, в голове мутно, в паху тяжело, горячо и липко от смазки и пота, он стонет, хватает Чонгука за волосы, совсем не осторожно, тянет на себя. Ритмичные толчки подталкивают к обрыву, словно он стоящий на краю стола стакан воды — вот-вот упадёт и разольётся. Чонгук жарко шепчет: «боже, малыш, какой же ты горячий», и Тэхён беспомощно запрокидывает голову, прошиваемый насквозь пронзительным удовольствием. И, кажется, теряет в этом порыве последние силы. Чонгук замирает на пике и ещё несколько секунд медленно двигается, выжимая из близости остатки наслаждения. Чонгук тяжело дышит, но не позволяет себе расслабиться: касается губами шеи, затем щеки. Подтягивается на локтях выше, одной рукой приподнимает чёлку и прижимается губами к влажному лбу. — Котёнок, — тихо зовёт Чонгук, прикладывая ладонь к его лицу. — Ты весь горишь. Тэхён в ответ жалобно тянет: — Мне холодно. Чонгук вскакивает с постели, уходит в ванную. Возвращается с влажным полотенцем, насильно переворачивает Тэхёна, который успел свернуться в комок лицом к стене, на спину, вытирает его, а затем помогает забраться под одеяло. Сам быстро одевается и уходит. Возвращается минут через десять, садится на край постели и тормошит Тэхёна, просит разомкнуть губы, чтобы измерить температуру. Градусник противно пищит, Чонгук шепчет себе под нос «тридцать восемь и девять» и снова уходит. Тэхён успевает задремать. Его снова будят, приподнимают за плечи и просят выпить горячий напиток с парацетамолом. Тэхён морщится, но пьёт послушно до дна. Ему до сих пор невыносимо холодно. Чонгук надевает на него свои тёплые носки и футболку, целует в лоб и, укутав в одеяло, просит уснуть. Просыпается он утром от звуков голоса: Чонгук с кем-то разговаривает по телефону. Тэхён резко оборачивается и видит в его руке свой телефон. Чонгук вежливо прощается, подходит к кровати, присаживается на край: — Тебе звонила мама. Я ответил, извини. Не хотел тебя будить. — Всё хорошо. — Тэхён закрывает лицо ладонями и надавливает на глаза. — Что ты ей сказал? — Сказал, что ты со мной. Что забыл ей позвонить, потому что рано уснул. — А ты где спал? — Рядом, на соседней кровати. — Прости. — Тэхён опускает руки и смотрит виновато. — Я не хотел испортить тебе выходные. — Кто сказал, что ты их испортил? — Чонгук тянется к его лицу и проводит большим пальцем по щеке. — Сейчас я принесу тебе завтрак, а потом ты ещё раз выпьешь жаропонижающее. — Мне уже лучше. — Я рад, но жаропонижающее это не отменяет. — Чонгук, — слабым голосом зовёт Тэхён. — Спасибо. Он проводит в отключке почти весь день, а в моменты бодрствования — или ест, или пьёт, или принимает лекарства. Чонгук от него не отходит: кормит с уговорами, каждые четыре часа засовывает в рот градусник, а в остальное время охраняет сон. Ближе к ночи ложится к Тэхёну поверх одеяла, обнимает со спины, и они просто молча лежат, держась за руки. Так проходит их первое совместное Рождество. Когда Тэхён открывает глаза в понедельник утром — он действительно чувствует себя лучше: тело больше не ломит, голова не раскалывается, и хочется принять душ и переодеться — а это верный признак скорого выздоровления. Чонгук выходит из ванной с полотенцем на плечах и начинает сосредоточенно рыться в верхнем ящике комода в поисках парных носков. Тэхён невольно засматривается: в широких штанах и футболке Чонгук кажется уютным домашним медведем. — Уже уходишь? — Тэхён садится на кровати. Вот и все его каникулы: увидел, что