Но лучше рассказать обо всём по порядку.
За несколько часов до этого. Ханджи переминается с ноги на ногу и пытается согреть собственные ладони горячим дыханием, однако это всё оказывается лишь бесполезными действиями, которые не помогают вовсе, поэтому приходится в очередной раз оглянуться по сторонам, выглядывая своего спутника на этот вечер. Она в итоге языком раздражённо цокает и вынимает из кармана телефон, набирая один из контактов, желая уже вовсю отчитать человека на том конце провода. Но мелодия знакомого звонка раздаётся за спиной. — Ривай! Ты опоздал, — женщина отключает вызов и лицом поворачивается к тому, показывая всё своё недовольство, как оно есть. Но всё же улыбки не сдерживает, потому что видя привычное хмурое выражение ей хочется идти наперекор и улыбаться ещё ярче. Возможно, однажды ему это также поможет просиять. — Приходить не хотел. Увидеть в один день двух людей, которых я ненавижу — не то комбо, которое я горю желанием получить, — он безразлично плечами пожимает и окидывает взглядом равнодушным сомнительного вида бар с потёртой зеленоватой краской на фасаде, старинными вывесками на манеру каких-то захудалых веков и замыленные окна, которые вряд ли кто-либо когда-то протирал. — Хватит скалиться, мы с тобой не на свидание пришли. — Имею право, — Зоэ склоняется к нему, оказываясь непозволительно близко около его уха. — Ты заставил стоять меня на холоде и мёрзнуть, а несколько посетителей этого чудного заведения почему-то решили, что меня можно снять на часок-другой. — Ну, они либо слишком пьяны, либо у них слишком специфические вкусы, — глазами скользнув по высокой фигуре, подытоживает иронично он. — Как у тебя? — тихо посмеивается она, беря его под локоть, чем вынуждает нервно прикрыть веки и выдохнуть сбито, а после выдернуть руку из чужой хватки. Точно сейчас в уме до десяти считает, — думает издевательски Ханджи, растягивая уголки губ ещё шире. — Да, как у меня, — Ривай врать и отнекиваться не собирается, поэтому предпочитает оборвать этот идиотский разговор сейчас, пока они вдвоем не дошли ещё до каких-то странных выводов, над которыми потом придется сидеть и вдумчиво размышлять, тратя ночное время. — Идём уже. Я хочу быстрее с этим разобраться. Зоэ прячет ладони в карманах пальто и шагает следом за ним, переступая порог сомнительного заведения, которое вообще находится в каких-то неизведанных краях их города. Не сказать, что про эти «популярные» районы ей не приходилось слышать ранее, где у тебя запросто могут увести кошелёк — и это самое элементарное, что здесь стоит ожидать, — но и прирезать как хозяйское животное, явно даже не пожалев; однако бывать в них — это уже диаметрально противоположное дело. Аккерман, видимо, опирался на её неиссякаемое количество беспечности и то самое сумасшествие, когда назначал встречу около здания на одной из таких неблагополучных территорий. Внутри бара оказывается ужасно душно, отчего та в кулак кашляет, морщась из-за застоявшегося запаха, что представляет из себя смесь дешевой выпивки, сигаретного дыма и чего-то ещё, отдаленно напоминающего пот. Ну, если оглядываться на здешний контингент, то можно прийти и к такому неутешительному выводу. Прямого внимания на них не обращают, хотя ей всё равно тяжело отделаться от чувства, будто чужие глаза исподтишка наблюдают за ними крайне внимательно. Приходится нервно плечами передёрнуть, чтобы смахнуть с себя это дурацкое наваждение, а затем проследовать к угловому столику за Аккерманом, где их уже дожидается какой-то человек. За предыдущие пару дней Ривай в подробности вдаваться не хотел и ограничился тем, что прямо ей сказал — последний его живой родственник напрямую связан с криминальным миром. Принять что-то подобное ей оказалось достаточно тяжело, даже с оглядкой на то, что он сам работает в полиции, а по выходным подрабатывает в, практически, мафиозной организации. Будто с этим можно так просто смириться. Хотя Ханджи смирилась. Приняла, как должное, и более не стала заикаться, пытаясь поучать жизни. Он — взрослый человек, который сам знает, что необходимо делать и как поступать. — Кенни, — приветственно кивая, Ривай ещё сильнее в лице мрачнеет, а после снимает с рук кожаные перчатки и бросает те на поверхность стола, присаживаясь напротив на потертую обивку дивана. — Ривай, а ты не изменился. Всё такой же короткий, — мужчина средних лет сально посмеивается, явно пытаясь пробить неуязвимое спокойствие Аккермана. О, Зоэ могла бы показать, как просто это можно сделать. Но цепкий взгляд его глаза тут же перескакивает на неё, скользя внимательно, и будто проникает под одежду, заставляя ощутить себя полностью без неё. — Компенсируешь, да, парень? Это он сейчас намекает на их разницу в росте? — Ханджи Зоэ! Рада познакомиться, — громко представляет она и разрывает возникшее напряжение на мелкие кусочки, после чего резво опускается рядом со своим спутником. — Кенни Аккерман, — без особого энтузиазма отзывается он и откидывается на спинку дивана, параллельно подзывая к ним миловидную официантку с рыжими волосами, заплетенными в густую косу. — Я понятия не имею, что вы вдвоем здесь