***
Шаги неспешные эхом отдаются по подъезду. Лампы холодом освещают пространство вокруг, взывают к странной неуютности. Хочется скорее спрятаться в нужном и затосковавшем тепле любимых объятий. Из мыслей не уходит вчерашний день и долгий вечер в компании пережившего многое человека, его советы и собственный вопрос, поразивший сознание бессонной ночью. За окном, утомляющая глаз, темнота сумерек, а за спиной рюкзак с гостинцем. Рядом табло лифта с быстро сменяющимися цифрами и вот он — последний этаж. Связка ключей холодит влажную и тёплую ладошку. Щелчки в замочной скважине, казалось, тихие и осторожные на самом деле грохочут сильно. Дверь отворяется неслышно, являя омеге взлохмаченного и насупившегося хозяина квартиры. — Юнги? — голос парня осипший, охрипший, будто после сна и немного удивлённый. Мин осторожно заснеженную обувь снимает в полной тишине, следом и курточку холодную до жути. А после срывается с места, чтобы сделать то, чего так сильно вчера хотел, к тёплой груди его жмётся и в плечо парня носом утыкается. Слышит Мин, с какой силой сердце собственное в груди колотится, как бы оно не искалечило ударами этими дорогого человека. — Ух-ты! — Чимину ничего не остаётся, кроме как в ответ обнять влипшего в него парня. — Это что за порыв любви и нежности? — он ресницами смахивает остатки дремоты и омегу сильнее к себе прижимает. — Ты рано… Опять написал, когда уже был в пути — альфа даже не спрашивает, для него всё и так очевидно. — Мм, — Юнги по коже истинного вибрации распространяет и наслаждение от близости жадно впитывает. После одного конкретного «инцидента» Пак сильнее осторожничать стал. Намеренно или нет, заметил он эти изменения или нет, но омега заметил, потому стал иногда инициативу на себя перетягивать. — Я тебя разбудил? — Мин голову чуть назад запрокидывает, чтобы встретиться с несколько сонными, но внимательными янтарными глазами. — Нет, совсем нет… — с долей ехидства альфа бормочет в пушистую макушку слова бархатистые. — Ну может чуть-чуть… — он сдаётся быстро под пристальным взглядом. — А что мне оставалось? Бросил меня бедного, несчастного! — Чимин мастерски отыгрывает роль главного страдальца и Мин улыбнулся бы на это, честное слово, но как-то не выходит, мышцы на лице сковывает сильно так, что даже брови не поднять. Он выворачивается из объятий крепких. — Эй, ну ты чего, — а омега рюкзак с пола брошенный поднимает. — Я ведь шутя… — младший эмоции истинного считывает слишком хорошо, чувствует его беспокойство. — Пойдём, — Юнги парня в тёмную глубь квартиры утягивает. В приглушённом свете одинокого торшера, в полной тишине за стол садятся двое. На лаковую поверхность бесшумно опускаются чашки, а после и коробка с десертом, так удачно предоставленная вчера новым знакомым. Альфа не спешит лишний раз дёргаться, он с осторожностью высматривает что-то задумчивое на смурном лице старшего. — Ладно, — голос дрогнувший вырывает из раздумий обоих. — В общем, я вчера кое с кем виделся… — Мин не успевает договорить, его перебивают. — Юнги, я ведь действительно пошутил. Не нужно отчитываться! — вновь Пак напрягается, ой как ему не нравится возвращаться к заезженной теме, к тому, что омеге нужно делать, а чего нет. От подобного внутри всё грустью затапливает. — Помолчи и послушай, — парень взгляда не поднимает, он находит рукам неугомонным занятие и начинает старательно от коробки с пончиками стикер симпатичный отдирать. — Хочу чтобы ты это знал… — а младший может только на понурившего голову парня смотреть и с нарастающими переживаниями от его серьёзности справляться. — Я вчера встретился с одним человеком… Это было странно и страшно, — Юнги слишком медлит, застывает между словами тяжело дающимися. — И это был омега… — на каком таком чудном клее только держится этот стикер. — Такой же, как я… — тишину квартиры нарушает неоднозначный вздох. — Ну что сказать, видимо — поздравляю? — Пак плечами неловко пожимает и опускает тёплую