возвращая меня к жизни

            Когда Ривай ползёт по клятой вентиляционной шахте, то вспоминает про злосчастные превратности судьбы, которые здорово испортили ему всю жизнь, а ещё выпили достаточное количество крови. И если бы можно было дать им человеческое лицо, то почему-то перед глазами всплывает единый образ — Ханджи. Она ведь идентична. Такая же непостоянная, меняющаяся, хаотичная, бешенная и просто сумасшедшая на всю голову женщина. Да что он вообще в ней нашёл? Видимо, всё-таки что-то эдакое и смог сыскать, что в нём самом отсутствует напрочь.             Но стоит ему ли думать об этом, когда сейчас совершенно неподходящее время? Нет, конечно же. Только проблема в том заключается, что мысли эти крайне настырно в голову ему пробираются, цепляясь маленькими-маленькими когтями и закрепляясь уже надолго.                    — Мистер Аккерман, думаете мы правильно сделали? — тихо спрашивает Микаса за его спиной и кашляет в кулак, отчего тот носом молча шмыгает, чувствуя, как грязь смешивается с соплями и проникает вниз по слизистой, стекая ближе к горлу. Господи, как же омерзительно.                    — Правильно сделали, что полезли собирать на себе столетнюю пыль и ползём туда, куда глаза глядят? — саркастично интересуется мужчина, смотря иногда на свои пальцы, которые уже трясутся от внутреннего припадка. Потому что больной на голову чистоплюй, что в нём живет — сходит с ума и мечется в истерическом крике, заставляя жилку на его шее виднеться сильнее, а кровь по жилам бежать быстрее и быстрее.                    — Пожалуй, — отзывается она, вновь кашляя.                    — Если бы я знал, девочка, то мог бы ответить тебе наверняка, — Аккерман стоически терпит боль в локтях и коленях, но морально уже давно впал в прокрастинацию из-за ощущения корки грязи на своей кожи. Из-за жары пот стекает по вискам и вдоль щек, собираясь каплями на подбородке, но при этом пыль умудряется забить поры лица, о чём думать не хочется от слова совсем. — У нас нет выбора, потому что светиться на камерах далеко не самый лучший вариант.                    — Понимаю, — Микаса вытирает рукавом рубашки лоб и выдыхает тяжело, а после несколько хмурится, останавливаясь. — Вам не кажется, что запах становится несколько отчётливее?                    — Я вообще ничего не чувствую из-за паутины и грязи в носу, — также остановившись, отвечает он ей, указательным пальцем потирая перегородку, чтобы хоть как-то избавиться от того, что осело на стенках слизистой. — Хотя, — приходится проглотить мерзкий комок и глубоко вдохнуть затхлый пыльный воздух, который мешается с чем-то другим кисло-резким. Приблизительным запахом обладают химические реактивы в школах, пожалуй. Но у самого Ривая жизненный опыт уже позволяет отличить простую вонь от того смрада, что излучают наркотики. Ассоциативный ряд, возникший на периферии, заставляет все восемь месяцев за долю секунды проскользнуть в голове. — Да, мы на правильном пути. Возможно, их лаборатория будет под нами, поэтому старайся ползти ниже.                    — Лечь на живот?                    — Металл всё равно будет издавать звуки, но как вариант — вполне, — постукивая костяшками по тонким стенам, мужчина всё-таки соглашается со своей спутницей, и они принимаются передвигаться более медленно, но намного тише, потому что колени уже не стучат глухо о поверхность туннеля.                    Пробираться подобным образом — унизительно, но лишь из-за того, что внутри себя, за этой стеклянной маской сплошного безразличия, Ривай никак не может отделаться от мысли, что ему до боли противно. Паутина, оседающая даже на губах и ресницах, ухудшает адекватное восприятие реальности, поэтому он осознаёт, что находится на грани между самой настоящей истерикой и сохранением самообладанием.             Чумазый сорванец.             Два слова, что всплывают тошнотворным прошлым у него в голове, вынуждая ощутить дрожь во всём теле: от самых пят и до тёмной макушки. Почему-то женщина преклонного возраста, работающая их няней-наблюдательницей в том доме, служащем временным интернатом, обожала отзываться так лишь о нём, когда в силу тогдашнего взрывного характера, Ривай стоял перед ней в крови и грязи, ведь опять с кем-то решал вопросы посредством кулаков.             Сейчас же тот надеется, что эта мерзкая и старая карга уже давно сдохла. Он бы с огромным удовольствием поплевал на её могилу.                    Из мыслей вырывает касание ладони к лодыжке, которое заставляет его посмотреть себе за спину. Микаса указывает на ещё один вентиляционный люк, что находится на расстоянии пары сантиметров от его ноги, и который мужчина старательно проигнорировал, ведь был занят тем, что в очередной раз прогонял фрагменты своей гнилой жизни в голове.                    — Что? — спрашивает шёпотом он, пока Микаса прикладывает указательный палец к губам и постукивает ноготком по носу, намекая на то, чтобы тот сделал глубокий вдох. И Ривай делает. Да такой, что с огромным трудом подавляет дикое желание закашляться, ведь острый запах химикатов тут же бьёт по обонянию, вынуждая глаза заслезиться. Неужели они сейчас над лабораторией? Но в таком случае им необходимо как-то зафиксировать имеющиеся улики. Как? — Сфотографируй, — одними губами говорит Аккерман, показав пальцами подобие нажатия на кнопку спуска фотоаппарата. До девушки доходит тотчас, поэтому она вынимает мобильный телефон из кармана джинсов и предусмотрительно выключает звук затвора, за что мужчина ей премного благодарен.              Она подставляет телефон к параллельным прорезям решетки так, чтобы через отверстие смотрела только круглая камера на заднем дисплее и фотографирует просторное помещение, обтянутое прозрачной плёнкой по всему периметру; разномастные приспособления для изготовления наркотиков: аппаратуру, химические вещества, лампы для временной выдержки с правильным освещением; людей, работающих в масках и шапочках, но разодетых, как последние бродяги — порванная одежда, свисающая клочьями, и общий вид, создающий вид тех попрошаек, что можно встретить на улицах.       Любопытное прикрытие.       Ривай даже задумывается над тем, что может им дать подобная одежда, но приходит лишь к единому выводу — никто не будет обращать внимание на то, что какие-то бомжи сползаются в заброшенном здании. Хотя, вряд ли эти люди действительно бродяги. Но задерживаться они вдвоём здесь долго не могут, посему он тихонько щёлкает пальцами, вынудив её отвлечься от своего занятия, и головой указывает вперёд, негласно давая команду следовать за собой.       