делаете, и что ты, Леви*, хочешь от меня узнать, но вряд ли мне удастся помочь хоть чем-то. Потому что моя шкура мне всё-таки дороже. Тот кривится из-за сокращения имени, словно кислоты объелся, а Зоэ только забавляет этот момент, но она всё же сосредотачивается на их первоначальной причине нахождения здесь. — Мне нужно знать личность, с кем я буду иметь дело в дальнейшем, — спокойно проговаривает Ривай, переводя взгляд на подошедшую девушку. — Чёрный чай, пожалуйста. А ей водку со льдом. Женщина косит на него взгляд недовольный, потому что не слишком-то любит, когда за неё что-то пытаются решать, однако сейчас в спор лезть не собирается и тихо добавляет: — С лимоном. Второй Аккерман заказывает какую-то бурду, поэтому Ханджи понимает причину заказа самого обыкновенного напитка — вероятность отравиться и сдохнуть намного меньше, чем если бы она заказала себе какой-то другой алкоголь. — Я не понимаю, почему тебе не сиделось на заднице ровно? Отработал бы всю суму векселя, отдал бы его и ваши с Синой пути разошлись, как в море корабли. Но ты решил нарушить гребанные правила, которых не очень-то много существует. Ради чего? Ради бабы? Ты, вроде как, идиотом не был. А теперь внезапно потерял голову, да? — напор с его стороны достаточно ощутим, но ей точно не нравится русло, в которое разговор направляется. — Нет, — Ривай сжимает челюсти, приобретая ещё более суровый вид. Непонятно, что именно так сильного его раздражает, но точно какое-то из вышесказанных слов. — Я не боюсь сдохнуть, в отличии от тебя. Особенно, если потом это поможет другим людям избежать подобного исхода. — Ну позаришься ты на главу, — Кенни подаётся вперед, опасно глазами поблескивая в тусклом свете бара. — Но у него-то дочурка есть, которая возьмёт управление на себя. И вот тогда… — он вздыхает, — тогда смерть покажется тебе подарком. Они объявят награду за твою голову и устроят тебе персональную королевскую битву*. — Имя. Официантка приносит им заказ, расставляя напитки на столе, а после улыбается очаровательно и уходит, вновь оставляя их троих наедине со своими проблемами. Ханджи вставлять лишнее слово не хочет, потому что возможная перспектива того, как будет складываться судьба Ривая — пугает. Она обращает на него взгляд глаз карих и подмечает, что он сейчас выглядит довольно серьёзным. То есть, ещё более, чем обычно. Но в этой холодной непоколебимости, в серой стали его радужки, ей удается уловить какую-то своеобразную привлекательность. Он не эталон красоты для многих, однако для неё именно таковым и является. Водка оказывается невозможно отвратительной. — Род Рейсс, — нехотя отвечает Кенни и осушает принесенный стакан за раз. Почему ей кажется, словно это имя звучит, как приговор? — С этого и стоило начинать, — мужчина отодвигает в сторону чашку с чаем и взгляд вперяет в женское лицо. — Ханджи, идём. — Да-да, — она, всё же слегка улыбаясь, поправляет шарф на шее и поднимается на ноги, позволяя выйти из-за стола и Риваю. — Пока-пока! — махнув ладонью на прощание, та дожидается его, пока Аккерман не кивает головой, молча отправляя её одну к выходу, а сам остаётся стоять перед своим родственником. — Запомни, Кенни, — надевая на руки перчатки, он делает глубокий вдох и смотрит убийственно на того, — бабы — это измученные жизнью шлюхи в твоем борделе, а Зоэ — женщина. — Ну, у тебя-то личные счета с борделями, правда? — Прощай, — поправив воротник, мужчина разворачивается на пятках и удаляется прочь, пока ему в спину не прилетает достаточно любопытное выражение: — Не ищи никого. Тебя и так найдут. Выйдя на улицу, Зоэ тотчас вынимает сигарету из пачки и подкуривает её, ловя очередные мурашки по коже из-за вечерней прохлады, что становится с каждым часом всё сильнее и сильнее. Вскоре рядом с ней раздаётся тихий звон дверного колокольчика, а после такой же щелчок зажигалки. Воздух резко наполняется въедливым черничным запахом, а они вдвоём ненадолго окутываются молочным дымом, мгновенно растворяющемся, стоит тому слегка подняться вверх. Молчание — лучшее, что каждый из них может предложить друг другу в данный момент, потому что никаких других слов не подобрать. — Я проведу тебя домой, — проговаривает Ривай, смотря куда-то в сторону, а после выкидывает бычок в близстоящую урну. — Двигай задницей. — Та-а-а-ак романтично, — насмешливо-мечтательно распевает женщина, увязываясь за ним надоедливым хвостиком. — Леви, значит? Любопытное сокращение. — Зоэ. — М? — Заткнись нахуй. Она посмеивается гортанно, думая о том, что этот человек в таком гневе из-за нелепицы выглядит до жути умилительно. Конечно, стоит предположить, что если довести его сейчас до крайней точки кипения, то язык ей всё-таки отрежут, однако оно будет того стоить. Но даже эта попытка сменить серьезную ситуацию глупым юмором не увенчивается успехом, вынуждая всё-таки её сдаться и опустить плечи, прекращая держать осанку. — Можно вопрос личного характера? — после затяжной паузы, Ханджи решает прервать это унылое молчание, от которого вздернуться охотно. — Валяй. — У тебя больше нет никаких родственников, кроме этого мужчины? — Нет. — Понятно, — ей внезапно становится