Я обманут моей унылой, Переменчивой, злой судьбой*
Мёрфи лежал на широкой застеленной кровати, подложив обе руки под голову. Несколько часов паршивого сна, от которого стало только хуже. В ушах гул — одеяло мешалось. Он отчаянно ворочался еще час-другой, пока не пришел к выводу, что так делает только хуже. Чем-то это напоминало суровую реальность, в которой каждое движение усугубляло ситуацию. Устало потерев глаза, он заострил взгляд на собственной татуировке, которую следовало бы закончить полноценным рукавом, но было не до этого. Прокручивая в голове разговор с Аидой, ему хотелось пережить этот момент заново, исправить что-то, может, поставить ее на «место», продемонстрировав, что стальные яйца есть не только у нее. Жест жалкого человека — рассуждение о том, что могло бы быть в прошлом, но никогда не свершится в настоящем. Оставалось верить в счастливое будущее и его перспективы. Поднявшись с кровати, Мёрфи принюхался к самому себе. Уж любит эта сука преувеличивать! Ничуть не разило от него ни потом, ни естественными женскими выделениями. Даже спреем для тела, которым обливалась рыжая бестия, обтираясь около него, не пахло. Он принял контрастный душ, облачился в то, что было наименее грязным в шкафу, и спустился на кухню в поисках кофе. Чем крепче, тем лучше, а если на одной из многочисленных полок окажется початый виски, то утро станет чуть добрее. С первого этажа доносился гул блендера и треск масла на сковороде. Эдриан Ньюман собственной персоной уже крутился у плиты, отправив бедняжку горничную отсыпаться после ночных указаний мамаши. Серая футболка, которая стоила чуть дороже съемной комнаты в заднице Штатов, где Мёрфи провел детство, и широкая улыбка. Опираясь на мраморную столешницу, с вечно недовольным лицом стояла вторая хозяйка дома. Чересчур домашний облик, пускавший пыль в глаза о мягкости и покладистости, никак не скрывал истинную натуру. — Доброе утро, — мрачно произнесла Кора, поправив пояс махрового халата, столь длинного, что скрывал щиколотки. — Не думай, что ты избежишь разговора, Эдриан. Я против. — Чего же? — вмешался в разговор Мёрфи, перехватывая с круглого блюда фруктово-ягодного ассорти вымытую клубнику. Ньюмановский холодильник ломился от продуктов прямиком из «Whole Foods». — Тебя вообще не спрашивали, — рявкнула Кора, раздраженно посмотрев на второго человека, которого не хотела видеть в собственном доме. — Не тряси мокрой головой, точно собака над продуктами. Мёрфи засмеялся, нарочито с открытым ртом, демонстрируя остатки пережеванной клубники, а после деланно надул губы и закатил глаза. Собачка показала зубки — прелесть-то какая! При Аиде она бы так не посмела выражаться, а уж тем более перечить. — Угомонитесь, — повысил голос Эдриан, снимая с плиты готовый бекон. Очередной английский завтрак, чтобы впечатлить крошку Андреа. Кора триумфально улыбнулась самой гадкой из всех своих улыбок. — Оба. Заполучив должное внимание, Эдриан уперся ладонями в кухонную столешницу, демонстративно напрягая мышцы. — Андреа — мой гость, — отчетливо произнес Ньюман. — И Мёрфи тоже. Ты же знаешь, что я имею влияние точно так же, как и ты, и моя мать. Сделай себе одолжение и не появляйся в этой части дома, и никто не будет никому мозолить глаза. Кора прищурилась и отрицательно покачала головой. Нет уж. Она с трудом переносила эту паршивую псину, этого дрянного мальчишку, Мёрфи, так теперь предстояло вором ходить по собственному дому, лишь бы не наткнуться на вездесущую Андреа Кэмпбелл — любительницу походить там, где не следует. Для нее-то, наверное, ограничений и не будет. Ходи, дорогая, где хочешь! — Ты хоть понимаешь, в какое положение нас ставишь? Это по нашей вине… Она дернула головой и манерно отвела взгляд, не решаясь договорить приготовленную заранее реплику. Спутанные каштановые кудри покачнулись на плечах. Мёрфи хотел было раззадорить ее, вывести из себя и позавтракать где-нибудь еще, но в стеклянном отражении уловил еще один силуэт позади, что то боязливо спускался по лестнице, то прятался за одной из колонн, сливаясь со стеной. Забавно. Услышала