***
Зоэ опять перенимает привычку со старой работы — засиживаться допоздна, явно забывая о том маловажном факте, что у неё есть не только дом, но и физиологические потребности, в которые входят сон и принятие пищи. Однако сейчас она загорается идеей, словно переживает маниакальную стадию воодушевления, за которым обыденно идёт самое настоящее выгорание, сопровождающееся опустошением внутренним. Но разве кого-то это волнует? Ни единую душу, посему Ханджи остаётся в этот день на ночном дежурстве, поменявшись с какой-то миловидной блондинкой, чтобы иметь полноценный доступ к архивам, изучение которых та начинает с электронного варианта. Так впоследствии будет хотя бы проще ориентироваться в том, где в запыленных стендах лучше искать необходимые папки. Тем более, мало кто имеет доступ к изменению данных, поэтому ссылаться на исправление информации — прогорающий вариант, хотя отбрасывать его тоже не стоит. — Ясненько, — подытоживает негромко женщина, отъезжая на скрипящих колёсиках кресла назад, и по сторонам оглядывается, подмечая лишь пустоту и тишину, что слегка на уши давит. Пальцами она неспешно постукивает по краю стола письменного, но после поднимается на ноги и подтягивается, хрустя каждой косточкой в спине, пока на неё не снисходит кратковременное чувство облегчение во всём теле. Захватив с собой баночку энергетика, Ханджи вышагивает спокойно по коридорам огромного и пустого здания, где временами приходится нырять в сплошную темноту, ощущая то, как на затылке волосы начинают шевелиться из-за глупого чувства страха, будто во тьме ночной прячутся монстры. Их там нет — это факт. Они там есть — это факт. Не так страшна темнота, как внутренние закоулки собственной души, особенно, когда ты не ведаешь даже, что там может находиться. Внутренние бесы покуда опасней предметов обстановки, чьи линии искажены при отсутствии света дневного. Ханджи останавливается перед дверью железной и за ручку берётся, но веки прикрывает, проделывая дыхательные процедуры, словно они могут хоть как-то помочь. Кажется, ей давно стоило бы обратиться к психологу, чтобы узнать про то, что с ней творится, потому что внезапные приступы необъяснимой тревоги, как и тремор конечностей, вкупе с полнейшим отсутствием аппетита на общем фоне — сомнительное удовольствие, с которым хочется уживаться. — Само пройдёт, — недовольно произносит та, головой дёрнув неопределённо, а затем заходит в архив, где в лицо сразу же ударяет застоявшийся запах пыли и сырости. Пальцы нащупывают на стене выключатель, после чего пространство заливается чересчур ярким белым светом. Эта белизна выжигает оболочку глаза сквозь линзы очков, но Зоэ лишь моргает быстро-быстро, вынуждая привыкнуть себя к такому освещению, под которым пылинки можно рассматривать без наличия микроскопа. Стеллажей оказывается несметное количество по всему периметру, за исключением парочки столов письменных для того, чтобы возложить на них мешающие дела или, к примеру, поставить банку с энергетиком недопитым. Удивляет наличие ламп настольных, в которых, стоит предположить, освещение куда лучше и мягче, чем основное. Ханджи подушечками пальцев ведёт вдоль поверхностей металлических, вчитываясь в заглавные буквы и понимая, что находится ещё очень и очень далеко от необходимых ей дел. Но спустя долгих пятнадцать минут она наконец-то находит правильную кодировку, от которой отталкивается в своих поисках, и ныряет между двумя стеллажами, где оказывается достаточно тесно. Пространства остаётся лишь для того, чтобы развернуться плечами к полкам по обе стороны, но Ханджи выбирает другой вариант — всем телом налегает на эту железную конструкцию, пальцами дотягиваясь до папки с документами. — Эй. Она вздрагивает, пугаясь, а ещё тянет вместо одного экземпляра сразу несколько, потому что рука пробегается и по соседним делам, вынуждая их дождем тяжёлым свалиться на голову, одаряя новыми синяками. Благо, что ни одна из папок острым краем не скользнула ей по лицу. Зоэ прижимает лоб разгоряченный к металлической полке, откуда холодом веет, явно остужая всколыхнувшиеся нервы. Ладонь её ложится на грудь, чтобы прочувствовать быстрое биение сердца. — Мистер Аккерман, — сбито проговаривает женщина, не желая даже смотреть на человека, который призраком бесшумным за ней проследовал до этого места. — Вы меня очень напугали. — Я заметил. — Не делайте так больше, пожалуйста, — та находит в себе силы оттолкнуться от крепкой опоры и наконец-то показать лицо своему персональному монстру, скрашивая губы улыбкой вежливой. Это без сомнений защитный механизм, ведь при каждой их встречи она улыбается до тех пор, пока щеки болеть не начинают. — Не хочу умереть от остановки сердца. — Ладно, — Ривай плечом упирается в соседний стеллаж, преграждая собой проход, однако отходить не торопится, запуская ладони в карманы брюк. От него веет тонким шлейфом табака, и Ханджи ловит себя на дикой мысли: ей безумно хочется подойти ближе, кончиком носа коснуться точенных линий на шее, что виднеются поверх