***
Впрочем, она сосредотачивается. Настолько хорошо сосредотачивается, что обнаруживает себя у входа в здание морга, держа в руках маленькую баночку с вазелином. Кажется, это должно помочь, поэтому она наносит приличный слой мерзкой консистенции на внутренние стенки носа, едва ли умудряясь после этого нормально вдохнуть. «Порядок», — думается Зоэ, когда приходится толкнуть крупную железную дверь и приняться спускаться вниз по мелким ступеням в помещение, что напоминает подвальное. Сначала ей даже сыростью не отдаёт, но потом до обоняния доходит тонкий запах формалина, смешиваясь впоследствии с чем-то сладким. Вот, значит, как смерть пахнет — сладостью. — Пик? Ты где? — Ханджи старается не думать о том, что находится в окружении приличного количества мёртвых тел, а ещё сильнее пытается отгонять мысли про ужасную низкую температуру в этом месте, потому что ткань пальто тёплого уже не спасает от леденящего холода, пробирающегося под самую кожу и достающего до костей. — Здесь, — молодая девушка с густыми чёрными волосами машет ей лениво рукой, доедая при этом бутерброд и запивая чем-то из термоса. Поразительно, но ту, видимо, уже ничего не смущает из-за такой специфической работы. — Пару минут и я в твоём распоряжении, — Зоэ кивает неуверенно, поправляя ремешок сумки, а после осматривается по сторонам, проталкивая плотный ком, кой в горле образовался. Другая же рука, подрагивая, сжимает крепко папку с последним делом, где находится протокол с осмотра места происшествия с приложенным списком изъятых доказательств и фотографии, подтверждающие правдивость предоставленных документов. — Пришла к тому мужчине, который ко мне недавно поступил? — Около того. — Идём, хотя скажу заранее, что определить что-то достаточно тяжело, кроме общих фактов, — Пик ладони прячет в карманах своего белоснежного халата, а Ханджи подмечает на её лице точно такие же синяки под глазами, как и у Ривая, проводя мысленно между ними двумя параллель. — Действовал явно профессионал, но знаешь, я бы с огромным удовольствием изучила предыдущие тела, по тем делам, о которых ты мне говорила по телефону. — Я могу лишь предоставить фотографии тел, и не более, — женщина следует за той, принимаясь в сумке рыться, а потом вынимает и протягивает помятые копии отсканированных документов. — Вот, я захватила. — М-м-м, — недовольно протягивает девушка, смотря на бумагу, коя от идеального состояния очень далека, — ладно. Я вряд ли помогу, но посмотрю потом. Давай к насущному. Фингер подходит к высокой и металлической стене, что испещряет состоящая из прямоугольников сетка. Догадаться несложно — камеры хранения тел. В одной из таких и находится их пострадавший «товарищ», на что указывает соответствующая табличка с именем. Девушка же берется за ручку, выше надписи располагающуюся, и рывком выдвигает продолговатое металлическое ложе, являя им тело с кожей бледно-зеленого оттенка. Ханджи только от одного вида воротить начинает, но приходится заставлять себя смотреть, даже на то, как худые руки снимают простынь, оголяя участки кожи с заметными ранениями. — Ты носом в вазелин упала? — Да. — Дилетантка. — Я хотя бы не ем в морге. — Они, к твоему сведению, самая лучшая и тихая компания. А ещё наиболее надёжные хранители секретов. — В этом ты права, — вздыхает тяжело Зоэ, фильтруя воздух только через рот. — Кто же тебя убил, Томас? — Ну, ты получаешь деньги за то, что отвечаешь на этот вопрос, — равнодушно проговаривает Пик, после чего надевает на ладони перчатки латексные и берется показывать все раны, рассказывая про них подробнее. — Ни единого пулевого ранения, только колото-режущие. Могу приблизительно предположить, что удары