чашку с кофе на стол. Не доверяет он вздрогнувшим рукам. — Ты ведь рад или…? — с неуверенностью пробует альфа на вкус ситуацию сложившуюся. — Думаю, да, — несчастную липкую бумажку наконец с потрохами отодрали от коробки и до лакомств в глянцевой глазури наконец можно добраться. — Мы многое обсудили, — омега румянцем заливается внезапно, вспоминая все стыдливые советы и объяснения, которые Ким тогда красочно разрисовал. — Он оказался гораздо опытней. — Узнал что-нибудь для себя полезное? — Угу… — только и получается, что промычать и проугукать, потому что в голове по-прежнему Ким Тэхён со своим: «Я тебя уверяю, от этого потечёт кто-угодно!» Чимин неловкость истинного через себя пропускает и точно так же слова из имеющегося арсенала теряет. — Так, а как вы познакомились? — думалось альфе, что это безопасный вопрос, но как же он ошибался. — Намджун-щи… — кажется, Юнги скоро фальцет освоит, если ещё раз его так неловкостью захлебнёт. — Х-хорошо, — младший только кивает в ответ дёргано. — Мне нужно ещё что-то знать? — атмосфера замятости не нравится парню от слова совсем, поэтому он себя в руки берёт, а после и липкий, ароматный десерт. Пак тянется сладостью к губам истинного. Тот наконец взгляд от коробки отрывает, зрительный контакт налаживает, но будто что-то осторожное в глазах своих прячет. Омега сглатывает шумно слюну вязкую и выдыхает следом лёгкую нервозность. — Да, — Мин на протянутый пончик мельком поглядывает и откусывает вынужденно, когда сладость почти губ касается, пачкая их глазурью. — Я интересовался... — через время продолжает старший — ...как мне не бояться того, чего я боюсь! — как на духу срываются слова, которые так долго внутренности мозолили. Юнги замирает и выжидающе пялится на постепенно приходящего к пониманию истинного. — Юнги, — альфа на вздохе откладывает десерт и подушечки пальцев по очереди от сладких оков избавляет, так соблазнительно их к губам привлекательным подносит, глазурь слизывает. — Мы ведь вроде бы это обсудили уже? — а апельсин напряжённый по комнате разносится, дыбом поднимает волоски на теле омеги. — Обсудили, но не всё! — неизвестно откуда в Мина уверенность потоком настойчивым проникает. Хочется уже со всем определиться раз и навсегда, избавиться от недосказанности и обрести свободу в желаний истинных исполнении. — Хорошо, давай поговорим — смиряют младшего настойчивость омеги, краснота его щёк и блеск больших глаз. — Пойдём в душ! — выпаливает Мин, а Чимин давится последним воздухом, застрявшим где-то глубоко в груди. Юнги подскакивает с места насиженного, и к задыхающемуся в тихом кашле истинному подходит, по спине напряжённой его похлопывает. — Для… чего? — отходит Пак немного от удивления. — Будешь отговаривать? — парень колючки острые выпускает, предвещающие возможную обиду. — Нет, понять тебя пытаюсь! — настраивается на ту же волну альфа, чтобы на равных парировать нахохлившемуся парню. — Чего ты добиться этим хочешь? — он с места своего поднимается, чтобы снизу вверх не смотреть на своего омегу. — Ты думаешь мне только одно и нужно? Я, по-твоему, без интима жить не смогу? — кажется, у Чимина что-то подгорать начинает. — Ну нет же, это не так… — как разговор свернул в это русло? — Я всё понимаю, Юнги, стараюсь понимать, но не это. Я не хочу чтобы ты делал что-то, чего не хочется… — Тебя мне хочется! — надоедает Мину оттягивать то, что хотел сказать, но не знал, не понимал, как это сделать, поэтому решил прямую гнуть, чтобы наверняка. А в квартире опять безмолвие, только Уонг на повышенные прежде тона голосов копытками маленькими притопал, на двоих разгорячённых людей глазами бусинками смотрит. — Взрослый человек,.. — переходит на невнятное бормотание старший и губы надувает — …могу и хотеть. Просто нужно привыкнуть. — Ты серьёзно? - Пак переспрашивает со всей ответственностью, пыл свой и хмурость в бровях постепенно сбавляя, когда парень напротив кивает осторожно, он плечи его сжимает