fondre ton absence

Небо всё ещё тёмное, когда Гарри выходит из дома, чтобы приступить к работе. На горизонте только появляются первые намёки на восход. Прогулка до деревни обычно занимает немало времени. Он должен прийти рано, чтобы успеть к прибытию первого поезда. Его пассажиры – большая часть клиентов. Стайлс проходит мимо дома Томлинсонов. Тёплый оранжевый свет лампы привлекает его внимание, и он оборачивается. За предыдущие несколько месяцев он выработал привычку не смотреть с тоской на этот дом. Можно сказать, он нарушил её. Но внутри горит лампа, что нехарактерно для зимнего утра. Парень останавливается и смотрит на дорожку, ведущую к крыльцу. Он уже собирается идти дальше, когда ему кажется, что в темноте появляется какое-то движение. — Гарри? — он слышит голос Луи, зовущий его. Этот бестелесный зов, голос, только недавно вернувшийся из мёртвых, заставляет кудрявого вздрогнуть. Последний раз они разговаривали неделю назад. Томлинсон тогда так и не пришёл к нему в магазин. — Луи? — отвечает Гарри и продолжает стоять на месте. — Что ты тут делаешь? Старший подбегает к нему и улыбается. — Я не мог уснуть, поэтому решил пойти с тобой на работу, как и собирался. — Сейчас пять утра, — кудрявый хмурится. — Откуда ты знаешь, что я хожу на работу так рано? Луи пожимает плечами и, пряча руки в карманах, направляется к деревне. Стайлс спешит за ним, стараясь не поскользнуться на льду. — Я почти не сплю. Кошмары. Воспоминания, наверное, но… кошмарные, — Луи замолкает. Когда он раздражённо вздыхает, перед ним появляется облако пара. — Поэтому я вижу, как ты каждое утро проходишь мимо дома. — Тебе снится война? Томлинсон снова вздыхает, и Гарри жалеет о своём вопросе. — Не знаю, война ли. Это скорее какое-то чувство. Страх. Это единственное, что я помню из своих снов, когда просыпаюсь. Луи качает головой. — Это пройдёт. В этом месте нечего бояться, если только кого-нибудь не пугают коровы. — Мне не совсем комфортно рядом с ними, — отвечает Стайлс, проверяя, воспримет ли Луи его всерьёз. Старший смеётся. — На твоём месте я бы этим не хвастался. — В детстве у меня был случай с одной коровой. Это было… это было ужасно, — продолжает шутить Гарри, стараясь говорить драматично, чтобы увлечь Томлинсона. — Хорошо, что ты не помнишь. После этого я уже никогда не был прежним. Наступает пауза, во время которой Луи изучает младшего, хмурясь и щуря глаза. — Ты всё это выдумываешь, да? Гарри хохочет. — Да, конечно, выдумываю! Томлинсон смеётся ещё громче. — Как жестоко! Как жестоко смеяться над… калекой! — Я тоже калека. Мне можно, — Гарри старается говорить беззаботным тоном, но его беспокоит, что он, возможно, выходит за границы дозволенного. Впервые Стайлс чувствует себя достаточно комфортно с Луи для того, чтобы шутить и поддразнивать его, как это было до войны. Он боится, что перейдёт границу и снова потеряет парня. Он понятия не имеет, каково быть другом Луи. Всё, что он знал раньше – каково быть второй половинкой Луи. Он никогда не беспокоился о том, не заходит ли он слишком далеко, поскольку этого «слишком далеко» просто не существовало. Он интуитивно понимал, что старший допустит, а чего не потерпит. Однако у нового Луи, точнее у этого нового человека, пытающегося заполнить Луи-образную дыру в мире, могут быть больные места или темы, которыми его нельзя дразнить. — Парень с астмой и парень с амнезией. Кто-то должен написать о нас роман, — отвечает Луи, качая головой. — Это больше похоже на сатиру. — Что-то вроде того, что я потеряюсь, потому что у меня больше нет воспоминаний, а ты побежишь мне на помощь и задохнёшься на полпути, — он разочарованно мычит. — Это не очень смешно, да? — Думаю, Чарли