Nine scars

Себастьян пытается наткнуться взглядом на заинтересовавшее его утром объявление, но каждая его попытка оказывается белым клочком бумаги с неинтересной для парня информацией. Всё что угодно, начиная от отдачи котят в добрые руки (место для такой важной информации объективно выбрали неудачно), продолжая разнообразными предметами быта и заканчивая, наконец, тем, что отдаленно напоминает интересующее парня слово. Отдаленно. С огромной радостью блондин хватается за листовку с похожим словом, едва ли не обрывая сразу все номера, и губы его медленно ползут вниз, когда взгляд проходится по всему предложению. Ему бы реагировать не так остро, но не получается. Трясущимися от жгучего желания пальцами выбрасывает скомканную бумажку на пол, совершенно не заинтересовываясь будущим этого объявления. Недовольно, Себастьян поджимает губы, прекрасно при этом осознавая, что причины злиться как таковой у него и нет. Подумаешь, будто это самая важная вещь в мире. Так, подумает о ней – попробует – и забудет, когда голова коснется воздушной подушки. И всё же, Себастьян продолжает поиски, даже внимания не обращает на смрад переполненных мусорных контейнеров, хотя тот вынуждает глаза слезиться. У него заметно учащается дыхание, что не удивительно при столь сильном желании. Глупо было надеяться, что оно ослабнет за какую-то жалкую пару дней, непременно сопровождаемую наказанием и почти что сорвавшейся репетицией в ночь со вторника на среду. Глупо, но блондин действительно верил, что сможет его перебороть, пытаясь всеми силами найти себе новое увлечение. Теперь на его письменном столе три уродливо кривых рисунка, которые только и можно что выбросить. Они не понравились ещё в самом начале, но Себастьян упорно продолжал переводить бумагу, словно, если закончить, желание найти странное слово отпадет. Парень чуть брезгливо тычет пальцем в каждое новое объявление, спешно ведя от предложения к предложению, вниз по строчкам ровно до оторванных кусочков с номерами. Никто не пишет с наклоном влево. Никто не пишет о том, что ему так нужно. Никто вообще ничего путевого не пишет. Возмущенный, Себастьян тихо ругается, переводя палец на новое объявление, и сверлит взглядом плохо пропечатанные машинкой маленькие строчки. Слова отдаленно похожи, но должного восторга не вызывают, потому блондин одергивает руку. У него все ещё трясутся пальцы, замечает это только сейчас и смотрит удивленно. Сводит брови к переносице и старается сжать рукой невидимый смычок, но даже это действие выходит смазанным и нервным. Ему точно стоит перестать так сильно думать об этом, иначе ничего хорошего не выйдет. – Вот же, - умолкает на полуслове, отворачиваясь к неровному ряду приклеенных на дешевый клей бумажек. Пальцем на объявление нажимает с силой, дабы хоть как-то прекратить дрожь. Теперь парень полностью уверен в этом нелегком и таком ненужном решении. Он смотрит на своё ярко-красное незабинтованное запястье. В лунном свете ссадины выглядят ещё уродливее. Красные и подозрительно тонкие они покрывают всё его запястье, местами накладываясь одна на другую. Там точно останется шрам, наученному горьким опытом Себастьяну не приходится сомневаться в этом. Утреннее происшествие, всё же помятый из-за спешки костюм и, кажется, воспитательные меры. Тридцать два удара в сумме и всего шестнадцать полос. Всего. Себастьян грустно усмехается, пальцем указывая на другое объявление. Кто-то продает подержанный велосипед, выкрашенный в черно-белую клетку. Надо же, в этом мире и такое бывает. – И кому вообще в голову придет красить велосипед в черно-белую клетку? – вслух размышляет блондин, но тотчас прикусывает себя за внутреннюю сторону щеки. А кому в голову придет искать без четверти двенадцать ночи странное слово, написанное с уклоном влево? Наверное, у владельца транспортного средства причины были куда более важные. Парень думает об этом ровно минуту, продолжая разглядывать объявления, цвет которых в блеклом свете луны полностью одинаковый, и рот его пересыхает. Он обводит верхнюю губу тыльной стороной ладони, чуть сжимая свободную руку в кулак. Качает головой недовольно, и отворачивается к кирпичной стене так, чтобы ни с одного ракурса со стороны дороги его лица не было видно. Щеки становятся розовыми и горячими, когда парень продолжает читать бумажки. Сам факт столь ярого желания кажется Себастьяну стыдным, едва ли не отвратительным и ужасно необходимым. Шумно вдыхает, разворачиваясь на пятках, и двигается к самому зловонному углу. Названия, которые он видит на самых дальних, укромно спрятанных за другими объявлениями, бумажках выглядят знакомыми. Он слышал их, открывая настежь окно поздними летними вечерами, и тогда они казались ему неинтересными. Впрочем, как и сейчас. Грубозвучащие и некрасивые, дешевые в какой-то степени, явно не зависящей от количества цифр начерканных на бумаге, они вызывают всего одно желание. Закрыть глаза и забыть это недоразумение как можно быстрее. Его парень предпочитает выполнить. Себастьян доходит до самого дальнего угла подворотни, где криво написанные слова становятся неразборчивыми черными полосами, и продолжает свои спешные поиски. На самом деле, недолго. Его взгляд цепляется за наручные часы, минутная стрелка которых стремительно приближается к полуночи, а значит, и к встрече с Чесом. Глупая мысль закрадывается в голову Себастьяна, когда он, пересмотрев все объявления, теперь уже точно, не находит нужного. А что, если спросить у друга насчет этого? Качает головой отрицательно, но не отказывается от такой явно бредовой идеи. Блондин становится лицом к проспекту, где рабочие лениво бредут с вечерней смены, и щурится, дабы заметить друга в толпе. – А почему бы и нет? – пожимает плечами, соглашаясь с собственной мыслью, которая мгновение назад казалась глупее некуда. Сейчас градус её отстойности значительно понижается. Ведь действительно, живя в объективно не самом лучшем районе, он может быть знаком с людьми, которые имеют с этим дело, причем довольно часто. Да и он сам иногда пропадает на целые дни, не выходя на связь и появляясь разве что на занятиях в консерватории. Выглядит при этом убитым, но отчего-то довольным. Долго складывать два плюс два не приходится, перевозбужденному мозгу хватает и восьми секунд, чтобы громогласное «Да, это замечательная идея» прозвучало на подкорке сознания. Парень кивает головой, теперь уже уверенный в своих мыслях почти окончательно, и одергивает себя раньше, чем кладет палец в рот. Не хватало ещё подцепить какую заразу. Вздрагивает, негодуя, и вновь отворачивается. В конце концов, когда это Чес приходил хоть на минуту раньше? Блондин устремляет взгляд на дважды прочитанные объявления и принимается изучать их снова. Будто от того, что он посмотрит на них больше семи раз, буквы поменяются. Улыбается уголками губ и мысленно возвращается к незаконченному рассуждению. Идея спросить у друга выглядит с одной стороны очень заманчивой, но с другой Себастьян понятия не имеет, когда и как о таком можно спрашивать. Вряд ли узнать о «слове» посередине репетиции будет уместно, во