бережно, с неверием лёгким смотрит. — Юнги, к чему нужно привыкнуть? — голос младшего мягок сейчас, равно как и касания. — Чтобы плохое не вспоминалось… к тебе, — Мину не нужно объяснять, что именно этим плохим является, но… — Почему мне сейчас кажется, что ты против? — Я могу быть только против издевательств над собой, — самым внушительным голосом из всех возможных Пак объясняется. — Я думал тебе это всё неприятно, — определённые обстоятельства и молчание со стороны Юнги не могли позволить думать иначе. После «инцидента» младший к каждому излишне открытому и откровенному касанию относился с настороженностью. Чимин руки плавно, осторожно с плечей истинного убирает, перемещает чуть выше, личико порозовевшее ими обхватывает, в мягкую, тёплую рамочку заключая. — Какой же ты настырный, — альфа тягучий чмок оставляет на бантике розовых губ и расплывается в лёгкой улыбке. — Идём.***
Сероватая плитка в тон стенам холодит голые пятки. В ушах звон стоит от происходящего, так, что не слышно вовсе, как одежда, деталь за деталью, спадает на пол. Внутри, леденящий душу вакуум чётко ощущается, а случайные соприкосновения с кожей альфы сотнями тонких уколов отдаются. Чимин рядом стоит, взгляд его гуляя по обнажённому телу омеги, то и дело возвращается к глазам, забывающим или не желающим моргать. Старший пальцы с большим трудом вкладывает в предложенную ему ладонь и прикладывает ещё большие усилия, чтобы переступить через низкий порожек душевой. Нагота собственная и человека напротив сбивает с толку. Когда прозрачная дверца ограждает их от мира сего, по коже пробегается прохладный ветерок и табун мурашек не заставляет себя долго ждать. А Юнги по-прежнему боится моргнуть, он следит за каждым действием младшего. Он следит, как вращаются вентили, и всё же опускает веки на мгновение, когда на голову обрушивается тёплый поток. Чуть промаргиваясь, Мин выдыхает резко и почти падает от вида только ему одному доступного. Чимин губы пухлые приоткрывает, так в воздухе нуждаясь, он влажные волосы назад зачёсывает, а по лицам парней всё стекают и стекают горячие капли. Приходиться стать ближе к истинному, почти прижаться к его оголённому торсу, чтобы вода ручейками осторожно обтекала глаза карие и янтарные. Они в безмятежности чувствуют друг друга, достраивают хрупкую связь. Пак шевелиться лишний раз не решается, только незначительно, но часто вздымает широкую грудь, чем свидетельствует о том, что он здесь, дышит и волнуется. Он контроль над собственным телом передал в бледные жилистые руки, полностью доверившись им. Намерен только ждать того, что ему уготовано судьбой, истинным. Юнги внимателен, он наблюдает за каждой сияющей капелькой, стекающей по смуглой коже партнёра, такой соблазнительной, манящей. Омега тянется за мягкой мочалкой, которая так удобно в ладонь ложится. Он щедро намыливает её до густой нежной пены и прежде, чем задуманное проделать, в зрачках младшего пытается найти сопротивление, но тщетно, там только смирение. Первое дрожащее прикосновение окончательно обездвиживает Чимина. По телу расходятся плавные шёлковые следы нежные. От шеи к плечам бережные чувства в осторожных движениях перемещаются. Мин для удобства второй рукой за истинного нуждаясь хватается, от близости и открытости трепещет, как цветочек ромашки на ветру. Пена щекотливо стремится вниз, задевая дремлющее возбуждение. Юнги вздыхает рвано, но продолжает выводить белёсые линии по горячему телу. Он огибает плечо плавно, спускается по рукам, усеянным мышцами ненавязчивыми, фактурными. Когда, мочалка доходит до кисти расслабленной, о завитки серебряной змеи, душащей пухленький мизинчик, цепляется тканью ворсистой. Омега цыкает тихо и распутать пытается маленькое недоразумение безуспешно. — Давай я, — альфа выхватывает из рук парня мочалку злосчастную и освобождает вскоре земного гада от пут пенистых. Он кольцо после с лёгкостью снимает, тянется за ладошкой миновой, думалось, чтобы