ли она между строк то, что было так очевидно для него? Или наоборот, принялась копаться в себе, желая понять, чем так не угодила милейшей Коре. — Меня это не волнует, — отрезал Эдриан. — Не нравится — не приходи. Ничего сложного. — И вообще, Кора, — деловито встрял в разговор Мёрфи, пододвигая тарелку с завтраком ближе. — Поешь мяса, ты стала какая-то злая. Вот, бекон, к примеру. Он манерно наколол острием вилки еще горячий ломтик бекона и протянул к ее недовольно сморщенному лицу. Сейчас должна была прозвучать еще одна заученная фраза, что она, святая Кора, никого не ест, но, увы, сегодняшний спектакль с треском провалился. Женщина грубо выбила вилку из чужих рук, отчего та улетела на пол, закружившись юлой на чистом кафеле, и не дожидаясь окончания, демонстративно схватила тарелку ассорти и хлопнула дверью. — Припизднутая, ей-богу, — хмыкнул Мёрфи, глядя на жирный отпечаток на белой плитке. — Ты забываешься, — грубо произнес Эдриан и вновь отвернулся к варочной панели. — Ты здесь гость, Мёрфи, не нужно ее провоцировать или устраивать скандалы на ровном месте. Я их не переношу. Он усмехнулся и неряшливо кинул под ноги салфетку, растирая носком туфель грязь, точно втирая окурок в газон. Ему хотелось дать тот же дельный совет — не приходить. На эту кухню или, может, в его жизнь. Неважно. Теперь следовало сменить тему на еще одну излюбленную. Тень на лестнице скрылась. Мёрфи пробубнил пару стандартных фраз, будто бы читал правила пожарной безопасности в школе, когда облажался на уроке химии; а после задорно произнес: — Что ж, могу тебя поздравить? — С чем же? — масло снова затрещало на сковороде. Эдриан включил дурачка. — Ну, английский завтрак на несколько персон, свежевыжатый сок.… Помнится, ты любил готовить такие завтраки раньше. — Все еще не понимаю о чем ты, — ловким движением руки он отделил яйца от скорлупы, добавляя их на раскаленную сковороду. — Хм, хочешь сказать, что я и Андреа снова вместе? — Разве нет? — невинно уточнил Мёрфи, скрывая желание смочить горло и убрать нервный ком. — Разговор на вечеринке, ночные откровения, вечно виноватый взгляд Кэмпбелл. Это безнадежно заметно, мой дорогой друг. Эдриан хмыкнул и обернулся к школьному приятелю. Пристальный взгляд цвета мутной воды (никак не романтичного небосвода), который, казалось, не сулил ничего хорошего. Ньюман никогда не ощущал себя уязвленным или отвергнутым, когда разговор касался чувств. — Не злорадствуй, Мёрфи. Кажется, ты чуть ли не по пятам следуешь за ней, вечно готовый прислужить или помочь. Уж кто-кто, а ты точно должен знать правду. — Это не по моей прихоти. Эдриан кивнул и добавил: «Разумеется», ставя невидимую точку в их разговоре. Чем больше Мёрфи работал на его мать, чем больше выполнял свои обязанности, тем несноснее становился, а от того качество общения теряло прежнее очарование. — Думаю, когда все станет очевидным, — вполголоса произнес Ньюман. — Мы все впадем в немилость, хотя я бы не исключал вариант, что союзник потребуется. Мёрфи искоса смотрел на него, уделяя больше внимания отражениям, и собственной неосторожности. Не заметь он девичью фигуру, придерживающую хрупкую амфору, яркий кусок материи, мельтешивший у статуи-колонны, то обязательно бы прослыл болтуном, подставил под угрозу все. Холодный расчет в словах Ньюмана, делавший его так похожим на родную мать, заставил пересмотреть приоритеты в некотором роде. Может, он недооценил противника? Конечно, когда правда всплывет на поверхность, засмердит, точно тело утопленника, пролежавшее месяц-другой, уже не будет никакого смысла. У каждого была своя роль, и он, Мёрфи, уже сделал все, что от него просили. — Останешься на завтрак? Мёрфи отрицательно покачал головой и сослался на дела, проглатывая язвительную шпильку. Сыт он по горло Ньюмановским гостеприимством. Эдриан возражать не стал. Бросив прощальный взгляд на лестницу, что вела вверх, с ложной надеждой уловить движение, оценить эту аляповатую тряпку, пожелать доброго утра, но там никого не было. Лишь ненавистные статуи и неосвещенный коридор — его личный ад.***
