***
В очередной раз Ривай задумывается о превратностях судьбы, когда укладывает Ханджи в собственную ванну, а сам начинает раздеваться, снимая пиджак и обувь. Рукава испорченной рубашки приходится засучить, чтобы впоследствии было удобно разбираться с бездыханным телом своей гостьи, которой вполне удобно лежать в окружении белого акрила, что тут же пачкается красным оттенком, оказываясь в разводах. Сбегал от неё. Настойчиво так сбегал, но в итоге-то к чему пришёл? К тому, что она всё равно оказалась твоей финишной прямой. Думать о том, что он сейчас делает — не хочется. Хочется лишь включить ледяную воду, наполнить ею ванну по стенки, а там пусть Ханджи захлебнётся и подохнет уже по-настоящему. В нём нет такого огромного количества титанического терпения, чтобы спокойно сидеть на бортике и расстегивать пуговицы на её рубашке, посему пальцы заходятся дрожью от напряжения. Ей-то хорошо: задницу спасли, сейчас помоют, потом перебинтуют и уложат спать. А ему когда уже будет хорошо? Когда хоть что-то будет относительно нормально, а не происходить через одно место? Когда чужие решения прекратят отображаться горькими последствиями на его жизни? Вопросы, на которые ответов не сыскать. Женские вещи оказываются лежать на полу, а Ривай поднимает глаза вверх, явно в жесте молебном, хоть и не верит в воображаемого друга, но, найдя в себе остатки какого-то мужества, берёт душ и включает воду, настраивая температуру на тёплую. Мыть таким образом Ханджи оказывается трудновыполнимой задачей, поэтому приходится также посадить её на бортик, только ноги оставить свисать внутрь ванны, и на себя облокотить, мочалкой смывая затем подвальную грязь и засохшую кровь, покрывшую некоторые участки кожи коркой. Он смотрит на неё внимательно и наблюдает за тем, как закрыте веки слегка подрагивают, а с приоткрытых губ слетает тяжёлое дыхание; за тем, как её голова оказывается лежать у него на плече, словно она сама её так положила; за тем, как влажные волосы обрамляют лицо, несильно скрывая ссадину на щеке, что уже синевой успела налиться. Аккерман касается подушечками пальцев этого места и хмурит брови, молча сожалея о случившемся инциденте. Зоэ вызывает в нём тысячу противоречивых чувств, потому что в данный момент, когда она кажется ему действительно хрупким созданием, у него нет ни малейшего желания придушить её, срываясь из-за раздражения. Вспоминая об этом, взгляд глаз серых спускается к шее, где слабо виднеется тонкая полоса, оставленная тем убогим мешком, передавившем ей кожу. Хватит. Остановить себя от разглядывания столь желанного тела — сложная миссия, с которой он справляется относительно неплохо, потому что всё же поддаётся наваждению, носом утыкаясь ей в макушку. Не преступление, но для него это уже сама большая награда. Да и не грешно порадоваться тому, что всё относительно обошлось. Ненадолго, конечно, но для создания фарфорового образа временного спокойствия — достаточно. Оно потом обязательно разобьется, упав осколками им под ноги, вынуждая исполосовать кожу новыми ранами, но разве кто-то говорил, что будет легко? Ривай наскоро заматывает её в махровое полотенце, а после относит в спальню, чувствуя уже усталость в руках из-за такого непривычного напряжения. Но сейчас наиболее важное задание перед ним предстаёт — обработать рану. И, опираясь на глубину проникновения, он понимает, что придётся накладывать шов. Занятие это у него отнимает приличное количество времени, а зашивать без обезболивающего — кощунство, посему приходится пожертвовать ампулой морфина, сетуя на то, что после пробуждения она не будет вытворять всевозможную дурь, которой у неё в голове итак предостаточно. Но в итоге всё проходит даже неплохо, потому что пострадавший участок кожи оказывается забинтован, а сам Аккерман выдыхает спокойно, оседая на пол рядом с кроватью. Желание покурить начинает когтями острыми глотку рвать, заставляя подняться на ноги и сложить сначала всю аптечку, пряча ту в нижний ящик комода, а потом выйти на балкон, где тут же прохладой ночной обдаёт. Его окровавленные пальцы вынимают сигарету из пачки, а губами он зажимает её, чтобы поджечь противоположный конец. Почесав большим пальцем лоб, Ривай выпускает облачко дыма, скрещивая руки на груди, а после делает затяжку посильнее, оглядываясь за спину, где сквозь стекло виднеется спящая на кровати Ханджи. Он сделал всё, что мог. И этого уже достаточно для того, чтобы оказаться под прицелом вместо неё. Мобильный телефон