Я сам себе и небо, и луна,
Голая, довольная луна,
Долгая дорога, да и то не моя.
За мною зажигали города,
Глупые, чужие города,
Там меня любили, только это не я.
Пульсирующие мысли о правильности и неправильности, старые наставления тетушки, уроки полового воспитания, вычитанные в тайне в «Космополитен», оставленном в парикмахерской, разговоры девочек из спортивных команд.… Да и никто нигде и никогда не говорил заниматься сексом в пыльной университетской кладовке.
Андреа повторяла себе, что это нормально, что это спонтанное действие и локация, чтобы почувствовать себя ж-и-в-о-й, не заточенной в собственном теле марионеткой, которую всю жизнь направляли из стороны в стороны, наглядно показывая, что черное — плохо и белое — хорошо.
Если бы хотела, по-настоящему, то давно оттолкнула бы своего закадычного друга, послала бы ко всем чертям и вернулась к чему угодно. «Что угодно» скрашивало восемьдесят, если не девяносто процентов времени.
Секс в гостиной Эдриана расплылся акварельной кляксой в памяти, точно и не с ней происходил. Привиделся.
Кэмпбелл дышала тяжело, помогала стянуть с самой себя новые (и уже запылившиеся) штаны, а потом вслепую, проглатывая внутренние чертыханья, мучилась с чужими пуговицами, выскальзывавшими из дрожащих рук.
— Андреа, — тихое, с придыханием, жалящее куда-то под ребра, но произнесенное прямо в губы. В эту секунду даже обидно, что не прозвучало ироничное и едкое «принцесса», режущее столько времени слух. — Я сам.
Андреа.
Кто эта Андреа?
Упираясь локтями в пол, она завороженно следила за такими обычными, повседневными действиями, исполняемыми кем-то другим. В сумраке лицо Мёрфи казалось слишком серьезным, а скулы острыми, оттого складывалось впечатление, что Андреа
увидела его впервые. Он был просто друг. Не европеоидной внешности, азиатской, но откуда родом, кто его родители, родной ли язык, на котором говорил… Эти сведения оставались одним большим прочерком.
Мёрфи, вторя ей, не отрывал взгляда от раскрасневшегося лица, подмечая каждую перемену в мимике, готовый остановиться, даже если тяжело и будет стоить позорной дрочки в университетской уборной. Не привыкать и не впервой. Чувство немого восхищения, чего-то трепетного, что заставляло сердце пропускать удар за ударом, ровнялось с желанием обладать, поставить точку.
Он подался к ней ближе, колени на подкладке нового пиджака елозили по шелковой ткани за неимением ничего другого. От Андреа веяло неуверенностью, страхом, что читался в широко распахнутых глазах — сейчас сюда войдут, кто-то узнает, последствия поджидают за углом.
И еще немного желанием.
К приятному удивлению, Андреа сделала первый шаг — теперь без жалостливых просьб и рваных поцелуев, от которых кружило голову похлеще, чем от шампанского. Мягко и немного требовательно ее губы касались чужих, в настойчивом желании сделать э-т-о немедленно. Рука скользила по широкой мужской спине, прижимая ближе, изнемогая в желании чувствовать своей кожей тепло,
его тепло.
Мёрфи сжал пальцы у нее на шее, ощущая пульсацию, отсутствие страха, пристальный взгляд, словно у хищницы, притворяющейся жертвой. Приоткрытые, искусанные губы, тяжелое дыхание через рот.
— Ты хочешь? — так спрашивает маленький мальчик, окутанный детскими обидами и комплексами, забитый старшими неудачник, привыкший к череде отказов, готовый к новой порции. И он, Мёрфи, совместивший в себе все сразу, но уверенно бросавший пыль в лицо. — Скажи это.
Кэмпбелл театрально (или не совсем) захрипела, водя кончиками пальцев по эрегированному члену, точно не знала других приемов, но этого почему-то было достаточно.
Позволяя отдышаться, нежно целуя места, где мгновениями ранее сжимались кончики пальцев, оттягивая руками волосы, он ощущал едва уловимый запах собственного шампуня, купленного в долларовом магазине для съемной студии, свой дезодорант, оказавшийся в ванной комнате случайным образом. Андреа Кэмпбелл за малым исключением пахла, как и он сам. Никакой больше ньюмановской вони, сладких спреев для тела «боевых» подружек, недорогой туалетной воды с цветочными нотками.
Не из этого ли состояли его школьные грезы?