его неимоверно жаль. Поправив очки на переносице, Зоэ думает о том, что постоянная борьба против всего мира, особенно, когда ты один, из любого человека может сделать чёрствый обломок камня. Хотя, Ривай не создаёт впечатление такого, если узнать его получше, конечно же. Он невозможный грубиян, но всё-таки вполне эмоциональная личность. Чаще всего и наиболее ярко проявляется его гнев, но даже из этого можно выцепить определенные выводы. Ханджи хочется взять его за рукав пальто и сказать, что он не один. Больше нет. — Очкастая, — та головой дёргает, покидая омут собственных мыслей, стоит заслышать своеобразное обращение к себе. — Ты когда табельное оружие получать будешь? — Хотела заняться этим в понедельник, который был позавчера, но, — она короткими ногтями почесывает лоб, явно пребывая в задумчивости, — я вообще-то стрелять не особо умею. Да и, скорее всего, пацифист. — Что за бред? — тот бровь вопросительно гнёт, одаривая её раздражительным взглядом. — Зачем ты тогда потащилась в полицию, если не думаешь брать в руки оружие? Тебе придётся когда-то проводить задержание. Стоило тогда работать дальше офисным планктоном в какой-то компании. — Не сыпь соль на рану, — Зоэ вздыхает раздосадовано, понимая, что доля правды в чужих словах есть. — Я не думаю, что смогу убить человека когда-то. Это невозможно сделать. Ты вот, к примеру, убивал когда-то? — Приходилось при задержании, но я всегда стараюсь обезвредить, а не убить. И один раз в качестве самозащиты, потому что меня приняли за посыльного Сины, а я просто оказался не в том месте и не в то время. — И…ты нормально это пережил? — она останавливается, удивлённо взирая на него. Аккерман же тормозит следом, однако смотрит не на неё, а куда-то ей за плечо, слегка прищурив глаза. — Давай ты подумаешь над этим сама, Зоэ. Женщина опускает взгляд в пол, рассматривая сбитые носки своих туфель. Право, рассуждать о ценности человеческого существования и стоять в какой вонючей подворотне, где сплошные мусорные баки — не то, к чему она стремилась большую часть своей жизни. Однако Ривай её не слишком удивил своим ответом, потому что чего-то подобного стоило ожидать. И всё-таки…взять и выпустить пулю в живого человека? — Я бы не смогла, — уверенно отвечает она, но ладонь мужская закрывает ей рот, вынуждая умолкнуть, а после Аккерман заставляет её нагнуться и заталкивает за угол, ведущий в один из тупиков. — Ты чего!? — За нами следят. От самого бара. — И что им нужно? — Наверняка, дружеская беседа с распростертыми объятиями и обмен любезностями, — саркастично отвечает он, спиной прислоняясь к кирпичной кладке дома, пока вынимает из нагрудной кобуры пистолет и снимает тот с предохранителя. — Держи. — Я же сказала, что не умею… Ривай обхватывает её ладонь и больно сжимает пальцы вокруг рукояти, а сам принимается расстёгивать пряжку ремня и снимает его впоследствии, зажимая в кулаках оба конца. — Стреляешь только в случае крайней необходимости, поняла? Просто наводишь дуло, фокусируешься и задерживаешь дыхание, чтобы прицел не сбился. Обеими ладонями обхватишь рукоять, а лучше второй придержать слегка снизу, чтобы из-за отдачи тебе пистолет в лоб не прилетел. И держи руки не прямо, а слегка сгибай в локтях. Она ничего из этого не запомнила. Дыхание перехватывает от страха и подступающей паники, особенно в тот момент, когда шаги других людей становятся всё более отчетливыми. Стоило бы ожидать, что их могут выследить вот просто так, но не хотелось верить в то, что всё произойдет так быстро. Пять дней после побега. Вновь оставлять спасение их шкур на одного Аккермана не вариант, однако она не может сделать ровным счётом ничего, особенно, когда мужчина выходит из мнимого укрытия и удачно скользит под локтем неизвестного человека, оказываясь у него за спиной и закидывая пояс на шею, чтобы начать душить, скрестив руки. Зоэ лишь присаживает за бак, когда звучит выстрел наотмашь из другого пистолета, ибо словить шальную пулю не хочется. Она не может смотреть на происходящую бойню, хотя бы потому что безостановочные выстрелы заставляют каждый раз вздрагивать, пока глухой удар металла о землю не звучит финальным аккордом, давая ей понять, что Ривай всё-таки умудрился выбить пистолет. Почему я ничего не делаю? Почему я просто сижу? Ханджи, оцепеневшая от липкого ужаса внутри, прикрывает веки и холодным металлом затвора касается лба, слегка постукивая. Её потряхивает от страха за того, кому сейчас выпала честь голыми руками драться сразу против двоих. Ривай опять спасает их, вытягивая из полнейшей задницы. Сделай хоть что-то, дура! Если он тебе действительно дорог, то помоги ему. Женщина опускается на четвереньки и, держа одной рукой пистолет, выглядывает аккуратно из своего укрытия, подмечая лишь то, что один из преследователей лежит на асфальте и норовит подняться на ноги, а второго Ривай держит за горло сгибом локтя, не позволяя вырваться. И на бледном лице, обрамлённом густыми чёрными волосами, она замечает стекающую кровь. Досиделась? Выпрямившись, та делает несколько неуверенных шагов вперёд, зачаровано смотря на эту сцену схватки, пока крепкие руки не