Хочется верить в то, что здесь система вентиляция единая и нет разделения на несколько ответвлений.       Хотелось.       Когда они оказываются на распутье, то Аккерман заведомо понимает, что впереди их поджидает лишь сплошное дерьмо, а разделиться придётся в любом случае. Впрочем, ему с Микасой недолгого обмена взглядами и коротких кивков хватает сполна, чтобы разобраться с тем, что делать дальше. Он продолжит двигаться вперёд, а она свернёт за поворот и будет добираться до самого конца, пока не дойдёт либо до конкретной точки, либо не упрётся в тупик. Единственное, о чём они договариваются жестами — встретиться через час у главного входа.       Отпускать девчонку такая себе перспектива, хотя бы из-за того, что она элементарно может попасть впросак, а подобный исход вообще никому не вписался, ему так особенно. Но если агент посчитала себя самостоятельным человеком, то одёргивать её он не может, лишь пожелать удачи и понадеяться на то, что с ней всё обойдётся и никто не сыщет приключений на одно место.       — Да сколько можно?.. — вполголоса риторически интересуется тот, когда впереди оказывается поворот, а за ним небольшой кусок шахты и преграждающая дальнейший путь ржавая сетка, явно отделяющая одно крыло дома от другого. Других людей это, быть может, и не волнует, потому что им вряд ли представится возможность сыграть роль пылесборника, зато Ривая этот момент напрягает, поэтому он подползает ближе, думая параллельно о том, что рукава куртки на локтях давным-давно уже протёрлись, и вещь стала вполне непригодной.       Действовать тише, — мысленно говорит мужчина себе, когда плечом выбивает ржавую преграду, которая никак не хочет поддаваться давлению тела. Право, у него, конечно, не такое крупное телосложение, как у Майка, например, но это не значит, что ему не удастся справиться с клятой решёткой. Сжав плотнее зубы и шумно выдохнув через нос, Аккерман ещё раз добротно наваливается всем своим весом на железо, скрипящее жалобно, но поддающееся давлению. Ногами было бы проще. В них всегда силы было больше, чем в руках, но сейчас приходится положиться на локоть, которым тот упорно бьёт посередине, наблюдая то, что болты понемногу отваливаются.       Мгновение и решётка отлетает в сторону, пока он устало наваливается на неё сверху, предполагая, что этот шум не слышал только глухой.       Тяжёлый выдох, после которого Ривай прислоняет потенциальный металлолом к стене, а сам проползает мимо, приблизительно представляя себя со стороны — самый настоящий блядский пипидастр. Пожалуй, Ханджи как-то так и пошутила бы. Но впереди его ждёт только конечная остановка, а единственный выход — спуститься вниз сквозь такой же вентиляционный люк, на котором петли точно не первой свежести. Если бы помогло поплевать на них, то он бы незамедлительно так и поступил, однако сейчас остаётся лишь преодолеть небольшое расстояние, дабы после задействовать уже ноги и массивную подошву ботинок, со второго удара выбивая решетку, которая с грохотом падает вниз, а сам Аккерман подкатывает глаза, называя себя последним кретином и присаживается на краю отверстия, только слегка согнувшись в спине. Мешающую куртку он снимает, оставляя за спиной, как испорченную и ненужную вещь, а заодно выдыхает блаженно, ощущая слабый холодок на вспотевшей коже и то, как остывает влажная ткань футболки.       Сев вполоборота и пальцами схватившись за край, мужчина прыгает рывком вниз, повиснув в итоге, как на турнике, но чувствует, что нагрудная кобура пережимает кожу из-за неудобного положения, поэтому тут же спешит твёрдо приземлиться на ноги и быстрыми движениями поправить ремни. В итоге пистолет оказывается у него в руке, когда Ривай, не задумываясь, снимает тот с предохранителя и передёргивает затвор, чтобы направить патрон в патронник.       Оглядеться вокруг — глаза разбегаются от изобилия картонных коробок без каких-либо опознавательных знаков, но с лежащими бумажками сверху на каждой. Склад. Догадаться не сложно, что ему выпала участь оказаться в самой заднице всего здания, а именно в комнате, где массово хранится та дрянь, которую тут производят. Но Аккерман решается пойти ещё дальше, поэтому открывает стоящую ближе всех коробку и наблюдает маленькие пакетики, с расфасованными таблетками, которые сложены в прозрачные пакеты побольше. Это всё на экспорт. Мысль поражает своей безумностью, но и правдивостью одновременно. Масштаб того, к чему всё это может привести — пугает.       — Сорок восемь минут, — подсчитывает оставшееся время он, глядя на циферблат наручных часов, после чего украдкой подходит к широким железным дверям и прислоняется ухом, чтобы попытаться расслышать хоть что-то там, но слышит лишь гул производственного процесса.       А потом раздаётся голос. Нет, голоса.       Голоса, которые приближаются.       Сердце тотчас пропускает удар, а сам Ривай подхватывает выпавшую решетку с пола и ныряет между коробок, выставляя перед собой одну, чтобы скрыться хотя бы наполовину. Приходится спиной и затылком вжаться в холодную стену, а после прикрыть веки, ненавидя себя за такую неосторожность и самоуверенность.       Дверной скрип режет по слуху, заставляя испытать внутренний страх ещё сильнее, а сердце забиться быстрее.       — Ну, эту партию мы, практически, закончили, — грубый женский голос разрывает тишину хранилища, а цокот каблуков звучит неким аккомпанементом. — Думаю, что через неделю всё будет готово и мы сможем отправить.       — Сомневаюсь, что почтенные господа будут ждать ещё неделю. Пусть ребята работают сверхурочно, я потому сделаю надбавку за дополнительные часы, — отвечает ей мужской голос, звучащий самую малость лениво, хотя уверенности в том плещется намного больше.       Ривай глотает слюну и облизывает языком пересохшие губы, когда подаётся вперёд, буквально, навострив уши, чтобы лучше слышать чужой разговор.       — Зик, мне кажется, что работники это не оценят. Я понимаю вашу спешку, но человеческий ресурс также иссякаем, — говорит она, тем самым заставляя глаза Аккермана расшириться до предела.       Это…он?       Вот так рядом? Совсем близко? Пальцы его заходятся в лихорадочной тряске, пока сердце вот-вот должно выпрыгнуть через глотку, а в голове заседает единственная мысль: убить.       Убитьубитьубитьубитьубитьубитьбуить.       У б и т ь.       