в кармане брюк начинает разрываться от входящего звонка. Звонящим абонентом оказывается Майк, посему мужчина снимает трубку, прикладывая динамик к уху. — Да? — Что ты сейчас делаешь? — Занят. — Сильно? — Давай ближе к делу. — Ладно, — тот горло прочищает, но на фоне раздаются громкие звуки полицейской сирены, что начинают несколько смущать Ривая. — У нас только что была облава по наводке Ханджи. Она прислала Эрвину сообщение с геолокацией и фотографией какого-то места, ну, догадаться было несложно. Только её нигде нет. Вот оно что. Сообразительная-то, а. —Я тем более не знаю, где эту дуру может носить. — Наверное, стоит поискать в ближайших районах. — Это всё? — Да-да, это всё. Просто держу тебя в курсе. — Хорошо. Кладя трубку и докуривая сигарету, Аккерман тушит бычок о пепельницу, после чего заходит обратно в квартиру, ощущая кожей резкий контраст температур. Единственное, что ему необходимо в данный момент — помыться, чтобы смыть с себя всю эту грязь, которая уже начала просачиваться прямиком в душу, вынуждая поддаваться размышлениям о правильности собственных действий. Зоэ остаётся смирно спать, пока он захватывает с полки шкафа домашние штаны и футболку вместе с новым полотенцем, направляясь в ванную, где закрывается, отгородившись тем самым от окружающего мира. Право, если бы в его интересах было выражать те эмоции, что внутри бурлят — он бы уже глотку от крика остервенелого сорвал, потому что сохранять самообладание стоит слишком многого. Раньше было проще, когда, поддаваясь юношеской злости, ему хватало решать все трудные вопросы грубой физической силой. Сейчас же так не получится, потому что нужно взвешивать каждое принятое решение, выискивая положительные и отрицательные стороны. Стоя в душевой кабине, потому что валяться в ванной с уточками у него нет настроения, Аккерман ладонями упирается в стену, перенося вес тела на руки, и ощущает, как тяжелые капли воды, стекая вдоль мышц, уносят в сточную трубу всё дерьмо сегодняшнего дня. Проблема заключается только в том, что впереди длинная бессонная ночь. Опуская голову вниз и выдыхая сдавленно, он понимает элементарную вещь: у него уже нет сил ни на что.***
Оточенными движениями Ривай снимает затвор пистолета, откладывая тот в сторону, а после вынимает пружину, которая вечно норовит выпрыгнуть ему в лицо, потому что находится под давлением, и также кладёт подле предыдущей детали. Разборка и чистка оружия из собственной коллекции всегда помогает успокоить разбушевавшиеся нервы, но сейчас нервозность его достигает своего пика, посему это вполне бесполезное занятие, дающее возможность просто занять руки хоть чем-то. — Помогает? — раздавшийся женский голос вынуждает замереть и поднять взгляд на ту, кому он принадлежит. Ханджи, бледная, словно призрак, стоит в дверном проёме между кухней и гостиной, подпирая плечом косяк, потому что так нагрузка на пострадавшую ногу оказывается меньше. Стоит и оттягивает края его рубашки, которую нашла где-то в шкафу, пытаясь растянуть ткань до коленей, но получается сомнительно, отчего ей приходится сдаться. А ему найти в себе что-то похожее на самообладание. — Нет, — сухо отзывается мужчина, пройдясь тряпкой по каждой вынутой детали, стараясь не обращать внимания на проснувшуюся гостью. — Голова кружится, — она пальцами виска касается, а потом, хромая, добирается до кухонного стола, где тот разложился со своим оружием, и опускается на соседний стол. — Чувство, будто у меня похмелье и сейчас стошнит. — Ты всего лишь отходишь от обезболивающего, — Аккерман оставляет своё занятие ненадолго, чтобы встать и налить ей воды в стакан, протягивая затем. Зоэ принимается жадно пить, словно у неё сейчас отберут эту возможность. — Эй, не налегай. — Просто горло пересохло, — пройдясь ладонью вдоль рта, Ханджи отдаёт стакан обратно, а потом щурится, всматриваясь в каждый вид оружия, лежащего на столе: несколько пистолетов, включая его табельный Глок, револьвер, а ещё финский нож с изысканной рукоятью. — Стоит предположить, что это не вся ваша коллекция, да? Она же хреново видит без очков, — думает тот, будто между делом, стоит заметить этот прищур в попытке сфокусировать зрение на чём-то одном. — Ага, — незаинтересованно протягивает Ривай, когда садится обратно на стул, собирая разобранный доселе огнестрел. — Ну поиграйся, если так хочется. Только не убейся. — Невиданная щедрость, мистер Аккерман, — она растягивает потрескавшиеся губы в улыбке лёгкой, а затем