Андреа тихо постанывала, рваное дыхание, слюнявые поцелуи. Напряжение, что вызвано ожиданием, подпитываемое мыслями о резкой боли и о чем-то еще. Прямо как в первый раз. Не очень красиво думать об одном человеке и заниматься сексом с другим. Чувствуя неладное, Мёрфи медленно вошел в нее, выдыхая, точно это стоило ему титанических усилий, и принялся также размеренно двигаться, навалившись всем телом.
Близость.
В несколько фрикций изгнав всех безмолвных, лишенных тела, призраков бывших идеальных парней, сводных братьев, обижающихся девушек из группы случайных связей, отмеченных в телефоне «одна ночь».
Тягучее и пьянящее удовольствие, тяжелое дыхание куда-то в ключицу, более резкие толчки, стон, сорванный с губ, острые ногти, проводящие продольные линии. Андреа не видела его лица — взгляд упирался куда-то в потолок, говорить ничего не хотелось.
В последний раз с Эдрианом она солгала, прошептав, что любит его, ненавидя в тот момент саму себя и всю вселенную. Когда-то это было традицией, которую почему-то не хотелось прерывать. Дойдет ли до таких трепетных речей с Мёрфи?
Очень хотелось надеяться, что нет. Уж больно сладко стало бы, до боли в зубах.
Несколько резких толчков и маленькое помещение озарил мягкий свет. Первая и, кажется, единственная верная мысль — их поймали. Кто-то из уборщиков решил заглянуть с фонариком в кладовую или кто-то еще. Уже завтра по университету поползут слухи, что умница-отличница Андреа Кэмпбелл не против запереться в кладовке с любым желающим. Уже завтра она с позором заберет документы из учебного заведения и отправится на вольные хлеба.
Кэмпбелл интуитивно прикрыла лицо руками, точно свет был слишком ярким.
— Блядь, без вот этого нельзя было, — сквозь зубы произнес Мёрфи и выпрямился. Тело хотело еще. — Я этот телефон выброшу нахуй.
Мобильный телефон. Андреа неуверенно посмотрела на средство связи, унимая сердцебиение. Безумие и новая фобия вместо выброса адреналина и прочего.
— Да, нет, да, я занят сейчас, — Мёрфи откровенно злился, желваки играли, но голос оставался ровным.
Прислонившись обнаженной спиной к двери, он махнул рукой, подзывая к себе. Андреа послушно подошла, ощущая всю абсурдность ситуации. Чертов университет, пыльная кладовка, они оба без одежды в полумраке, занятия давно закончились, библиотека и Гомер отменялись, час назад их чуть было не поймала мисс Блэк.
Мёрфи надавил на плечи, опуская ее вниз на колени, свободной рукой зарываясь в спутанные светло-каштановые волосы. Немое повиновение добавляло власти, повышало самолюбие, зовите как угодно. Он чувствовал себя ебаным победителем на вершине собственного Олимпа, когда вечная не сторонница оральных утех Андреа, который раз за последние дни решила пересилить себя, вбирая член в рот с деланным удовольствием.
«Чёрт,
Эдриан, я перезвоню», — и пусть на другом конце давно уже повесили трубку, и это была другая и не менее ненавистная Ньюман.
Для малышки Андреа их снова было трое.
Эдриан никогда не принуждал к ублажению ртом, всегда ценил личные границы и желания, и вот теперь она стояла на коленях, подавляя рвотный рефлекс, стараясь работать языком по основанию, уделяя особое внимание чувствительной головке. Специфические (или не очень) познания, усвоенные из просмотра десятка порнофильмов на девичниках и от скуки в попытках самопознания и прочего дерьма.
«Посмотри на меня».
Мёрфи провел ладонью по ее лицу, пальцы остановились на подбородке. Пелена ненужных слез застилала глаза, Кэмпбелл покорно запрокинула голову. Без лишних слов и уменьшительно-ласкательных обращений он стер большим пальцем тонкую нить слюны, что тянулась от пухлых губ к головке члена.
Как в дешевой порнографии.
***
Секс показался вечным, невольно отправляющим во времена старших классов, бурлящих гормонов и первых серьезных отношений. С небольшим отличием — раньше перед каждым свиданием Хизер часами корпела над макияжем, разбрасывая на широкой кровати содержимое немаленькой косметички. А еще в первый раз все было иначе: романтичнее, осторожнее, с постоянным шепотом из выяснений, насколько терпима боль и заманчивым предложением, точно спасательным кругом, что можно все прекратить.
Мёрфи грубо кончил ей на грудь, несколько капель спермы остались на шелковой подкладке пиджака.
