Пожирающая ярость

      Мёрфи равнодушно рассматривал картину за стеклом — карта Древней Греции. Еще бы. Он так часто и без единой мысли вглядывался в этот пожелтевший холст, вслушиваясь в речи Аиды, что и позабыл о смысле этих линий. Песочные часы навсегда застывшие в одном положении никогда не приковывали столько внимания.       — Ты меня даже не слушаешь, — рыкнула Аида, ударив ладонью по наполированному до блеска черному столу. — Уж не о Кэмпбелл ты задумался?       Мёрфи хмыкнул и выплюнул грубое:       — Обижаете.       Не привыкшая к любому противостоянию, Аида сжала губы в тонкую полосу, в глубоких глазах пылал недружелюбный огонь. Она собрала ИХ, чтобы обсудить события последних дней, поговорить о подобии успешной игры, но Маршалл-то и дело перебивал, настаивал на бесчеловечности действий и о том, как ему все э-т-о надоело. Будто бы ему, Мёрфи, так сильно нравилось ломать комедию и притворяться кем-то еще. Например, хорошим и понимающим человеком или д-р-у-г-о-м, как любит говорить Хизер.       Андреа Кэмпбелл — тяжелая, ненавистная, но все же насущная тема для обсуждения.       Уж больно хозяйка Ада и на земле, и под землей, (вот уж каламбур), была недовольна чрезмерной заботой, которой окружили д-р-у-з-ь-я, следуя попятам за бедной и несчастной Кэмпбелл, наводя на различные мысли вплоть до причастности. Держать в неведении, одурачить, называть как угодно, но не раскрывать карты раньше времени.       Мёрфи думал именно об этом, очерчивая взглядом выведенные когда-то широкие линии, старался не затрагивать правду, не представлять, что получится в конечном итоге, да и вообще не думать об истинной реакции. Его никогда не простят, разорвут на куски, похоронят в глубине сознания, оставив маленькое надгробие в воспоминаниях, мол, да, был когда-то такой парень-азиат Мёрфи, неплохо трахался, разбил мне сердце и уничтожил мою семью.       А еще доверие.       Не могло не радовать, что рядом с его плитой будет и могила Эдриана и всей его семьи. «Э.Ньюман» — золотой мальчик, идеальный парень, его семья навсегда разрушила веру в людей, любовь и надежду в то, что кругом никто не желает зла.       Они будут квиты?       — К черту все это, Аида, — бедный миссурийский паренек разошелся не на шутку. — Ты играешь грязно! На чьей ты стороне? Хочешь, я избавлю тебя от ответа? Тебя волнует только ты сама и твои интересы.       В отсвете синего освещения раздраженное лицо Маршалла напоминало посмертную гримасу того, кто за свою дерзость получил пулю в лоб. Желваки играли, глубоко посаженные глаза бегали по кабинету, широкие брови сведены к переносице.       — Мы уже все обсудили, Маршалл, — отчеканила Аида, скрестив руки. Грудные импланты, которые давно уже не выдавались за «родное», привлекли внимание на мгновение, но карта все же интереснее.       Сексуальное влечение к женщинам старше, особенно, к чужим родителям — не было в списке фетишей.       — Она там, — громом среди ясного неба раздался голос Коры, про которую все позабыли. Тень властной женщины, привыкшая молчать, пока не разрешат подать голос, эдакая декоративная собачка, которую следовало бы носить в сумочке в Лос-Анджелесе. — Ты плохо справляешься с работой, Мёрфи.       Ему отчаянно хотелось съязвить, предложить вытащить язык из влагалища Аиды и проявлять инициативу самой, если хочет получить уважение от других, но он сдержался. Не в первый раз подавлять истинные эмоции, когда речь заходит о работе.       — Ну, так иди и останови ее, — прикрикнула Аида, не оборачиваясь на свою миленькую любовницу. — Не следует перебивать взрослых.       