мочалку отдать, но нет… Чимин на пальчик истинного кольцо с изумрудом надевает безмолвно и хмурится несильно, будто оценивает содеянное. Чтобы следом притянуть неробко к себе шокированного парня и лбами с ним соприкоснуться, взглядом жадно пожирать распахнутые губы. Феромон уверенный, дерзкий, но не безрассудный, заполняет пространство, прежде чем младший вовлекает Мина во влажный поцелуй. Юнги чувствует, как внизу живота стайка бабочек от жара любовного просыпается, крыльями хрупкими, нежными будоражит нутро, заводит. Импульсы живописные ударяются в ноги, равновесия лишая на скользком полу душевой. Омега за плечи истинного хватается, напоминает себе без устали где он и с кем. Чувствуя осторожные, любопытные поглаживания на спине, старший от губ партнёра отрывается, чтобы доверчиво наблюдать за происходящим. Чтобы видеть, чьи руки опускаются на талию, борются с каплями воды за возможность касаться… Чтобы запомнить, чьи пальчики бегло рёбра пересчитывают, вздохи рваные из груди вырывают. Парень замечает мельком, как собственный член поддаётся страстным мольбам, снимает с посветлевших щёк ответственность и сам наливается кровью. Чимин не останавливается на достигнутом, дыханием горячим опаляет влажную шею и дорожкой осторожной из поцелуев кратких исследует кожу бледную. Буквально вынуждает старшего под ласку поддаваться, рвущийся наружу стон сдерживая. Считая подобное действо просто непростительным, альфа мурчит недовольно в жилку феромонную и спускается ниже к выступающим косточкам ключиц, прикусывает нежно место чувствительное, победный всхлип срывая. Пак, бока сжимая плотные, ноготками аккуратными выводит в опасной близости от возбуждения узоры непристойные, дразнится. В головокружении пребывая, Юнги рецепторы добивает разыгравшимся апельсином, сильнее его вдыхая. Он взглядом мутным мажет по человеку близкому, которого впитать хочется, которого ближе хочется… Он рукам волю даёт, своим и альфьим, направляет ладошки паковы ниже, сигнал недвусмысленный посылает и согласие, вполне откровенное, им вручает. В один миг Юнги назад отталкивают, так, что приходится шажок неловкий сделать и встретиться ягодицами со стеной прохладной. Младший не даёт от шока оправиться, нападает с поцелуями дерзкими, дикими, жаждущими и стирает последнюю грань. Он обхватывает пальчиками юркими плоть налитую и ловит не первый блаженный вздох, шумным эхом разлетающийся по душевой. Стеснение находит омегу даже сейчас, предлагает от осознания происходящего за стены скользкие безуспешно хвататься, нашёптывает на ухо, умоляет веки опустить, вынуждает уткнуться в шею сильную и забыться. И Юнги ему сдаётся, больше всего боясь забыться, он зажмуривается сильно и носом тычется в феромонную железу, когда младший вдоль по члену ладошкой мягкой проводит. Будто чувствуя внутренние метания истинного, не даёт Чимин напряжению разбить Мина, склоняясь чуть ниже, бормотания тихие, напоминающие о себе, дарит он слуху млеющего от ласки парня. Пак неспешно возбуждает нервные окончания, большим пальцем массирует розоватую головку, смешивает с предэякулятом стекающие по разгорячённым телам капли. Очередной раз пряча вздох томный, омега губу прикусывает с силой, но на дискомфорт в такой момент внимания совсем не обращает. Он поддержку находит сомнительную в локонах тёмных, влажных и путается в них пальчиками, натягивает сильнее, когда бедро его сжимают крепко, властно. Юнги во вкус входит, на каждое действие истинного чувствительно откликается, покачивая бёдрами в такт движениям парня. Он на носочки поднимается в попытках заполучить больше внимания, больше Чимина, больше наслаждения, пытается нагнать такое близкое, но такое далёкое удовольствие. Мышцы разом во всём теле напрягаются, предвещая скорую разрядку. Ещё немного, всего пара движений, всего пара поцелуев понадобилось, чтобы взорваться в блаженстве, распасться на тысячи маленьких кусочков, излиться, себя и истинного семенем