хватают её за плечи, толкая в сторону стены и прикладывая головой о твёрдую поверхность. Вскрик слетает с губ, а в глазах тут же звёзды летать начинают. Ситуацию ухудшает кулак, бьющий прямиком в солнечное сплетение, забирающий весь воздух из лёгких. И у неё никак не получается сделать вздох, поэтому остается только открыть рот и начать задыхаться. Зачем тебе пистолет? — Ханджи! — голос Ривая служит маяком в тумане из боли, сковывающей всё тело. Сделай что-то. Сделайсделайсделайсделай. Когда нижняя губа оказывается разбита, а во рту отчетливо ощущается вкус крови солоноватой с каким-то омерзительным послевкусием, Зоэ действует на рефлексах — приставляет дуло к чужому подбородку и спускает курок. Всаживает в голову другого человека две, может три, пули, ощущая болезненную отдачу в плечо. Гильзы звенят под ногами, отражаясь на нервах, а мужчина намеревается упасть на неё, поэтому она отталкивает его от себя, заставляя бездыханное тело свалиться наземь, пока сама опускается медленно на корточки, спиной скользя вдоль стены и держась за живот. На глаза тут же наворачиваются слёзы, заслоняя нормальный обзор. Аккерман пытается вести вразумительный диалог со вторым человеком, задавая наводящие вопросы, но пространство разрезает глухой удар, а потом и щелчок наручников, что замыкаются на запястьях. Ханджи находит в себе силы взглянуть на последствия своего неразумного решения и сразу же срывается на плач, пытаясь отползти куда-то подальше, пачкаясь в грязи, будто хочет убежать и сделать вид, что это не по её вине некогда живой человек вскоре начнёт холодеть. У него ведь была своя жизнь, свои близкие, семья… — Зоэ! — Ривай оказывается перед ней, сидящий на корточках и заслоняющий обзор на тело. Он руками ей плечи сжимает и встряхивает достаточно сильно, отчаянно пытаясь привлечь внимание, но ей категорично плевать. В голове — туман, а за грудной клеткой — окутывающая пустота, словно всё живое отреклось от неё и разом упало куда-то вниз, оставляя на произвол судьбы. — Это лучше отдай, — тот аккуратно вынимает из крепкой хватки своё оружие и прячет его обратно в нагрудную кобуру, скрывая под плотной тканью пальто. — Ты меня слышишь? У тебя кровь. Зоэ медленно переводит невидящий взгляд на него, прекращая уже всматриваться в область его ключицы, словно она может видеть насквозь. Не может, но осознания сделанного и той запечатлевшейся картинки на периферии вполне достаточно для активизации процесса острого приступа рефлексии. — А? — Кровь, — Аккерман достаёт из кармана белый платок и прикладывает к чужой голове, накладывая сверху её холодные пальцы и вынуждая придерживать самостоятельно. — У тебя тоже кровь. — Царапина. Давай, поднимайся, — он подхватывает ту под локоть и помогает встать на ноги, слегка придерживая, потому что сама Ханджи стоять ровно не может, пошатываясь из стороны в сторону. — Прекрати смотреть. Лишь хуже делаешь. — А тот мужчина, тоже…мёртв? — ей тяжело шевелить языком, посему слова получаются растянутые, словно она находится в состоянии очень сильного алкогольного опьянения. — Нет, просто без сознания, — женщина кивает неразборчиво и губы поджимает, прикусывая затем щеку изнутри, будто боль сможет привести её в относительное чувство адекватного восприятия реальности. Нет, так просто смириться с этим невозможно. Отведя взгляд в сторону, Зоэ прячет лицо в ладонях и чувствует дрожь в пальцах. Хочется надеяться лишь на то, что вскоре это будет воспринято, как должное. Изъяны профессии, — наивно оправдывается она у себя в голове, смотря в итоге на то, как Ривай набирает номер в телефоне и вызывает наряд полиции, чтобы зафиксировать произошедшее законным образом. Думать о всей ситуации — больно. Больно, потому что психологически ей тяжело вытягивать мысль о крови на собственных руках. Невидимой, но ощущающейся слишком хорошо. Аккерман же ничего не говорит, даже не взглядом не одаряет, а просто стоит мрачнее тучи, опустив голову вниз. Через какое-то время вдали раздаётся гул полицейской сирены, а Ханджи косит взор на гладкую поверхность мутной лужи, спокойствие которой нарушают падающие с неба капли дождя. «Я бы не смогла». Нет. Смогла.***
— Mi casa es su casa, — невесело, с какой-то приторно-натянутой улыбкой на губах, проговаривает Зоэ, когда они переступают порог её квартиры. Ривай обещался провести её изначально только до подъезда, но смилостивился, смотря на общее настроение той, и всё-таки заходит в гости, тут же кривя губы недовольно, стоит подметить беспорядок, начинающийся едва ли не с напольного коврика. Тело же ломит от усталости, но не только из-за перепалки в той клятой подворотне, а из-за возни с документами и протоколом, где необходимо было указать всё детали чересчур подробно. — В моём доме такого срача нет, — сняв обувь, он вешает пальто на крючок в шкафу и дожидается момента, пока сама женщина сделает идентичные действия. — Хватит нудить, Ривай. Ты итак напоминаешь старого скучного деда, который только бурчать и умеет, — Ханджи бросает куда-то на пол сумку, а рядом оказываются неровно стоять ботинки. Верхнюю одежду вместе с шарфом она просто кладёт на продолговатый