Мёрфи чуть не заржал в голос, сдерживая самодовольную улыбку, следил взглядом за Корой — фыркающей, показательно закатывающей глаза, покорно выполняющей сказанное. Черный гипюровый подол дизайнерской накидки зашелестел по полу. Дверь бесшумно прикрылась, оставляя театральность другим актерам-клоунам.       — Я бы на твоем месте, — чуть жестче произнесла хозяйка, — так не ликовала. Ты сблизился с Андреа, не думай, что это останется незамеченным. Я бы порекомендовала принимать душ перед приходом на работу — от тебя так и несет женским потом и, кхм, другими выделениями, — (кулаки непроизвольно сжались под столом), — Все, что ты делаешь, будет только на твоей совести, но когда придет время… Ты уверен, что сможешь принять нужную сторону? Я сомневаюсь.       Эта женщина любила давать ложную надежду. Не было у него никакого выбора, раздумий о принятии сторон, ничего вообще. Клуб, койка в чужом доме, никчемная университетская рутина, снова клуб, ненавистная футбольная команда и с десяток теплых воспоминаний, лишенных бюрократической ереси и неуместных клятв. Вся его жизнь — большая долговая тюрьма, лабиринт Минотавра, где он — еще одна жертва, подношение, чтобы заполучить нечто лучшее.       — Разве я не заслужил твоего доверия, Аида? — сладко протянул Мёрфи, медитативно выдыхая. — Откровенно говоря, это даже обижает. Разве я не был полезен все это время?       — Оставь лицедейство для кого-то другого. Возвращайся к работе.       Он молча поднялся с облюбованного кресла и направился к двери. При всем желании шанс столкнуться с Кэмпбелл оставался минимальным. Пусть думает, что его отвлекли чем-то важным, не терпящим медлительности. Аида поднялась вместе с ним, опираясь ладонями на гладь стола, в знак не то уважения, не то еще черт-пойми-чего.       — Ах, да, — подала она голос, стоило дотронуться до дверной ручки. — Сегодня я подвезу Андреа домой, а ты остаешься до последнего клиента. Хватит вольничать.       — Как прикажете, — театрально поклонился Мёрфи и шумно захлопнул за собой дверь, подобно взбешенному подростку.

***

      Разговор с Корой в пустом коридоре, грубая беседа на повышенных тонах в рабочем кабинете миссис Ньюман и манерное выведение прочь из клуба под локоть с хозяйкой, точно они были лучшими подружками — цирк. Вход свободный.       Ежась от ночной прохлады, ветра, что колыхал полы платья, облизывал обнаженные ноги, забирался под кожу, Андреа вглядывалась во тьму, ожидая, пока один из прислужников подаст машину прямо к входу. Аида нерасторопно, вполголоса давала указания широкоплечему мужчине-вышибале, вертя в руке вапорайзер. До боли схожий с тем, что ранее раскуривал консультант.       Некогда переминавшаяся с ноги на ногу толпа редела. Остались те, кто вышел пропустить пару сигарет между бокалами какого-нибудь «флегетона» или подышать свежим воздухом, а заодно и протрезветь.       — Андреа, — Аида указала на кобальтовый спортивный автомобиль, из которого вышел угрюмый высокий мужчина. — Садись.       Кэмпбелл оглянулась в тот проулок, где еще пару часов назад околачивался Мёрфи у служебного входа. В темноте не различался ни один силуэт, лишь доносилось завывание ветра; а потому следовало повиноваться.       Стоило захлопнуть автомобильную дверь, как в нос резко ударил запах чего-то восточного и приторного, что было совсем не в духе Аиды, больше напоминая платяной шкаф любимого университетского преподавателя.       Миссис Ньюман криво улыбнулась темно-алыми губами и повернула ключ зажигания. Во тьме разбавляемой бликами приборной панели ее помада напоминала запекшуюся кровь, а улыбка, вызванная поводом известным одной ей и Богу, наводила смесь ужаса и восхищения.       — Вы стали счастливее, изменились, — это была отвратительная фраза для того, чтобы завязать разговор, но попытки завести речь о небольшой потасовке брата, ругани с Маршаллом (Андреа пыталась спросить об этом еще в клубе) и о той двери, из-за которой Кора обвинила ее в нетрезвости и своенравности, уже не увенчались успехом.       