называется, вживую Чхонгечхон, побродил по торговым центрам, посетил легендарный Мёндон, поговорил с Чонгуком по душам. Замечательно. — Я останусь. — Чонгук задвигает ящик. — Побуду с тобой. — У тебя же тренировка сегодня. — Ничего не случится, если пропущу одну. Тэхён хмурится и не понимает из-за чего больше: из-за того, что Чонгук собирается пропустить танцы, или из-за того, как спокойно он об этом говорит. Даже когда Чонгук болеет — для него это не повод прогуливать — он выпивает горсть таблеток и ползёт в танцзал через не могу. — Если это из-за меня — то мне уже намного лучше. — Я хочу провести с тобой эти два дня, — Чонгук упирается поясницей в столешницу комода. — Или ты хочешь, чтобы я ушёл? — Нет! — Тэхён вскрикивает слишком истерично — Чонгук довольно улыбается. — Я в душ. Тэхён вскакивает на ноги и стремительно уносится в сторону ванной. — Зелёный гель, чёрное полотенце, — шутливо бросает Чонгук вдогонку. — Да-да, я помню.*****
Тэхён накалывает зубочисткой маленькую жареную сосиску, подносит к губам и откусывает половину. Сосиски очень вкусные, сочные, покрыты блестящим слоем масла и пахнут восхитительно: пряными копчёностями. Чонгук внимательно наблюдает за ним влюбленно и недоумённо одновременно. Это его любимая закуска: «воробьиные сосиски». Нет, не потому, что они сделаны из мяса воробьёв, а потому что слишком мелкие. Чонгук за раз может засунуть в рот хоть пять штук. Поэтому для него невдомёк, как Тэхён может растягивать крошечный кусочек на несколько укусов. — Я хотел поговорить. — Чонгук убирает на письменный стол коробку от удона, облизывает жирные пальцы и подтягивается выше, откидываясь на изголовье кровати. — У меня есть новости. — Хорошие или плохие? — Тэхён смотрит исподлобья. Он сидит рядом, по-турецки, между холодной стеной и поясницей подложена декоративная подушка с трёхцветным резным орнаментом. Он ведь тоже планировал поговорить, у него тоже есть новости, только вот всё никак не хватало смелости первым завести разговор, который мог всё между ними разрушить. — Даже не знаю, — Чонгук медлит, подбирает слова. — Меня порекомендовали одному агентству как хореографа, чтобы я обучал их студентов-трейни. — Что за агентство? — Серьёзное, Тэхён. Из большой тройки. — И как… как они о тебе узнали? Ты же сам ещё студент. — Ну, там много нюансов. И они в основном смотрят на опыт и на достижения, а не на возраст или наличие диплома. — Успел выделиться? — Тэхён по-доброму щурится. На самом деле, в глубине души, он ни капли не удивлён. Если обычные люди рождаются, чтобы всю жизнь к чему-то идти, и их жизнь — это путь, Чонгук изначально был рождён, чтобы стоять. На вершине. — Можно сказать, всю жизнь я к этому и стремился. Тэхён задумчиво опускает взгляд, продолжая ковырять палочками лапшу: — А мне почему-то всегда казалось, что ты скорее мечтаешь быть айдолом, а не заниматься с ними. — Наверное так и было, пока я не узнал, что штатные хореографы в крупных компаниях зарабатывают раза в два больше, чем их артисты. — Серьёзно? — Тэхён скептично вскидывает брови. — Не все и не сразу, но да. Тэхён замолкает, переваривает информацию. — И чем тогда эта новость плоха? — спрашивает через несколько минут обоюдной тишины. Чонгук тяжело вздыхает: — Тем, что я буду занят по двадцать часов в сутки и не смогу уделять тебе достаточно внимания. Мы больше не сможем подолгу общаться по телефону. Тэхён поджимает губы, бездумно подхватывает из коробки оранжевый квадратик болгарского