Каким я всегда был

      Бледный черноволосый совсем молодой парнишка сидел на заднем сидении автомобиля и ехал в совершенно незнакомое ему место.       Августовский ветер, проникающий сквозь открытое окно, трепал его и без того взъерошенные волосы. Взгляд зелёных глаз скользил по улицам, но не было в нём должного любопытства и интереса, как это бывает в семнадцать.       Он стал высоким, черты лица заострились. Мама бы его, наверное, не узнала. И отец. И сестрёнка. Но их уже не было. Больше года.       За всё это время Алек не помнил ничего, кроме злости, чувства несправедливости и нескольких попыток самоубийства.       Психолог детского дома, в котором он воспитывался после смерти семьи, с огромным трудом вложил в его голову единственно правильную цель — выучиться и завести свою семью, чтобы появились те, кого он будет любить, и кто будет любить в ответ.       Алек не то чтобы хотел новую семью и романтических чувств, но понимал, это как раз-таки приведёт к желаемой цели, и он, настоящий он, вернётся и вытащит себя из этого болота.       До того, как попал в детский дом, Алек был весёлым, общительным. Они с младшей сестрой Изабель росли в любящей семье, и родители, Мариз и Роберт Лайтвуд, им ни в чём не отказывали, но дети не были избалованными, им с рождения прививалось одно главное правило: на первом месте должна быть семья, а прихоти и материальное — это второстепенное. И если бы воспитание было другим, возможно, Алеку сейчас было бы легче жить после той страшной аварии, унесшей жизни их всех.       Сейчас прибавилась ещё одна цель — засудить виновника, который не пострадал и вышел сухим из воды. Суд так и не доказал его причастность. Теперь Алек поступил на уголовное направление юридического факультета, надеясь выучиться и когда-нибудь всё-таки посадить преступника.       Такси подвезло к общежитию университета, куда он поступил. Алек расплатился с водителем и вышел.       Вытащив из багажника чемодан, неуверенно поднялся на крыльцо здания, которое станет его домом на ближайшие пять лет.       Алек очень старался попасть именно в этот университет, только это учебное заведение предоставляло бесплатное общежитие. И деньги, выделенные государством на жильё при учёбе, он мог потратить на себя, на дополнительные образовательные программы или отложить на первые месяцы после учёбы, пока будет искать работу по специальности.       Алек открыл дверь.       — Заходи, — сказала одна из сидевших на вахте женщин, — здравствуй. Я Ирис, комендант этого общежития. Давай документы. Алек порылся в рюкзаке, достав паспорт и документы о поступлении.       — Александр Гидеон Лайтвуд. — читала она в документах, — Первый курс юридического факультета. Приют Мусхарт, Иллинойс. Мне говорили о тебе, я подготовила тебе место в комнате с хорошими парнями. Идёшь на четвёртый этаж, первая комната по правой стороне. Там отличные мальчишки, помогут и с учёбой, и найти друзей, а потом и невесту, — улыбнулась женщина, протягивая ему что-то.       Алек покраснел, вот в чём, а в девушках он точно не нуждался, и, забрав предмет, оказавшийся ключом, на брелке которого красовался номер комнаты, поблагодарил.       — Ставь чемодан, пойдём, покажу тебе всё на первом этаже. Здесь много нужного. За этой дверью прачечная, машинки, бытовая химия, нужная для стирки там вся есть.       Алек обрадовался, теперь больше не придётся стирать вручную до содранной кожи, как в детском доме.       — Соседнее помещение — сушилка. Сушить постиранное и гладить тут, утюги в комнатах запрещены, а то был уже один случай… Здесь за дверью библиотека, начнёт работать с первого сентября с семи утра до десяти вечера. Следующая дверь — склад, предпоследняя — душ. Ладно, иди знакомься с соседями, поешь и спускайся за постельным бельём и настольной лампой. И помни, детдомовских здесь не жалуют. Если будут проблемы, сразу подходи ко мне. Я сама выросла в приюте, и свинского отношения к таким, как мы, я не потерплю.       — Спасибо, — сказал Алек и, взяв чемодан, поплёлся на четвёртый этаж.       Поднявшись по лестнице, он заметил слева пару дверей, это были явно не комнаты, повернув голову направо, он увидел нужную.       Немного постояв и кое-как поборов неуверенность и смущение, Алек открыл дверь и увидел двух беседующих парней, определённо старше. Оба были черноволосые и с накрашенными карими глазами. Только один явно испанского происхождения, с длинными волосами, бритыми висками и неброской татуировкой на шее. Второй был азиатом с мелированной пушистой шевелюрой, хитрыми как у лисы глазами и в разноцветной одежде.       — Привет, мы как раз обсуждали, когда прибудет новый сосед, — сказал он, — я Джем Карстэйрс.       — А я Мелиорн Сантьяго. Заходи уже. Как тебя зовут?       — Алек Лайтвуд. Привет.       — Не стесняйся. Мы иногда чересчур общительные, но добрые, и очень рады, что ты не гопник, как тот, которого выселили в прошлом семестре, — хохотнул Джем, вызывая улыбку у Алека и истерический смех у Мелиорна, — мы учимся на инженерном, а ты на какой поступил?       — На уголовное право, — ответил он.       — Ты такой скромный, что ты там забыл-то? — спросил Джем.       — Это личное. Может, потом расскажу, — сказал Алек, опуская глаза.       — Окей, и хватит стоять на пороге, — повторил Мелиорн.       Алек окинул взглядом комнату: слева дверьми ко входу стоял шкаф, часть пространства была огорожена японской ширмой, видимо, парни сделали себе импровизированную раздевалку, ближе висела вешалка для верхней одежды. Справа шумел холодильник, над ним полки с туалетными принадлежностями, дальше кухонный и одновременно письменный стол, придвинутый к стене, четыре стула вокруг него, сразу после — ещё один шкаф для посуды и продуктов. Сразу за ним небольшая стена, отделяющая спальную зону от кухонной.       Напротив стола по левой стороне стоял диван и на задней стенке гардероба висело зеркало с полками.       Алек двинулся вглубь комнаты, там было большое окно, задёрнутое светло-голубыми шторами, три кровати, застеленные бежевыми пледами стояли к нему изголовьями, между ними две тумбочки из розоватой древесины.       — Вот твоя кровать, — сказал Джем, указав на ту, что справа.       Алеку понравилось это место, у изножья была стена, на которой висели несколько закрытых и открытых полок. Он удивлялся количеству этого предмета мебели в комнате.       Уголок ему достался недоступный для взглядов от двери и довольно уютный.       — Клади свои вещи, беги за бельём, пока Ирис не ушла, и давай обедать, ты, наверное, голодный, — сказал Мелиорн.       Алек поставил чемодан у кровати, туда же отправил рюкзак и пошёл за бельём.       Когда он вернулся, на столе уже ждали три тарелки с горячим наваристым супом и целая сковорода плова.       — Бросай всё на кровать и садись, Мел тут с утра наготовил своих испанских блюд на целую футбольную команду, — засмеялся Джем.       — Я не голоден, — ответил Алек.       — Не может такого быть. Ты откуда ехал? — спросил Мелиорн.       — Я летел. Из Чикаго, — сказал первокурсник.       — Тогда не спорь. Давай, за еду, — ещё раз повторил Джем.       Парням всё-таки удалось уговорить нового жильца. Он попробовал пищу и восхитился:       — Так вкусно. Я целый год не ел нормальной еды…       — Год? Почему? — снова полюбопытствовал Джем.       — Моя семья в прошлом году погибла, и я попал в детский дом… — первокурсник заметно погрустнел, — там даже близко к этому не готовят.       Парни замолчали.       — Извини. Давайте сменим тему. Не думаю, что хорошая идея обсуждать это будучи едва знакомыми, — озвучил за Алека Джем, уловив перемену настроения.       — Да, если можно, пожалуйста, — сказал Алек.       — Мы завтра в парк аттракционов, поедешь с нами? — предложил Мелиорн.       — Не знаю, мне дали денег, но, боюсь, размером государственного пособия развлечения не предусмотрены, — ответил Алек.       — Ничего, мы работаем по вечерам после учебы. Поговорим, и тебя возьмут, если хочешь. Восемнадцать есть? — спросил Джем.       — Скоро будет, — с надеждой произнёс Алек.       Он очень обрадовался возможности не только учиться, но и хоть немного заработать на дальнейшую жизнь, быть как все, и отвлечься от постоянных назойливых воспоминаний о дне гибели семьи. — Тогда поехали. Хоть город немного посмотришь. Ты же не был в Нью-Йорке? — настаивал Джем. — Нет, — подтвердил его догадку первокурсник. — Ну, вот и не отказывайся. Потом прогуляемся, купим всю ерунду для учёбы, тетради, ручки, — делился планами Мелиорн. — Хорошо, — наконец-то согласился Алек, — а где вы работаете? — В баре при кинотеатре. Бармены и официанты нужны всегда. Кстати, мой младшенький братишка Рафаэль тоже планирует работать. Он, скорее всего, будет с тобой в одной группе, тоже поступил на уголовное. Завтра приезжает, — вспомнил Мелиорн. — Ты нас познакомишь? Было бы хорошо дружить с одногруппником, — озвучил вслух свою мысль Алек. Он давно забыл, что такое дружба. За год детдомовской жизни он так и не успел ни с кем подружиться, да и особо не хотелось. Сейчас, когда приютскому психологу всё же удалось до него достучаться, Алек через силу пытался общаться и быть хотя бы внешне вежливым, когда внутри ещё было всё