Чаплин сделал бы это смешным. — Кто это? Твой друг? Гарри сдерживает смешок недоверия. Он задумывается, формулируя ответ. — Хотелось бы, но нет, он киноактёр. Мы ходили смотреть один из фильмов с ним за несколько месяцев до того, как ты ушёл на войну. Ты помнишь, что такое фильмы? — Да. Это был хороший фильм? — Да, было смешно, — Стайлс замолкает и хмурится. — Твой врач объяснил, почему ты помнишь… слова и разные вещи, но не помнишь, кто ты такой? Луи качает головой. — Он говорил, что часто видел подобное у людей с травмами головы. Но проведено недостаточно исследований, чтобы понять, почему так происходит. — Понятно. Я спросил, потому что ты знаешь, что такое фильмы, но не помнишь, что ты смотрел фильм с Чарли Чаплином. — Я знаю, как одеваться, говорить и ходить, заботиться о себе, разговаривать с людьми, вести себя и всё такое, но я не знаю, кто я, не узнаю других людей. Это расстраивает, — Луи тяжело сглатывает. Тон его голоса повышается, когда он становится эмоциональным. — Зачем мне помнить, что такое чёртова ложка, если я даже не знаю, кто я такой?! Или кто моя семья, это… Я не могу выделить свою мать среди толпы, зато умею считать. — Даже представить себе не могу… — начинает Гарри, но старший перебивает его. — Никому из вас не легче, я знаю. Вы ждёте, что я стану таким, каким был раньше. А я не такой и никогда им не буду, я всех подвёл. Я вижу это в их глазах, не надо мне лгать, Гарри, я вижу это и в твоих глазах тоже. Тебе чего-то не хватает. Ты отстранён. — Может быть, это потому, что мы никогда не были близки, — эти слова звучат фальшиво даже для самого Гарри. — Мы же вместе читали письмо на прошлой неделе, не так ли? Всё выглядело так, будто мы были близки, — Луи звучит грубо, но он скорее расстроен, чем зол. — Ты что-то не договариваешь. Это нормально, я уважаю твой… твой таинственный сад . Но я точно знаю, что он есть. Я хочу, чтобы ты это знал. Томлинсон выдыхает и качает головой. — Почему я сказал «таинственный сад»? Это что-то значит для меня. Эта фраза. Я чувствую это. — Это роман, который мы раньше разыгрывали, — поспешно отвечает Стайлс. — У меня он есть. Я дам его тебе. Луи кивает, на мгновение замолкая. — Это не было воспоминанием, — наконец говорит старший. — Больше похоже на… чутьё. Что-то подсказало мне: «это важно для тебя». Гарри кивает, не находя подходящих слов. Он не хочет надеяться на возвращение памяти Луи. — Что-нибудь ещё вызывает у тебя такие чувства? — рискует спросить кудрявый. — Ничего серьёзного. Я вижу что-нибудь в доме матери, и это кажется мне знакомым. На днях это была кукла сестёр. Мелочи, — Луи смотрит на Гарри и ловит его взгляд. Они оба отводят глаза. — Люди не вызывают у меня таких чувств. Извини. Стайлс качает головой. — Это не твоя вина. Ты не должен извиняться. По крайней мере, ты жив. Гарри понимает, что эта фраза уже стала банальностью. Луи, должно быть, терпеть не может, когда ему снова и снова говорят, что он недостаточно хорош, зато не умер. — Мы почти у магазина, — говорит младший, чтобы прервать молчание. Томлинсон кивает. Гарри впервые понимает, что имела в виду медсестра, когда говорила, что у Луи больная нога. Дорога тяжело даётся Стайлсу, от усилий, которые надо приложить, чтобы пройти по ней, его лёгкие горят. Но он не думал, что путь будет труден для старшего, с его хромотой. Он особо не замечал этого раньше. Видимо, Томлинсон тщательно скрывал недуг, чтобы никого не беспокоить. Но сейчас очевидно, что для каждого шага ему приходится прикладывать немало усилий. Гарри предлагает Луи руку, как обычно это делал старший, когда Стайлс отставал. Однако вместо того, чтобы принять её, Томлинсон качает головой. — Я в