ворота этой стерильно-белой рубашки, и вдохнуть крепко. Узнать запах этого мужчины. — Ты всё-таки решилась на этот идиотский шаг и взялась за прогоревшие дела? — Да, — Зоэ поджимает губы, наскоро скользнув взглядом по лицу напротив, что выражает крайнюю степень усталости. Кажется, тени-полумесяцы под глазами стали виднеться куда отчётливее, нежели за день до этого. Впрочем, чужое здоровье не должно волновать её никоим образом, потому что она за своим не может углядеть, а здесь ещё о ком-то заботиться? Невыполнимое задание. — Я подумала, что ничего не потеряю, если попробую. Но если не попробую, то буду корить себя до заката времён. — Фантастическая глупость, — тихо произносит её полуночный собеседник, отворачиваясь в сторону и также хмурясь из-за света ослепительного, что чересчур сильно глаза выедает. Почему-то Ханджи кажется, что ему ещё больнее, ведь недосып сказывается на лице не только мешками, но и обыденно пекущими ощущениями во взгляде. Здесь же, полагаемо, должен быть двойной удар по сетчатке. — Возможно, вы правы, — просто и безмятежно отвечает она, откладывая в сторону необходимую папку, а после принимается поднимать упавшие под ноги протоколы и распечатанные фотографии доказательств. Вынужденная присесть на корточки, Зоэ сводит брови к переносице из-за того, что ощущает прожигающий взгляд глаз серых на собственной макушке, однако виду не подаёт, что её это хоть как-нибудь трогает. Не может ведь так позорно сдать позиции. Не может не отшутиться максимально тупо, разрядив обстановку между ними повисшую, однако сейчас единственное, что ей хочется – коснуться пальцами шеи, пройдясь по коже с выступившей испариной. Хочется так сделать, чтобы сбросить напряжение, ведь вдоль спины табун мурашек пробегает, пока с наиболее спокойным выражением на лице та тянется за очередным файлом, вставляя его в картонную обложку. Последнее упущенное дело оказывается лежащим чуть поодаль, чем все остальные, однако… Он наступил на него? Нет, собственный минус не подводит, ведь Ханджи отчётливо видит, что носок туфлей налакированных, кои она подметила ещё в первую их встречу, пребывая в пьяном состоянии, находится поверх папки голубоватой, придавливая корешок к полу. Провокация? Нет, это не провокация. Это издевательство. Это вопиющая наглость, заставляющая её собраться с силами, построить внутри себя сотню опор, чтобы сделать одно простейшее действие – поднять глаза вверх, всматриваясь в этого человека, который над ней измывается в данный момент. Ей-богу, чего он добивается? Того, что она струсит, начнёт как-то унижаться или чего ещё похуже? Нет. Да. — Мистер Аккерман, — Зоэ старательно игнорирует серые глаза, которые в очередной раз проникают прямиком ей в душу, разворачивая всё изнутри, окатывая водой ледяной и вынуждая желудок в тугой узел связаться. Она так старательно игнорирует, пытается смотреть сквозь, что в итоге тонет в Северном Ледовитом океане, проигрывая эту партию, потому что у неё складывается ощутимое впечатление того, что подошва его туфли не на папке стоит, а прямиком на её щеке, прижимая голову к полу. И эта мысль диковинная оказывается настолько ирреальной, что Ханджи шумно выдыхает, пытаясь сыскать отклик внутри себя. От этого должно быть невозможно противно, но ситуация приобретает интимность, когда она взглядом глаз карих невозмутимо-спокойно смотрит на мужчину снизу-вверх, даже не дернув ни единой мышцей на лице. Когда она кажется ему покорной. — Вы наступили на документы, — едва дыша, проговаривает женщина, не отрывая своего взора от лица напротив, выражающего лишь безразличность. Ривай ногу убирает, позволяя ей жадно схватить этот кусок плотного картона и прижать к груди, а потом немедля подняться на ноги, выпрямляясь и вновь становясь выше самого мужчины на несколько сантиметров. Возможно, его это раздражает, но знать этого Зоэ не может, да и не хочет. Она отворачивается наконец-то, прерывая их зрительный контакт, чтобы расставить папки обратно по местам, а когда косит глазами в сторону — наблюдает только пустоту. Он вновь ушёл, оставив её наедине со своими демонами, терзающими душу изнутри. Ханджи даже делает парочку шагов опасливых, выглядывая из-за стеллажа по сторонам, чтобы проверить факт отсутствия. Пусто. — Блядь, — женщина руку ко лбу прикладывает, когда колени подкашиваются, заходясь в дрожи. Эмоциональная буря приходит запоздало, накрывает волной цунами, заставляя ту осесть, спиной упираясь в перегородку металлическую. Она ртом воздух хватает, цепляясь пальцами за ткань рубашки и оттягивая ту в сторону, будто это поможет вдохнуть намного больше. Она не понимает, что с ней происходит и почему очередной эпизод их встречи оказывает на неё такое сильное влияние, однако то, что ей пришлось ощутить — пугает. Это не был восторг. Это было наслаждение. Наслаждение находиться под чьим-то влиянием, быть зависимой, словно наркоманка. И это здорово пугает. Пугает, потому что впервые за долгое время Ханджи Зоэ почувствовала себя живой на несколько секунд.положение.