время спешной прогулки до консерватории тоже. Разве что прямо сейчас, когда все более-менее удастся свести в шутку? Парень задумывается, разглядывая совершенно неподходящее объявление о продаже крокодиловой пижамы. Да и нужно ли ему то слово? – Да. На мгновение Себастьян пугается ледяной уверенности в своём голосе. Отрывает носки ботинок от пола, чтобы мигом развернуться от треклятой стены и выскочить из подворотни. И выжечь из сознания это слово сотнями других идей. Но парень не двигается, лишь руку отводит от объявления, тут же прижимая указательный палец к черным буквам другого. Чуть щурит глаза, всматриваясь в ничем не отличающийся от предыдущего текст, разве что, тут пижама другого цвета, да и некоторые буквы выделяются ярче, чем нужно. Мгновения ему явно не достаточно, чтобы отказаться. Да и вечности, скорее всего, не хватит, чтобы Себастьян выбросил глупую идею из головы, потому что он нервно облизывает пересохшие губы, принимаясь за чтение следующего объявления. А потом еще одного и ещё. Он сбивается со счёту, кажется, сделав круг по тем жалким пяти квадратным метрам подворотни, потому что слова теперь не отличаются друг от друга совершенно. Даже шрифт везде одинаковый, отвратительно курсивный и местами полужирный. – И это всё не то, - констатирует парень, встав напротив маленького клочка бумаги, с которого он начал. Точно в этом уверен, потому что загнул отрывной номер цифрами к стене, оставив тем самым себе подсказку. Устало, он потирает переносицу, впиваясь пальцами сильнее, чем нужно. Это не больно и даже в какой-то степени не так уж и неприятно. В сравнении с ударом линейкой уж точно. Прикрывает глаза, теперь уже проводя пальцами по лбу. Давит с такой силой, что грозится проткнуть себе череп, хотя, Себастьян достаточно умён, чтобы не допустить такого. Да и силёнок у него особо не хватит. Проводит ногтями прямо по коже, оставляя тонкие красные царапины которые его совсем не беспокоят. От них не останется следа всего через час, потому делать их и тем самым отвлекать себя, блондин продолжает. Мыча, парень кусает внутреннюю сторону щеки, и беспомощно оборачивается. Мечущийся тревожный взгляд голубых глаз впивается в давно изученную кирпичную стену. Оно было здесь, маленькое голубое объявление, почерк с наклоном влево и странное, приятно звучащее слово. Отняв, наконец, ладони от лица, блондин делает нетерпеливый шаг вперед и отчего-то сглатывает. Внимательно всматривается в кирпич, остатки клея на котором лишь подтверждают его теорию. Голый кирпич на ощупь неприятный, больно шершавый и крошится. Себастьян подмечает это, аккуратно касаясь очертаний сорванного объявления. Словно за этим кирпичом может что-то быть. Прижаться к нему ухом не рискует, прекрасно помня, где он находится, и лишь ритмично постукивает кулаком по стене. Звук тихий, ровный, явно ничего за собой не скрывающий. Тайник Себастьяна, расположенный в другой стене, звучит иначе. – Ты дятел? Блондин вздрагивает, резко отходя от стены, и неосознанно прижимая руки груди. Язык прикусывает, из-за чего теперь морщится, разворачиваясь на пятках. – Чес, когда ты уже перестанешь подкрадываться? – недовольно бормочет Себастьян, стараясь как можно меньше шевелить языком, из-за чего слова выходят не особо чёткими, – Ты меня так до инфаркта доведешь. – Не боись, - заверяет брюнет, несильно похлопывая друга по плечу, – И это, освободи уголочек, я чёт много воды выпил. – О, боги, - причитает парень, стараясь покинуть подворотню как можно быстрее. Неприятный звук нагоняет его раньше, и, невольно, он всё же кривит лицом, отчего неглубокие морщины прорезают лоб. Хорошо, хоть не представляет себе ничего. – Ну, не боги конечно, а вода, - доносится из-за угла голос Чеса. Судя по интонации, он находит эту ситуацию очень даже забавной, что, впрочем, не удивительно. Еще бы этот человек не находил повода посмеяться. – У тебя дома нет туалета? – интересуется Себастьян и про себя всё же радуется такой странной и местами отвратительной привычке своего товарища. Теперь он не думает о сладкозвучном слове, навсегда пропавшем наступающей полночи. Почти не думает. Парень с силой впивается короткими ногтями в ладони и мысленно отсчитывает секунды. Чесу пора бы уже закончить. – Мне просто долго терпеть нельзя, вот и всё, - напущено обиженно говорит брюнет, показываясь из темноты. На ходу он застегивает пуговицу на джинсах, но у него как-то не выходит, – Темно блять, ничё не вижу. – Постарайся как-нибудь увидеть, - крайне быстро отвечает парень, не смотря при этом на своего товарища, – Я тебе помогать не буду. В ответ получает прищуренный взгляд от Чеса, все же также старающегося совладать с маленькой и едва ли не оторвавшейся пуговкой. Брюнет почти что пыхтит, стягивая края джинс всё сильнее, и в какой-то момент непристойные слова вырываются из его рта нескончаемым потоком. – Эй, потише ты, люди же спят, - шипит на него Себастьян и, в один шаг, сократив расстояние между ними, слегка ударяет Чеса по затылку. Громко шикает на него. И вот теперь гневный взгляд в его сторону абсолютно уместен хотя бы из-за того, что только успевшая попасть в петлю пуговица вновь из неё выпадает. Брюнет, не прекращая, смотрит на Себастьяна, поскрипывая при этом зубами. – Прости, - парень виновато вскидывает руки и выжимает из себя максимально подходящую версию улыбки. Он оглядывается по сторонам, больше для того, чтобы укрыться от иступленного взгляда друга, чем с целью найти нечто полезное. И все же, Себастьян замечает нужное. Улыбается немного загадочно и пальцем указывает на самый конец улицы, где против светофора стоит разношерстная группа уставших людей. Чес недоверчиво вскидывает бровь. – Фонарь, - подсказывает парень, – Разглядишь свою пуговицу и проблема решена. – Там куча народу, - недоверчиво подмечает брюнет, но все же начинает идти в сторону светофора. Других идей у него, по всей видимости, тоже нет. – Они все уйдут через шесть секунд, - уверяет друга Себастьян, стараясь ни на шаг не отстать от него, – Вот видишь, я прав. Люди стремительно пересекают пешеходный переход, когда светофор загорается зеленым, и даже по сторонам не оглядываются. Заветный кусочек улицы стремительно пустеет, оставляя на себе разве что сильно отстающих от основного потока людей. – Угу. В неприятно желтом свете фонаря Чесу все же удается совладать с пуговицей. Это не занимает у него и минуты, хотя пара ругательств относительно того, кто придумал такие крохотные петлицы, он всё же вслух произносит. Себастьян смотрит на наручные часы и чуть притопывает ногой. Им бы уже три минуты как быть на репетиции, но, судя по неторопливому шагу друга, спешить тот и не собирается. Наоборот, разглядывает здания как в первый раз, вслух подмечая разные их особенности. – Вот и всё, нечего ногой топать, - улыбается Чес и, не дожидаясь парня, шагает на пешеходный переход. На светофоре ярко вспыхивает красный, но внимания на него никто не обращает. – Просто время, - начинает было Себастьян, и речь его обрывают чужие слова. Не обижается, искоса смотря на веселого друга. – Видишь, какая