Тело уже по инерции двигается вперёд, но он себя одёргивает из последних сил и глухо бьёт затвором по лбу, чтобы привести сознание в чувство. Не сейчас, пожалуйста, только не сейчас. Но если потом будет никак? Если потом более случая не выдастся? А если выдастся? Стоит-то всего-навсего воспользоваться эффектом неожиданности и выскочить из своего мнимого укрытия, чтобы бесцеремонно выпустить две пули сначала в голову незнакомой девушки, а потом и этого утырка.       Но они же люди.       Такие же обычные люди, как и он сам, так почему же ему приходится сейчас сидеть и притворяться тем, кто может вершить чужую судьбу? Нет, у него с этими клятыми агентами ФБР есть договорённость, которой и необходимо придерживаться до последнего, а не действовать из личных мотивов.       Ривай хочет закрыть себе ладонью рот, дабы не взвыть от представшей дилеммы, однако едва он поднимает глаза выше, как встречается с удивлённым взглядом незнакомки, взирающей на него с нечеловеческим испугом в радужке глаз. Мужчина лишь головой покачивает отрицательно и максимально тихо взводит курок, направляя дуло пистолета прямиком ей меж бровей, отчего та замирает.       — Имир, что такое? — спрашивает тот, на что девушка поворачивается лицом к Зику и растягивает губы в напряженной улыбке.       — Бумажки нет, видимо, мне придётся пересчитывать.       — А, — он вздыхает, а голос его становится более приглушенным, когда скрипучие шаги отражаются эхом о крепкие стены. — Ну занимайся, только до послезавтра сделай. Мне необходимо многоуважаемым людям представить товар.       — Конечно, — она прижимает к себе планшетку, крепко обхватывая её полностью татуированной рукой, и провожает своего начальника молчаливым взглядом.       Аккерман же ощущает себя затаившимся зверем, потому что вслушивается в «визжание» петель, обозначающих закрывающуюся дверь, после чего ногами от себя отталкивает массивную коробку, вынуждая Имир потерять равновесие, когда сам руками отталкивается от пола и к ней подлетает мгновенно, хватая за каштановые волосы и подставляя дуло пистолета к её виску.       Злость в нём кипит, словно лава, а сердце бьётся быстро-быстро, так и норовя остановиться в любой момент из-за того, что сейчас он испытывает слишком многое, но в основном — ненависть.       — Если хоть один выкрик вырвется из твой пасти, то я незамедлительно вынесу тебе мозги, поняла? — шипит мужчина её на ухо, когда крепче обхватывает пряди, встряхнув тем самым девушку. Истинный джентльмен.       — Да-да, — она хоть и пытается сопротивляться, царапая его руку ногтями, но в итоге сдаётся, продолжая опираться о коробку, чтобы окончательно не упасть на колени. — Что вам нужно?       — Когда у этого человека встреча, где и с кем?       — Я не…я не знаю! — задыхается она, кося испуганный взгляд на него.       — Ладно, — Ривай делает глубокий вдох и переворачивает пистолет в руке таким образом, что пальцы теперь сжимают затвор. — Косметикой пользоваться умеешь?       — Что?..       Глухой и сильный удар рукояти прилетает прямиком ей по скуле, из-за чего Имир падает на пол, хоть и смягчает своё падение тем, что упирается на руки, согнув те в локтях, однако Аккерман присаживается рядом на корточки и вновь хватает её за волосы, наклоняя голову в сторону.       — Мне повторять вопрос? — голос его звучит твёрдо, показывая непреклонность намерений.       Бить женщин — низкое дело, за которое он будет ненавидеть себя ещё очень и очень долго, но сейчас это мера.       — Послезавтра, — девушка трясущимися пальцами касается щеки и шикает. — В каком-то месте, где собираются всякие криминогенные чучела. Я не знаю во сколько. Он мне об этом не докладывает. Шесть или семь часов вечера, наверное.       — «Мария»? Да?       — Что-то подобное, однако я не уверена, — сбито произносит она, но вздрагивает, когда Ривай рывком поднимает её на ноги. — Вы же не оставите меня в живых? Потому что я могу всё рассказать.       — А ты хочешь сдохнуть?       — Пока нет. Но я могу гарантировать своё молчание, если вы кое-что сделаете для меня! — внезапно спохватывается она, на что мужчина лишь бровь вопросительно гнёт, думая о том, что чересчур сильно приложил её. — Вы ведь Аккерман, да?       — Нет, Клайд Бэрроу, — раздражённо выдыхает он, когда прячет пистолет обратно в кобуру. — Чего тебе надо?       — Вы работали в Департаменте полиции? — Имир даже уточняет, нежели спрашивает, и мнёт губы, как-то странно взором бегая, пока Ривай думает, что она либо ненормальная, либо под наркотой, либо всё вместе. — Там такая девочка служит, блондинка и низкая очень. Наверное, даже ниже вас. Без обид только.       — Я начинаю жалеть о том, что ударил тебя, — удивлённо-испуганным тоном произносит он, на что девушка пальцами проводит по лбу, пытаясь убрать тёмные волосы с лица. — Ты понимаешь в какой ситуации мы сейчас находимся, а я, по-твоему, должен вспомнить кого-то с кем даже не пересекался?       — Одолжение за одолжение, поверьте. Моё молчание многого стоит.       — Да, одной пули между глаз. Вот уж цена.       — Послушайте! Я видела её лишь однажды, когда приходила менее года назад оформлять заявление. Она тогда только-только поступила на службу, если не ошибаюсь, — отвечает Имир, на что Аккерман выдыхает тяжело и думает, что находится в каком-то ёбанном дурдоме. Взгляд сам по себе падает на часы, где стрелки отмеряют ему не более двадцати четырёх минут. А ещё добраться обратно необходимо.       — Не знаю. Там много блондинок было, а из прибывших, ну… — он задумывается крепко. Низкая девчонка со светлыми, так ещё и ниже его. Блядь, да у него мозги сейчас не варят. — Криста Ленц. Попробуй разузнать про неё, но она или нет — без понятия.       — Хорошо, — та поднимает планшетку с пола и, коротко улыбнувшись, выходит за дверь, остановившись лишь на секунду. — Я вас не видела.       — Ага, — мужчина несколько раз быстро моргает, сбрасывая с себя наваждение какой-то ирреальности, а после подвигает коробку ближе к отверстию вентиляционной шахты, чтобы встать на неё и подпрыгнуть повыше, цепляясь пальцами за края и подтягиваясь, вновь залезая в это грязное место. — За какие грехи мне всё это? — вопрошает к неведомым силам он, захватывая меж делом куртку, чтобы не оставлять против себя улики, и принимается ползти назад, дабы не заставлять Микасу ждать.       Имир, конечно, поразила его до глубины души, хотя бы потому что готова поставить собственные интересы ради чужой выгоды. Почему-то таких людей он всегда презирал, но другой вопрос волнует намного сильнее — к чему ей какая-то блондинка из Департамента?       Впрочем, это уже не его дело.