Ко всему Кэмпбелл отчаянно пыталась вспомнить времена отношений с Эдрианом, но воспоминания о его матери были такими мутными, смазанными, что и спросить было не о чем. В ее памяти Аида Ньюман — властная, расчетливая, с вечно угрюмым лицом, по ошибке, оказавшаяся в женском теле. Уж больно много сугубо мужских, отчасти первобытных черт скользило в ее характере.*       — Это из-за Коры?       — Так уж заметно? — Аида глупо хихикнула, словно вчерашняя школьница. — Занятно, что ты помнила об ее работе, путешествиях и долгом отъезде. Не удивлюсь, если она помнит только твое имя. Без обид.       Куда уж там.       Андреа вымученно улыбнулась. Гул мотора убаюкивал, свою роль играла и недельная усталость, ворох событий, произошедших за малый промежуток времени (один вечер в клубе чего стоил!), местонахождение брата и… Мёрфи. Как бы ни хотелось, Кэмпбелл не могла изгнать его из своих мыслей, напротив, собственноручно подогревала интерес, наивно представив следующую встречу, чистосердечный разговор или что-то еще, за что ей снова будет стыдно. Не только перед матерью Эдриана, что так любезно решила «подбросить» до их особняка, но и разрешила остаться на то количество времени, которое потребуется.       Ведь преступник, как правило, возвращается на место преступления.       Аида на секунду отвлеклась, чтобы посмотреть на свою спутницу, и улыбнулась чуть шире. Располагающе и несвойственно мягко. Когда-то она и присматривалась к ней, к этой нескладной, широкоплечей бесприданнице, так запавшей в сердце любимому сыну, но никогда не отгоняла холодного расчета. Это было еще одной чертой, что досталась от отца — ненавистного и жестокого, наградившего всем наихудшим, что было в нем.       От одной мысли о родственнике Аида крепко сжала руки на руле и дернулась влево, обгоняя нерасторопный пикап, давя на педаль, точно та была чьей-то шеей.       — Знаешь, Андреа, — вдруг подала голос миссис Ньюман, сведя темные, графичные брови к переносице. — Есть вещи, с которыми должна разбираться только я, но… если тебе понадобится моя помощь, тебе достаточно только попросить. Пусть у каждого действия и имеются свои последствия. Понимаешь?       — Да, но, честно говоря, нет, не совсем, — стушевалась Андреа, неприятно заерзав по кожаному сидению. — Совсем не понимаю.       Аида негромко и немного скрипуче засмеялась, откидывая черные волосы назад. Конечно, происходящее ее забавляло, но во всем должна быть мера, хоть и очень хотелось разоткровенничаться. Ведь отец никогда бы так не сделал.       — Ты права, меня радует возвращение Коры. Ее присутствие делает чуть ярче мою, хе-хе, мрачную жизнь. Но действительно ли ты хочешь все это выслушивать?       Тусклые силуэты стеклянных гигантов сменились привычным городским пейзажем — неоновые, привлекательные вывески, череда фонарных столбов, подъем на мост. Все ближе и ближе к некогда родному дому Эдриана Ньюмана.       Андреа согласно промычала, прикрывая глаза. Сколько раз среди ночи она срывалась к бывшему парню, когда так романтично не могла уснуть в пустой квартире, стоило брату отправиться во все тяжкие, или по какому-то пустяковому поводу, когда им так хотелось наслаждаться обществом друг друга. Куда же это ушло? Сгорело одной спичкой — короткой, не каминной.       Автомобиль рассекал на большой скорости пустую автостраду. Обрывки откровенного и трепетного рассказа Аиды рисовали в воображение собственное видение их первой встречи.       «Клянусь… Она стояла с охапкой полевых цветов, напевая что-то, а мой мир перевернулся с ног на голову».       