наносились человеком, у которого отменно развита мускулатура и сильные руки, а ещё великолепное владение холодным оружием. Что насчёт оружия, то раны не идеальной формы, ведь края рваные, поэтому стоит ориентироваться на охотничьи виды ручных ножей. Теперь же обрати внимание сюда, — указательный палец шеи касается, поворачивая голову на пару-тройку сантиметров в сторону, — следы подушечек пальцев. Отпечатки снять криминалистам не удалось, да и восстановить папиллярный узор невозможно, но я думаю, что его схватили за шею сзади. Про рост человека, относительно нашего клиента, сказать не могу, потому что хватка не имеет конкретного направления. Видимо, Томми охотно сопротивлялся. — Что-то ещё? Какие-то мелкие зацепки? — Зоэ папкой машет, пытаясь доставить себе легкое дуновение воздуха, чтобы с ума не сойти от вида трупа. Так близко рассматривать тот не хотелось от слова совсем. — Нет. Всё, что было — рассказала. Но я посмотрю твою туалетную бумагу, которую ты мне принесла, и, может быть, позвоню. Однако ничего обещать не могу. — Порядок, — Ханджи руку свою протягивает для пожатия, пока её собеседница спешит снять перчатку защитную, вторя действиям чужим. Рукопожатие оказывается достаточно крепким, потому что в маленьких пальчиках патологоанатома скрывается незримая сила. — Спасибо даже за это. — В следующий раз выразишь свою благодарность чем-то горячим, потому что я здесь замерзаю настолько сильно, что уже обзавелась хроническим насморком. Представляешь? — Да. Представляет, потому что она-то подцепила нездоровое помешательство на человеке, который отчаянно желает её со свету сжить, ненавидя при этом всеми фибрами своей души. — Я пойду. — Свидимся. Зоэ не думает, что это возможно, потому что более не желает возвращаться в столь промозглое место, где формалином каждый дюйм воняет, а сама Пик оттенком кожи схожа со своими «клиентами», напоминая ходячий труп. Ей-богу, такой работе не позавидуешь, однако хладнокровие этой молодой девушки напоминает ей о совершенно другом человеке, вынуждая мысли активизироваться, мечась из стороны в сторону. Размышлять о Ривае — больно. Потому что Ханджи уверена, что тот думает о ней только в ключе личной ненависти, которая у него извечно во взгляде ледяном плещется, давая понять весь настрой целиком и полностью. Нет, строить очередные призрачные надежды та не станет, а поэтому вытирает крылья носа, избавляясь от мерзкого наличия вазелина, и вдыхает шумно, стараясь привести голову в полнейший порядок. Так-то лишь временный самообман, но становится немного легче, позволяя ей зашагать обратно в направлении Департамента, грустно опустив глаза вниз.***
Вторник оказывается максимально бесполезным днём недели, потому что работа не работается, а дело никаких новых зацепок не подкидывает. Плюс ко всему — Ханджи исчерпывает свой запал, прекращая маниакальную стадию, и переходя в ту, где наступает упадок сил. Только полнейшую апатию ей заменяет тоска по невероятным серым глазам, смотрящих на неё абсолютно безразлично. Право, она даже сама, больше по привычке, начинает выглядывать в фойе, желая увидеть подле кофейного аппарата низкорослый и мрачный силуэт мужчины, однако каждый раз ловит лишь сплошное разочарование. Голова нездоровая опускается на сложенные руки, а веки тяжело прикрываются, позволяя глазами ненадолго ощутить расслабленность. Ещё немного и будет конец дня, а потом день за днём начнёт повторяться, пока не придёт понедельник, а вместе с ним порог переступит Дьявол, радуя своим присутствием только её, пожалуй. «Тебе стало без меня лучше?» — хочет дерзко поинтересоваться она, но лишь губы поджимает, раззадоривая себя в мыслях. Увы, у неё нет ни