Сегодня темнеет рано

У одной из девушек были вытравленные перекисью до серого цвета паклеобразные лохмы, причудливым образом зачёсанные на затылке, криво нарисованные брови-ниточки, жирно подведенные глаза, лаковые сапоги, порядочно ободранные, и такие же лакированные прорезиненная куртка и брюки. В таком наряде она была похожа на потрёпанную БДСМ-госпожу. В сумерках её странный костюм причудливо отсвечивал и переливался. Подруга на её фоне смотрелась бледно: прилизанные волосы, тоже крашеные, маленькое крысиное личико вовсе без косметики, если не считать за таковую килограмм тоналки, грязно-розовая мешковатая куртка. Выделяла её только длина юбки: ничтожная настолько, что этот кусок ткани и юбкой-то язык не поворачивался назвать — это пояс какой-то. И из-под этого «пояса» торчали кривые ноги, затянутые в ажурные чулки. При каждом движении или шаге девушки «пояс» задирался так, что половина задницы торчала наружу. Только дурак не поймёт, что это шлюхи. Причём дешёвые, уличные, поголовье которых с начала нулевых значительно проредилось. Такие себе ночные мотыльки с опалёнными крыльями. Скорее всего, наркоманки. Тоналкой они какие-нибудь язвы свои замазывают, следы побоев или саркому Капоши. Так что внимание полиции к таким персонажам весьма ожидаемо. Жертвы что-то лебезили, двое полицейских — один постарше, румяный и крепко сбитый, с карикатурными подкрученными усиками, аки жандарм из позапрошлого века, другой моложе, но пожирнее и с бледным рыхлым лицом — напустились на них, как стервятники на падаль. Но привлекли внимание Елисея не они. — … Дадите мне заявление написать? Вам же палочки нужны, — донёсся до него болезненно знакомый бархатный голос. И его обладатель оказался именно тем, кого Елисей меньше всего ожидал увидеть здесь. Он не знал, зачем из года в год иногда наведывается сюда, на проспект Культуры, как больной маньяк на место преступления. У него в голове промелькнула мысль, что он и сам теперь угодил в когорту персонажей, к которым могут проявить интерес стражи правопорядка: избитый, с болезненным видом, да ещё и с коробком травы во внутреннем кармане куртки. А ведь так недавно ещё был приличным человеком. Он сам не знал, зачем попросил чутка у Вики. Учитывая, что эффект ему не понравился, и потом ещё сутки мутилось в голове, подташнивало и ломило в висках, ему следовало питать к этим делам искреннее отвращение. А поди ж ты… — Здесь спит жирная бомжиха. Как всегда… Поняв, что снова «подвис», он пришёл в ярость и затряс головой, пытаясь понять, сколько времени простоял посреди дороги, пялясь в одну точку. Судя по тому, что никаких особенных изменений общая картина не претерпела — не так много. Их с Магой взгляды пересеклись. Он решил про себя называть его так: в конце концов, какая разница — почти всех их зовут Магами, это имя уже почти нарицательное. Было заметно, что тот напрягся, однако ничего не предпринял. Просто развернулся и пошёл дальше по своим делам, не оглядываясь и не ускоряя шаг. Как будто приглашал последовать за ним — это вряд ли, — или ничего не заметил — тоже маловероятно. Он шёл за ним по проспекту, через пустырь с застекленным магазином, у которого было неразборчивое в темноте французское название, мимо огромной больницы, мимо подземного перехода, мимо уродливого «дома на горке»… Не может быть. Но эмалированная табличка на углу дома опровергала это утверждение. «Пр-кт Культуры, 24», гласили изгибающиеся чёрные буквы, в темноте похожие на змей. Силуэт Маги нырнул в темноту подъезда. Елисей, уже не пытаясь держаться на расстоянии, рванул следом, чудом успев толкнуть плечом почти захлопнувшуюся дверь. Мага был всё так же спокоен и по-прежнему не оборачивался. На середине лестницы, где-то на уровне третьего этажа, Елисей подлетел к нему и сходу саданул кулаком в бок. Мелко дрожащими руками толкнул в грудь и припёр к стене. И тут же ещё несколько раз ударил в живот. Чтобы уж наверняка. Снова упёрся