Андреа переминалась с ноги на ногу, стоя на крыльце собственного дома. Изначально солнечный день стал вызывать отвращение, какую-то опустошенность, стоило оказаться за порогом особняка и проследовать к ближайшей автобусной остановке. Чем отчетливей вдали виднелись уже знакомые кварталы, тем сильнее сгущались тучи, вытесняя всякий намек на ясный день. Воровато оглядываясь туда, где еще недавно развевалась ярко-желтая лента, Андреа спешила к родному дому. То, что авария никак не коснулась ее, не оставив ни единой царапины, почему-то угнетало. Если бы она пострадала, если бы что-то не дернуло назад… Кэмпбелл вздрогнула, отгоняя эти мысли, что за несколько дней ни разу не всплывали в памяти, отошли на второй план, а тут сыграли злую шутку. Апатичность и некая отрешенность были ее вечными спутниками с раннего детства, но никак ни желание умереть, оказаться на месте жертв, причитать. Утро выдалось на редкость паршивым. Проворочавшись в постели, окутанная несвойственными мыслями о ревности и жалостью к самой себе, она с трудом приняла душ, стараясь не смотреть на собственное отражение, чистя зубы новой зубной щеткой (как выдают в гостиницах). Стоило вернуться в комнату, а та уже была прибрана, точно по волшебству, а на застеленной кровати лежало новое платье еще с бирками. Приятно, конечно, но… Стараясь не думать об этом своеобразном подарке, Андреа случайно стала свидетелем разговора, затрагивавшего ее скромную персону. Кора вела себя как последняя сука. Это началось еще вчера вечером, когда посыпались обвинения в чрезмерном употреблении алкоголя, нарушению частной собственности и неподобающем поведении. Если что и злило еще больше, так это присутствие на кухне Мёрфи, подтрунивавшего над хозяйкой дома. Андреа не могла разглядеть его выражение лица, но была абсолютно уверена, что тот криво усмехался, скалился и вел себя «по-настоящему» неподобающим образом для того, кому предоставили кров и рабочее место. А потом последовал этот дурацкий разговор с Эдрианом. Они говорили о ней, точно о какой-то вещи, которая должна была достаться под конец памятным трофеем. От этого стало не по себе, хотелось отмыться и навсегда прекратить общение с ними двумя, и обязательно вернуться домой. Даже если за стенкой будут работать копы. Когда Мёрфи ушел, ей безумно хотелось накинуться на бывшего парня, высказать все, но. Это было так неправильно, импульсивно и по-детски. Дураку ясно, что один просто провоцировал другого, а Андреа ничего не поняла, не разобралась до самой сути, чтобы кидаться грубыми высказываниями. «Будешь завтракать?», — вот он, Эдриан, любитель приготовить что-либо, воспринимающий «готовку» как способ порадовать, впечатлить и только потом утолить голод. Былая уверенность приутихла. Хизер бы бросила что-то колкое, схватила бы тарелку и вышла с ней из дома, а после подкормила бы каких-нибудь бродячих псов; но не Андреа Кэмпбелл. Подтянув ближе тарелку, зажав между пальцев серебряную вилку, она смотрела на еще теплый английский завтрак и не могла найти в себе сил, чтобы отломить вилкой хоть кусочек. Опираясь на мраморную столешницу со стаканом свежевыжатого сока, Эдриан вежливо задавал вопросы о самочувствии, прошедшей ночи и прочем, продолжая выглядеть невозмутимо спокойным. — У тебя сегодня тренировка, — будто бы, между прочим, заметил Ньюман, вертя в руках стакан. — Ты пойдешь на нее? Тренировка. Андреа совсем позабыла об этих субботних пробежках, прыжках и метании. Замерев с вилкой в руках, так и не донеся до рта кусочек яичницу, она натянуто улыбнулась и вновь опустила голову, в упор глядя на то, как уродливо выглядел завтрак теперь. — Тебе не обязательно посещать ее сегодня, — как-то по-отечески уточнил Эдриан. — Думаю, твоя команда все поймет, да и тренер тоже. Тем более ты всегда была в отличной форме, пусть соревнования и совсем скоро. Андреа оставалось только согласиться. Эта сторона жизни, состоящая из десятков прочитанных книг, исписанных тетрадей, стопки эссе с аккуратно выведенными буквами, успешных пробежек стала в одночасье чужой, будто бы происходила и не с ней. Твердя себе