единого права подобным образом обращаться к тому, кто званием выше, да и вообще никак к ней не относится, едва ли одаряя взглядом брезгливым, косясь будто на таракана. Ханджи вовсе не имеет на Аккермана ни единого права. Позже вечером, находясь дома, Зоэ за столом кухонным сидит в одной растянутой майке и нижнем белье, поджимая к себе ногу, опустив подборок острый на колено. Так почему-то думается лучше, а ей лишь остаётся глупо всматриваться в разложенные на стеклянной поверхности ксерокопии документов, пытаясь хотя бы немного связать всех троих умерших людей. И сей процесс мыслительный — попытка отвлечься от насущных размышлений, которые так навязчиво крутятся вокруг одного-единственного человека. За последние полтора часа она успевает двадцать три раза кинуть беглый взгляд на собственный мобильный телефон, обрывая в себе желание набрать номер чужой. На двадцать четвёртый приходится сдаться. Трясущимися пальцами Ханджи снимает блокировку, открывая контактную книгу, и набирает выученные наизусть цифры, переводя взор на часы настенные. Половина одиннадцатого вечера. Спит, наверное, потому что гудки тянутся долгие. Или брать не хочет? Не бери. Я сброшу. Сейчас, подожди. — Алло? — на том конце раздаётся сонный и раздражённый мужской голос, пока сердце в груди женщины биться начинает учащенно. — Мистер Аккерман, приветствую, — неизменно-доброжелательно отчеканивает она, улыбаясь своему оппоненту, который этой улыбки даже увидеть не может. Ханджи снимает очки, откладывая их в сторону, потому что желает насладиться размытостью перед собой, вплетая в неё низкий тембр Ривая, который становится причиной очередных мурашек, несущихся вдоль позвоночника. — Очкастая, — он замолкает, явно отпивая воду, если опираться на соответствующие звуки. — Если тебя сейчас не убивают, то ты очень пожалеешь, что разбудила меня. — Простите, — та губу нижнюю прикусывает, явно ощущая болезненный укол совести в груди. Этот человек и так спит мало, не расставаясь с синяками под глазами, а ей удается потревожить его дражайший сон. — К сожалению, я жива и здорова. — Действительно, к сожалению, — тяжело вздыхает Аккерман в динамике её телефона, после чего раздается шуршание открывающейся пачки сигарет и тихий щелчок зажигалки. Ханджи отставать не хочет, маниакально повторяя чужие действия и закуривая также, представляя смутно о том, как они могли бы вместе сидеть и спокойно курить. — Так чего ты от меня хотела так поздно? — Поговорить, — ничего лучше она не придумывает, опуская невидящий взгляд на поверхность кухонного стола и сбивая пепел с конца папиросы куда-то на деревянный паркет. — Глупо, да? — Да. — Знаю, — тихий смех слетает с её губ, а Зоэ уже представляет, как мужчина вопросительно бровь приподнимает или закатывает глаза в раздражении, кое в данную минуту их разговора сочится сквозь слова. — Хотела поделиться своими наработками с Вами. Возможно, Вы смогли бы помочь мне каким-то советом. — Невероятная безмозглость, но будем допускать, потому что из-за тебя я уже вряд ли усну, — он делает затяжку, а она тяжело сглатывает, представляя картину, как тонкие сухие губы касаются кончика бумаги, слегка тот сминая. — Что у тебя? — Я была у Пик и узнала про характер ранений, однако по предыдущим телам ничего добиться не удалось, потому что патологоанатом, который с ними работал уволился, а где он сейчас — я без понятия, — Ханджи говорит максимально спокойно, контролируя придыхание при помощи затяжки от сигареты. Никотин, растекаясь по телу, успокаивает вожделение странное, позволяя подумать трезво хотя бы некоторое время. — У меня больше нет никаких предположений, куда стоит двигаться. Я на распутье. — Я же