перца и отправляет его в рот. Возможно, сейчас самый подходящий момент, чтобы рассказать Чонгуку свои новости. О недавнем разговоре с директором, о том, что Джульярдская школа — его новая мечта, что он тоже много трудился, чтобы получить подобный шанс. — Но с другой стороны, — Чонгук протягивает руку и накрывает ладонью его колено. — Я понимаю, что так будет лучше. Если соглашусь на эту работу — смогу отложить достаточно денег, чтобы к осени снять хорошую квартиру. И ты наконец сможешь переехать ко мне. Губы Тэхёна растягиваются в неестественно широкой улыбке. — Я каждый день засыпаю с мыслью, что должен работать больше, чтобы когда-нибудь засыпать рядом с тобой. Видеть тебя каждый день, возвращаться домой к тебе, а не к Сынмину и Хёнджину. Чтобы у нас была своя спальня, где мы будем заниматься любовью на большой кровати. Хочу завтракать и ужинать вместе с тобой, потому что моё обжорство провоцирует в тебе здоровый аппетит. Обнимать во сне тебя, а не подушки. Малыш. Тэхён мотает головой и наконец моргает, лавиной обрушивая застлавшую глаза пелену. — Ну откуда эти слёзы? — Чонгук плавным рывком садится, берёт лицо Тэхёна в ладони и большими пальцами вытирает мокрые щёки. — Осталось совсем немного потерпеть. Дай мне хотя бы шесть месяцев. Мы справимся. Наверное, так правильно. Не все заветные желания в жизни могут сбыться, у Тэхёна самое главное уже сбылось — слова Чонгука режут плоть и сразу заживляют, образуя рубцы, которые никому никогда не стереть и не перекрыть. Ничего ведь страшного в том, что он уступит свою иллюзорную карьеру карьере Чонгука, которая без сомнений будет такой же яркой и выдающейся как он сам. Тэхён, возможно, просто должен быть рядом. Должен выбрать тот же путь, какой когда-то выбрала его мама. И когда через восемьдесят лет его на облаках встретят ангелы, они скажут, что в этом и заключалась цель его существования. Чонгук забирает из его рук давно остывшую лапшу, отбрасывает коробку на стол и притягивает к себе, укладывая рядом. Он не знает, а Тэхён и не скажет, что оплакивает своё несбывшееся будущее. Ничего не поделать: ему при любом раскладе пришлось бы попрощаться с одним из его возможных вариантов. Он сможет с этим жить. Тэхён всё для себя окончательно решил и всё понял. Узнал всё, что хотел. Разве только… Громко шмыгнув носом, он выбирается из объятий и садится на колени, небрежно, совершенно по-детски вытирая кулаками глаза. — Покажи мне свою татуировку. А голос твёрдый, требовательный, как у генерала. Чонгук смотрит на него насмешливо и не шевелится. — Ты же видел меня голым, не разглядел? А Тэхён совершенно не разделяет его отчего-то радостного настроения. Он помнит, как мучился из-за того, как грубо Чонгук ему ответил. И позавчера, когда Чонгук перед ним обнажался, он вообще не думал о том, чтобы обыскивать на предмет инородных рисунков его интимные места. У него вообще-то была высокая температура. — Нет, не разглядел. Покажи сейчас. — Даже пожалуйста не скажешь? Тэхён крепко сжимает челюсти и хватается за резинку его серых спортивок. Чонгук ловко перехватывает его запястья, не позволяя стянуть: — Почему тебя всё время так тянет к моим штанам? — и почему-то улыбается. — Ты же не хочешь снять сам. — Почему ты думаешь, что она находится там? А даже если там, что по твоему мнению там изображено? — Я не знаю, Чонгук, — Тэхён по-настоящему злится. — Надпись «волшебная палочка», или «не причмокивай» или ещё какая-нибудь вульгарная