всю жизнь, что необходимо учиться, иметь несколько хобби и преуспевать в школьной, а после и студенческой жизни, Андреа почти поверила в успешность этого. Теперь ей хотелось сбежать. Не то от всего происходящего, не то от новой порции давления от Эдриана. Всякий раз, когда он хотел сделать что-то во благо, возникало навязчивое желание побыть одной. — Тебя отвезти? — не унимался бывший парень, шумно поставив на столешницу опустевший стакан. Андреа нехотя подняла голову, сталкиваясь с серьезным взглядом серо-голубых глаз, похожих на начищенное надгробие. Отвратительное сравнение, отвратительное утро. — М, нет, я хочу заехать домой. На автобусе. Спасибо за завтрак. — Ты практически ничего не съела. Вечно этот удивленный, отчасти поучающий тон. Кэмпбелл резко встала из-за стола и отодвинула тарелку от себя. Стены этого дома неведомым образом давили на нее. Она, в самом деле, не спала несколько дней, так, дремала, погружалась во тьму и со звоном будильника всплывала на поверхность. — В холле твоя сумка. Ты забыла ее в клубе. — Да? Ее привез Мёрфи? — Нет, но он ее передал Коре, а подобрала Хизер, — с усмешкой произнес Ньюман, а потом снова стал серьезным. Стал самим собой. — Андреа, с тобой точно все в порядке? Не считая событий уже известных всем, — как это в стиле Эдриана! Не озвучивать «очевидное», сглаживать углы, словно от этого перестанет быть больно. — Ты какая-то рассеянная последнее время, испуганная. Тебя что-то беспокоит? Тени, голоса, собственное отражение.… Есть ли смысл продолжать, если с таким списочком можно угодить в психиатрическую клинику? Она проблеяла что-то об усталости и переутомлении, а после, схватив сумку, выбежала из дома, стараясь не оглядываться. И теперь стоя на крыльце собственного дома, Андреа не могла собраться с силами и подняться на последний этаж. Повернуть ключ в дверном замке, нажать на ручку двери означало смириться, признать, что жилье, в самом деле, в полной разрухе, убрать следы борьбы, выкинуть прокисшее молоко, вытеснить затхлый запах… Андреа брезгливо посмотрела на переполненные мусорные баки и отвела взгляд в сторону. На противоположной улице загорелась неоновая вывеска «Любовь». Как мило. Давно ли та висела здесь, пока Кэмпбелл проходила мимо, понурив голову, погруженная в собственные мысли? Вдали послышались раскаты грома. Восприняв это не иначе как знак свыше, Андреа неуверенно потянула входную дверь. Та с характерным скрипом поддалась, суховатая консьержка с режущим ухо мексиканским акцентом отсутствовала на вечном посту и, не дожидаясь ее появления, Кэмпбелл побежала по лестнице до последнего этажа. Новая дверь без единого следа взлома и ярко-желтых лент места преступления. Затаив дыхание, она повернула ключ в замке и надавила на дверную ручку. Казалось, что сейчас в арке появится Том с чашкой кофе или большим стаканом газировки и приветливо раскроет свои объятия. В неосвещенном холле никого не оказалось, наваждение спало. Андреа неуверенно вошла вовнутрь и закрыла за собой дверь. Все так и осталось перевернутым, но теперь мелькали и желтые стикеры, по которым копы должны были воссоздать ту роковую ночь. Щелкнув выключателем, Кэмпбелл сделала круг по квартире, оглядывая масштаб уборки и оценивая то, что украли. Книги, несколько папок с переводами с древнегреческого, снова книги, доставшиеся в подарок от родителей, собранные на гаражных распродажах и приобретенные в школьные годы на деньги, скопленные с завтраков. Ее комната и вовсе осталась практически нетронутой. Ноутбук, шкатулка с парочкой безделушек, старые музыкальные колонки — все осталось на своих местах. На первый взгляд не хватало только планшета, брошенного на кровати. Пока комната брата была перевернута с ног на голову. Пробковая доска — главный ключ к его проекту — полностью уничтожена. То, что осталось от различных вырезок, ксерокопий и заметок, написанных от руки, мелкими клочьями устилало пол. Красные нити, соединявшие все ценное, свисали, словно сосульки с металлических кнопок. Все, что имело значение, над чем так долго трудился Том, превратилось в прах. Андреа