протягивает пальцы к револьверу, что оказывается тяжелее, чем на первый взгляд. Подушечками та оглаживает каждый выступ, скользя вдоль длинного ствола, а заканчивает легкими круговыми касаниями на дуле, ловя на себе заинтересованный взор глаз серых. — Что-то не так? — Представляю, как твои мозги разлетаются, — он настойчиво отгоняет от себя мысли о том, что не тот ствол Зоэ гладит, поэтому предпочитает взглянуть на неё, как на концентрат всего того, что его раздражает до зуда во всём теле. — Значит, — она с задумчивым видом виртуозно подбирает слова, а ему предельно ясно становится, что за вопрос слетит с её языка в следующую секунду, — вы наёмный убийца? — Только вторую субботу каждого месяца, — саркастично отвечает Ривай, зная, что необходимо успокоить взбушевавшуюся бурю внутри чужой черепушки. — Нет. Если бы мне так хотелось нарушать закон, то я бы не работал в полиции. — Но это очень выгодное прикрытие. — Какой мне прок тогда корпеть над раскрываемостью? — Она у вас одна из лучших, это факт, — тихо произносит Ханджи, пальцами скользя вдоль следа от удушья на шее. — Но в таком случае, в чём заключается Ваша работа в этой организации? — Я уборщик. Зоэ молчит с несколько секунд, а после срывается на смех, норовящий перерасти в нервный, потому что признание звучит ужасно глупо. — Живот не надорви только, — озлобленный взгляд вперяется в чужое лицо. — Я мешаю работе криминалистов. Заметаю следы, избавляюсь от трупов, порчу вещественные доказательства и всё в этом духе. Но людей не убиваю. — Понятно, — она выдыхает, глаза опуская на револьвер в своих руках. — Долг перед Синой? — Допустим. Ханджи грустно поджимает губы, обхватывая пальцами крепко рукоять оружия, а затем выдыхает, спрашивая: — Вы играли когда-то в русскую рулетку? Профессиональная смена темы, Зоэ. Браво. — Чаще, чем хотелось бы, — честно отвечает он. — Фаталист? — Любимец судьбы, — Аккерман вздыхает тяжело, когда тянется к ножу и вынимает его из ножен. — По твоей наводке Эрвин сработал быстро. Я так понимаю, что некоторых поймали. — Это же хорошо? — Никогда не трогай муравейник, потому что тебе будет хуже. — Вам будет хуже? — Полагаю. — И в том моя вина? — в карих глазах плещется сожаления, а ему от этого отвратительно становится. — Да. Сама ведь об этом бубнила, сидя в подвале. — Помню. Тогда… — Ханджи дует губы, задумываясь, а после, будто маску надевает, потому что в спине выпрямляется и начинает сиять улыбкой широкой, здорово пугая Ривая при этом, — у меня есть предложение. Утешительный приз, если угодно. — Я весь во внимании, — бесцветно отвечает он, откидываясь на спинку стула. — Вам придётся вновь стрелять, мистер Аккерман. Не обессудьте, но исхода у нас два: первый — я умираю, и тогда всем становится легче, — Зоэ открывает барабан, начиная вынимать оттуда патроны, пока не остаётся один. Мужчина подкатывает глаза, прекрасно понимая, что это уже бредни сумасшедшего, и подписываться на подобное у него нет желания. Деталь щелкает, закрываясь, а женщина начинает прокручивать её по кругу нарочито медленно. — Второй — остаюсь жива, но тогда мы с вами наконец-то пойдём на поводу у собственных желаний. — Если тебе так хочется потрахаться, то можно просто попросить, а не сходить с ума, — приобретая наиболее хмурое выражение лица, отзывается тот. Это уже не предложение, а сделка с бесом, в которой встречаются две крайности. Убить или овладеть. Блядь, Ханджи. — В том нет изюминки, но по глазам я вижу, что Вы согласны, мистер Аккерман, — женщина протягивает ему револьвер рукоятью вперёд, а Ривай принимает и не собирается сомневаться, теряясь в правильности своих поступков. Она предложила — она же и должна об этом думать, а он всего лишь исполнитель. Стул скрипит ножками о деревянный паркет, когда мужчина поднимается на ноги, становясь аккурат перед ней. Холодное дуло касается её лба, вдавливаясь в кожу несильно. «Что-то знакомое, да, Ханджи? Когда ты смотришь на меня снизу-вверх, вновь показывая свою покладистость и готовность подчиниться». «Да, Ривай». Они не роняют ни единого слова, а лишь заглядывают друг к другу в глаза, читая все мысли за темнотой зрачков расширенных. Они ощущают друг друга на интуитивном уровне. Чувствуют. — Как же ты меня заебала, ненормальная, — Аккерман нажимает на спусковой крючок и забывает сделать вдох, ожидая услышать громкий звук, закладывающий уши, а после цокот гильзы, падающей под ноги. Ожидает всплеск бурой краски. Ожидает всего. Но. Выстрел холостой.