комод, явно не слишком заботясь о том, где будут лежать вещи. — Проходи. Небольшая двухкомнатная квартира — обитель, где царствует мрак благодаря зашторенным окнам. Впрочем, царствует там ещё и полнейший хаос, потому что на каждом предмете мебели лежат либо книги, либо какие-то упаковки из-под еды быстрого приготовления, а в одном из углов и вовсе хранится коллекция коробок от пиццы. — Ты когда убиралась в последний раз? — с отвращением в голосе интересуется мужчина, наблюдая за тем, как Зоэ проходится вдоль дивана и стоящего подле кресла в гостиной, забирая с них разбросанную в хаотичном порядке одежду. — Давно, — безразлично отвечает она. — Какая вообще разница? — Мне никакой, но тараканы у тебя появятся достаточно скоро. Хотя, тех, что у тебя в башке, уже достаточно сполна. — Ха-ха, — посмеиваясь саркастично, Ханджи складирует на кофейном столике несколько стопок книг всевозможных жанров, большинство из которых представляют из себя лишь кодексы и другие нормативно-правовые акты. — Я в душ, а ты как хочешь: можешь остаться и поискать на кухне чай, а можешь уходить. Перспектива оставаться в одиночестве её не радует, но приказывать другому человеку что-либо та не в силах, поэтому она снимает очки и молча разворачивается на пятках, удаляясь в ванную комнату. Вода должна помочь. Но не помогает. Зоэ просто стоит под душем, остервенело натирая намыленной мочалкой тело, будто пытается смыть с себя всю грязь, которая скопилась на ней за долгое время. Жесткая наощупь ткань стирает кожу, вынуждая появиться красные пятна, пока сама женщина опять не срывается на плач, упираясь лбом в мокрое стекло душевой кабины. Физическая боль не перекрывает душевной; не перекрывает и того тошнотворного чувства, подсказывающего, что теперь ей называться человеком — верх лицемерия. «Не воспринимай всё так остро. Это была самозащита», — сказал ей по дороге равнодушно Ривай, но она-то прекрасно понимает, что могла поступить иначе. Хотя бы попытаться. Однако ничего другого предпринимать не захотела и выбрала наименьший путь сопротивления. Дрожащими пальцами Ханджи поворачивает краны, прикручивая воду, а когда выходит из кабинки, босой ногой ступая на коврик с крупным ворсом, то вздыхает судорожно, потому что притаившийся Аккерман пугает её до чёртиков. Дьявол. — Ты опять напугал меня! — женщина щурит глаза для того, чтобы сфокусировать своё зрение на стоящем напротив, и протягивает руку, принимая поданное любезно полотенце. Однако…он не отдаёт. Право, она прекрасно ощущает холодный взгляд на своей коже, любопытно скользящий от макушки мокрых волос и до самых пят. И это слегка смущает. Тебя-то? Смущает? — Ривай. — Да? — Полотенце. Кусок ткани прилетает ей в лицо, а Зоэ, улыбаясь натянуто, принимается проходиться сухой тканью по телу, избавляясь от остатков влаги. Было бы проще, не будь здесь посторонних наблюдателей, но она прикладывает огромное количество усилий, чтобы виду не подавать и просто надевает короткое платье на тонких лямках, ткань которого отдает противным горчичным оттенком. А затем пальцами подцепляет нижнее и, продев ступни, легко натягивает то на себя. — Ты мне ещё кое-что должен купить, — прозрачно намекая на испорченные ножом трусики, отзывается Ханджи, когда развешивает полотенце на сушилке. — Ничего я тебе не должен, — сухо отзывается он и удаляется из комнаты, где пар жаркий стоит, заставляя вспотеть ещё сильнее, чем при виде обнаженной психички. Она старается отвлечься разговорами и, стоит признаться, получается. Но картина всё ещё плавает на подсознании, даже не собираясь опускаться на дно. И ей приходится теряться в собственных размышлениях, доводах, и попытках оправдаться. Кто-то может сказать, что это была вынужденная мера, чтобы сохранить себе жизнь, но её личная Фемида давным-давно огласила приговор, где оправданий не существует. — Зоэ, хватит витать в облаках, — Аккерман щёлкает пальцами у неё перед глазами, когда они сидят на диване и он отпивает недавно заваренный чай, смешно держа чашку за ободок, а она пинцетом с ваткой, промоченной в перекиси, касается его виска. — Задумалась, — поправив очки, отзывается та, откладывая на край журнального столика ещё один окровавленный кусок ваты, а затем сменяет новым и проделывает всё заново, вынуждая мужчину нервно головой дёрнуть в сторону. — Эта ситуация не даёт мне покоя. Такое чувство, будто я не попыталась сделать что-то другое, чтобы избежать смерти этого человека. — Он был наёмным убийцей и хотел прикончить тебя, а в итоге это сделала ты. Вот и всё, что тебе необходимо знать об этой ситуации, — Аккерман пожимает плечами, пока Зоэ наклеивает ему на висок пластырь. Благо, что не тот с мультяшными пингвинами, лежащий рядом в аптечке, в качестве которой служит коробка из-под обуви, а потом он что-то замечает и тянется, сжимая в пальцах прямоугольный блистер с маленькими розовыми таблетками. — Противозачаточные? — Да, — Ханджи резво забирает те из чужих рук, откидывая их обратно. — Я пью их в качестве профилактики. — Такими вещами ещё и лечатся? — недоумение в его глазах вынуждает её хохотнуть, складывая руки на коленях. — Представь