неприятная ситуация приключилась, - брюнет чешет затылок, все ещё не удосуживаясь повернуть голову, чтобы проверить наличие машин, – А мог бы и помочь другу. И тогда мы бы уже пришли. Сам того не замечая, Себастьян отходит в сторону, удивленно и немного испуганно смотрит на задумчивого Чеса, что тоже не сводит с него взгляда. На губах брюнета появляется непонятная улыбка и как бы тот не пытался её скрыть, уголки губ все же двигаются вверх. Он поднимает брови, вопрошая, но Себастьян и представить не может, о чем там хочет спросить Чес. Это происходит внезапно. Боль яркая, почти что ослепляющая и уж точно лишающая какой-либо возможности двигаться появляется по всей спине. Одной линией, невероятно холодной, подобной электрическому разряду, она вспыхивает в пояснице и растекается в стороны. Себастьяну следовало бы вскрикнуть, упасть на колени от неожиданности и потерять все силы, но это не происходит. Наверное, Вселенная считает, что это будет слишком просто. Парень кривит лицо, морщится и невероятным усилием делает крохотный шаг вперед. Боль тотчас добирается до его ног, двигаясь при этом стремительно, не задерживаясь на крестце и сразу добираясь до кончиков пальцев. – Блять, - шипит, и голос его слышится словно издалека, какой-то странный, тихий и лишенный эмоций. От нового шага легче не становится, наоборот, он гонит боль незримыми молниями по венам все выше по телу. Мгновением, она сковывает позвонки, добирается до плеч и накрывает собой грудную клетку. Всё, что удается сделать Себастьяну, это шумно выдохнуть, пока и возможность сделать вдохи окончательно не исчезает. У него выбивает дыхание разом и новый вдох, чтобы наполнить болящие легкие кислородом, сделать не получается. Беспомощно, Себастьян смотрит вперед на поблекшую из-за слез улицу. Это не пугает блондина, в отличие от всё такого же странного взгляда Чеса. Смутный силуэт друга в нескольких метрах от парня едва ли не пополам сгибается, обхватив себя руками за живот. Он смеётся громко, временами забавно похрюкивая, и не смахивает выступивших слёз. Его смех чистый, не злорадствующий, как то ожидалось, и настолько заразный, что невольно губы Себастьяна кривятся в улыбке. Остатки боли, собравшиеся в районе таза, больше не кажутся ему такими важными. В конце концов, двигаться он всё еще может, значит, жизненно-важного ничего не пострадало, а это уже вполне себе хорошо. Медленно, прижимая ладони к болящей пояснице, парень отходит от столба, даже не разворачиваясь, чтобы проклясть его. В паре окон загорается свет и гаснет, наверное, меньше чем через десять секунд. Жителям нет дела до смеющихся под их окнами подростков, чем бы те не занимались в полночь. Наверное, это даже к лучшему. – Как ты столб то умудрился не заметить, а? Я еще стою, жду, думаю, догадается его тупая башка или нет? – продолжает смеяться Чес, но уже гораздо тише и спокойнее, – Не догадалась. – Очень смешно, больно вообще-то, - бурчит блондин, но улыбаться не прекращает. Локтем тычет в товарища, заставляя того проделать с ним тоже самое в ответ, и шумно выдыхает, когда Чес нечаянно задевает ему спину. – Извиняй. Не специально. Себастьян лишь кивает головой, пытаясь разогнуться из того странного положения, которое его вынудила принять болящая спина. Что-то среднее между стоянием прямо и полуприсядом. Со стороны выглядит невероятно комично, раз Чес, хоть и краснеет от смущения, но не может перестать смеяться. Удивительно, но приличную часть пути парни все же проходят молча, если не брать в расчет странные смешки со стороны никак не успокаивающегося Чеса. Тот действительно старается, как может, но временами все же отворачивается, смеётся секунд десять, затем бурчит тихое «сорян» и нагоняет Себастьяна. На деле, блондину уже не больно, почти. Он чуть морщится, когда делает шаг больше того, что следовало бы, но в целом остальных признаков раннее полученной травмы не проявляет. Даже мысленно не материться, хотя первую пару минут всё его сознание было заполнено ругательствами до краев. Высокий болевой порог, наверное, почти самое хорошее, что случалось в жизни Себастьяна, за исключением, конечно же, встречи с Чесом. Тот хоть и странный, да и всё ещё смеётся над случившимся, но в остальном является лучшим примером друга. Пропадающий на целые дни, невысыпающийся, говорящий странно и запутанно, временами непозволительно глупый, но все же такой необходимый, Чес скрашивает тоскливую юность Себастьяна. Задумавшись о никчёмности своей жизни до странного стечения обстоятельств, где судьба спихнула Себастьяна на друга, блондин не замечает, что его имя уже четвертый раз пронзительным окликом произносится в тишине улицы. – Что? – поворачивает голову, тотчас встречаясь взглядом с виноватым Чесом, который даже уголки губ опускает. Вопросительно вскидывает бровь, и шаг все же замедляет. – Ты обижаешься? – по правде говоря, Себастьяну никогда не доводилось видеть друга таким грустным что ли. Злым – да, взять хотя бы тот неловкий момент, когда блондин подобно Чесу оскорбил его мать, за что чуть не получил по шее, наверное, даже заслуженно. Смущенным – трудно вспомнить, но и такое было, где-то на первой неделе учебы, когда флиртующего парня резко осадила старшекурсница. Счастливым, мечтательным, веселым и неуместно романтичным, любым, кроме грустного. Себастьян останавливается, упирает руки в бока и выжидающе смотрит на Чеса, который даже сейчас выглядит странно. Может быть, всё дело в недосыпе, плохом освещении и какой-то непонятной блондину причине, но вина из взгляда друга не пропадает. – За что мне на тебя обижаться? – недоумение настолько искреннее, что Чес теряется, открывает рот пару раз, но так ничего и не произносит. Вместо этого пожимает плечами. – Ты молчишь уже минут восемь, хотя в это время ты обычно более разговорчивый. Я, честно, не хотел так смеяться. Просто, ну ты меня знаешь, - нервно, брюнет чешет шею, проходится пальцами вверх и вниз по позвонкам, непременно отводя взгляд в сторону. Себастьян пару раз щелкает пальцами, чтобы хоть как-то привлечь внимание друга к абсолютно спокойному себе. Боль всегда была основной причиной, по которой он обижался на отца, но, в конце концов, тот и был в ней повинен, рассекая воздух – а потом и кожу – линейкой. С Чесом же ситуация в корне другая. Его смех хоть и казался неуместным первые минуты три, пока боль в пояснице не давала парню сделать нормальный шаг, ну или хотя бы не рваный вдох, но все же обидным он не был. – Я не обижаюсь. Ладно? – говорит максимально ровно и даже чуть улыбается, чтобы брюнет, наконец, поверил ему. Вроде бы получается. – Ладно. Проходит еще минута неловкого молчания, нарушаемого лишь звуком торопливых шагов, прежде чем Чес останавливается, судорожно начиная похлопывать себя по карманам джинсов. Он отнекивается от вопросов, вынимая весь мусор из карманов. – Чуть не забыл, у меня для тебя кое-чё есть. Впервые у Себастьяна так быстро пересыхает во рту и дело вовсе не в страхе. Оглядывается по сторонам, убеждаясь, что по близости нет никого, и спешно оказывается напротив друга. Старается незаметно