В нашей жизни порой возникают обстоятельства, когда здравый смысл просто бессилен. Джейн Остин. Гордость и предубеждение.
Выкуривая вторую или третью сигарету подряд, Ривай думает о том, что превратности судьбы — неизбежные этапы, которые происходят в жизни каждого человека, однако почему-то в его существование эти самые превратности ворвались чересчур внезапно, подняв всё с ног на голову, вынуждая в итоге сомневаться в своих же адекватности и здравомыслии. Ему бы в пору записаться на приём к психологу, а ещё лучше — психиатру, только складывается впечатление, будто ничего не поможет, потому что процесс запущен давно и обратить тот никоим образом нельзя. Он отталкивается неспешно от перегородки балконной, швыряя бычок папиросы щелчком пальцев в сторону, даже не стараясь смотреть за траекторией полета, ибо расслабляющего эффекта вещь эта не принесла, а посему и следить за её падением бездумным взглядом тоже бесполезно. Отчаянно хочется схватиться за голову и закричать громко-громко, срывая голос, разрывая себе связки изнутри от бессилия, но единственное, что Аккерман делает — заходит на кухню и достаёт из холодильника бутылку с прохладной минеральной водой, будто это поможет привести собственные мысли в порядок. Ей-богу, конечно же, нет. Остаётся уповать лишь на то, что эта самая судьба всё-таки смилостивится над ним, даруя облегчение и избавляя его жизнь от настырной дамы по имени Ханджи Зоэ. И нельзя ведь сказать о том, что она, как человек, плохая личность или конкретная мразь, просто влияние, которое ей удаётся на него оказывать — неправильное. Ведает то очкастая или нет, но, право, Ривай уже знатно подустал каждый раз обрывать свою фантазию, когда в голове проскальзывает картина того, как она едва ли не сидит у него в ногах, смотря своими огромными карими глазами так, что кровь в венах закипает до состояния лавы, приливая ко всему, к чему вообще может. Помимо всего — дрочить Ривай тоже подустал. Будучи человеком максимально незаинтересованным в таком деле, как плотские утехи или самоудовлетворение, сейчас у него из раза в раз срывает чердак настолько сильно, что этот процесс может случаться два, а то и три раза на день. Впрочем, сейчас его бодрствование в столь поздний час, на который указывают стрелки часов, показывая добротную половину третьего ночи, обусловлено именно этим занимательным занятием, когда только после всего остаётся помыть руки с мылом и пойти покурить. И во всём виноват сон. Нет, не так. Во всём виновата Ханджи. Он ненавидит её до скрежета зубов, потому что готов дёсны в порошок стирать, стоит ей только в поле зрения появиться, но при этом его желание овладеть ею также возрастает в геометрической прогрессии, становясь на один уровень с предыдущим чувством. Она ходит вечно улыбчивая, растягивает голосом добродушным клятое «мистер Аккерман», и совершенно не подаёт вида о том, что ей, возможно тяжело. Что ей, возможно, тоже необходима помощь, как и ему, ведь на дне глаз карих ему удалось разглядеть что-то трепещущееся в предсмертной агонии. Будто её собственное «Я» подыхает в конвульсиях, а она, блять, ходит и улыбается. Ривай обычно смотрит на неё, но саму Зоэ не видит, потому что перед взором сразу же картины предстают, от которых хочется отмахнуться, будто от мух назойливых. Вот только… Стонущая, умоляющая, раскрепощенная Ханджи, лежащая под ним, которая так жадно хватает своим клятым ртом воздух, а его ладонь сдавливает её шею, не оставляя и малейшего шанса сделать вдох. И она охотно подмахивает бёдрами навстречу, царапая собственные запястья, потому что руки обездвижены, привязанные к изголовью кровати крепкой тканью дорогого галстука, пока Ривай остервенело втрахивает чужое тело в матрас, желая стереть его в пыль. Он выливает себе на голову прохладную минералку, глупо надеясь, что это поможет остудить пыл, хотя ничего подобного не происходит. Нет, бороться с этим невозможно, посему остаётся лишь вернуться обратно в кровать, прямо в мокрых спальных штанах и футболке, чтобы лечь и слушать размеренно тиканье стрелки часов, дожидаясь утра с рассветом. Словно