Андреа и сама, кажется, видела, чувствовала эти полевые цветы, пропускала сквозь пальцы, и сердце билось чаще. Она вспоминала свой первый раз, когда ощутила то, что могло перевернуть мир вокруг.       Уродливые цветы выпали из рук, превратились в пыль, вернули в гул школьного коридора.       …Вот ее тянут за лямку рюкзака, хотят что-то сказать, но у нее тренировка по лакроссу, которую не хотелось пропускать, пусть и ценой нового знакомства или дружбы. Андреа глупо улыбается, зная, что последует сейчас. Это же Эдриан, они так познакомились после путаницы «французского» и «испанского» в расписании. Ни черта это не он.       «Мёрфи».       У него глубокие, затягивающие в своеобразный омут, глаза и родинка на выступающей острой скуле.       — Любовь с первого взгляда? — сдавленно произнесла Андреа, широко распахнув глаза. Толпа и школьный коридор рассеялись, обернулись салоном спортивного автомобиля.       Усмехаясь, Аида потрепала ее за плечо. Так делает мать, когда дочь просить пересказать вашу историю любви, а ты треплешь за плечо, обещая, что у нее будет еще лучше. Чище, искренней.       — Наверное, вы называете это так. Ее мать была в ярости, весь дом разгромила, но было уже слишком поздно.       — Почему?       — Я заключила сделку с ее отцом, — сквозь зубы произнесла Аида, сворачивая на уже знакомом перекрестке. — Кора была мне обещана и точка. Нарушить обещание ее отец не мог.       Андреа нерешительно посмотрела на неизвестную Аиду Ньюман, вдумываясь в смысл слов «обещана» и «сделка». Это напоминало современное рабство, ей-богу.       — Как на это отреагировала сама Кора?       Красиво начинавшаяся история с глупых полевых цветов, тайных встреч и надуманных поводов не могла оборваться так омерзительно. Кэмпбелл вновь прикрыла глаза. Спортивное поле, ярко-зеленая трава, голубое небо. Желая произвести впечатление, Андреа сделала сильную подачу, резиновый мяч отскочил прямиком в висок однокласснице.       …«О, черт», — она откидывает некогда счастливую клюшку и сломя голову бежит оказывать первую помощь. И как в лучших «ромкомах» сталкивается с парнем из футбольной команды, капитаном, решившим включить героя.       «Как ты так умудрилась?» — его голос беззлобный и пусть лицо непоколебимо серьезно, кажется, будто бы он улыбается, а в конце называет свое имя. Эдриан Ньюман.       Аида замешкалась, подбирая нужные слова, точно ностальгия сразила хлеще молнии.       — Боюсь, ты можешь понять меня неправильно. Было очень эгоистично забрать ее из родительского дома, но она единственная, кто не видела во мне… Моего отца.       Последние два слова дались ей особо тяжело и прозвучали с особенным отвращением, от которого становилось не по себе.       Краем глаза Андреа заметила, как изменилось выражение лица, а пальцы сжались на искусственной коже до жалобного скрипа. Костяшки стали мертвецки бледными. Знакомый особняк Ньюманов разрывал сумрак сотней огней.       У самого входа уже поджидал Эдриан. Поверх на спортивную форму небрежно наброшенное пальто вкупе с уставшим, немного сонным взглядом, столь же серьезным, как и всегда.       — Наконец-то. У вас все нормально? — он заострил взгляд на виновато-насупленном выражении лица бывшей девушки. — Мёрфи позвонил мне, сказал, что в клубе…       — Все хорошо, — перебила его мать. Власть и инициатива снова в руках непоколебимой женщины. Аида несколько эффектно взмахнула волосами и вошла в дом. — Андреа немного устала. Как, впрочем, и я.       Из-за угла возникла горничная, облаченная в черное, почти монашеское платье, принимая из рук хозяйки ключи от автомобиля, потупив глаза в мраморный пол.       — Набери мне ванну, — отдала указание Аида, косо поглядывая на недавнюю спутницу. — Не желаешь принять ванну, Андреа? К одной из гостевых комнат прилегает отличная ванная комната с джакузи.       