пачкая. Старший с ноги на ногу переступает устало, улыбается слабо, когда чувствует рядом надёжную опору. Следы бурного действа исчезают под потоками тёплыми скоро. А разморённый омега по-прежнему в плечо сильное опирается, дыхание переводит. Стих шёпот альфы, его заменило едва слышное сердцебиение и дарующие покой прикосновения мягкие, по спине и пояснице гуляющие. Мин взгляд, наконец, концентрирует, бессмысленно смаргивает собравшуюся на ресницах влагу. Он смещается в сторону немного, чтобы увидеть чужое, пышущие стойкостью возбуждение. Парень брови хмурит, почти не задумывается, он опускает вниз руку, серебром блеснувшую, чтобы быть перехваченным в тот же момент: — Потом, — младший истинного за запястье удерживает и на немой вопрос только повторяет тихое. — Потом. Для Юнги находится большое махровое полотенце, в которое завернуть парня можно раза два абсолютно спокойно, что Пак собственно и делает. Вне распаренной душевой, квартира кажется поразительно прохладной, так, что истинные забираются поскорее под одеяло пуховое. Глаза в глаза, друг напротив друга, а у старшего щёки вновь румянцем пылают, когда он чуть ближе подползает. Альфа на это в улыбке расслабленной расплывается, рукавом своего халата со лба Мина влажные прядки волос убирает. — Спасибо, — не совсем ясно, за что именно Юнги истинного благодарит, за сегодняшнее или за всё, что было после первой встречи, за то, что когда-то он просто не прошёл мимо. С Чимином рядом воды мрачные мельчают, а волны едва ли достают до груди. Вот уже песчаная опора под ногами ощущается, а до берега долгожданного, солнечного остаётся рукой подать. Остаётся только пара шагов и пара вопросов, душу топящих. — Чимин, — омега осторожно так к собственной персоне взывает, дожидается внимания человека, который только на него и смотрит. — Это… — он руку с кольцом изумрудным поднимает. — Что? — Юнги даже не уверен, какой ответ больше всего хочет услышать. Надели ли ему украшение просто так, чтобы то не мешало, не потерялось или же оно может что-то значить, что-то конкретное, к чему Мин пока не готов. — Кольцо, — легче совсем не становится, парень губы поджимает задумчиво. — И оно… что-то значит? — он озвучивает немного испуганно своё предположение, готовится к скорому вердикту. — Нет, пока нет, — а в феромоне Пака поразительное спокойствие и непосредственность, совершенно несвойственные настоящему, внутреннему состоянию омеги. — Но думаю, что ты можешь дать ему своё значение. Какое значение? Чего хочет сейчас Чимин? Чего хочет сейчас на самом деле Юнги? Есть ли у него право сейчас хотеть чего-то грандиозного? Есть ли у него возможность окончательно покинуть тёмные воды? Осталось сделать последний шаг, но почему так сложно, почему он кажется таким большим? И почему так внезапно хочется просто помочить ножки, именно в тот момент, когда берег манит золотистым песком? Юнги говорили не смотреть назад, не оставаться в прошлом, но почему пяточки так приятно холодить пеной морской? — Я не знаю, — почему голос дрогнул? И почему сердце так сжимается, когда истинный согласно кивает, будто каждый вопрос и сомнение слышит отчётливо, понимает. — Пока не знаю… — почему вдруг кажется, что сейчас мир рухнет и небеса с грохотом обвалятся на минову голову? Почему тот человек всё ещё рядом, вместе с Юнги у самой кромки берега. Омега серебряный ободок на пальце прокручивает осторожно, намереваясь снять давящее на совесть украшение. — Оставь себе, — просьба бархатом полюбившегося голоса останавливает от чего-то неисправимого. — А я подожду, когда ты что-нибудь придумаешь — Юнги в охапку сгребают, запирают в поглощающие, чувственные объятия. Без слов, без упрёков, без всего того, что иногда так хочется ненавидеть, без всего того, что порою портило жизнь.***