поднявшееся Солнце возымеет хоть какое-то влияние на его сумасшедшие фантазии. — Мне нужен отпуск, — констатирует факт Аккерман, переворачиваясь набок. Плевать на всё — возьмёт за свой счёт, напишет заявление и впечатает бумажку в стол Эрвину, уйдя молча, не появляясь до следующего понедельника. Невозможно так долго сохранять самообладание, когда психологический триггер постоянно находится где-то рядом, маяча главным раздражительным фактором на периферии сознания. Мужчина выдыхает шумно и пальцами сжимает наволочку подушки, зажмурившись при этом так, словно подле ходят монстры кошмарные, желающие сожрать его целиком. К их огромному сожалению — им не достанется даже маленького кусочка, потому что самый главный монстр его жизни — в очках, где линзы опасливо поблёскивают на свету, — давным-давно уже сожрал всю душу, принявшись теперь выпивать только соки. Ривай прекрасно понимает, что излишне драматизирует сложившуюся ситуацию, уделяя ей так много внимания и времени, однако НЕ делать этого — он просто-напросто не может. Даже при одной мысли о копне волос каштановых, что вечно в хвост неаккуратный собранный, у него уже начинается какой-то внутренний тремор, который сказывается в пульсирующих жилках на висках. Поэтому, лёжа ухом на подушке, он отчётливо слышит, как кровь в барабанных перепонках шумит, раздражая ещё сильнее. Право, ему никогда доселе не приходилось столь сильно кого-то ненавидеть, поэтому Ханджи возглавляет его собственный хит-парад персон, к которым градус ненависти и презрения завышен до неприличия. Проблема, наверное, заключается в том, что она единственная, кто вообще в этом хит-параде числится, а поэтому раздражает вдвое сильнее. Взять и перестать о ней думать. Так сложно, да? Да. Мужчина переворачивается на другой бок, слепо тая надежду на то, что все эти переживания останутся за спиной, но внутренний демон вновь оказывается перед взглядом, принимая облик едва зримого призрака, что силуэтом женским лежит на соседней половине кровати просторной. Он только вздыхает и притягивает вторую подушку, чтобы накрыть ею себе лицо, погружая глаза в темноту кромешную. Хватит с него.***
— Если бы я тебя не знал, друг, то подумал бы, что ты отвисал половину ночи в каком-то клубе, а потом вторую провел с некой жгучей красоткой, — издевательски протягивает Майк, нависая над ним высокой тенью, когда Ривай бездушным зомби стоит подле аппарата и пытается выбить из него в очередной раз чашку горячего чая. Пожалуй, стоит взять себе в привычку заваривать напиток дома и носить тот в термосе, чтобы более не испытывать проблем такого рода. — Очень смешно, — сухо отвечает он, даже не удосуживаясь посмотреть на того безразличным взглядом, а просто продолжает пальцем вдавливать пластмассовую кнопку, которая частенько начала заедать в последнее время. В итоге приходится прилично ударить кулаком, чтобы механизм автомата заработал. Тогда-то в ожидании своего напитка, Ривай плечом подпирает машину и, скрестив руки на груди, смотрит на Захариуса, читая во взгляде чужом издёвку. — Что? — Твоя бессонница приобрела другой оттенок или сконцентрировалась на чём-то другом? — Я просто не могу заснуть. Вот и всё. — Сходи к врачу. — Я не шизофреник, чтобы глотать седативные, а потом превращаться в бесполезный овощ, изволь. — Такими темпами ты им станешь. — Вот когда стану, тогда и поговорим, — машина пикает, оповещая о готовности запроса, поэтому мужчина спокойно забирает стаканчик, беря тот сверху за ободок, и удаляется в сторону своего кабинета, уже предаваясь мечтания о том, как сейчас сядет за стол и со спокойной душой напишет отпускное заявление, ставя размашистую подпись в конце. Но грёбанные превратности судьбы считают совершенно иначе, имея на этот счёт своё мнение. — Зоэ, что ты здесь делаешь? Аккерман уже на пороге подмечает четырёхглазое создание, что змеёй вьется рядом с его принтером, заглядывая иногда в разъемы для проводов. Право, он мог предположить огромное количество ситуаций, когда бы они встретились, но ни в одной из них не фигурировал его кабинет, служащий оборонительным