Кэмпбелл отрицательно покачала головой. Взгляд приковывал диван в гостиной, напоминая о последствиях вечеринки среди недели. Узнала ли ее горничная? Может, она притаилась за углом, снимала все на камеру или же убирала эти отвратительные салфетки, протирала излюбленный хозяйский диван, вызывала кого-то еще?       «Отдыхайте, завтра будет новый день».       — Идем, — Эдриан надавил на плечи, точно тренер, а после потер большими пальцами. — Я отведу тебя в комнату. Как я понял, Мёрфи решил не распоряжаться и не выделять тебе ни одну из гостевых. Ты задремала на диване, верно?       Андреа тактично молчала. Желание раскаяться и рассказать правду сжимало своей мясистой рукой. Ко всему этот дурацкий разговор в автомобиле, пробудивший старые и не нужные воспоминания, от которых стало тяжелее.       Двери неизвестной комнаты распахнулись. Дизайн каждой гостевой украшенной изысканными статуэтками или полотнами, так или иначе связанными с древнегреческой мифологией, разрабатывался самой Корой. Так, по крайней мере, когда-то говорил Эдриан, не заостряя внимания на Древней Греции.       Разувшись, Андреа присела на край застеленной кровати.       — Эй, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Эдриан, наклоняясь ближе, но сохраняя некую дистанцию, назидательно наблюдая свысока коршуном. — Тебе нужно поспать, ты больше двух, если не трех, суток на ногах.       — Знаю.       — Мать сказала тебе что-то лишнее? Обвиняла?       — Нет, что ты. Это была очень дружелюбная поездка, — честно призналась Андреа, загибая край покрывала. — Просто… Последние дни мне кажется, что я застряла в каком-то другом мире, будто бы все не со мной происходит. Играю роль совершенно другого человека.       Эдриан мягко погладил ее по голове. Как-то по-отечески. От этого жеста еще сильнее хотелось расплакаться. Не то от отвращения к самой себе, не то от боли, которую только предстояло объявить приемным родителям. Уж они не погладят ее по головке за утайку и равнодушие местных легавых.       — Послушай, — тихо произнес Эдриан, — я понимаю, что тебе тяжело, и, право слово, не понимаю, как ты вообще держишься.       «Держишься», «держишься», «держишься».       Все как заведенные повторяли одно и то же слово, будто бы достаточно было просто «держаться» за что-то.       Андреа подняла блестящие от слез глаза и вымученно растянула губы в улыбке. Она запуталась, потерялась в реальности, ни за что уже не держалась, кроме воспоминаний и страхов, преследовавших всю жизнь; а еще устала. Чертовски устала думать, спешить, бежать, заниматься, терпеть, зависеть.       — Ты прекрасная, Андреа, — почти прошептал Ньюман. — Мне больно видеть, как ты изводишь себя.       Он тяжело выдохнул и наклонился еще ближе, оставляя едва ощутимый поцелуй в лоб, а затем выпрямился и в два шага оказался рядом с выключателем.       — Тебе нужно поспать, утром будет легче. Обещаю.       До этого самого «утра» оставались считанные часы, и все вернется назад. Проблемы не испарятся по мановению волшебной палочки, напротив, пеплом присыплют ее несчастную голову.       — Я не хочу оставаться одна, — прохрипела Кэмпбелл, чувствуя, как рыдания застряли где-то в горле. Старое ощущение, что застигло врасплох вновь, (когда Мёрфи подвернулся кстати) тянуло свои корни прямиком в детство, когда остаться наедине с собственными мыслями было настоящим кошмаром наяву.       — Я буду в комнате напротив, не переживай.       Выключатель щелкнул, и спальня погрузилась в пугающую темноту, сотканную из суетных мыслей. Андреа по-детски заерзала на постели, забираясь в самую глубь, борясь с желанием накрыться одеялом с головой. Пояс на платье, тщательно завязанный подругой, не поддавался, казалось, что перекрывал доступ к кислороду, пережимая, закручивая внутренние органы морским узлом. Кэмпбелл злобно дернула за бархатную ленту, игнорируя треск ткани, и легла на подушку, не найдя в себе сил на то, чтобы раздеться.       