выжжено. Единственное, что сейчас его радовало — комната в общежитии ограничивалась двумя жильцами помимо него самого. Период его пребывания в приюте запомнился только жалкими попытками суицида и такими же попытками учёбы. Между всем этим перед глазами до сих пор стоял вид разбитой машины и огня. Алек сам удивлялся, как поступил в довольно престижный университет, постоянно валяясь в больнице после очередного порыва воссоединиться с погибшей семьёй. Он пытался быть как все, но понимал, что пока не вписывается в компанию этих двух дружелюбных и жизнерадостных парней. Но они, казалось, не замечали ничего странного, и вели себя так, будто их новый друг самый обычный, не из детского дома, а такой же, как они сами. Или это пока? С более близким знакомством соседи могут и перестать быть такими, какими их видел Алек. И он боялся разочарования. — Конечно! Я тоже буду очень рад, если вы подружитесь, — искренне оживился Мелиорн. — Вы, наверное, хотели вместе в одну комнату, а тут я… — с виноватым лицом начал Алек. — Нет, не переживай за нас, он селится в одну комнату со своим школьным другом, — ответил Мелиорн. Только с его фразой Алек понял, он начисто забыл имена почти всех школьных друзей. И лица будто стёрлись из памяти. Помнил какие-то отрывки, смешного черноволосого парнишку в очках, который любил комиксы и часто ходил в гости к ним с сестрой. Но как ни старался, Алек не мог вспомнить его имя. Остальные как-то постепенно забылись, то ли это следствие стресса, то ли просто всё внимание ушло на переживания, а, возможно, многочисленными попытками суицида Алек не оставил места в своей душе для чего-то хорошего. Он кое-как выдернул себя из размышлений, опасаясь, что отстранённость примут за неуважение, а ему всё-таки хотелось нормальных отношений с соседями. И если двести человек в детдомовской спальне можно было игнорировать, то когда в комнате всего три жильца, общения не избежать. Затем Алек выслушал несколько смешных историй с работы соседей по комнате. Обед превратился в трёхчасовые почти дружеские посиделки. После парни пошли мыть посуду, заодно показывая новому соседу, где что находится на этаже. Вернувшись в комнату, Мелиорн и Джем достали какую-то неизвестную Алеку настольную игру. Сам же он начал разбирать свои вещи и раскладывать по местам, изредка спрашивая парней, куда можно положить ту или иную вещь, не зная, где она должна храниться. Часов в девять вечера, закончив с делами, Алек прилёг на кровать, всё ещё не раздеваясь. Он не знал, как снять лёгкую водолазку, не привлекая внимания к рукам. Этого он не хотел. Не хотел и лишних вопросов, и чтобы его считали ненормальным или психически нездоровым. Веки смыкались, он сам не знал, зачем тянул время, понимая, всё равно это неизбежно. — Ложись спать, говори, если мешает свет, мы выключим верхний и включим лампу, — сказал Мелиорн. — Нет, не мешает. Я же из детдома, там почти двести человек в огромной комнате, напоминающей казарму, — ответил Алек. Он знал, отсутствие света скроет то, что было стыдно показывать, но врать людям, которые тепло к нему отнеслись, не хотел. — Тогда переодевайся и ложись, не жди нас. У нас на эту комнату одинаковые права, — усмехнулся Джем. Первокурсник поднялся и пошёл за шкаф переодеваться. Пижама с короткими рукавами не скрывала шрамы на руках, поэтому он скрестил их на груди, закрывая пальцами остальное. Соседи по комнате переглянулись, заметив изменения в его поведении. Джем всё-таки увидел полосы на предплечьях. Он подошёл и опустил руки Алека, заставляя жалобно посмотреть на себя: — Слушай, не надо бояться. Просто будь собой, не стесняйся того, что уже не исправить, иначе ты так и не будешь чувствовать себя комфортно в своей же комнате. Я не буду спрашивать, откуда и почему, это твоё личное дело, но если это есть, значит, были причины. Алек утвердительно кивнул, он был ошарашен, в нём, как раньше, не видели наркомана, который в глюках пытался вырезать насекомых из-под кожи. И уж тем более, не ожидал понимания. Джем положил ладони на щёки Алека, приподняв его лицо: — Я хочу, чтобы ты не шарахался от наших взглядов и не прятался, ощущая себя не в своей тарелке. Ты ничем не хуже других, запомни это. — Спасибо за поддержку. Я… Я правда не думал, что вы её окажете. Мне сказали, вы хорошие парни… Но вы же знаете меня полдня. В детдоме меня только дразнили из-за шрамов. — Короткое знакомство — не причина для того, чтобы перестать быть людьми, — развёл руками Мелиорн, подходя и сгребая в объятия соседей по комнате. Все посмеялись над этим жестом и отправились по своим делам. Алек — спать, а его соседи доигрывать.