— Неплохо, — пробурчала дрожащим голосом Кэмпбелл, молясь, чтобы на дне сумки оказались влажные салфетки. Между ног неприятно жгло. — Новый пиджак и уже на выброс.
Мёрфи подавил неуместный смешок, застегивая пуговицы на собственной рубашке:
— Я куплю тебе новый, принцесса. Точно такой же.
— Очень умно, — язвительно подметила Андреа, прикладывая полусухую салфетку к груди. — Мне в чем-то ходить нужно сейчас.
— Наденешь мой, — Мёрфи отряхнул пыль с собственной накидки и набросил на девичьи плечи. — Тебе идет, но рукава лучше закатать.
Несмотря на длительное нахождение в полумраке, наслаждаться новым одеянием оказалось немного проблематично. На языке вертелось что-то саркастичное, но Андреа промолчала, брезгливо комкая пиджак. Хорошо бы забежать в прачечную.
— Готова?
Кэмпбелл согласно промычала. Даже если за стеной окажется весь университет, прильнувший к замочной скважине, прислушивающийся к каждому хриплому стону, сорвавшемуся с губ, ей было все равно. На удивление.
Поблизости никого не оказалось, шаги смолкали на одном из лестничных проемов. Воровато пробираясь по опустевшим коридорам, Андреа придерживала Мёрфи за руку, оставаясь ведомой и сейчас. Прошмыгнув мимо нескольких преподавателей (среди них оказался и тренер), они выбрались через запасный выход и двинулись к парковке. Все еще не разжимая рук.
Смеркалось.
Влажная (по вине автоматического полива) трава неприятно касалась лодыжек. Сокращать путь через газон было не самой лучшей идеей, но и попасться на глаза кому-то из кампуса не хотелось. Они пропустили встречу в «TCBY», на которую и не планировали идти, но из вежливости, возможно, надо было заскочить. Мёрфи молчал, сосредоточенно смотря перед собой, что-то его терзало. Задав самый банальный вопрос о происходящем, Андреа поправила рукава чужого одеяния, что все время сползали и прикрывали кончики пальцев.
— Все отлично, принцесса. Просто дела в клубе.
Она глупо промычала, вспоминая последние слова, брошенные звонившему человеку ранее. Догадывался ли Эдриан об их глупой связи? Как ему вообще в глаза смотреть, если тот узнает правду? Лучший друг и бывшая девушка. Такой ли этот друг «лучший»?
— За что ты так ненавидишь Эдриана? — Андреа произнесла это, захлопнув автомобильную дверь, когда Мёрфи повернул ключ зажигания и сладко затянулся.
— Я. Не ненавижу. Эдриана, — отчеканил он, планируя включить музыку громче, заглушая неуместный поток мыслей мисс Кэмпбелл.
— Ты его ненавидишь и притворяешься лучшим другом, — продолжала девушка, препятствуя настройке музыки. — Ты даже в настроении меняешься, если речь заходит о нем!
— У меня конфликт только с его матерью и ее подружкой. Если хочешь поговорить еще и об инциденте на поле, то, — Мёрфи чувствовал, что потихоньку начинал злиться, плюясь внутренним дерьмом снова. — Пойми, что Джейсон просто напыщенный придурок, Тео тот еще любитель «дунуть», а вся эта идея Хизер… Мне нет никакого дела до этого. Считай, что я просто играл свою роль.
Вот и поговорили.
Хотелось убраться из этой чертовой машины, вернуться домой и рассказать все Тому, спросить совета «старшего брата», на худой конец расплакаться в собственной спальне, укрыться старым одеялом и проспать все выходные.
— Андреа, извини, — уже мягче произнес он. — Это все сложно объяснить, но я не отношу тебя к «ним», ты всегда…
Мёрфи запнулся и замолчал, оставив эту недоговоренность снова, ненавидя самого себя. Не в первый раз за последние несколько дней.
Смеркалось. Вечер только начинался и уже не сулил ничего хорошего.
***
Для Мёрфи все началось еще в школе. Он плохо помнил все события «до», вроде погоды за окном и количества домашней работы, навалившейся снежным комом в первую учебную неделю. Было жарко, предпоследним уроком в расписании значился французский язык. Мадам (ее фамилия осталась пятном в памяти) взяла с каждого студента обещание читать минимум десять страниц французского текста каждый день и пополнять свой словарный запас, потому что «мои ученики не могут оставить школьные стены с уровнем ниже B2».