себе. Гормональный сбой и всё в этом духе, но я не думаю, что тебе интересна история всех моих заболеваний. — Твоей шизофрении мне хватает сполна, — допивая чая, Ривай ставит чашку на деревянный подлокотник дивана и отталкивается, поднимаясь на ноги. — Всё, сиделкой я тебе не нанимался, четырёхглазая. Выпей каких-то успокоительных и ложись спать, а завтра будем разбираться с допросом того персонажа и твоей лицензией на оружие. Дать ей в руки пистолет вновь? Ни за что. — Нет! — она резко подрывается на ноги, обращая на себя внимание. — Что нет, Ханджи? Действительно, что нет, Ханджи? Ты не хочешь опять ощущать запах пороха, который отравит тебя ещё раз? Или ты не хочешь, чтобы этот мужчина покидал пределы твоей ужасной квартиры, что отдалённо напоминает берлогу бродяги? — Не уходи, — женщина протягивает к нему руки и, прежде, чем он успевает опасливо отстраниться, обнимает легонько, желая ощутить поддержку. Спаси меня. Мне так плохо. — Ты взрослая девочка, поэтому я думаю, что ты самостоятельно сможешь со всем справиться, — Зоэ раздражает его безразличный тон и это напускное равнодушие, потому что он далеко не такой, каким пытается казаться. Она выдыхает шумно ему в шею, а затем толкает в плечи и вынуждает его опуститься обратно на диван, пока сама седлает крепкие бёдра, не позволяя встать. — Что ты творишь? — Справляюсь со всем самостоятельно. Ривай злится, а ей эта злость заменяет наиболее крепкий алкоголь, потому что нею можно упиваться сполна, позабыв наконец-то обо всех остальных проблемах. И если она действительно хочет со всем справиться на высший балл — это самый проверенный способ, который действует наиболее безотказно. — Ты пару часов назад грохнула человека, а теперь хочешь потрахаться? — в тоне чужом скользит ядовитость, что для неё бальзам на больную душу, отчего уголки губ растягиваются ещё шире, образуя тот самый безумный оскал. — В корень зришь, — перенимая фразу Аккермана, она опускается над ним ещё ниже, заставляя лопатками вжаться в спинку несчастного дивана. Во взгляде глаз серых мелькает испуг, явно появившийся от столь резкой смены настроения самой женщины, однако если у неё есть возможность сублимировать всю свою боль и ненависть во что-то приятное — грех этим не воспользоваться. — Ты меня до чёртиков пугаешь, Зоэ, — сбито шепчет он, всё же смиряясь с положением дел, и горячими ладонями касается её талии, притягивая ещё ближе. — Себя я пугаю сильнее, — найдя опору по обе стороны от его головы, Ханджи склоняется над лицом мужским, имея наконец-то возможность внимательно разглядеть каждую деталь сквозь линзы очков. Взгляд её оказывается до невозможности голодным, потому что предвкушение в груди теплилось и покорно ожидало времени, когда вновь представится момент остаться наедине, буквально, оголяя свои души друг перед другом. Сейчас же ей хочется касаться. Касаться. Касаться. Касаться. Касаться жадно и так, словно она долго воздерживалась от того, чтобы поддаться внутренним демонам, однако сейчас срывается, просто-напросто летя навстречу каждой своей мысли, которая в голове её вертится, запутываясь в быстрой веренице. И Зоэ сама путается, теряясь в чувствах, когда подушечками пальцев скользит аккуратно по его лицу. Она убирает чёрные волосинки чёлки со лба, открывая для себя ещё больше обзора на бледную кожу. Ей не нравится уподобляться вздыхающим дамам, которые с придыханием сравнивают бледность едва ли не с дорогим оттенком мрамора, потому что его оттенок напоминает болезненность. Но это нисколько не портит общего впечатления о самом мужчине, наоборот — служит той деталью, что лишь сильнее подогревает желание. Ривай снимает аккуратно с неё очки, откладывая те на соседнее место, а после ладонью проводит вдоль щеки, оглаживая кожу. Впоследствии большой палец касается разбитой губы, вынуждая её поморщиться от неприятных ощущений, таких же, как и от пульсирующей боли из-за ранения в ноге, но всё это отходит на задний план, ровно в тот момент, когда ладонь грубо сжимает ей шею, заставив хрипло подавиться воздухом. И, чёрт бы её побрал, Ханджи растягивает губы в улыбке шире и шире, наслаждаясь собственными проявлениями мазохизма. Они встречаются губами резко: он подается вперёд, а она поддаётся влиянию чужой руки, оказавшись притянутой ещё ближе. Её рот накрывает чужой, отметая любой намёк на что-то милое или абсолютно невинное, потому что то, как поцелуй превращается в требовательный, становясь всё более влажным, окончательно даёт возможность усомниться в праведности их двоих. Аккерман дышит горячо, стоит им сделать перерыв для того, чтобы вздохнуть свободно, но Зоэ остаётся недовольной этой заминкой, поэтому целует его ещё, крайне властно, ударяясь зубами о зубы, вжимаясь ртом в рот так, чтобы языком проникнуть глубже. И вкус, его вкус, так тяжело описать, но он напоминает ей чувство, когда сдуру решаешь облизать лезвие ножа, чувствуя осадок на корне языка, отдаваемый горечью. Их поцелуй не сладок, да и быть таким не может в теории. Их поцелуй жаркий, развязный, с размазанной и смешанной на губах слюной, с утопающими в вульгарных звуках стонами. — Ханджи, блядь, — она