Озеро То-Суа. А вода здесь действительно зеркально чистая. В кратере вулкана озерцо будто нарисованное расположилось. Вокруг этого райского уголочка на краю света расползаются пушистые лапы изумрудных растений — пальмы и папоротники прячут озёрную гладь от палящего солнца. Дно водоёма доверчиво показывает все свои сокровища, хвастает прозрачностью и открытостью местных красот. День, насыщенный эмоциями, постепенно подходит к концу, и бурчащие животы и накатывающая усталость напоминают время от времени, что пора возвращаться в отель. Август, с каким трудом Юнги выбивал у начальника несколько отпускных дней, запомнится надолго. Хлопают двери арендованной машины, в салоне немного душновато, равно, как и всюду на острове. Мотор альфа заводит нешумно и сёрбает через соломинку коктейльную предложенный ему ледяной напиток. Колёса выворачивают на трассу, стремительно направляются подальше от диких, необжитых мест. — Мой телефон ещё никогда в жизни не был так сильно забит фотографиями, — Мин экран разглядывает увлечённо и сам потягивает напиток, жар сбивающий. — Мне понравилось! — он улыбается немного хитро, останавливаясь от пролистывания галереи на одном конкретном фото. Там Чимин, которого удалось запечатлеть во время «величественного» падения с деревянного подмостка. — Прекрасно… — Я вообще-то всё вижу! — стараясь не отвлекаться от дороги, младший всё же пытается оказать слабые попытки сопротивления происходящему, но обречённо выдыхает, когда Юнги щурится коварно и устанавливает то самое фото на экран телефона. — Какой же ты упрямый! Смеющийся апельсин накапливается в салоне, рассекающего по пустой дороге автомобиля. Такой спелый и сладкий, чем-то схожий по цвету с кругом закатного солнца. Такой чёткий, но ненавязчивый, как бормотание на фоне приглушённого радио. Апельсин временами одинокий и всегда ждущий ночи, чтобы встретиться со стеснительной ромашкой. — А ты совершенно точно ненормальный, Пак Чимин! — омега смартфон в карман прячет и полупустой стаканчик в сторону убирает. — Это просто потрясающее место, какого чёрта ты так долго сидел в Сеуле, когда исполнение мечты было так близко? — Считай, что я растягивал удовольствие, — альфа плечами пожимает и не сдерживает улыбки на активную жестикуляцию со стороны истинного. — Ах, удовольствие он растягивал, ну теперь-то мне всё ясно! — взрывается на соседнем от водителя месте старший и вспоминает, сколько счастья в своё время ему принесла трансляция рекламного ролика на экранах телевизоров, сопровождаемая откликающейся в душе музыкой. — У ненормальных свои причуды! — остаётся только фыркнуть недоумённо. — Да нет же, ты просто подумай, — принимается альфа объясняться в том, что всегда считал логичным. — Ведь весь кайф в самом ожидании чего-то желаемого, а когда мечтания заканчиваются, на их место приходит опустошение. Приходится переключаться на новую мечту, чтобы снова испытывать удовольствие от попыток её исполнить — завороженно Пак переосмысливает суть человеческого бытия. — И так по кругу, до бесконечности! — Смахивает на наркоманию… — Возможно, — Чимин прыскает в ответ на гениальное умозаключение, соглашаясь. — Но кажется, ничего с этим не поделать, можно только смириться и получать удовольствие. — Удовольствие я получу, когда мы вернёмся в номер и поедим, и поспим… — Мин перечислял, пальцы по очереди загибая. — Нужно ещё план назавтра составить, куда пойдём? — О, нет, — омега по креслу вниз съезжает, насколько ему это ремень безопасности сделать позволяет. — Может останемся в отеле? Я не переживу ещё одну долгую поездку! — вид расплывшегося, как лёд на солнце, истинного не мог не рассмешить. Пейзаж сменяется за окном и небо заливается оранжево-розовым светом, а из приглушённых динамиков доносится вполне знакомый свист.Whistle — Flo Rida