Мёрфи не притронулся ни к одной французской книге и сейчас, сидя у окна, морщась от ослепительного полуденного солнца, судорожно искал краткое содержание книжки страниц так на двести. Не то чтобы хотелось блеснуть эрудицией среди тех, кто с трудом представлялся на французском языке, но и показать, что он забил болт в последний год обучения, светило письмом в университет и отвратительными характеристиками.
На пустевшее место, предназначавшееся Тео, открывшему сезон «прогулов», опустился массивный черный рюкзак, а следом последовало серьезное:
«Можно?»
Мёрфи покосился на девушку, державшую две тетради в руке, ожидающую ответа, а после согласно промычал. Ни черта он не мог запомнить выбранный роман с внушительным названием — «Les Liaisons dangereuses», подзаголовок которого содержал слов больше, чем выучено за последние три года постоянного французского галдежа.
Очередная воздыхательница по романтичному французскому языку опустилась на соседний стул и уставилась в большой плакат с алфавитом. Мёрфи видел ее впервые, а потому сразу же отнес к тем девчонкам, которые прыгали от счастья, услышав, что могут посещать уроки иностранного языка, а через неделю активной зубрежки, шмыгая носом, просились на что-то простое. Например, тригонометрия. Там принимаешь поражение, когда только выбираешь этот предмет.
— Как дела? — это был глупый, но стандартный вопрос, чтобы завязать разговор. «Письма в назидание некоторым другим» перешли на второй план. Название он уже записал карандашом на парте. Повезет и произнесет уверенно, словно только и делал, что читал чужие сплетни.
Переведя взгляд с увлекательного алфавита на его хмурое лицо, она пожала плечами, мол, все нормально и спросила о его самочувствии из вежливости. Вот и поговорили.
Со вторым звонком вошла Мадам и окинула присутствующих взглядом полным раздражения. Перспектива выслушивать нелестные слова в собственный адрес во имя хорошей репутации казалась плохой идеей. Не разрывая зрительного контакта, Мёрфи вслепую отправил сообщение Тео с кличем спасения.
— О, — Мадам остановила взгляд на его парте. — Новое лицо.
Девушка выпрямилась, что было в новинку. Обычно подняться со своего места означало получение хорошей «взбучки» и изгнание из класса.
— Андреа Кэмпбелл, мэм. Я перевелась к вам из… — она назвала какое-то длинное название скороговоркой.
Мёрфи несколько увлеченно покосился в ее сторону. Урок предвещал что-то интересное, если будут отрываться не на нем. Эта Кэмпбелл выглядела чересчур уверенной для новенькой в школе, а вот одета была значительно хуже остальных, придерживающихся чего-то миленького и чересчур женственного. Неуместные велосипедные шорты, демонстрирующие массивные икры, широкая футболка.
Очередная волейболистка, которая случайно оказалась на стипендии.
— Как вы оцениваете свои знания по моему предмету, мисс Кэмпбелл?
— На редкость отвратительные.
Мадам криво улыбнулась такой откровенности. Обычно студенты старались выглядеть лучше, чем они были, на ходу выдумывая свои успехи. Мёрфи, по крайней мере, относил себя к таким, втирая пальцем «опасную» надпись.
— Сomment tu dis en français?
Андреа замолчала, не предпринимая никаких попыток избежать нападок. Тишина затянулась, Мадам смотрела в свою тетрадь, наслаждаясь страхом каждого оказаться на месте новенькой, но с вопросом сложнее.
Пошла-ка бы она нахуй со своим французским. Мёрфи делано поперхнулся, привлекая внимание соседки по парте, и одними губами произнес: «Как это будет по-французски». Лучше херовый перевод, чем его отсутствие.
От старой ведьмы маленький трюк-неповиновение не остался незамеченным.
— Мёрфи, Вы решили блеснуть своими знаниями? Поделитесь, как провели лето или лучше знаниями, полученными за каникулы? Только на французском.
Ну и нахуй он так сделал?
Чертыхаясь и жалея, что сунулся на первое занятие в учебном году, что стер собственную шпаргалку и, наконец, что вообще открыл рот, Мёрфи пожал плечами и манерно приподнял брови, изображая удивление и непричастность к происходящему. Мадам внимательно смотрела на него, всем видом показывая, что готова внимательно слушать краткий пересказ летнего чтива, а потом сожрать с дерьмом. Промычав что-то и близко не похожее на первоначальный вариант, его перебили — помощь пришла, откуда не ждали.
— Мадам, я не говорю по-французски, но у меня «отлично» по испанскому, в расписании что-то перепутали, — Кэмпбелл заговорила все той же скороговоркой, добавив к этому активную жестикуляцию. — В администрации ответа не дали и сказали решить эту «накладку» самой. Не знала, что у вас сегодня, хм, коллоквиум.