провести языком по верхней губе, но выходит совершенно наоборот. Благо Чес в этот момент поворачивает голову в сторону и ничего не замечает. Единственное слово из объявления, написанного подчерком с наклоном влево, врезается в память. Подобно лавине, сметает все мысли в несуразную кучу, не оставляя при этом ничего стоящего, кроме себя. Нервно сжимая пальцы, так излишне часто, что действие само по себе начало казаться странным, парень смотрит на друга. Тщетно пытается разглядеть то, что последний все же сумел выудить из карманов. И выдыхает огорченно, тотчас наигранно закашливаясь, чтобы его разочарование осталось незамеченным. – На, а то ты какой-то унылый, - улыбаясь, Чес протягивает другу маленький предмет, не имеющий, к сожалению или все же счастью, никакого отношения к тому, о чем посмел подумать блондин. – Что это? – вопрошает парень и вытягивает руку в сторону очередного блеклого фонаря, дабы хоть как-то разглядеть подарок, – Мячик? – Мячик, - по известной только одному Чесу причине, тот растягивает букву «я» из-за чего привычно короткое слово получается достаточно длинным и, наверное, несёт особенный смысл. Какой именно Себастьян не понимает. Невольно, блондин все же улыбается, начиная вертеть неприметный шарик в руках. Сделанный из податливой резины, он, скорее всего, неплохо отпрыгивает от поверхности, но по размеру точно превосходит все встречавшиеся парню попрыгунчики. Едва слышно благодарит друга, пряча мячик во внутреннем кармане своей специальной купленной для подобных вылазок куртке. Десять долларов за потрепанную джинсу с выцветшими надписями на запачканных рукавах были потрачены быстро и безвозвратно. – Не слышу, - и вновь Чес тянет гласные у последнего слова, улыбаясь при этом немного глупо, но все так же привычно. – Спасибо, Чес. Правда, мне очень нравится. И только теперь Себастьян замечает, как друг один за другим сгибает пальцы на ладони и подозрительно щурится. Останавливается в то же мгновение и оглядывается, проверяя, нет ли за его спиной очередного столба. – Стоп! Сколько мы уже идем, минут пятнадцать? – блондин спешно смотрит на наручные часы, где минутная стрелка стремительно приближается к выпуклой четверке после полуночи, – Почему так долго? – Наконец до тебя доперло, - улыбается Чес и спокойно выходит на проезжую часть, с его-то вездесущим везением вероятность быть сбитым машиной его не беспокоит, – Репетиция отменяется: к Лорди родаки нагрянули, так что гараж занят еще дня три. Батя вроде как машину чинит или че-то такое. – Тогда, куда мы идем? – подобно другу парень делает шаг по проезжей полосе, игнорируя при этом свой здравый смысл и красного светящегося человечка на светофоре. Наверное, удача это все же не то, что сопровождает беспокойную жизнь Себастьяна, раз именно в двадцать одну минуту после полуночи на совершенно пустой дороге появляются ослепительно яркие фары. Он смотрит на них заворожено, подобно тому, как олень не может отвести взгляда от несущейся на него погибели. В этом есть некая магия, не в том, чтобы лежать с размозженным черепом посередине дороги, а в том, чтобы отдаленно контролировать ситуацию. Не отводя взгляда, Себастьян движется в сторону, из-за чего неумолимо отдаляется от спасательного пешеходного перехода. Фары напротив становятся меньше и перестают быть такими яркими, по мере приближения. – У него три секунды, у меня две, - тараторит парень, все же решив больше жизнью своей не рисковать, дабы на надгробном камне не было позорной надписи «умер самой глупой смертью», и вмиг добирается до другой стороны дороги. Его спину обдаёт ветром пронесшегося всего в сантиметрах мотоцикла, водитель которого времени зря не теряет, раз посылает в спину подростка разом десяток ругательств в удивительно короткое время. Голоса различить не удается. – Ты погеройствовать решил или в край шибанулся? Может ты башкой ударился, а не спиной? – недоумевает Чес и зачем-то стучит пальцем по лбу блондина, видимо проверяя, есть ли внутри его черепной коробки мозги. – Ну, ты же перешел дорогу на красный, - упрямствуя, бурчит Себастьян, прекрасно понимая, какую глупость сейчас совершил, но при этом, не собираясь её признавать. По правде говоря, ему очень понравилось так безрассудно рисковать своей жизнью, ставя её, как фигурку на картонном поле, где с одной стороны привычная дорога и Чес, а с другой ревущий мотоцикл. И единственный шаг, который способен всё разрушить. Трясет головой, отгоняя ненужные мысли и вновь всплывшее из глубин сознания сладкозвучное слово. С ним-то уж точно ощущение того, что Себастьян ходит по краю, возникало намного бы чаще. – Ничего страшного вроде не случилось, - коротко бросает парень, отходя подальше от края дороги, который отчего-то начал вызывать беспокойство одним только гулом удаляющегося мотоцикла. – Да мало ли кто ночью ездит. Ебанутых в мире много, - колко подмечает Чес, неожиданно для парня сворачивая за углом двухэтажного здания. В ту сторону Себастьян ещё точно никогда не заходил, да и вряд ли когда ещё выдался бы подходящий случай. – Это была женщина, - спокойствие и уверенность в голосе парня кажутся Чесу странными, и тот немного щурится в темноте, всматриваясь в его лицо, – Голос женский. – Неее, женских особей у них не бывает. Это ж мотоциклисты, отдельный вид существ. Отбитые на голову, но иногда и добрые попадаются. Как тот, который нам сотню дал, помнишь? – Помню, и почему же ты думаешь, что за рулем был мужчина? Голос, несомненно, низковат, но на мужской не походит. На самом деле такое утверждение невероятно ошибочно, и Себастьян сам прекрасно понимает это. Вспомнить хотя бы голос его сестры, тоже не шибко высокий. Но об этом парень предпочитает тактично умолчать, чтобы продолжить гнуть свою линию. – Один мне вообще зуб выбил. Во, - Чес широко улыбается и пальцем тычет аккурат в пустоту между верхними зубами, словно ранее никто и никогда не замечал этого. – Правда? – ужасается Себастьян, и голос его из-за этого подскакивает на несколько тональностей вверх. Сам того не замечая, он языком обводит зубы, пересчитывая их, будто это ему однажды нанесли увечье. – Не, но было б неплохо. Чес хмыкает, пожимая плечами, и выдает еще тройку историй про разного рода ситуации с байкерами. Исход у них отчего-то одинаковый – нет, это не мужчины на мотоциклах были виной всех несчастий брюнета, как сильно бы тому не хотелось. – Все мотоциклисты, которых я видел, были бородатыми мужиками, выпивающими пять бутылок пива за раз, - с видом человека знающего отвечает Чес, при этом так же уверенно выбирая маршрут среди серых однотипных зданий, – А я их повидал достаточно, чтобы заявить тебе, мой шизанутый приятель, что женщин среди них нет. Всё, что остается Себастьяну, это пожать плечами, при этом ни на каплю от слов своих не отказываясь. Каким бы хорошим музыкантом не был его товарищ, замечая неверную ноту среди трех десятков разных инструментов, но голоса это определенно не его тема. За годы в сущем кошмаре, который по ошибке считал нормальными семейными отношениями – чужих примеров ему не доводилось видеть – парень