говорил, Зоэ, что тебе извилин не хватит довести дело до конца, но ты решила хорохориться и перечить мне. — Мистер Аккерман, позволите вопрос личного характера? — аккуратно интересуется она, облизывая пересохшие от волнения губы. Безусловно, разговор о деле — идиотский предлог, чтобы просто услышать его. — Как же я могу тебе отказать? Давай. — Почему вы такой сукин сын? — слова с языка срываются невероятно легко и просто, будто та не повторяла доселе эту фразу сотню раз. — Потому что могу им быть? — без запинки равнодушно отвечает он, позволяя ей вздохнуть лишний раз. — Исчерпывающе, но я думаю, что у Вас имеется пара-тройка любопытных эпитетов и в мой адрес. Да? — Да. — Расскажите? — Ханджи опускает вторую ногу, стопой касаясь пола, а после колени сводит вместе, откидываясь на металлическую спинку стула. Ей отчего-то крышу сносить начинает, накрывая безумием настоящим. И остановить это самое безумие, по жилам растекающееся, никоим образом нельзя, посему остаётся лишь поддаться соблазну, отпуская все решения по течению. Ты ведь не собираешься?.. — Я не делаю из этого секрет, очкастая, — Зоэ тихо мычит в микрофон, когда бесшумно облизывает два пальца, проникая ними впоследствии под резинку нижнего, касаясь подушечками влаги теплой, отчего по телу лёгкий импульс проходится, а сердце ещё сильнее биться начинает в предвкушении. — Ты чересчур раздражающий человек, самоуверенная и не от мира сего. Собираешься, значит. — Жалеете меня, сержант? — Ханджи уже не понимает, что за игру ведёт, не знает какие в ней правила, но знает, что необходимо продолжать ритмично двигать рукой, входя в лоно по вторую фалангу, раздвигая внутри пальцы для остроты ощущений. Подавлять стоны — титанический труд, однако перспектива быть раскрытой возбуждает ещё сильнее, подливая масла в огонь. Да и мысли в голове превращаются в сплошную патоку, что из одного полушария в другое перетекает медленно, подталкивая к каким-то неутешительным выводам, что на дне сознания маячат бесформенным сгустком. Скажи это. Давай же! — Наглая беспардонная сука, — проговаривает Ривай, а она к груди телефон прижимает, чтобы голову назад закинуть и выдохнуть стон тихий. Право, ещё немного и придётся мольбой в трубку зашептать жалостливое: «Приезжайте и трахните меня, мистер Аккерман». Блядь, Ривай. Я ненавижу тебя так сильно, что сейчас сдохну от наплыва эмоций. — Такая уж сука? — голос её оседает, пока до оргазма остаётся несколько недолгих секунд, а перед веками прикрытыми уже пятна белые мельтешить начинают. — Ебанутая сука. Что б тебя... Ханджи успевает нажать на кнопку отбоя, когда телефон падает куда-то на пол, а она ложится на стол, касаясь щекой прохладного стекла, пока свободную руку вытягивает вперёд, сжимая крепкой хваткой ксерокопии ведомых ею дел. Катастрофически плевать на всё в данный момент, потому что её зубы настолько сильно впиваются в нижнюю губу, что прокусывают кожицу едва ли не до крови. Однако вскоре оргазм проходит, как и стоны громкие прекращают вырываться из глотки, оставляя после себя только тяжелое дыхание в виде одышки. Столь ярких эмоций Зоэ не испытывала давно, потому что сейчас у неё нет сил даже для того, чтобы убрать с лица упавшие прядки волос, кои неприятно щекочут кожу, раздражая тем самым. Но какой ценой всё это достигается? И всё-таки их короткий разговор наталкивает её на мысли о том, куда в деле стоит двигаться дальше, чтобы не упасть в глазах Аккермана ещё ниже, чем она находится сейчас. Как и на то, что она действительно ебанутая сука. Последний факт веселит больше всего, заставляя на губах женских расползтись довольную улыбку. Зря ты связался с этой сукой, Ривай. Тебе же хуже будет.