до боли закусила губу и бросилась к компьютеру. Жуткими змеями по монитору расползались глубокие трещины. Она дернула несколько ящиков письменного стола. Последние записи, толстые тетради конспектов за несколько лет обучения, пособия по изучению языков, подаренные родителями книги на окончание. Кэмпбелл водила ладонями по изорванным вещам, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Господи, это всего лишь предметы, но с каждым была связана какая-то своя история. Она резко обернулась на кресло. В прошлый раз Том бросил на его спинку куртку, да и всякий раз использовал вместо шкафа. Кожаная куртка с искусственным мехом, купленная на распродаже в «Нордстром», так и свисала, будто бы ее обошли стороной. Андреа ринулась к ней, улавливая на воротнике еще знакомый родной запах. В груди нещадно щемило, думать о том, что Том может быть мертв, не хотелось, но только эта версия казалась правдивой. Прижав куртку к сердцу, уткнувшись в воротник носом, Андреа тихо заплакала.***
Мёрфи нервно скуривал сигарету за сигаретой, прячась в автомобиле от непогоды. В Нью-Йорке разразилась гроза, сопровождаемая каким-то непривычным, почти тропическим ливнем, разбивавшимся с шипением о пыльный тротуар. Ему стоило больших усилий, чтобы не приехать раньше, не перехватить Кэмпбелл на углу какой-нибудь улицы и не пригласить совершить небольшую прогулку в Центральном парке, будто бы они сошли со страниц какого-нибудь романа. Довольствуясь ничтожной близостью к необходимому дому, Мёрфи ощущал себя настоящим маньяком, преследовавшим свою жертву от точки «А» к точке «Б». С другой стороны именно это и требовалось от него. Быть ближе, знать все, что только может зародиться в головке смышленой Андреа Кэмпбелл, оставаться на шаг впереди, точно вся жизнь превратилась в большую шахматную партию. А что, блядь, хотел он сам? Разве не этого? Мёрфи уставился в мобильный телефон, всматриваясь в знакомые цифры, но снова сбросил звонок, не дав ему превратиться в исходящий. Дела у него в городе, конечно, может, еще на тренировку пойдет. Обязательно. Он равнодушно пролистал «ленту» в социальных сетях, вгляделся в красное от выпитого алкоголя лицо Хизер на свежей публикации, переключился на полупустой профиль Андреа. После расставания и ссоры общие фотографии отправились в виртуальную корзину, оставив только несколько собственных портретов и незамысловатых пейзажей. Серость. Откинув телефон на пустующее сидение, он вынул из бардачка листок с адресом, памятуя маленький секрет Тео. Лучшая марихуана, лучшие колеса, лучший кокаин. Если бы продажа наркотиков в одночасье стала легальна, эти слова бы стали неплохим лозунгом. Лучшей, блядь, рекламой. Тео — курчавый золотой мальчик, которому слишком многое сходило с рук. Такие парни всегда околачиваются среди себе подобных. Когда нещадно хочешь привлечь внимание к ругающимся родителям, пытающимся наладить личную жизнь на стороне, лучший способ — «влипнуть» в неприятности, попытаться их воссоединить, хоть на время. Так, кажется, говорили книжки по психологии, но для Мёрфи этот курчавый Дионис оставался редкостным эгоистом и мудаком, прикрывающий желание принять наркоту под предлогом неблагополучия и душевных ран. Мёрфи резко подумал о встрече с отцом, миграционных формах и запахе в одноименном центре. Дождь не желал прекращаться. Прикрывая рукой глаза от тяжелых дождевых капель, он выскочил из автомобиля и под характерные звуки сигнализации побежал в сторону знакомого дома. Красная неоновая вывеска зловеще горела, складываясь в глупое и почему-то ненавистное слово. Проскользнув мимо слеповатой консьержки, Мёрфи спешно поднялся на последний этаж и нервно постучал в дверь. Кто же сказал, что преступник всегда возвращается на место преступления? Он еще несколько раз постучал и уже собирался уходить, как дверь резко распахнулась. Растрепанная, с красными от слез глазами, Андреа Кэмпбелл, полная решимости, замерла с гипсовой статуэткой в правой руке. — Мёрфи?! — она произнесла это немного хриплым голосом, но весьма удивленно. — Ты что здесь делаешь? Он пожал плечами.