научился определять голоса не только родителей, но и всех людей, что проходили под его открытыми окнами. Потому никакого сомнения в том, что за рулём мотоцикла была женщина, быть может, даже девушка, учитывая откровенную новизну некоторых ругательств, у Себастьяна не возникает. Ему отчего-то кажется, нет, он уверен в этом, что из-под черного шлема явно виднелась рыжая длинная коса. Байкеров с такой прической даже Чес вряд ли когда-либо видел. – Подведем итог нашей скучной дискуссии, - такие слова редко проскакивают от Чеса, из-за чего кажутся все более странными в его манере произношения, – У тебя, какой бы странный ты ни был, напрочь отсутствует инстинкт самоспасения. – Самосохранения, - тактично поправляет парень и неожиданно для самого себя оборачивается на шум проезжающего мимо автомобиля. Теперь этот звук и вправду кажется ему жутковатым. – Ну и его тоже, - хмыкает Чес, сворачивая за угол очередного совершенно незнакомого дома и через плечо оглядываясь на своего друга. Смотрит отчего-то с прищуром, словно тот и сейчас что-то вытворит, – Я тебя за ручку переводить не буду, не мамка. – Я вроде бы и не просил. В неожиданно повисшей и отчасти даже комфортной тишине, парни проходят половину квартала, петляя среди двухэтажных домиков и останавливаясь под каждым светофором, чтобы хоть как-то сориентироваться. В том, что Чес прекрасно знает дорогу, у блондина сомнений нет, потому что тому даже наводка не нужна, чтобы знать, через какую подворотню пройти. И как смело обматерить человека, спрятавшегося во тьме за мусорками. На деле, Себастьян был бы не прочь уметь также. Не материть, а ориентироваться в городе больше, чем на двадцать домов вокруг. Его переисполненное восторгом существо, казалось, не замечает и половины всего отвратительного, что видится на пути. Он игнорирует горы мусора и использованные не по назначению шприцы, зловонные лужи и наглых странно покачивающихся прохожих, так часто встречающихся на пути. После первого часа ночи районы переполняются подозрительными личностями. – Так ты мне скажешь, куда мы идём или нет? – интересуется парень, несказанно радуясь ровной поверхности под ногами. По улочке, где им довелось идти пару минут назад, похоже, забыли проложить асфальтированную дорогу. – В большую пуговицу, - улыбается Чес и прибавляет шагу, по всей видимости, до места назначения осталось совсем немного, – В прекрасную большую пуговицу, ты же там никогда не был, да? Большая пуговица. Себастьян моргает пару раз, пытаясь вспомнить такое место, и удивленно вскидывает брови. – Мы идём в бассейн? – И как интересно это ты догадался? – незлобно язвит брюнет, окончательно выходя на прямую дорогу, в самом конце которой возвышается здание пуговицы, – Не отвечай, риторический вопрос. Так ты там был или как? – Нет, никогда. Мне говорили, что там микробов много, - стыдясь, парень запускает руку в волосы и чуть ерошит их. В детстве он часто хотел посетить это место, но каждая его просьба обрубалась грубым отказом и новой причиной. Бактерии, заразные люди, антисанитария, плохая погода, простуда Лидии и еще десяток отговорок. Со временем это желание перестало быть таким важным, видимо, Себастьян смирился. – Микробов везде полно, но тут, - Чес останавливается напротив закрытых дверей и с благоговением смотрит на здание, дотрагивается до его шершавых стен, довольно улыбаясь, – Тут рай. – И он заперт, - констатирует блондин после трех неудачных попыток открыть дверь. Последняя, к слову, не поддавалась ни под напором Чеса, ни под его громкими ругательствами, ни под найденным поблизости ключом. Не зря тот выглядел странно. Печально выдохнув от упущенной возможности увидеть бассейн своими глазами, парень разворачивается на пятках и делает шаг. – А вот и нет, - не веря чужим словам, Себастьян поворачивается и кивает головой, словно не в силах поверить в происходящее. На замочной скважине десяток неглубоких и, наверное, даже не слишком заметных царапин, оставленных шпилькой для волос и тем самым ключом. То, что дверь удалось открыть – чудо, не иначе. – Где ты этому научился? – с нескрываемым восхищением парень, следом за другом, конечно же, заходит в пустой темный коридор, ведущий к холлу. Маленькая камера в самом углу не мигает, потому он осмеливается прибавить шаг. В темноте, едва ли не на ощупь, блондин добирается до пустой стойки регистрации. Несомненно, задевает об неё боком, отчего прошедшая боль в спине даёт о себе знать. Разворачивается и по очереди принимается щелкать разными выключателями. Если камеры не работают, то и свет, наверное, можно включить. – Есть вещи, о которых не стоит знать даже тебе. Стой! – Чес прикрикивает, выставляя руки вперед, и почти что с ужасом смотрит на Себастьяна, чей палец едва ли не касается очередного выключателя, – Ты тут всё включишь, и нас спалят. Блондин так и застывает с вытянутой рукой. Моргает пару раз, медленно поворачивает голову, меряя непримечательный выключатель взглядом. Маленький значок сигнализации, притаившийся в самом углу, ему как-то не нравится. – Медленно, убери руку в сторону, - велит брюнет, и голос его звучит немного взволновано. Сам же не сводит взгляда с друга, – Давай же, медленно. Одним движением Себастьян отдергивает руку, но продолжает все также смотреть на выключатель, будто тот и без его участия может устроить им неприятности. Облегченный выдох друга разносится по пустому холлу и поначалу кажется таким чуждым, что парень немного пугается. Успокаивается лишь, когда Чес медленно хлопает его по плечу. – Ты это, без меня ничего не нажимай тут, а то мало ли. На меня пофиг, но что будет, если твой отец узнает, - загадочно бормочет Чес, не убирая ладони, – Но сейчас не об этом. Пошли! Он уверенно огибает стойку регистрации, скрываясь в мужской раздевалке и даже там не включая света. А Себастьян не двигается, стоит как вкопанный посередине холла и пытается осмыслить слова друга. Если его отец узнает, то ему оторвут голову, выставят её на подоконник и посадят внутрь черепной коробки самый отвратительный цветок. И всё же, само это ощущение риска, безнаказанности заставляет его кожу покрыться мурашками. Разливает адреналин по венам, и невольно, Себастьян все же вспоминает приятно звучащее слово. Оно бы обеспечит ему такое ощущение куда чаще редких свободных полуночей. – Ты идешь, или как? – голова Чеса показывается в дверном проеме и смотрит на парня с легким прищуром, – Я говорил, за ручку водить не буду. – Я и не просил, - повторяется, но все же спешит в раздевалку. Последнюю, к слову, они минуют, как и душевые, как и плакаты с техникой безопасности и камеры хранения. Шумно поднимаются по лестницам все выше и выше вверх, а потом, к огромному помещению с прозрачным потолком, о котором рассказал Чес. – Ты это, только не обоссысь от радости, - улыбается брюнет, без особых усилий открывая хлипкую дверь по правую сторону коридора. Он заходит первым, ныряя в лучи лунного света, и оставляет дверь чуть открытой. – Я не описаюсь, - кладет свою руку на подобие дверной ручки и не решается сделать шаг, – Себастьян, ты