Усталость, что давала о себе знать в автомобиле, временами в клубе, да и в университете, будто бы сняло рукой. На смену пришел мандраж.       Андреа крепко зажмурила глаза и предприняла последнюю попытку уснуть. Следовало бы подумать о чем-то хорошем, безмятежном и добром. Вечном. Их квартира, запах кофе, струящийся шелк халата, облизывавшего обнаженное тело, согнутая в колене нога, умещенная на стул во время завтрака.       Андреа. Андреа. Андреа.       Тот же шепот, что и в клубе раздался над самым ухом, рывком отталкивая грёзы, вынуждая выпрямиться и жадно хватать воздух.       Кэмпбелл нервно защелкала по выключателям ночников и с широко распахнутыми глазами принялась вглядываться в предрассветные сумерки. Тело пробивала крупная дрожь. Вдали послышался рев двигателя, блеснули фары. Парализованная от страха, Андреа боялась сдвинуться с места и столкнуться с чем-то, что все это время наблюдало за ней, но любопытство взяло верх. Она бросила взгляд на экран мобильного телефона — половина седьмого утра. Ей все-таки удалось ненадолго погрузиться в мир грез. Медленно подойдя к окну, все еще боясь поворачиваться спиной, Андреа уловила движение на улице.       Мёрфи медленно поднимался с парковки, закусив сигарету между зубов.       Остаток ночи выдался на редкость отвратительным, почти до тошноты. Ему хотелось отправить всех покойников и висельников обратно, прах к праху, пепел к пеплу, но стойко продержался до половины шестого, пока Кора, виляя тощим задом, не бросила на прощание: «Присматривай за клубом», и не скрылась в автомобиле.       Последний час он продремал на «галерке», поручив рыжей бестии роль администратора, директора и вышибалы в одном лице. Изгонять-то было некого, толпа желающих очутиться в аду поредела, а после перевелась и вовсе. Но это же пятни-и-и-и-ца, хоть фактически уже и суббота.       Мёрфи отчаянно хотел доехать до своей съемной халупы, потом отшутиться, что перетрахал и всех официанток, но запасной экземпляр ключей валялся где-то в бардачке, а его собственный остался где-то у Кэмпбелл, давно нежащейся на ньюмановских простынях. Закурив на излюбленном газоне Коры, он повел плечами и принялся всматриваться в этот уродливый и надоевший до чертиков дом, в который возвращался снова и снова.       В одном из окон проглядывал силуэт, который при хорошей фокусировке превратился в перекошенное от испуга лицо Андреа Кэмпбелл. Ему хотелось ребячески присвистнуть и сально пошутить, что неужели он прервал их воссоединительный секс своим возвращением, но лишь горько сплюнул в сторону, усмехаясь собственной желчи. Пока Андреа продолжала испепелять его взглядом, превратившимся в некую мольбу. Неужели? Снова принести стакан воды? Или не оставлять ее? А как же Эдриан? Не хватало только разглядеть его широкоплечий силуэт.       Мёрфи бросил недокуренную сигарету в идеально выстриженный газон и носком лакированных туфель втоптал в землю, и скрылся за массивной входной дверью.       «Пожалуйста, зайди. Пожалуйста».       Андреа повторяла эту глупую, выдуманную только что молитву, припав ухом к двери, в надежде расслышать шаги, но те слишком быстро смолкли. Почти демонстративно. Она нервно сглотнула, представив, что сегодня Мёрфи остался у той горничной-монашки, а после легла обратно на кровать и уставилась в потолок, сгорая от ненависти, жалости к самой себе и нелепой ревности.

…Буду я — я из более прочного теста Я достойна занять это место Я многое делаю лучше …У меня её лицо её имя Никто не заметил подмены**