17 марта 2021 г. в 07:50
Примечания:
я люблю такое :)
Погода стоит отвратительная, вынуждая всех присутствующих людей натягивать вороты верхней одежды по самые уши, скрывая шею от хлестких порывов ветра вкупе с острыми иглами, коими являются капли дождя октябрьского. Единственным желанием у Ханджи, возникающим при взгляде на развороченный труп какого-то мужчины, чья личность ещё не была установлена криминалистами, является лишь нужда выпить горячий кофе и погреть руки о стенки чашки.
Проработав месяц в Департаменте, она понемногу делает небольшие успехи: налаживает дружеские связи с некоторыми из сотрудников, примечая милого парня по имени Моблит, который по утрам всегда охотно делится новостями за предыдущий день, ну, или восхищённо рассказывает о любимом псе, расхваливая того; а ещё она раскрывает своё первое дело в конце второй недели, чем заслуживает едва ли одобрительное «Неплохо, очкастая» от Ривая.
Теперь же у неё труп с ужасающими ранениями, что слишком сильно напоминают ей предыдущие пару инцидентов, оставшихся нераскрытыми из-за недостаточного количества вещдоков. Видимо, человек, убивший его, знает своё дело, поэтому отменно заметает за собой следы.
— Мертвый, но всё равно грустный, — говорит женщина, заходя под навес двухэтажного дома, где тело было и найдено, точнее — оно было найдено во дворе, прямиком на крыльце. Зоэ очки снимает с переносицы, где след вдавленный остаётся, отдавая красноватым оттенком, и протирает краем рубашки желтоватой стёкла, избавляя их от лишней влаги.
— Думаешь, ему было дело до того, с какой харей помирать? — грубо отзывается Аккерман, кося на неё раздражённый взгляд.
— Это шутка, сержант. Могли бы и посмеяться, приличия ради, — та плечами пожимает и улыбается слегка, как делает это всегда, когда намеренно хочет вывести несносного мужчину из себя, вынуждая впоследствии его огонь глазами метать. Почему-то это доставляет невозможное садистское наслаждение, хотя раньше таких повадок она за собой не замечала от слова совсем.
— У нас здесь труп, а ты предлагаешь смеяться?
— Именно, мистер Аккерман, это я и предлагаю.
— Ты точно неадекватная.
«Ты даже не представляешь насколько, Ривай», — облизывая губы влажные, думает Ханджи, когда вынимает из кармана куртки пачку сигарет с черничными капсулами, а после зажимает папиросу зубами, подкуривая её. Дым табачный спустя несколько секунд растворяется в воздухе, теряясь в каплях дождя тяжёлых, но также и лёгкие наполняет, даруя на некоторое время чувство расслабления, потому что мышцы внезапно становятся невесомыми, превращаясь в сахарную вату.
— Не кури на месте преступления, идиотка, — Зоэ обращает равнодушный взгляд глаз карих на этого низкорослого полицейского, что тучкой хмурой за ней таскается, а после моментально меняет равнодушие на чёртиков пляшущих, зная, что такая смена настроения ему не понравится.
— Криминалисты здесь уже всё прочесали, к вашему сведению.
— Без разницы, всё равно не рекомендуется разбрасываться объектами, которые потом могут сойти за вещественные доказательства.
— Буду иметь ввиду, мистер Аккерман.