справишься, - говорит самому себе. Не осознавая того, кусает губу и смотрит на своё запястье. Семь ярко выраженных шрамов, виднеющихся даже в темноте пустого коридора. Несуществующий восьмой, что появится с краю от остальных, если отец узнает. Но, ведь он не узнает. Себастьян храбрится, оглядывается, сильно волнуясь, и, зажмурившись, делает шаг вперед. В помещение, пропахшее хлоркой насквозь, с прозрачной водой и монотонным гулом работающих фильтров. Он напрочь забывает моргать, и даже отвратительное ощущение пощипывания на слизистой глаза не заставляет его закрыть глаза. Не реагирует на отклик друга от слова совсем и лишь медленно подходит к бортику бассейна. Простершееся перед ним пространство невозможно прекрасно. Оно существует словно бы в другой реальности, где облака никогда не заслоняют собой луну, где вода покачивается без чьего-либо участия и подростки спокойно приходят к воде ночью. До краев заполненное лунным светом помещение благодарно впускает к себе Себастьяна, слабо подсвечивая дно бассейна, где маленькие пузырьки быстро пробираются вверх. Пенопластовые буйки на воде размеренно покачиваются, как гигантские красные медузы в океане. В воздухе запах хлорки и моющих средств, на которые парень совершенно не обращает внимания, улыбаясь от уха до уха. Останавливается у самого края и смотрит вниз. В воде его отражение забавно искажается, да и при таком освещении выглядит слишком бледным, но Себастьяну это нравится. Ему нравится здесь абсолютно всё. Закрыв глаза, для себя отмечает этот момент радостно, ведь те начинают болеть, он присаживается на корточки всего в паре сантиметров от воды, что его ботинок чудом не становится мокрым. И опускает в жидкость пальцы. Вода холодная, почти что ледяная и словно бы мягкая, податливая. Он хмурится, все ещё глаз не открывая, и проводит указательным пальцем длинную линию, медленно опуская руку все глубже. Останавливается лишь, когда намокает рукав его рубашки. Себастьян открывает рот, но ничего не говорит – не может подобрать слов. Вместо этого глупо улыбается, так сильно, что начинают болеть щеки, и, не вставая, поворачивает голову в сторону друга. – О нет, у тебя опять этот припадок, да? Как тогда в консерватории, - Чес наигранно нервно сглатывает и чуть улыбается, спиной начиная пятиться к двери, – Слушай, а у меня вроде как дела важные. Знаешь там, кошка рожает. У него нет никакой беременной кошки, Себастьян знает это наверняка, но сейчас это последнее, что ему хочется обсудить. Моргает пару раз и взгляда с друга не сводит. – Нравится, - только и говорит блондин, продолжая улыбаться. Расслабить губы никак не удается, и они начинают дрожать, хотя, может это только ему так кажется. – Да, да, я пошел, - друг продолжает двигаться к двери, не меняя при этом эмоций, что на мгновение Себастьян ему все же верит. Но не проходит и пары секунд, как Чес начинает громко смеяться, – Ладушки, шучу я. Ныряй. – В воду? Себастьян недоверчиво щурится, заново опуская пятерню в пропахшую хлоркой жидкость. Для руки температура ещё терпимая, а вот для всего тела... Да и у него нет запасной одежды, и плавок в принципе тоже нет. Все свои сомнения озвучивает брюнету, на что тот отмахивается. – У судьбы не всегда для тебя припасёна вторая рубашка или плавки, это ж не значит, что надо терять возможность, - ухмыляется брюнет, обнажая недостающий зуб, и хитрый блеск загорается в радужке его глаз. Себастьян не успевает открыть рта, чтобы возразить или согласится. Не успевает даже звука произнести, как с разбега Чес «бомбочкой» прыгает воду, отчего высокие брызги летят в разные стороны. Парень вскрикивает, поднимая руку, чтобы прикрыться, но это бесполезно. Куртка намокает сразу же и в сотый раз за ночь он жалеет, что не выбрал ничего другого. Белая рубашка, замену которой никто так и не удосужился найти, мокнет следом. Намокшая ткань тяжелая, неприятно липнущая к коже, она раздражает Себастьяна, а тот вместо того, чтобы раздеться или прыгнуть следом, смотрит на Чеса. Последний выныривает из воды, широко улыбаясь, и бьёт ладонями по поверхности беспокойной воды, вызывая ещё больше брызг. – Ну и что ты делаешь? – бурчит блондин, которому становится прохладно в своей мокрой рубашке, но снять её он не спешит, вместо этого тщетно пытается отжать хотя бы низ. – Плаваю, это ж вода, в ней нужно плавать, - отчего-то «а» он особенно растягивает в последнем слове, и, как следствие, то становится в два раза длиннее, эхом отражаясь от голых стен бассейна. Себастьян согласно кивает головой, не двигаясь при этом совершенно, и смотрит на гладь хлорированной воды. Сидя в насквозь промокшей одежде, идея искупаться не кажется ему и на половину такой глупой, как это было раньше. Да и что более ужасного может случиться, если все и без того уже пропало? Одежду – рубашку уж точно - он спрятать вряд ли сумеет, как и вымыть запах хлорки с себя за те жалкие пять минут в ванной с утра, а значит, новые удары линейкой по запястью ему обеспечены. Терять уже особо и нечего. Себастьян задумывается, сводя брови к переносице, и вновь обводит взглядом недружелюбно холодный полуночный бассейн. Опускает ладонь в воду, теперь уже не морщась совершенно, и уверенно расправляет плечи. – Ты ж плавать то умеешь? Или мне отплыть к лягушатнику? Блондин отвечает утвердительно, до конца при этом, не понимая слова «лягушатник». На всякий случай оглядывает ещё бассейн на факт наличия земноводных, но таковых не находит. Зато Чес уже вовсю плывет к противоположному бортику, словно одежда ему никак не мешает. Медленно, почти что неуверенно, Себастьян идёт в сторону лесенки, уходящей сантиметров на пятьдесят под воду. Аккуратно снимает ботинки, выливая собравшуюся в них воду в решетчатый слив. Хватается за железные поручни с такой силой, что бледнеют костяшки, хотя может дело в недостаточном освещении. Его руки трясутся, так сильно, что он того гляди свалится кубарем в воду. Но этого не происходит, когда парень переносит вес на ноги, и делает первый шаг. Ступни погружаются в ледяную воду и первое, чего хочет Себастьян, это поскорее выбраться отсюда, забраться в теплую постель, проснуться в шесть утра и съесть ненавистную порцию овсянки. Глупые мысли. Он отгоняет их прочь, мотая головой из стороны в сторону, и продолжает имитацию погружения, все также крепко держась за лесенку. Дно бассейна кажется неожиданно темным, скрывающим под толщей воды нечто ужасное. Невольно, парень сглатывает, переставляя ногу на следующую перекладину, и поднимает взгляд к прозрачному потолку. Не сказать, что становиться сильно легче, но так процесс опускания закаменевшего тела в воду немного ускоряется. – Чего застрял то? – интересуется Чес, сделав целый круг по дорожке. Он выныривает почти на половину, ставя локти на бортик, и смотрит на друга из-под налипших на лоб волос. Выглядит при этом невероятно довольным. – Иду, - бросает Себастьян, опускаясь в воду уже по голень, которую, к слову, не сводит только благодаря чуду. По ощущениям, вода стала градусов на десять холоднее, а то и на все двадцать. Морщится, переставляя ногу с перекладины