пошлость. — Сразу пошлость? — Личная татуировка на интимном месте? Тэхён с вызовом выгибает бровь, а Чонгука его бурная реакция, кажется, только смешит. — Не покажешь? — спрашивает Тэхён тоном «спрашиваю в последний раз». — Иногда ты меня пугаешь, пернатый. Тэхён свирепо вдыхает, хватает смятую подушку и швыряет Чонгуку в лицо. Она ударяется о скрещенные руки, но Чонгук не мог не почувствовать, что в бросок была вложена реальная сила. — Ты ревнуешь или что? — Чонгук спрашивает спокойно, а сам всё равно косится на оставшиеся четыре потенциальные угрозы у стены. — Для чего тебе татуировка, Чонгук? Да ещё и интимная? Производить впечатление? Чтобы клеить кого-то? — Её вообще-то никто не видел. — Пока никто не видел. И я в числе этих «никто». — Знаешь, я подумал и решил, — Чонгук деловито складывает на животе руки. — Что ты слишком плохо себя ведешь, чтобы я разрешил тебе на неё посмотреть. — Ах так. Ну хорошо, Чонгук. Я уеду отсюда, а ты можешь перетрахать хоть весь Сеул обоих полов, хоть паровозиком в двадцать человек, ни в чём себе не отказывай, — он снова всхлипывает, но этот раз злая обида оказывается сильнее жалости к себе. — Секс ведь приносит тебе вдохновение? Вот и вдохновляйся на здоровье. Без меня. Здесь, я уверен, огромное число желающих, тебе даже не придется заморачиваться, чтобы встречаться с кем-то по два раза. Тэхён порывается слезть с кровати, но Чонгук крепко опоясывает его ногами. — Пусти меня! — Тэхён пытается вывернуться, но Чонгук, когда хочет, может ясно дать понять, кто из них сильнее. Он рывком садится, обхватывает его за талию руками и вместе с ним падает обратно на подушку. — Ты никуда не поедешь, сейчас ночь. — Я уеду! — Тэхён яростно сопротивляется. — Уеду на другой континент, и ты больше меня никогда не увидишь! — Всё, котёнок, хватит, — Чонгук фиксирует конечностями его ноги и руки, и Тэхён, тяжело сопя, в бессилии замирает. — Это первый и последний раз. Всё, больше никогда никаких ссор между нами. — Это не ссора, Чонгук. — Я люблю тебя. Пожалуйста, перестань брыкаться. — Отпусти меня. Чонгук вздыхает: — Если пообещаешь, что не будешь сбегать с кровати. — Дело не во мне. — Тэхён расслабляется, и Чонгук, почувствовав это, ослабляет хватку. Тэхён сползает на постель и садится на колени. — А в том, что ты делаешь мне больно и даже не замечаешь этого. — Прости меня, — произносит Чонгук искренне. — Такого больше не повторится, обещаю. Я идиот. Не подумал, что из-за расстояния мы можем воспринимать одни и те же вещи по-разному. Я не ожидал, что из-за такой ерунды ты начнёшь во мне сомневаться. — Теперь виноват я? Я, Чонгук, — Тэхён с чувством прижимает ладонь к груди, — на многое готов ради тебя, но мне было бы проще, если бы ты со своей стороны давал мне понять, что тебе это нужно! — Мне казалось, ты и так всё про меня знаешь. Чонгук рывком дёргает за воротник футболки, стягивает её с себя, смешно взъерошивая пушистые волосы, и ложится обратно, смотрит в глаза. — Ты хотел посмотреть? — На что? На твой пресс? — Тэхён, не двигая головой ни на миллиметр, вороватым взглядом скользит по обнажённому животу. — Я и так знаю. Он идеальный. Чонгук цокает языком и убирает левую руку за голову. Тэхён смотрит внимательнее и замечает, наконец, на его теле татуировку. Она небольшая, но достаточно яркая, выразительная. Работа тонкая, прорисованные линии утончённые и в то же время уверенные. Очень красиво. Это простое перо, но рисунок объёмный, динамичный и очень