порядке. Просто… на улице сегодня сыро. Дорога плохая. — Ты прав, — это всё, что может сказать Гарри. Последнее, чего он хочет – задеть и без того хрупкое эго парня. — Дорога действительно плохая. Моим лёгким тоже тяжело. — Ты сказал, что мы почти пришли? Гарри соглашается с этим и указывает вперёд, туда, где на краю деревни виднеются слабые огоньки. Люди постепенно просыпаются и начинают свой день. Оставшуюся часть пути они проходят в тишине. Стайлс поднимается на крыльцо и останавливается на несколько секунд, давая Луи время догнать его. Он открывает дверь и проходит внутрь. — Рядом с печкой лежат дрова, если ты хочешь зажечь её, — говорит Гарри и чиркает спичкой, чтобы зажечь лампу. — Здесь нет электричества? — спрашивает Луи и опускается на корточки, явно страдая от боли, чтобы заполнить печку. Кудрявый жалеет, что дал ему это задание. — Я удивлюсь, если когда-нибудь оно здесь появится. Иногда кажется, что время забыло о нашей деревне. Гарри смотрит, как парень заполняет печь. Его руки двигаются умело, будто он делал это всю жизнь. Стайлс знает, что так оно и было, но он всё равно озадачен тем, как много Луи помнит по сравнению с тем, что он забыл. Младший коротко вздыхает, позволяя себе секунду погрустить. Он берёт чайник и идёт наполнять его, по пути ловя благодарный взгляд Луи. — Итак, чем ты обычно здесь занимаешься? — спрашивает Томлинсон, ходя по магазину, словно исследуя землю. Он вертит в руках разные банки и бутылки, поворачивает их этикетками вперёд. — Управляю магазином. Владелец, его сын… — Гарри прерывается и видит тень понимания на лице старшего. — Большую часть времени здесь пусто. Все были бедными до войны, а после неё стали ещё беднее. В некоторые дни вообще никто не приходит. — Что ты делаешь всё это время? — спрашивает Луи, снимая чайник с плиты, когда тот начинает свистеть. — Чашки? Чай? Томлинсон улыбается, когда Гарри указывает на заварник. — Ты просто пялишься в стену? — Большую часть времени я читаю книги. Я, эм… — он прочищает горло, замечая, что старший оборачивается и смотрит на него. — Я в порядке. Я учусь. Как я уже говорил, я бы хотел продолжить учёбу. — Тогда почему не продолжаешь? — Я не могу себе этого позволить. И тогда мне придётся уехать и оставить родителей одних. Гарри не говорит, но думает, что ему пришлось бы оставить и Луи тоже. В другой жизни они планировали сделать это вместе. Но вряд ли Томлинсон может надеяться, что его возьмут учиться, когда у него нет половины воспоминаний. — Что бы ты изучал, если бы мог? — продолжает старший. — Думаю, я хотел бы стать учителем, — он пожимает плечами и опускает взгляд на бумаги, которые он поправлял последние пять минут. — Я знаю, что, эм… иногда тебе помогают оплатить учёбу, если ты соглашаешься работать несколько лет, так что я… я могу попробовать, но.. сомневаюсь, что деревенская школа научила меня достаточно, чтобы меня взяли дальше. — Нет ничего плохого в том, чтобы попытаться, да? Ты должен подать заявление. Гарри качает головой, тяжело сглатывая. — Я пока не могу себе этого позволить. — Пока, — повторяет Луи. Его лицо проясняется. — Ты хороший парень. Мы отправим тебя на учёбу. А теперь скажи, когда у меня день рождения? Слова Луи не выходят из головы кудрявого целый день. В его сердце словно зажигается маленькое пламя. Он даёт парню личное пространство, когда тот устраивается и пытается разобраться в себе, держа чашку чая и сосредоточенно читая книгу. Гарри не хочет вторгаться в его раздумья. Однако он может сказать, что между ними что-то изменилось. Он чувствует себя более комфортно рядом с Луи, как будто между ними зарождается дружба. Дружба – это, конечно, не любовь, но и она сейчас не помешает.