— О, Боже, сделай-сделай громче, срочно! — Юнги почти вздрагивает весь от головы до пят, когда радиоволны усиливают свою мощь и бьются об окна автомобиля. — Это моя любимая песня! — он почти подпрыгивает на месте, в стекло автомобильное почти влипает, рассматривает пролетающие мимо живописные картинки, насвистывая заразительную мелодию. Больше можно тихо не нашёптывать песни и не пытаться угомонить ладошки, желающие отбивать такт по всем доступным поверхностям. — И окно, давай окно откроем? — У меня есть идея получше, — Чимин улыбается, встречаясь с самым умоляющим в мире взглядом и почти смеётся, когда крыша автомобиля начинает неспешно уплывать в район багажника, а глаза истинного удивлённо округляются до размера больших монет. Кабриолет чьей-то мечты появляется почти из ниоткуда. А Юнги только ошарашенно ресницами хлопает. — Ну, чего ждёшь? — младший чуть сбавляет скорость. — Можно, да? — Вперёд! Его больше ничего не держит, ни ремни безопасности, ни внутренние установки. Мин вскакивает на месте и за край лобового стекла хватается. Свобода. Впереди только пылающее закатом небо, а в лицо бьёт прохладный ветерок, с волосами играющий ловко. Грудь наполняется криком, так и жаждущим вырваться на волю и мчаться рядом с автомобилем, дорогу пустую рассекая. А в ушах музыка и шум колёс, оставляющих след в памяти о случившемся. Парень улыбкой яркой сияет, осторожно руки расправляет и душой стремится в полёт. Припев песни слетает с губ вовсе не случайно, а с удовольствием, выплёскивается вместе с фейерверком чувств. — Ты хоть перевод знаешь, — ярче солнца альфа улыбается весело, подкалывая Мина даже в такой момент. Но ему в ответ только коварную ухмылочку отправляют и всеми фибрами души транслируют эмоции. «Потом узнаешь!» Сегодня свершилось два чуда, сегодня исполнилось две мечты, два явления, способные проломать любые стены и побороть любые страхи, два напоминания сердца о том, за чем действительно стоит гнаться. Не за общественным одобрением, не за всеобщей любовью и пониманием, а за свободой выбора. Кого любить, какую одежду носить, бороться ли за собственное счастье и следовать ли за собственными желаниями. Бояться или бесстрашно восставать против стереотипов, делать первый шаг или вечность стоять на месте, опасаясь быть осуждённым. Оправляться ли после травм или до конца жизни помнить их боль. Всё удовольствие таится в наличии выбора.***
Шумят волны, но в темноте ночи их почти не видать, слабого лунного света хватает только, чтобы осветить лицо альфы. Он лежит расслабленно, умостившись на коленях истинного, глаза закрыв, прячется от точек звёзд. Песок ещё хранит тепло прошедшего дня; так приятно зарываться в него пальчиками, согреваться. На отдалённой от отелей части пляжа нет ни души, никто не может потревожить их в такой момент, умиротворение плещется в жилах, заменяет собой кровь. А морской бриз, такой приятный и мягкий, уносит лишние мысли прочь. Юнги над лицом, спокойствие выражающим, склоняется и прикрытое веко поцелуем одаривает нежным, осторожным. Он ловит изменения в феромоне истинного. — Ты промазал, — парень указывает на губы пухлые пальцем. — Сюда нужно! — не сопротивляясь сильно, старший в полуулыбке касается там, куда пальчик указывает. — Я придумал, — Мин голосом тихим, чтобы не будоражить атмосферу вокруг, щекочет слух. — Куда мы завтра поедем? — довольно интересуется парень, глаз не открывая. — Нет, — Юнги осторожно руку поднимает, чтобы не трусить песком у лица младшего. — Я придумал ему значение… — на кольцо серебряное сперва смотрят с интересом, а после захватывают вместе с пальчиками в ладошку маленькую, сжимают несильно. — И какое? — кажется, всё вокруг стихает, даже накатывающие с шумом волны замирают, не желают тревожить тех, кто слишком долго ждал. — Люблю тебя — будто открывая самую секретную тайну, Мин шепчет, делится самым сокровенным и чистым с человеком, который принял его без остатка, придал уверенности и подарил надежду. Ромашка оправилась от потрясений, она не чувствует более вины за то, что просто существует, за то, что прячется временами. Она не тонет больше в предрассудках, не задыхается от боли, приняла и оставила позади все плохие воспоминания. Она на берегу, к которому так рьяно стремилась, и теперь цветёт для себя.