— Сядьте, Андреа, — рыкнула Мадам, сжимая губы в тонкую линию. — Хватит с меня вашего «на редкость отвратительного» французского. Начнем урок.
Отвернувшись к доске, учительница заскрипела мелом, выводя утонченное, (но только на первый взгляд), название: «Passé immédiat dans le passé». Новенькая вполголоса кинула «мерси баку» и вынула из своего бездонного рюкзака учебник испанского, будто бы бросая вызов присутствующим и их грассированию.
Уже после урока он хотел ее поблагодарить за попытку спасения, но Кэмпбелл всем своим видом кричала, что опаздывает на тренировку, а потому, повторно представившись, она выпалила, что у нее «лакросс», и засмеялась с вопроса о поездке в Висконсин. Громко, вызывая ответную улыбку.
До того дня он даже не подозревал, что в школе существует женская команда по лакроссу.
Вблизи оказалось, что они практически одного роста, да и по силе, скорее всего, не уступала. Андреа выразила надежду о скорой встрече. Это было искренне и взаимно.
После неудачного испано-французского урока они периодически виделись в коридоре, обменивались приветственными кивками в столовой и иногда сидели вместе на истории. Согнувшись чуть ли не в три погибели, Кэмпбелл заштриховывала квадратики в тетрадке, слушая инаугурационные речи американских президентов, пока Мёрфи искоса рассматривал ее скучающее лицо.
Ровный нос, пухлые и всегда искусанные губы, зеленые глаза.
Иногда она могла повернуться и кивком головы задать вопрос, но всегда получала отрицательный кивок или какую-то глупую неуместную шутку.
…Потом был осенний бал. Мёрфи много раз думал, чтобы прийти на очередной школьный шабаш не в гордом одиночестве, вчитываясь в знакомые французские слова, но отступился в последний момент, решив, что получит отказ. По-другому и быть не могло. Они не так уж хорошо знакомы, чтобы вместе посещать какие-либо мероприятия, практически ничего не знали друг о друге, да и нужно было начинать со свидания и сказать об этом раньше.
Тео предлагал напиться и запасливо притащил пару бутылок с газировкой с «пуншем» по собственному рецепту: минимум «спрайта», максимум водки. Девчонки подтягивались, заигрывали, смеялись до пунцовых щек и просили еще.
Еще сальных шуток, еще водки, еще одних и тех же песен.
— Ну и где Эдриан?
Этот вопрос возник в середине вечера, что был в самом разгаре, когда уже и пить не хотелось, а музыка начинала действовать на нервы. Нужно было или выбирать потенциальную жертву, с кем провести остаток темного времени суток или напиваться до чертиков.
Андреа Кэмпбелл
тоже не было. Сопоставлять очевидное не хотелось. Возможно, сегодня у нее соревнования по лакроссу или по легкой атлетике или черт-знает-что.
Наивно.
Одному богу известно, где они пересеклись, проклятые Мариус и Козетта, влюбившиеся в один день.
Это не отменяло желания зарядить хорошую пощечину самому себе. Вероятно, что у него, дурака, и шанса не было, но надежда, пусть и призрачная, не угасала. Мёрфи снова оказался в тени такого идеального и прекрасного Ньюмана — капитана школьной футбольной команды, бывшего президента школы. Так было всегда, с чертового детства, когда лучшие роли доставались отнюдь не ему.
Андреа Кэмпбелл и Эдриан Ньюман наслаждались обществом друг друга. Он по-джентельменски наливал своей даме настоящий пунш, неощутимо придерживал за талию и с глупой улыбкой смотрел на ее миловидное личико. Длинное платье, скрывавшее массивные (для такой хрупкой особы) ноги, закрытый под самое горло верх (ведь широкие плечи тоже лучше не оголять) и неуместный разрез сбоку, дававший волю фантазии.
После очередного танца Эдриан решил поздороваться и представить свою спутницу, что не нуждалась в подобном. Кэмпбелл смотрела как-то виновато из-под опущенных ресниц, прикусив нижнюю губу, услышав, что эти люди — лучшие друзья ее молодого человека. С кем еще она успела невинно пофлиртовать перед официальным знакомством?
Оставив компанию столь идеальной влюбленной пары, Мёрфи включил мудака и предпочел напиться и сделать что-то гадкое и омерзительное, за что возненавидит самого себя. Например, перетрахать женскую команду по лакроссу. До выпускного еще была уйма времени, чтобы поставить галочку напротив девяти из десяти имен.
Гнев.