на перекладину, и даже не замечает, как запах хлорки ударяет ему в нос – вода оказывается на уровне шеи. Разжимает палец за пальцем, более не уверенный, что действительно умеет плавать, и отпускает железные поручни. В небе одна за другой мигают звезды, Себастьян видит их через стеклянную крышу бассейна, огромной пуговицы, построенной на окраине города. Его тело покачивается на искусственных волнах, вызванных барахтающимся другом. Бесконечность над головой и бесконечность вокруг, почти идеальная невесомость и отступивший холод воды. Хочет остановить мгновение в этой точке. – Навсегда, - произносит неслышно, глотая хлорированную воду. На вкус она чуть горчит и на языке ощущается немного странно, в этом единственное её отличие. Блондин шевелит рукой, и вода, ставшая в одночасье податливой, направляется к его прикрытым рубашкой ребрам. Обводит все тело, разделяясь на маленькие волны, и рябью расходится до самого края. Хочется перевернуть на живот, плыть так действительно удобнее, но тогда исчезнет небо над головой, и Себастьян поднимает руку над водой. С силой делает ей дугу, двигаясь с места, и повторяет то же самое левою рукой. Плывет медленно, интуитивно уворачиваясь от волногасителей. Одежда сковывает движения, но это для Себастьяна последнее, о чём он хочет думать. – Прикольно, да? – спрашивает Чес, каким-то образом незаметно подкрадываясь сбоку. Себастьян поворачивает голову, чтобы убедится, что тот тоже смотрит через стекло потолка на небо, и довольно поднимает уголки губ. – Словно всю Вселенную видно, прямо как на ладони, ну или нет. Ты понял меня, - продолжает брюнет, закидывая руки за голову. В воде эта поза, несомненно, бесполезна, но это уже его дело. – Понял. – И прямо звезды, днем такого тут не увидишь, я потому тебя сюда и притащил, - заканчивает Чес, склоняя голову набок. Блондин понимает это по новым волнам, направившимся в его сторону. – Спасибо, - парень голову не отворачивает, и вновь забывает глаза закрыть. Теперь щипание игнорировать получается лучше, хотя отвлекает оно всё так же. – Всё лучше, чем, если ты с дурью свяжешься. Забудь про это слово и не спрашивай, понял? Рябь на воде становится чаще, да и всплеск становится громче. Видимо, Чес на этот раз поворачивается резко. А Себастьян так и замирает, прикусив губу. Глупая надежда спросить у друга умирает молниеносно, прячась на подкорке сознания там, где парень надеется, её никогда не удастся найти. Сжимает ладони в кулаки, в воде это ощущается совершенно иначе. Движение быстрое, а поток легонько щекочет кожу. Все же решается повернуть голову, не храбрится и минуты, создавая напускную уверенность в голосе. – Никакой дури, чего бы это слово ни значило, - улыбается уголками губ, а потом бьет кулаком прямо по воде, что брызги поднимаются выше его головы. И делает то же самое, пока, наконец, вода не добирается до Чеса, заставляя того, смеясь, отплыть в сторону. Себастьян вызывает брызги снова и снова, пока друг не устает уворачиваться и не начинает брызгаться в ответ. Во всем мире словно нет более звука, кроме их хриплого, временами булькающего смеха разносящегося под самой стеклянной крышей бассейна. Они брызжутся до тех пор, пока дыхание окончательно не сбивается, пока вдохи не становятся настолько короткими, что их не хватает. Чес толкает друга и вода смыкается у того над головой. Он открывает глаза, поворачивает голову так, чтобы посмотреть наверх и выдыхает, сколько может себе позволить. Кислород серебристыми пузырьками поднимается наверх прямиком к виднеющимся даже через толщу воды звездам. Время сжимается до секунды и неожиданно растягивается на бесконечность, потому как проходит немало времени, прежде чем серебристые пузырьки растворяются на поверхности. Себастьян продолжает смотреть изумленно и пытается выдохнуть ещё. – А ну не дохнуть! – кричит брюнет, хватая друга под мышки и вытягивая обратно на поверхность, – Не сегодня! Он тянет его к бортику, а после бросает как мешок с картошкой. Единственное, что успевает сделать Себастьян, это изумленно открыть глаза и закашляться, приподнимаясь на руках. Не без помощи, он выползает на кафельную плитку пола, и переворачивается на спину. – Я вроде бы не собирался, - говорит, когда дыхание приходит в норму, а мир более не расслаивается на несколько цветных копий. Одна точно отдает голубоватым. – А чего тогда не выныривал? – с упреком произносит Чес, падая на спину подле друга. Он дышит ещё громче, грудь его вздымается так часто, что блондину начинает казаться это ненормальным. – Там было хорошо, - пожимает плечами, но действие остается незамеченным, отчасти от того, что оно выходит очень слабым, даже мокрая ткань звука не издает. Он повторяет ответ ещё раз, чтобы друг точно услышал. – В могиле ещё лучше. Не запоминай! – на последнем предложении повышает голос, опасные искорки сверкают в радужке глаз, пока Чес медленно поднимается с пола и отжимает рубашку, не снимая. – Мы пойдем прямо так? – интересуется парень, когда выходит в коридор вместе с другом в коридор. Они пробыли в бассейне меньше часа, но с непривычки мышцы начинает ломить, а спертый воздух влажных коридоров кажется слишком холодным. Себастьян трясется, наверное, всем телом, и тщетно пытается согреться, обхватив себя руками. – Надеюсь, батареи тут хоть где-то работают, бассейн, как-никак, греться же людям надо, - задумчиво бормочет Чес, заглядывая за каждую дверь. Он касается каждой трубы, что видит, но удрученно одергивает руку. Горячая вода стекает по выпирающим под кожей позвонкам, пока Себастьян стоит, наклонившись, и трет собственную руку. Давит жесткой мочалкой так сильно, что кожа краснеет и покрывается маленькими царапинами, кровь с которых тотчас смывается проточной водой. И это не избавляет его от запаха. Себастьян подносит руку к лицу и чуть принюхивается, внимания на кипяток, хлещущий из крана, совершенно не обращая. У него теперь больше забот, чем возможные ожоги на спине. Закусывает губу, так сильно, что почти чувствует, как она бледнеет, и накрывает грудь железной мочалкой. Он стащил её с кухни сегодня утром, рискуя при этом вылететь из дома или ещё хуже – быть вынесенным из дома ногами вперед в деревянном ящике. Предназначенная для чугунной посуды, мочалка дерёт кожу нещадно, сдирая верхний слой эпидермиса, а вместе с ним уничтожая отвратительный запах хлорки. Теперь этот запах ненавистен Себастьяну, потому как выдает его ночную вылазку с головой, а причины, почему он так пахнет, найти не удается. Шипя, начинает тереть еще сильнее, игнорируя пощипывание от слез. Блондин заметил явный запах хлорки, едва открыв глаза, и в то же мгновение впился пальцами в волосы. Тянул так сильно, что пара прядей осталась в ладони, но он этому особого значения не придал. Пахло хлебом и чем-то горьким, свежим и настолько ярким, что простыни переняли этот запах. Себастьян вылил на них банку синей краски, за что уже нарёк себя на новые ссадины, и бросил в корзину для белья. Там, скомканной, несколько часов лежала мокрая белая рубашка. Лучше так, чем хоть кто-то в доме догадается, почему у него