***

      Ривай отдаёт себе отчёт в том, что знатно так едет шариками в своей голове, когда натирает покрасневшую кожу мочалкой и даже шипит из-за того, что мыльная основа проникает сквозь счёсанный роговой слой и щиплет неприятно, но при этом остановиться не может. Не может. Сидит в этой клятой ванне, намыливается как перед смертью, так ещё и рычит по той причине, что не ощущает достаточную чистоту. Хочется начать читать себе морали о том, что нельзя быть настолько принципиальным в плане гигиены, но те восемь месяцев, которые пришлось прожить в самых настоящих клоповниках, сказываются сейчас, несколько запоздало, но при этом накопившись серьёзными проблемами размером с вагон и маленькую тележку.       Да, ему давным-давно пора обратиться к кому-то за помощью, потому что подобные мысли приходили уже не один раз. Но сейчас попросту на все эти разборки с собственными тараканами времени не хватает от слова совсем, посему приходится справляться вот такими сомнительными методами — озлобленно натирать пятки, зубами зажимая сигарету, что абсолютно не помогает той мизерной вместимостью никотина.       Ты адекватный человек, — настойчиво убеждает он себя, когда отбрасывает мочалку в сторону, а та тихонько плюхается в воду, и струшивает с пальцев лишнюю влагу, чтобы обхватить сигарету и сбить на пол пепел. Спиной Аккерман облокачивается о холодную эмаль, прогоняющую мурашки вдоль позвонка, а сам руки свешивает по обе стороны бортиков. Петра лежала также.       Приехали.       Мужчина свободной ладонью прикрывает себе глаза, надавливая лишь слегка, чтобы избавиться от картинки окровавленного тела, всплывшей на периферии сознания. Казалось бы, что столько дерьма успело произойти за всё это время, а у него всё равно иногда воспаляется совесть, заставляя обостриться приступы рефлексии. Думать о прошлом, представляя, что могло бы быть, поступи тогда иначе — невероятно увеселительное занятие, от которого просто так отказаться нельзя.       Ривай медленно выдыхает сигаретный дым, языком раскатывая мятную горечь по губам, чтобы она не была столь концентрирована прямо во рту. Всё же не стоило менять старые предпочтения на какие-то новые, которые когда-то не понравились, а сейчас появилось желание попробовать ещё раз, но с настойчивой мыслью: а вдруг понравится? Нет, не понравится. Пора бы смириться с закономерностями жизни. Однако ворох мыслей, крутящихся в голове шумным осиным роем, всё равно возвращает его на стартовую точку, где мелькает лишь одно имя — Ханджи.       Позвонить ей он никак не может, потому что некая клятая гордость не позволит вновь попрошайничать телефон, а связаться каким-то иным образом — не вариант, потому что ему не нужно, чтобы агенты потом пытались восстановить удаленную историю посещенных сайтов. Если они захотят уличить его в наяривании на низкопробную порнушку, то…в этом плане тот издавна был ценителем и поэтому всегда долго перебирает вкладки, в поисках чего-нибудь достойного. Впрочем, сейчас какого-либо желания на подрочить также нет, поэтому остаётся лежать в остывающей воде, курить и лениво думать о безумной Зоэ.       Когда они пересекутся в следующий раз?       Не сказать, что Аккерман за ней прямо-таки скучает, но скучает. По-своему, конечно. Холодно и отстранённо, однако вполне себе крепко.       Хотя, пожалуй, больше всего его сейчас волнует вопрос: как проходит её отходняк от той дряни, свидетелем изготовления которой ему пришлось стать. Хочется верить в то, что намного лучше, чем было ночью, да и помочь он вряд ли чем-то может, кроме того, что сказать какая она недотёпа и неадекватная дура, потому что пихает себе в рот всякое, даже не задумываясь. А вот об этом думать — табу.       И Ривай активно обрывает дальнейшую петлю размышлений, чтобы не утонуть в них окончательно, поэтому тушит бычок о кафельный пол, на который после становится влажными ступнями и, обмотавшись полотенцем, шлёпает обратно в комнату, открывая на всю ночь окно. Дышать спёртым отельным воздухом совершенно не прельщает, поэтому мужчина даже шторы раздвигает подальше, чтобы впустить побольше «свежести». После он неспешно переодевается в какие-то серые штаны, нагло позаимствованные из собственного дома, что некогда служили ему домашними, и со спокойной душой заваливается на кровать, чувствуя ужасную усталость.       Знатно так заебался за прошедший день.       Огромное количество случившихся событий тяжелым валуном опускаются на него, придавливая плечи к излишне мягкому матрасу, от которого потом будет ломить каждую мышцу, но мужчина рад и этому, потому что более довольствовать нечем.       — К чёрту, — вполголоса посылает он все непутёвые мысли, вынуждающие его подумать о том, что необходимо обговорить с агентами ту информацию, которую им с мрачной девочкой удалось выяснить, а потом ещё и разузнать о том, куда на целый день запропастились Браун с Леонхарт. Но сейчас никакого желания этим заниматься нет, посему Ривай лениво переворачивается набок, запуская одну руку под подушку, чтобы кончиками пальцев коснуться пистолета и ощутить толику спокойствия. С ножом было бы проще, но выбора нет. Почему-то в последнее время его выбор всегда ограничен. И как же так получилось?       С этими мыслями мужчина прикрывает тяжелые веки, дабы глаза более не пекли, и проваливается в крепкий сон, где лишь иногда дергается, испытывая мнимое чувство падения пару раз так точно. И с этой темнотой вместо снов можно было бы уживаться, если бы не…       — Ривай! — крик раздаётся над самим ухом, вынуждая тело вздрогнуть рефлекторно, а пальцы в долю секунды выхватить заряженный пистолет и направить в сторону сидящего рядом человека. Аккерман до конца не успевает проснуться, тем более — разглядеть того, кто осмелился будить его таким ебанутым способом, но когда слышит приглушенный смех, то смело готов выпустить всю обойму. — Доброй ночи, да.       — Я тебе говорил, четырёхглазая, чтобы ты не делала так.       — У тебя, к слову, рука трясётся, — Ханджи обминает дуло пистолета и ныряет в сторону, продолжая всё также широко усмехаться.       — Конечно, потому что я испугался из-за тебя, — он выдыхает сдавленно и опускается обратно на кровать, пряча оружие под подушку. — Что ты здесь делаешь? И который вообще час?       — Не знаю, может, час-два ночи, — вполне бодро отзывается Зоэ, пока Ривай сонно потирает глаза и зевает в кулак, смотря на неё, как на умалишённую. — Одевайся давай.       — Чего? — удивлённо-непонятливый взгляд устремляется прямиком в сторону женщины, которая лишь сильнее уголки губ поднимает вверх, представляя ему одну из своих самых очаровательных улыбок. Вообще-то, стоит признать, что доля очарования там действительно есть, но больше это напоминает оскал кровожадного убийцы. — Зачем?       — Ривай, я понимаю, что у тебя хроническая бессонница и прочая фигня, но сейчас это неотложное дело, поэтому поднимайся и натягивай одежду быстрее, — она активно принимается толкать его в плечо, всё-таки вынуждая принять сидячее положение и медленно поморгать. Более-менее заснул в последнее время, так угораздило же…       — Есть разница, что надевать? — он сталкивает Ханджи с края кровати, чтобы возыметь возможность свесить ногти, а после поднимается и тяжело вздыхает, продолжая потирать глаза костяшками.       — Не-а, что хочешь, — просто отвечает та, на что Аккерман ленивым движением руки с полки шкафа стягивает толстовку на молнии и надевает на голое тело, вызывая в её глазах какой-то странный оттенок удивление. — Даже так?       — Идём уже, — вновь зевая, проговаривает Ривай, когда закрывает дверь на замок. — Я убью тебя, буквально, если это окажется какой-то тупорылой хренью, а ты подорвала меня посреди ночи за просто так.       — Ты не рад меня видеть? — интересуется Зоэ, слегка подталкивая того бедром из-за чего вновь ловит укорительный взор в свой адрес.       — Ночью не очень, зато ты слишком радостная. Опять закинулась таблетками? — ядовито любопытствует мужчина, на что его собеседница глаза подкатывает и цокает языком. Набралась уже всякого. — Иначе никак не могу трактовать.       — Просто стало чуть лучше, чем было. Теперь это перешло в разряд «терпимая головная боль», — она пожимает плечами и несильно прикусывает нижнюю губу, тихо-тихо хлопая в ладоши, как дитё малое. — Тебе так понравится! Давай-давай быстрее.       Когда Ханджи сматывается вниз по лестничному пролёту, то Ривай просто присаживается на одно колено, чтобы ослабить шнуровку на ботинках, которые совершенно не вписываются в общий вид человека, вышедшего ночью за молоком. Но плевать, потому что сейчас вряд ли кто-то будет цепляться за одежду, отчего он продолжает вымученно идти вдоль призрачных следов этой ненормальной женщины, совершенно не представляя на кой чёрт он ей понадобился так поздно.

***

      — И ради этого ты разбудила меня ночью? Чтобы привезти на пляж и показать воду с песком? — Аккерман возмущен, хотя не злится. Ну если только немного. Совсем капельку.— Ханджи, думай хоть иногда своей головой, потому что если ты отходишь от своего чудо-препарата, то я сегодня надрывал жопу и просто хотел отдохнуть, а не торчать на каком-то блядском пляже!       Он опускает много моментов, например, что эта сумасшедшая вполне легальным образом позаимствовала машину Майка; что водит просто ужасно, а предполагать о том, сколько правил они могли нарушить, если бы не его нравоучения и реакция — не хочется совершенно. Что она вообще затеяла?       — Именно поэтому мы здесь. Сейвилл — вполне хорошее место отдыха, чего ты сразу бурчишь?       — Потому что я хочу спать?       — Боже, Ривай, — женщина опять подкатывает глаза, а после обходит столь раритетную машину стороной и ныряет в багажник, принимаясь там увлечённо рыться. — С тем, что ты такой сноб, я поражаюсь, как ты до сих пор не ходишь в девственниках.       — По-твоему, я ходячий ужас, который не способен привлекать противоположный пол? — спокойно интересуется Аккерман, когда задумчиво ковыряет тёмно-коричневую краску, которая в некоторых местах авто уже начинает шелушиться.       — А я сказала о том, что ты никого не можешь привлечь? — тёмная макушка с неаккуратно собранными волосами показывается из-за поднятой крышки багажника, а Зоэ одаривает его лихим взглядом карих глаз. — Я лишь уточнила, что ты сноб, вот и всё.       — Ну да, открыла мне глаза на мою жизнь. Вот же спасибо, — он скрещивает руки на груди и взирает недовольно на человека, которого даже увидеть сейчас не может. — Пойду, пожалуй, в какой-то клуб отрываться и закидываться всяким дерьмом, чтобы потом в приступе неконтролируемой агрессии вылить все свои мысли ненужным потоком. Это весело, ага.       — Опустим этот момент, — говорит она, точно избегая возможности поднимать эту тему на обсуждение. О, с чего же вдруг? — Тебе бы какие-то успокоительные попить, но у меня есть только пиво, поэтому будем довольствоваться солодовой терапией.       — А тебе нормально-то пить такое в отходняк? — Ривай задаёт вопрос крайне скептическим тоном, однако всё равно принимает протянутые две бутылки от Ханджи, которая тотчас с глухим скрипом прикрывает багажник и возвращается обратно к капоту, забираясь на него сверху.       — Получше минеральной воды будет, — она даёт ему открывалку, вынимая ту из кармана, а мужчина филигранно снимает сначала одну крышечку и возвращает Зоэ бутылку, а после принимается за свою, откладывая в итоге крышки на капот позади себя.       — Я многие вещи могу понять. Но какого чёрта ночью, очкастая? — они тихонько ударяются донышками бутылок, а после принимаются пить, хотя Аккерман сразу кривится. — Какая же мерзость, — сладковато-горький привкус скатывается на языке, опускаясь ниже по горлу, и оставляет после себя лишь слабое послевкусие хмеля.       — Сомневаюсь, что днём у тебя будет много времени и агенты тебя куда-то отпустят, — она с улыбкой поглядывает на него и, сорвавшись на приглушенный смех, покачивает головой несильно, прислоняя горлышко к губам.       