(っ˘̩╭╮˘̩)っ

Зима заканчивается без предупреждения. В один день становится теплее, и температура больше не снижается. Луи кажется, будто он видит всё это в первый раз. Конечно, он знает, что это не правда, но он не может вызвать воспоминания о весне, хоть и старается. Вместе с другими воспоминаниями они похоронены где-то глубоко внутри. Каждый житель, каждый росток, которые он видит на прогулках в деревню, изумляют его. Когда Томлинсон проснулся во французском госпитале, потерянный и сбитый с толку, всё вокруг было коричневым и унылым, удушливый воздух был наполнен дымом. Он не сомневался, что мир всегда выглядит так. У него были более важные вещи для раздумий – например, кто он, где он, почему у него всё болит. Когда поздней осенью Луи перевезли в Лондон, он не заметил ничего, что доказывало бы его неправоту. Судя по тому, что он видел из окна, мир состоял только из оттенков серого. Небо редко окрашивалось в другие цвета, помимо белого или чёрного. Парень смирился с этим и особо не задумывался. Переезд в Йоркшир взбодрил его. Воздух здесь гораздо свежее и чище, но вокруг тоже много коричневого и серого. Вот почему Луи так удивляется всему, что происходит вокруг. Сёстры становятся более уверенными рядом с ним, начинают поддразнивать его из-за того, что теперь вся его жизнь собрана в их доме. Парень подыгрывает им и заставляет смеяться, постоянно спрашивая у них «что это?» даже про траву и листья. Томлинсон знает, что это такое, знает, как всё это называется. Но один вид этого кажется чем-то новым. Он не помнит, что мир может быть таким зелёным. Весна – первое волнующее событие в его жизни за последние несколько месяцев с момента, как его нашли. Письма, многочисленные письма, посланные в разные ведомства правительства и армии, наконец приносят желанные плоды. Луи объявляют живым, присылают новые документы, перед ним извиняются. Пустой гроб выкапывают, скромное надгробие убирают с кладбища. Томлинсон может сказать, что в этой части его мать нуждалась больше всего. Луи просыпается при первых намёках на рассвет. Кошмары снятся уже не так часто, как раньше, но ему всё ещё не удаётся спать больше пяти или шести часов. Он как будто разучился спать. Томлинсон встаёт с постели. Его больная нога затекла за ночь, поэтому он потягивается и массирует её, прежде чем одевается. Гарри скоро будет проходить мимо его дома. Луи хочет, как и все последние недели, пойти с ним. Парень спускается вниз, держа ботинки в руках и избегая скрипучих половиц. Он направляется на кухню, чтобы перекусить перед выходом. Он смотрит на дедушкины часы, стоящие в гостиной, и понимает, что у него есть ещё немного времени. Луи поджаривает ломтики хлеба, намазывает их маслом и посыпает сахаром. Он слышит протестующее фырканье мамы, но он же ветеран войны. Ему можно плохо питаться. Томлинсон успевает позавтракать и выпить стакан молока, а Гарри так и не появляется на дороге. Он точно это знает, поскольку не сводит с неё взгляда. Луи хмурится и снова смотрит на часы: почти шесть. Стайлс не успеет открыть магазин к прибытию первого поезда и получит выговор от владельца. Луи не хочет этого, так что надевает пиджак, шляпу и ботинки. Он идёт к дому Стайлсов, чтобы узнать, в чём дело. Дорога уже привычна для него, поэтому он может подумать, пока идёт. У Луи плохое предчувствие по поводу опоздания Гарри. Здоровье этого парня – плохая шутка, которую сыграла с ним жизнь. За несколько недель, что они провели вместе, ни разу не было такого, чтобы он два-три дня подряд не кашлял и не чихал от простуды или ещё чего-нибудь, что ему удавалось подхватить. Скорее всего, он слишком слаб, чтобы идти на работу. Это вызывает тревогу. Хоть Стайлс постоянно болел, он не пропускал ни дня. Луи приближается к их дому, на кухне горит свет. Он уверен, что его стук в дверь никого не разбудит. Энн открывает и впускает его. У неё тёмные круги под глазами. Томлинсон задаётся вопросом, ложилась ли она вообще. — Привет, Луи, — говорит женщина. — Проходи. Ты рано встал. — На самом деле я почти не спал. Вы тоже, кажется. Энн кивает, ставит чайник и достаёт три чашки. Она отворачивается от Луи, он видит, как её плечи на секунду опускаются. — Это воспаление лёгких. Томлинсон хмурится, но потом понимает. В его животе завязывается узел. — Оу. А доктор… — Да, — перебивает Энн. — Это из-за простуды, которая преследовала его всю зиму. Я знала, что он слишком хрупкий, чтобы работать в деревне зимой, но он настаивал. Луи вертит шляпу в руках. — Я могу чем-нибудь помочь? — Мило с твоей стороны, но будет лучше, если мы дадим ему поспать. Он наконец-то уснул только час назад. Из-за лекарства он проспит большую часть дня, это должно помочь ему. Томлинсон смотрит на чашки и понимает, что третья для отца Гарри. Он чувствует себя дураком из-за того, что подумал, будто она для него. — Я могу… Я пойду в магазин вместо него. Я знаю, что надо делать. Женщина кивает. — Спасибо. Он беспокоился о работе до того, как заснул. — Конечно, — отвечает Луи. Он мгновение молчит и только открывает рот, чтобы продолжить, как свист чайника прерывает его. — Тогда я, пожалуй, пойду. Хорошего дня. — Тебе тоже, — говорит Энн сквозь зевок, за что сразу извиняется. Луи улыбается ей перед уходом. Ему приходится спешить, чтобы успеть в магазин, будь проклята его больная нога.