реалистичный. — У тебя несколько татуировок? — скептично уточняет Тэхён, поднимая глаза. — Одна. — Но это ведь не та, о которой ты мне тогда рассказывал. — Это она, малыш. Только эта. — Личная татуировка на интимном месте — это перо на рёбрах? — Ну, оно не совсем на рёбрах. Чонгук берёт его руку и прикладывает раскрытую ладонь к татуировке. Тэхён не сопротивляется, а когда осознаёт вложенный Чонгуком посыл — замирает с ошеломительным чувством: он ощущает, как под горячей бархатной кожей отбивают тяжёлый ритм самые важные в жизни удары. Интимное место — это над сердцем. А личное… Личное — это он. — Прости меня, — Тэхён, кажется, от переполняющих его чувств снова начинает плакать. — Я такой болван. — Ты не болван, — мягко поправляет Чонгук. — Ты моя маленькая любимая пушинка. — Прости, прости. Тэхён залазит к нему на колени, берет лицо Чонгука в ладони и, наклонившись, покрывает нежными поцелуями губы, подбородок, щёки, нос и в конце появившуюся улыбку. — Кто сделал эту татуировку? — спрашивает Тэхён. — Понравилась? — Чонгук безошибочно улавливает в его голосе искренний интерес; Тэхён часто кивает. — Одна девчонка с нашего общежития, Суён. Она учится на художественном отделении. Очень талантливая. Мне повезло, что она согласилась набить мне пёрышко взамен на фотки для её портфолио. Если бы у меня были деньги, я бы забил её эскизами целый рукав. — Она флиртовала с тобой? — Нет, всё было очень по-деловому. Отпечатала эскиз, перевела на кожу, набила, сфотографировала, заклеила. Всё. — Она видела тебя голым. — Не придумывай лишнего. Мы с Суён просто дружим. — Угу, только за все эти месяцы ты ни разу не упомянул, что у тебя появилась «подруга». — Это моя вина, — произносит Чонгук. — Прости меня. Больше никаких секретов и недомолвок. Давай с этого момента будем во всём откровенными друг с другом, чтобы между нами не затаивалось ничего, что могло бы причинить нам боль. — Я согласен. — Ничего не умалчивать, даже если нам кажется, что это что-то неприятное. Тэхён часто кивает и прижимается лбом к его лбу: — Тогда я должен кое в чём тебе признаться, — он закусывает губу и выпрямляется. — В чём-то плохом? — Чонгук выгибает бровь. — Я тебя обманул. — Тэхён виновато морщит нос. — Я заболел не потому, что ходил в академию без шарфа. Он ждёт реакции Чонгука, но тот молчит, лишь удивлённо вскидывает брови и ожидании продолжения. — В общем один парень из киношного отделения, — произносит Тэхён на одном дыхании, — попросил меня поучаствовать в съёмках мини фильма для его отчётной работы. Он сказал, что хочет снять мой танец, я согласился. Не знаю зачем, без причины. Мы снимали в субботу, все утро были на пляже. Я танцевал босиком, очень сильно замёрз, наверное, поэтому и заболел. Вот. — Почему умолчал об этом? — без упрёка спрашивает Чонгук. — Не знаю, — Тэхён виновато опускает глаза. — Подумал, что ты будешь ревновать, что подумаешь обо мне плохо, что свяжешь с тем, что я согласился помочь ему по той же причине, по какой тогда согласился помочь тебе: потому что испытываю к нему симпатию. — А ты испытываешь? — Нет! — Тэхён резко поднимает глаза. — Ну вот. Примерно такой же разговор у нас бы и состоялся, если бы ты рассказал мне об этом сразу. — Простиии, — Тэхён прячет лицо в его шее, ластится, трётся гладкой щекой. — Это всё? — Чонгук нежно обнимает его, поглаживая по спине. — Больше ты ничего от меня не скрываешь? Тэхён задумывается почти на минуту и потом уверенно отвечает: — Нет.