Вот чем ему ещё не приходилось заниматься, так это сидеть поздно ночью где-то на пляже и заливаться максимально мерзким напитком в компании сумасшедшей женщины.       — Всё это похоже на свидание, если честно, — отзывается тот себе под нос, на что Ханджи посмеивается ещё громче. — Что уже?       — Ничего-ничего, — она зачесывает растрепавшуюся из-за несильного ветра чёлку в сторону, — просто, ну, ты вообще представляешь нас хоть на каком-то свидании? Конфетно-букетный период и все дела.       — Мы благополучно пропустили конфетно-букетный этап, когда перешли сразу к тому этапу, где мы трахаемся. Смирись, — Ривай безразлично пожимает плечами и делает пару глотков, обращая взгляд на женщину, которая во всю разглядывает небо, затянутое наполовину тучами, но сквозь которые всё равно пробиваются звёзды. — Даже не думай говорить, про то, что небо обосраться какое красивое по ночам.              — Да я и не собиралась, — она губы поджимает несколько обиженно, но вскоре это выражение сменяется лёгкой улыбкой, а ещё через некоторое время сплошного молчания Зоэ нарушает его. — Можно вопрос личного характера?       — Меня подмывает ответить колкостью, но, — тот отпивает из бутылки и переводит на неё взор, — валяй.       — Ты как-то сказал, что те двое ребят твои друзья из приюта.       — Интерната, — поправляет её Аккерман, уже мрачнея в лице, потому что вспоминать о подобных вещах как минимум больно. — И?       — Ну, — видно, что вопрос ей даётся тяжело, потому что она даже постукивать короткими ноготками принимается по тёмному стеклу бутылки. — Как так получилось, что ты оказался в таком месте?       — Мать умерла, а отца я никогда не знал, — спокойно отчеканивает Ривай, крепче обхватывая узкое горлышко. — Банальная история, ничего удивительного. Выливать тебе свои страдания я не собираюсь, хотя бы из-за того, что не страдаю.       — Но тебя это задевает.       — Меня много вещей задевают, но не обязательно на все реагировать. Запас нервных клеток не бесконечен.       — Возможно, в твоей безразличности есть смысл, — задумчиво произносит она, на что мужчина глаза подкатывает в раздражении и вздыхает тяжело. — Опять сказала какое-то слово не так? — уголок её губ нервно дёргается вверх, имитируя тень улыбки.       Ривай же лишь плечами передёргивает, молча всматриваясь перед собой и наблюдая за тем, как слабые волны накатываются друг на друга, смешиваясь и превращаясь во что-то единое, пока окончательно не исчезают у береговой полосы. Впрочем, как бы он остервенело не грешил на сумасбродность Ханджи, однако её «солодовая терапия» оказывает своё действие, потому что сейчас ему спокойно.       — Где твои родители? — спрашивает спустя несколько тихих минут тот, когда женщина вынимает из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.       — Хочешь познакомиться? — задаёт вопрос она, подкуривая тем временем папиросу, а после протягивает открытую пачку своему собеседнику. Черничные. От такого предложения отказаться Аккерман не в силе, поэтому ставит бутылку с недопитым пивом рядом с собой на песок, получше зарывая донышко, а после проделывает такие же манипуляции, как и Ханджи, ощущая в итоге привычный сигаретный привкус.       — Я просто спросил, не устраивай цирк.       — В Сент-Луисе, — зажимая сигарету между пальцев, Зоэ приподнимает прямоугольную оправу очков на макушку и потирает ладонью веки. — Я с ними не общалась несколько лет точно.       — Размолвки? — интересуется он, пока та косит на него недовольный взгляд. — Что?       — Выливать на тебя свои проблемы я не собираюсь, — отплачивает она идентичной монетой.       — Ладно, считай, что у нас счёт за сегодня поровну.       Удивительно, что они сейчас могут поговорить, буквально, обо всём, но болтают просто-напросто ни о чём. О таких пустяковых вещах.       — Ответишь мне на вопрос, даже если он покажется глупым? — докуривая сигарету, всё же нарушает их обоюдную тишину Ривай, когда щелчком пальцев отшвыривает бычок куда-то в сторону. Плевать.       — Попытаюсь.       Он думал над этим даже слишком много. Пытался выстроить логическую цепочку, но всегда всё ходит куда-то в тартарары, утаскивая его за собой в бесконечный поток хаотичных мыслей.       — Я плохой человек? — смотря себе под ноги, наконец-то озвучивает вопрос мужчина, на что Зоэ недолго посмеивается, вновь отпивая из бутылки.       Действительно — плохой ли?       Ханджи молчит, явно обдумывая такую сложную мысль, а когда тушит бычок сбоку о капот, то выпускает облачко сигаретного дыма и обращает свои карие глаза в сторону Аккермана.       — «Вовсе ты не плохой человек. Ты очень хороший человек, с которым случилось много плохого», — вдумчиво произносит она, совершенно запутывая его в том бреде, который пытается ему донести.       — Ты такую умную хрень не смогла бы придумать. Откуда взяла?       — Из книги одной, но не суть, — Зоэ загорается идеей ответа на щепетильный вопрос, посему подвигается ближе к нему, плечом касаясь плеча. — Ты же понимаешь, что виной всему обстоятельства, которые от тебя никак не зависят? Я называю это критическими ситуациями.       — Превратности судьбы.       — М?       — Это я так называю обстоятельства.       А потом Ханджи заливается безудержным хохотом, да таким, что обхватывает живот руками и склоняется напополам, вынуждая очки опасно соскользнуть на несколько сантиметров вниз по волосам. И смех её оказывается поразительно заразным, поэтому Ривай покачивает головой, будто неодобрительно, и приподнимает уголки губ выше, коротко усмехаясь.       — Какая же ты идиотка, очкастая. Просто аномальная.       — Хоть бери и в учебники по психологии записывай, как пример?       — В твоём случае, наверное, психиатрия подойдёт больше, — издевательски произносит он, а затем за один раз выпивает оставшееся содержимое бутылки, думая о том, что более никогда не станет вливать в себя подобную мерзость. — Может, я поведу? Мало ли, но вдруг тебя вставило с одной бутылки и сигареты? Я-то хоть без прав, однако мне и так терять нечего.       — Размечтался, — Зоэ опускает очки обратно на переносицу, пока проделывает круговые движения с бутылкой, вынуждая пиво внутри закружиться, которое тотчас небольшим и слабым вихрём заливает в себя, а после накрывает горлышко снятой ранее крышкой. Удивительная женщина. — Машину доверили мне, а значит, что угробить её тоже должна я.       — Боюсь, Майка такая новость не обрадует, но умереть мне из-за аварии тоже не очень хочется, — Ривай хватается за ручку передней дверцы, однако Ханджи успевает перехватить его запястье, когда подходит ближе и смотрит как-то пугающе, широко улыбаясь. — Что?       — Задняя.       — Не понял.       Аккерман не понимает чужих слов ровно до того момента, пока его насильно не вынуждают завалиться на заднее сидение, а Зоэ тем временем опускается тяжестью своего тела ему на бёдра, с треском захлопывая дверцу. Он приподнимается на локтях, смотря на женщину так, словно вот-вот сможет прожечь в ней дыру от негодования, но это вынуждает её лишь захихикать тихо.       — Ты сейчас серьезно? — спрашивает тот, а она снимает очки и откладывает их на полку за спинкой сидения, после чего нависает над ним, обыденно пугая лихорадочным отблеском в карих глазах, что прокатывается по всей радужке и сомнительным импульсом оседает где-то у неё в голове, точно становясь причиной многих неадекватных идей.       — Разнообразия ради, — Ханджи пожимает плечами, но снимает с себя куртку, оставаясь сидеть в какой-то тёмно-красной футболке. На такой и собственной крови не будет видно, — отчего-то думается ему, когда безразличный серый взгляд скользит по слегка выпирающим ключицам, которые позволяет увидеть не слишком глубокий вырез, и скатывается вниз на слабые очертания груди и виднеющихся рёбер. Чересчур худая. — Что уже не так?       — Я не фанат подобных вещей, — переводя глаза обратно к её вытянутом лицу, уточняет он причину своего негодования.       — А ты хоть пробовал? — она склоняется над ним ниже, наглым образом обжигая губы горячим дыханием, отчего те начинают покалывать несильно. Ривай же отрицательно покачивает головой, пока в его мозгах скользит мысль о том, что места в салоне уж больно мало для нескладной Зоэ, которая невероятным образом вообще смогла здесь поместиться. — Вот когда попробуешь, то потом обязательно поделишься впечатлениями, а сейчас прекрати строить из себя напыщенного мудака, потому что скоро мне надоест проявлять инициативу.       — По-моему, — он ловко кончиками пальцев оглаживает её щеку, но только для того, чтобы скользнуть в копну волос каштановых и растрепать ту ещё сильнее, а Ханджи вынудить наклониться ниже и зашипеть от противоречивого болезненного ощущения в корнях, — мы уже выясняли вопрос инициативности. И ты должна была прийти к выводу, что его лучше не поднимать более.       Она тихо фыркает, будто пренебрежительно, но ухмылки лукавой не скрывает, а поэтому целует его, хотя это получается у них одновременно, ведь мужчина тянется к ней, не желая терять более времени, которого и так слишком в избытке. Через несколько часов все насущные проблемы вновь дадут о себе знать, а они вряд ли смогут увидеться просто так, отчего сейчас Ривай прикрывает веки, ощущая, как тёплые женские ладони скользят по его шее, оглаживая подушечками кадык, а затем спускаются ниже, цепляясь за бегунок и тянут тот вниз, расстегивая молнию на кофте.              — Ты, — Зоэ давится воздухом, когда её кусают за плечо сквозь ткань одежды, — ужасный сноб.       — Я как-то высказывал тебе своё мнение, кто ты такая, — сбито шепчет Аккерман, после чего приподнимается выше, чтобы чужие руки помогли спустить рукава толстовки до запястий, а затем сминает её и делает импровизированную подушку под голову, дабы лежать было намного удобней.       — Помню-помню, — она, точно не церемонясь, прислоняется ещё ближе, ёрзая бёдрами, будто специально, и продолжает целовать, чередуя укусы за губы с касаниями влажного языка. И если до этого Ривай мог жаловаться на то, что у него кожица пересохшая, то сейчас размазанная слюна прекрасно справляется с ролью увлажняющего бальзама. Да и у самой Ханджи вкус как-то меняется, хотя бы потому, что раньше он отдавал холодным металлом, то сейчас напоминает странный симбиоз черники, хмеля и этого самого металла. Но без крови никуда. Поэтому тот ловит момент, когда в очередной раз она подаётся вперёд, чтобы с силой укусить за нижнюю губу и прокусить до появления красных капель, что тут же расплываются вдоль тонких складок.       Он ей в рот выдыхает сдавленно, когда эта несносная дама ногтями оставляет следы белесые у него на груди, а затем спускается ниже к животу, рванными движениями поглаживая мышцы пресса. Аккерману на подобное выдержки не хватает, отчего он подцепляет край её футболки и тянет вверх, стягивая с женского тела, чтобы хоть как-то отвлечься на другой процесс. И когда он вновь приподнимается выше, практически, принимая сидячее положение, то спускает лямки от бюстгальтера по плечам вниз, пока пальцами находит застёжку на спине и одним «щелчком» расстегивает её, отбрасывая ещё одну часть гардероба куда-то в сторону.       Ханджи постанывает негромко, стоит ему потянуться губами к шее, чтобы оставить на слегка загорелой коже пару-тройку новых засосов, меняющихся с укусами, о которых напоминают врéменные следы кромки зубов. Он кончиком носа ведёт вдоль ключиц, теряясь шершавым языком в небольшой впадинке, а затем спускается ниже — насколько позволяет положение, — и целует округлость груди, переключая всё внимание на горошинку соска и тёмный ореол, которые также прихватывает зубами и оттягивает, отчего женщина сильнее пальцы сжимает на спинке сидения.       — Прекрати ёрзать, — рычит озлобленно Ривай, потому что уже не выдерживает болезненных ощущений в паху из-за каждого её лишнего движения. Но и на эту просьбу Зоэ находит в себе смелость осклабиться крайне неприлично, за что получает мгновенное наказание — он болезненно щипает ту за сосок, вынуждая тихо вскрикнуть от боли. — Разбирайся со своей ширинкой сама, потому что мы сейчас сломаемся в такой тесноте, — наскоро проговаривает мужчина, принимаясь развязывать узелки на собственных штанах.       Чужая машина. Отсутствие банальных салфеток. Ещё и без презерватива.       Ханджи для него в этот день выбивает полноценную комбинацию сплошного отвращения, от которой его знатно так передёргивает.       — Подожди-подожди, — тихо отзывается она, когда нелепо наклоняется набок и принимается рукой шарить по полу, путаясь в одежде, пока всё-таки не вытаскивает с довольным видом небольшую прямоугольную коробочку чёрного цвета. — Лови.       Удивила.       — И с каких пор мы начали пользоваться презервативами? — иронично спрашивает Ривай, пальцами сдирая прозрачную защитную плёнку, которая тут же летит вниз, а после вытряхивает на ладонь серебристый квадрат, отправляя остальную коробку вслед за шуршащей плёнкой.       — С тех пор, когда у меня овуляция, а я не на таблетках, — тяжело дыша, отвечает Ханджи, принимаясь снимать джинсы вместе с нижним бельем.       — Всё-таки мне не показалось, что у тебя грудь стала больше, — говорит он и зажимает зубами уголок блестящей упаковки, пока сам вторит действиям женщины, также принимаясь стягивать с себя штаны, закидывая те на спинку находящегося перед ними водительского кресла.       — Заткнись, короткий, — она рычит в его адрес, а затем своевольно вынимает плоский квадрат у него из зубов, раскрывая плотный материал и вынимая оттуда сложенный презерватив, который впоследствии умело рукой раскатывает вдоль члена, придерживая сверху за кончик. Однако через несколько мучительных моментов Зоэ неспешно насаживается, пока Аккерман даже не думает сбивать её с этого, потому что кожа к коже — не ровня коже к мерзкой резинке.       — Я не в восторге, — шепчет он ей в губы и сгибает ноги в коленях, вынуждая её нависнуть над ним, руками упираясь по обе стороны от головы. Ханджи, усмехаясь, кивает согласно, но после за поцелуем тянется, пока мужчина пальцами обхватывает её за ягодицы и начинает двигаться активно, выбивая из чужой груди протяжные стоны.       Она его не целует, просто выдыхает сбито прямиком ему в лицо, чередуя это с тем, что веки прикрывает и лишь иногда поднимает голову вверх, но в основном упирается лбом о его лоб. Ощущения действительно сомнительные, но всё равно вынуждают на подсознании что-то щелкать активно и переключаться, заставляя и самого Ривая рвано дышать, иногда давясь воздухом. Ко всему прочему Зоэ умудряется проделывать невероятную вещь — подмахивать бёдрами в такт фрикциям. Пару раз амплитуда их движений совпадает, а шлепки кожи раздаются громче обычного, но мужчина всё равно сбивает этот процесс, перетягивая инициативу на себя.       Тело женское подрагивает и пробивает мелкой дрожью, посему кожа мурашками покрывается, а Ханджи в спине прогибается сильнее обычного, когда опускается ниже, целуя Аккермана требовательно, развязно и крайне влажно. Складывается впечатление, будто ей не хочется даже прерывать такое касание губами, поэтому он продолжает отвечать на эту требовательность, изучая языками друг друга. И это ещё больше возбуждает. Ривай ладонью одной оглаживает её спину, очерчивая проступившие лопатки и мелкие позвонки, а после царапает ногтями также до белых полосок, как та царапала его.       Ханджи, не отрываясь от поцелуя, рывками выдыхает сквозь нос, но надолго её не хватает, поэтому она всё-таки позволяет им двоим жадно наглотаться воздуха, когда отстраняется на несколько миллиметров. Мужчина же тянется в сторону и грубо кусает её за руку, вынуждая шикнуть, а затем улыбнуться игриво.       — Зачем ты это делаешь? — жмурится Аккерман и хватает ту за волосы, оттягивая прилично вбок, потому что она вновь решила начать сжимать мышцы внутри влагалища, выбивая у него из глаз самые настоящие звёзды. Это слишком приятно.       — Тебе разве не нравится? — неразборчиво шепчет женщина ему в шею, давясь очередными стонами. Дыхание горячее заставляет пробежать мурашек теперь и вдоль его рук, теряясь где-то в пальцах, что пряди каштановые сжимают сильно-сильно.       — Нравится, — он зубы стискивает и откидывает голову назад, затылком влажным упираясь в смятую кофту, пока Зоэ подгадывает момент и языком проходиться вдоль шеи, легонько прикусывая кадык.       Приходится сильнее стискивать кожу на её теле, потому что чувство подступающего оргазма становится причиной некоторых неконтролируемых действий мышц, а также сбитого дыхания, ведь судорожные выдохи раз за разом слетают с его губ, пока Зоэ жадно ловит каждый, пропуская через себя, и стонет намного громче, ладонью скользя по запотевшему стеклу рядом. Ривай же лишь крепче обнимает ту, вновь целуя и кусая за губы, когда понимает, что кончает, поэтому входит до упора, выбивая из её глотки приглушенный выкрик.       А потом они вдвоём замирают.       Ханджи, тяжело дыша, буквально, лежит на нём, не находя сил пошевелиться, и он отчетливо различает быстрое биение чужого сердца. Впрочем, его собственное ничем не отличается, а попросту норовит сломать грудную клетку.       Ощущение истощенности и ломающей неги — пьянит, поэтому Аккерман просто прикрывает веки, поглаживая женскую спину ладонью и ощущая лёгкую испарину на коже.       — Знаешь... — шёпотом отзывается она, словно боится прервать имеющуюся атмосферу расслабленности, что витает только после секса.       — М? — ленивым тоном тянет тот, пока женщина подбородком упирается посередине его груди, надавливая остротой неприятно, и губы искажает в подобии умилительной улыбки.       Что ей нужно сейчас? Почему просто нельзя полежать молча?       — Я не ненавижу тебя, — с придыханием выпаливает Ханджи, заставляя сердце Ривая замереть на одну долю секунды, показавшейся болезненной вечностью.

Что ты сказала?