понятия не имеет, чем этот человек недоволен и почему так озлобленно выдыхает прямиком ей в губы, когда ею все-таки предпринята попытка отстраниться. Тихий, несколько самодовольный, с нотой безумства, из горла вырывается смех, когда Ханджи в очередной раз проделывает волнообразное движение бёдрами, сидя на нём, отчего руки чужие сильнее сжимают ей кожу на талии, а сам Аккерман выдыхает, словно получает удар под дых. Пальцами она торопливо опускается к груди, расстегивая пряжки ремней кобуры, а затем наскоро пробегается вдоль пуговиц рубашки, желая не идти на поводу наваждения, диктующего разорвать её также, как это некогда проделал он. И когда горло Ривая вместе с точёными ключицами оказываются в поле её зрения, то голову женщина теряет тотчас, прильнув устами к месту подле сонной артерии, чтобы грубо всосать кожу, оставляя там приличный засос. Он убьёт её. Однако останавливаться на этом ей не хочется, поэтому зубами она где-то оставляет отметины, прикусывая так, как изголодавшееся животное впивается в кусок плоти. Мужчина под ней хрипит, стонет неразборчиво, даже несколько раз срывается на рык, стоит её ногтям царапнуть кожу на груди, спускаясь ниже и оглаживая проступающий рельеф пресса. Ханджи настолько сильно входит в кураж, что к щекам приливает кровь, заставляя их приобрести красноватый оттенок. Но она всё же тянет ткань рубашки вниз, вынуждая того оттолкнуться от спинки дивана, чтобы убрать мешающие ремни и одежду в сторону, откидывая всё это добро на широкий подлокотник. Аккерман провоцирует на очередной поцелуй, который отдаёт колющей болью в губе, посему Зоэ отдаляется, очертив кончиком языка линию вдоль острого подбородка. Влажная дорожка остаётся после того, как ей удаётся безнаказанно облизать кожу от самого кадыка до ушной раковины, резцами прихватывая мягкую мочку уха. — Тебе нравится? — обжигающим шёпотом интересуется она, а тот лишь кивает коротко, сглатывая тяжело и веки прикрывая, стоит языку мокро пройтись по козелку, оканчивая движения прямиком за самим ухом. Его руки стягивают вниз тонкие лямки платья, вынуждая то спуститься по телу и гармошкой собраться у живота. Холодный воздух лишь слегка холодит разгоряченную кожу, потому что Ривай невозможно тёплый, прислоняется к ней, носом зарываясь в ложбинку меж грудей, согревая собой тем самым. Ханджи приходится руки высвободить от этих лямок и упереться в обивку дивана, чтобы не упасть куда-либо. Он медленно проходится языком по тем местам, где ещё виднеются оставленные ним укусы и засосы, а пальцами сжимает рёбра, грубо огладив участок со своими инициалами, прогоняя внутри неё сотню разрядов, заставляющих дрожать мелко. Хуже становится только от того, как Аккерман зубами прикусывает горошину соска на груди, оставляя мокрый след и дуя на него, заставляя затвердеть ещё сильнее, а после переключается на другой, параллельно сжимая в ладони небольшое полушарие. Зоэ же только выдыхает томно и веки прикрывает, склоняя голову, однако и её терпение испаряется, поэтому пальцами она дёргает пряжку ремня, переключаясь затем на ширинку брюк. — Дай раздеться хотя бы, — осевшим голосом просит мужчина, когда ладонь её юрко проходится по всей длине члена, ощущая твёрдость плоти. Но хитрый взгляд карих глаз явно не сулит ничего хорошего, дополняемый издевательской ухмылкой. — Нет, — слово её звучит уверенно и безапелляционно, а затем она приподнимается слегка вверх, чтобы сдвинуть в сторону ткань белья, пропитавшегося влагой, и насаживается свободно, не ощущая запинки. Обоюдный полувыдох-полустон слетает с их губ, когда Ривай входит до упора, заставляя ту пальцами в плечи оголенные впиться, сжимая кожу до красных следов от ногтей. Ей совершенно не больно, стоит им двоим переключиться сразу же на бешенный темп, заставляя кожу хлопками соприкасаться. Ей больно лишь из-за напряжения, что в раненную ногу отдаёт стреляющей болью. В остальном же — голову срывает от дикого чувства заполненности, когда руками мужчина обхватывает её ягодицы, сминая до синяков и гортанного стона, вырывающегося хаотично, смешивающегося с беспорядочными «да», «как хорошо» и «не останавливайся». Раскаяние медленно стирается из сознания, словно сдуваемая ветром горсть пыли. Она прижимается к нему ещё ближе, губами смазано скользя по виску, и пальцами одной ладони зарывается в тёмную копну, сжимая пряди сильнее, потому что в прошлый раз такой роскоши себе позволить не смогла. Ривай для неё — самый дорогой наркотик, удовольствие от которого хочется растягивать неимоверно долго и жадно потреблять каждый грамм. Таким человеком, как он, необходимо упиваться до потери пульса, до расширенных безумно зрачков, до выступившей испарины на коже. И она упивается, употребляя неосторожно. Пути назад у них уже просто-напросто нет, потому что слаженные движения говорят всё сами за себя, показывая невозможную целостность. Аккерман успевает ногтями больно пройтись по женской спине, оставляя там полосы белёсые, а затем хватает за шею сзади, контролируя тем самым темп чужой, заставляя подстраиваться под себя. Ханджи уже ничему сопротивляться не хочет, потому что сознание, доселе