вечный недосып. Парень морщится, почти что скулит, и мысленно подсчитывает время. Он включил душ ровно сто восемьдесят девять секунд назад, значит, до окончания водных процедур у него чуть более четырех минут. Отступает на шаг, забираясь под душ целиком, но голову в этот раз не мочит. Его волосы скрыты под голубой полупрозрачной и неимоверно унизительной шапочкой. Её всучили недавно маленьким свертком в полиэтиленовой обертке, отчитав при этом за прошлый инцидент. Берёт с полки неудобный кусок хозяйственного мыла, пахнущий не менее отвратно, чем хлорированная вода, и трёт им мочалку. Не пенится, лишь оставляет темно-желтые твердые ошметки на проволоках. Себастьян кривит лицом так сильно, что лоб прорезают глубокие морщины, и подносит мочалку к своей груди. Надавливает вроде бы не сильно, но уродливые следы остаются, и ведет выше к шее. Её тереть страшно из-за вздувшихся от напряжения вен. Блондин не видит другого выхода, царапая кожу и здесь. До подбородка не добирается, останавливаясь на границе незримой рубашки, которая обязательно должна скрыть покраснения. У него трясутся руки, роняя мыло на дно ванной, где из-за обилия воды поймать его не выходит. Скулит беспомощно, то и дело хватая ладонью лишь воду, и присаживается на корточки. Вода, ударяясь о спину блондина, брызгами растекается по полу. За них он тоже обязательно получит по запястью. Из-под полуоткрытых век Себастьян смотрит на сморщенные подушечки пальцев, еще несколько часов назад, в полуночном бассейне это казалось ему забавным. Теперь выглядит отвратительно. Опускает пальцы обратно в воду и сжимает их на мыле, впиваясь в него ногтями так, что в материале остаются глубокие следы. Мочалки более не касается, брезгливо положив её на бортик, и намыливает руки. Даже сейчас его движения торопливые и неуверенные. Блондин покрывает пеной ладони, предплечья, плечи особенно тщательно. Ничего не смывая, намыливает торс и не находящуюся под водой часть ног. Пена твердеет неприятно, становится все более темной и нещадно сушит скрытую под ней кожу. От желания почесаться Себастьян отвлекает себя всеми силами, но, не выдержав, садится в воду. В его памяти пустой бассейн, вода в лучах лунного света и улыбка, застывшая на собственном лице. Блондин приказал себе не сожалеть о случившемся, даже когда пропахшую хлоркой кожу покрывают царапины. Его боль сейчас не стоит и капли тех эмоций, что он испытал ночью. Безграничная радость, свобода и желание. Поджимает губы, замечая, как в сознании вновь всплывает сладкозвучное слово. Он игнорировал его весь остаток ночи, засыпая при этом со скрюченными пальцами. Сосущее ощущение под ложечкой, неприятное и непрекращающееся послать куда подальше все равно не получается. Себастьян качает головой так сильно, что шапочка для душа ползет на бок, и выходит из оцепенения. – Черт, - ругается тихо, привычно прикусывая язык, и берет душевую лейку в руки. Крутит кран, уменьшая температуру воды, и направляет мощные струи на себя. Пена сходит не сразу, отчаянно оставаясь шмотками на коже, и Себастьян тратит драгоценное время, тщательнее вымывая руки. Всё его тело неприятного красного оттенка и местами чуть кровоточит. Он замечает это, выбираясь из ванной в последние секунды своего ограниченного времени, и сразу набрасывает банный халат. В запотевшем зеркале вместо отражения мутный розовокожий парень, спешно стирающий остатки влаги с тела и снимающий убогую шапочку. Хватает украденную губку и прячет её в карман халата, специально опуская туда руку, чтобы у дворецкого не возникло лишних вопросов. Себастьян задерживает дыхание, сжав пальцами влажную дверную ручку, но не толкает дверь вперед. Единственный момент, который он упустил при шуме воды, задумавшись о проведенной ночи, стоит там и шумно дышит. Зажмурившись, блондин делает короткий шаг назад, недостаточный для того, чтобы опустить ручку, но зачем-то громкий, потому как дверь тотчас сотрясается от удара. И ещё раз. Дрожит даже в момент, когда, смирившись, парень толкает её от себя. Из комнаты выходит вместе с горячим воздухом, что дымкой стелется по полу. Зная, что провинился, Себастьян опускает голову, чуть сдвигая рукав халата ближе к предплечью. Сухие мозолистые, пропахшие табаком настолько, что даже сейчас чуется, пальцы жестоко впиваются в кожу. Тянут парня за руку на себя и сжимают яростно. Он терпит это, краем глаза косясь на приоткрытую дверь в собственную комнату. На полу перепачканные синим простыни, которые Рофт вынул из бельевой корзины как доказательство чужой вины. Отец не тянется за линейкой, пока что. Хватку не ослабляет, из-за чего шевелить пальцами правой руки парню едва ли удается, и шипит что-то несвязное. Себастьян не разбирает его слов, не старается, даже в глаза родителю не смотрит, пока голос того гневно разносится по коридору. Мимо проходит мама и не поворачивает головы, вместо этого приветливо улыбается дворецкому и тихо спрашивает о завтраке, словно для неё сцены перед дверью в ванную не существует. – Посмотри, что этот мерзавец натворил! – кричит ей отец, рукою Себастьяна же указывая на дальнюю комнату, где синее пятно на белой ткани видно чрезмерно отчетливо, – Испортил свадебный подарок твоей покойной матери. Женщина громко ойкает, прижимая ладонь к груди, и смотрит на тряпки с ужасом. Отрицательно качает головой и поворачивается к мужу. На сына даже внимания не обращает. Беззвучно шевелит губами, но в этом движении Себастьян разбирает единственное слово. Накажи. – Рофт! Парень заметно вздрагивает, в ту же секунду опуская плечи. Прижимает язык к небу, сдерживая подступающие к горлу рыдания, и медленно наблюдает за началом собственной пытки. Его запястье уже красное, а кожа податливо мягкая. Линейка может порвать её без особых усилий, но отец приложит максимум стараний, Себастьян уверен в этом. Чужие пальцы все ещё сжимают кожу, ограничивая приток крови к пальцам, потому сморщенные подушечки синеют. Они оба замечают это, мужчина с довольной усмешкой, подросток с ужасом. И оба ничего не делают. – Дернешь руку, получишь десять дополнительных ударов, - шипит родитель, принимая линейку из рук дворецкого и благодарно кивая тому головой. Хватку не ослабляет и на минуту, наоборот, подходит к сыну вплотную, – Посмотри, до чего ты довел мать! Себастьян поворачивает голову в указанном направлении, но никого там не замечает. Скорее всего, его мать сейчас спокойно сидит в столовой, размазывая тупым ножом масло по хрустящему хлебу, и даже не думает о происходящем на втором этаже. – Мне очень жаль, - говорит, выжимая из себя по каплям искренность, и умолкает на последнем слове, потому как яростный взгляд холодных глаз упирается ему в лоб. Молчать во время наказания одно из негласных правил, появившихся месяцы назад. Покорно, парень опускает голову, позволяя потянуть за руку себя ещё сильнее, что плечо начинает болеть. Он не удивится, если после этого у него обнаружат вывих. – Нет, тебе совершенно не жаль, - выплевывает слова вместе со слюной и замахивается. Линейка визгливо рассекает воздух, опускаясь на уже израненное запястье.