И она образом наглым продолжает также невозмутимо курить, сжимая пальцами длинными конец сигареты, пока Ривай внутри от злости закипает, поддаваясь на такие явные провокации.
— Могу лишь предварительно сказать, что это явное убийство, — молодая девчонка в белом защитном костюме подходит к ним двоим, снимая с глаз очки пластмассовые, а после и капюшон опускает, освобождая короткие рыжеватые волосы от плена тонкого материала, переставая быть похожей наконец-то пришельца.
— Сержант, есть какие-то предположения с кем мы имеем дело? — кажется, присутствие здесь одной женщины Петра игнорирует с особым усердием.
— Серийный убийца, — сухо выдает Ривай, не удосуживая девочку взглядом.
— Профессиональный серийный убийца, — вставляет свои пять копеек Зоэ, когда тушит бычок о соседний деревянный столб и достает специальный отрезок бумажки, в который заворачивает выкуренную сигарету, чтобы действительно не сорить на местах преступлений, пряча затем свёрток в карман.
— Ясно, — раздражаясь тем, что ей не удается с Аккерманом поговорить наедине, криминалист отходит обратно к своей группе, собирая все изъятые объекты, что по пакетам полиэтиленовым расфасованы, за исключением некоторых биологических следов, которые тут же помещаются в бумажные конверты.
— В архивах же есть предыдущие нераскрытые дела с убийствами, где был подобный почерк? — Ханджи запускает ладони в карманы брюк, всматриваясь перед собой на то, как люди копошатся вокруг умершего человека, накрыв того белой простынёй.
— Допустим.
— Я хочу взяться за них.
Ривай фыркает, явно насмехаясь над таким спонтанным решением, ведь если лучшие умы всего Департамента не смогли раскрыть эти преступления, то вряд ли это сможет сделать зеленая соплячка, не проработавшая даже полугода.
— Ну возьмись.
— Полагаю, вы даже не допускаете той мысли, что я правда могу их раскрыть? — любопытствует Ханджи, обращая взгляд на мужчину, который от очередного порыва ветра лишь сильнее вжимает голову в плечи, становясь ещё ниже её на несколько миллиметров, чем забавляет до невозможности.
— Всё ещё предубеждённо относитесь ко мне, не так ли?
— Едва ли. Ты просто раздражаешь меня.
К сожалению, она не может прочесть его целиком, словно книгу открытую, как может читать других людей. Безусловно, иногда он сдаёт позиции и поддаётся на глупые провокационные шуточки, ведь это чётко в его глазах отображается, наскоро мелькая где-то за стеной льда или стали — определение ассоциации во многом от освещения зависит, — но в большинстве своём всё ещё Бастион неприступный, который вряд ли возьмет хоть какая-нибудь революция, даже в лице самой Ханджи.
Ей же остаётся только принимать негласные правила игры, где она не выступает главным героем, а тихо ожидает своего часа, чтобы смочь проявить весь свой норов, показывая потаенный уголки порочной души.
— Должна же быть причина, потому что ничего не может возникать из пустоты, — констатирует факт женщина, подмечая толику нелогичности в чужом отношении к её персоне. Хотя, нельзя надеяться на то что, что в ответ не прилетит ничего уклончивого, когда ситуация касается непосредственно самого Ривая. Уж такой он человек, как она успела понять, кой не слишком-то любит делиться мыслями или показывать эмоциональный диапазон, обгоняя при этом зубочистку.
— Должна, но о ней ты подумаешь уже сама, — отстраненно проговаривает сержант, вдыхая воздух свежий, что несёт в себе пыльный запах дождевых осадков. — Идём, нам здесь больше нечего делать.
И Ханджи идёт, кивая при этом коротко головой, словно подтверждает слова ранее сказанные этим мужчиной. Ей-богу, весь происходящий цирк и холодная неприступность — забавляют лишь сильнее, делая Аккермана в её глазах не просто объектом, воплощенным в загадку, к которой не подобрать решение, но и предметом особых желаний, про кои вслух говорить даже чересчур постыдно.
Ханджи не считает себя конченной извращенкой с невозможными замашками, но отчего-то мысли в последнее время уходят всё дальше, стоит ей хотя бы на долю секунды представить...
— Очкастая, эй, — Ривай дергает ту за рукав куртки, когда они вдвоём выходят из-под навеса, намокая уже из-за капель воды, тяжело падающих сверху. — Ты меня слушаешь?
Нет.
— Да, — она моргает пару раз медленно, самой себе сову напоминая, пока окончательно не возвращается в реальный мир, где в нескольких сантиметрах от её ноги лежит изуродованное тело мужчины.
— Хорошо. Так вот...