ладонями в грудь, чувствуя, как под его пальцами колотится Магино сердце. Их лица были совсем близки, в миллиметрах друг от друга. Если раньше образ был расплывчатым, нечётким, и едва Елисей пытался разглядеть его детальнее, развеивался, как мираж в пустыне, то теперь самые мелкие подробности его искривленного от боли скуластого лица были видны: и миндалевидность больших чёрных глаз, и хищный нос с глубоким треугольным вырезом ноздрей, и маленький упрямый рот, и аккуратные уши, плотно прижатые к голове… — А что, — слегка севшим, но не ставшим оттого менее весёлым голосом спросил Мага, сверкнув глазами в вонючем полумраке подъезда, — русские всегда со спины нападают? — Скажи спасибо, что не втроём, пидор! — прошипел в ответ Елисей. — Спасибо, — выдохнул тот гортанно, явно издеваясь. В его глазах мелькнуло что-то наподобие интереса. А потом произошло что-то странное: Елисей не сразу сообразил, что Мага врезал ему ребром ладони по шее слева. Болезненное место. Очень. Не дав опомниться, бьёт снова, и каким-то странным образом отшвыривает от себя, просто качнув в сторону. Удары лёгкие, почти неощутимые, но от них так больно, что сдавливает лёгкие и невозможно дышать. В глазах чернеет, и пропадают все связные мысли. Прижавшись спиной к стене и пытаясь восстановить дыхание, он прислушался к себе. В первые секунды ему казалось, что у него как минимум сломан позвоночник. В расплывающемся мареве, где невесть откуда появились фиолетовый, зелёный и розовый цвета, он снова выхватил боковым зрением Магу. Тот не спешил ни добивать его, ни ретироваться, а как-то странно мялся с ноги на ногу. И даже, кажется, что-то говорил. — Пожалуйста… — прохныкал Елисей голосом, кряхтящим, как у помирающего деда. — Пожалуйста, только не бей меня больше… лучше… ЛУЧШЕ ОТСОСИ У МЕНЯ! Ярость придала ему сил. Вскочив на ноги, он, толком ничего не видя перед собой, кинулся на соперника, мёртвой хваткой вцепившись в него, и бил его локтями, кулаками, ногами, не всегда понимая, куда удары направлены и куда попадают. Удержать Магу оказалось трудно, он был юркий, как угорь, вывалянный в жире, но внезапность нападения дала Елисею фору. — Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! Пусть я сяду, пусть я пожизненно буду сидеть, но ты сдохнешь, сдохнешь, сдохнешь, сдохнешь! Он уже успел использовать весь арсенал нечестного бойца из голливудских фильмов. Даже потягал врага за волосы, и, взявшись за них же, с размаху припечатал его лбом о перила, зачем-то ослабив удар в самый последний момент. Каждое прикосновение отзывалось ощущением сильного, бьющегося в попытках освободиться тела, и стремительного, как у пойманной птицы, сердцебиения. И вот он снова не понял, как так вышло: каким-то чудесным образом, не иначе как колдовским, Мага исхитрился зацепиться ногами за его бока. И вот уже он почувствовал сильное давление на шею, воздуха стало отчаянно не хватать… Его локоть. Он сдавил ему горло локтем. Ну конечно! Как он мог так глупо попасться? Елисею стало так досадно и обидно, что даже смешно. Он широко улыбнулся, пытаясь напрячь шею, чтобы удержать последнее дыхание, но не смог. Попытки пнуть, ударить, оттолкнуть от себя Магу не увенчались успехом. Он был неуловим, но душил здорово. Какие у него сильные бедра, подумал Елисей, — так придавили сопернику руки к бокам, что он их даже не чувствует. — Я слышал, — всё тем же ровным и спокойным голосом сказал Мага, интимно прислонившись щекой к его щеке, — что русские как никто другой хорошо умеют извиняться за сказанное. Что ты там говорил про отсосать? Перед глазами поплыли цветные круги. Он сипел, горло горело так, словно он наглотался лезвий, на губах выступили пузыри. Запахло палёной пластмассой — это плохой знак, обонятельные галлюцинации всегда посещают перед отбросом коньков. «Я тебя задушу и залью в цемент, как шакала», — вспомнил Елисей и снова улыбнулся. Сдержал слово. Всё почернело и ухнуло куда-то вниз.