оплотом от Ханджи в Департаменте. Видимо, уже не таким и оборонительным. — Эй, Зоэ, к тебе обращаюсь, — Ривай к столу письменному подходит и опускает стаканчик с напитком горячим на поверхность, всё ещё пытаясь безрезультатно привлечь к себе чужое внимание той, кто так искренне интересуется способом свернуть голову его технике. — Мистер Аккерман, не сердитесь, — она, обыденно улыбчивая, оборачивается к нему передом, вынуждая подмечать того вновь не слишком опрятный внешний вид из-за одежды помятой. — Мой сканер сломался, а мне просто необходимо отсканировать парочку страничек из этих дел, поэтому я подумала, что Вы сможете меня выручить. — Умеешь думать? — сардонически интересуется он, когда подходит к принтеру, становясь рядом с ней, вновь ощущая эту чертову разницу в росте, и поднимает с пола провод, подсоединяя тот к нужному разъему. — Удивляешь с каждым днём всё сильнее, Ханджи. Но я не думаю, что этого тебе хватит для раскрытия тех дел, за которые ты так «остервенело» взялась. — Мне кажется, что Вам скоро надоест измываться надо мной, сержант, — с невероятно безмятежным выражением лица произносит Зоэ, выбирая одну из трёх папок, принимаясь доставать оттуда оригиналы документов, чтобы положить на стекло для сканирования. — Всякое деяние имеет логическое завершение, поверьте мне, — она головой покачивает и нажимает на кнопку, поднимая взгляд глаз карих на Аккермана, который опять принялся за распитие чая, слегка дуя на поверхность горячую. — Ненавижу самоуверенных людей. — Смею предположить, что меня вы также ненавидите. Я права? — та переворачивает листок, и упирается локтями в края грузного приспособления, которое шум издаёт при выталкивании очередной копии. — Святая проницательность, — недовольно отрезает он, явно не горя желанием строить дальнейший диалог. Ханджи лишь посмеивается тихонько, вызывая неоднозначную реакцию, потому что причина смеха ему не слишком понятна, вот только объясняться никто не спешит, а посему Риваю остаётся лишь бровь вопросительно приподнять, вновь будучи проигнорированным женщиной, что в мысли свои погружена с головой. — Знаете, — после паузы затянувшейся окликает его она, вынуждая обратить на себя внимание, и принимается складывать полученные копии документов, — я как-то услышала любопытное выражение, но позабыла о нём. Однако Вы напомнили мне эти слова. — Невероятно. — Бросьте иронизировать, — Ханджи поправляет очки, сползающие с переносицы, а затем вперяется взглядом в мужчину, приподнимая самую малость уголки губ в ухмылке лисьей. — Знаете ли Вы, что человек, который постоянной на кого-то сыпет колкостями и источает яд — всего-то сублимирует, превращая своё сексуальное желание в более сильную эмоцию, которой и выступает ненависть, — она замолкает, а Ривай смотрит на неё так внимательно, будто видит впервые, потому что ей сейчас удаётся раскрыть его одной-единственной фразой, сдавая с поличным. Нет, так нельзя. Он плечами пожимает равнодушно и делает несколько глотков из стаканчика, отходя обратно за стол рабочий. — Позволите вновь высказать предположение? — Валяй. — Мне кажется, что Вы хотите меня, мистер Аккерман. — Я уже говорил, что ненавижу самоуверенных людей. Зоэ прижимает к себе неисчислимое количество бумаг и папок, улыбается счастливо, сверкая глазами опасно, а после просто разворачивается на пятках и покидает пределы кабинета, вновь оставляя его наедине с самим собой и тем фактом, на кой она раскрыла ему глаза так широко. Простая арифметика — правда ведь Ривай желает её, но даже себе боится об этом вслух признаться. Он же сжимает в руке пустой картонный стаканчик и бросает тот в корзину мусорную, переключаясь на здравые мысли, которые сконцентрированы лишь на том, чтобы взять белый лист бумаги и начать писать отпускное заявление, абсолютно игнорируя дрожь в пальцах из-за своей пассивной агрессии, которая начинает бить ключом. Не видеть её неделю — высшее наслаждение, коего лишиться Аккерман никак не может. Катись в тартарары, Ханджи. Катись к чертям. Утони в котле, захлебнувшись кипятком. Просто сдохни. Избавь меня от себя.