встревоженное какой-то никчемной проблемой — как кажется в данный момент — затягивает густой пеленой тумана, а наслаждение по её жилам растекается приторным опиумом, вынуждая откинуть голову назад. Удостаивать того умоляющим взглядом она не станет, потому что громких стонов хватает сполна, тем более, когда между их телами возникает подходящее трение, очень выгодно стимулирующее ей клитор, отчего наслаждение витает где-то рядом, заставляя ту на краю лавировать. На краю не пропасти, а безумия в своём чистом виде и получения долгожданной разрядки. И мысли её пустые. Пустые. Пустые. Пустые. Пустые. В них нет ни сожаления о содеянном, ни сомнений. Ничего. Она сильнее сжимает стенки лона, ярче ощущая Ривая внутри, а он наклоняет её к себе, чтобы поцеловать крепко, кусая за губы и язык, если тот удаётся словить. Зоэ больше не выдерживает, когда крупной дрожью бить начинает, а внизу живота оттягивает ещё сильнее и отпускает смешанное чувство, растекаясь легкостью по телу, граничащей с ломотой в каждой мышце. Аккерман не заставляет себя ждать, поэтому обхватывает худое тело и к себе прижимает, зубами кусая её за сгиб шеи. Оргазм настигает их неодновременно, но достаточно последовательно, одаривая тяжёлой одышкой и негой в каждой живой клеточки организма. Женщина убирает со лба его влажные волосы, прилипшие к распаренной коже, а после оставляя невесомый поцелуй на губах, легонько причмокивая. — Я ненавижу секс в одежде, — прочищая горло, отзывается спустя какое-то время мужчина, впиваясь уничтожающим взглядом в Зоэ, что до сих пор над ним восседает, не думая сдвигаться и на миллиметр в сторону. — Это грязно. — Это любопытно, — отзывается она и прикусывает свою губу слегка, принимаясь хохотать тихонько. — Да брось ты, Леви-и-и-и, — Ханджи ходит по острию ножа, совершенно не боясь напороться на разрезающую остроту, но всё-таки слезает с Ривая и на ноги трясущиеся становится, поправляя белье и поднимая лямки платья. — Душ-то рядом. — Вот и покатись туда, — злобно отвечает он, вставая следом и застегивая собственные брюки, переключаясь после на рубашку, которая всё же помялась. Ещё больший градус недовольства на его лице заменяет то расслабленное выражение, что было минутами ранее. — Научись получать удовольствие от секса, Ривай, иначе всё это не имеет никакого смысла, — она почесывает пульсирующий затылок, где всё ещё ощущается хватка крепких мужских пальцев, а затем вслепую, но уверенными шагами направляется в ванную комнату, поражаясь тому, что ей придется принимать душ второй раз за такой короткий промежуток времени. Тёплые капли воды уносят за собой в сточную трубу все последствия её попыток отгородиться от суровой реальности. Да, Ханджи всегда было проще отвлечься от одних эмоций, убивающих изнутри, какими-то другими, что затаскивают в себя, вынуждая потеряться в безумном водовороте. Сейчас же её возможностью спастись от всех проблем является именно Ривай. И, быть может, ей удалось словить удачу за хвост? Хочет верить, потому что вряд ли такой человек, как он, станет каждого встречного подпускать настолько близко к себе. Видимо, чем-то ей удалось завоевать его хлипкое доверие. Мысль эта вынуждает улыбку на губах осесть. Однако выходить из кабинки Зоэ самую малость страшится, потому что ей кажется — в гостиной его не окажется. Приходится рискнуть и пойти на поводу у собственных переживаний. Обмотав полотенце вокруг тела, она заправляет влажные пряди волос за уши и всё-таки решается выйти, сталкиваясь едва ли не лбом у двери с мужчиной, который выглядит от этого ещё более суровей. — Я думал, ты там утопилась, — в голосе его сквозит сталь, а Ханджи расцветает своей самой счастливой улыбкой. — Мне страшно подумать о том, что сейчас происходит в твоей голове, потому что ты улыбаешься чересчур ненормально, — недовольно отзывается тот про её оживленный вид, явно не в силах сейчас задеть душевную радость хоть каким-то образом. — Я просто хочу помыться. Надеюсь, чистое полотенце у тебя найдется? — всё же устало, потеряв некую спесь, интересуется он и ладонями проходится вдоль глаз, потирая прикрытые веки. — Фиолетовое. — Фиолетовый — любимый цвет психов, к слову, — между делом подмечает Аккерман, окидывая её высокую фигуру безразличным взглядом. — Вот именно, — Зоэ подмигивает, посмеиваясь тихо под раздражённое бурчание Ривая, а после, стоит ему скрыться в пределах её ванной комнаты, пальцами по лбу напряжённому проходится и судорожно выдыхает. Внутри — зияющая чёрная дыра, поглощающая в себя любые зачатки зарождающихся эмоций. Женщина прислоняется затылком к стене и руки на груди скрещивает, хотя больше себя за плечи обнимает, опуская глаза вниз. Тяжело смириться с тем, что случилось, но она вновь и вновь справляется с этим своим лучшим способом — переключается на противоположные вещи, чтобы облегчить душевную тягу, которая петлёй всё крепче и крепче сжимает ей шею, заставляя задыхаться. Пальцами проведя вдоль ключиц, Ханджи смотрит после на свою ладонь и поджимает губы, потому что отчётливо видит кровь на коже, крупными алыми каплями стекающую вниз по запястью. От этого никогда не избавиться. Убийца.