Пожирающая ярость

      Мёрфи равнодушно покачивался на стуле, запрокинув ноги на наполированную столешницу. Знакомый до боли кабинет почему-то казался местом скорби и эти картины — символы ушедшей эпохи, и песочные часы, которые никому не приходило в голову перевернуть, хоть раз.       Ему нравилось сидеть во главе «круглого» стола, представлять, что теперь все распоряжения принадлежат ему, никаких советчиков в лице бывших парней и лучших школьных друзей.       Аида фурией ворвалась в свой кабинет. За толстым слоем тонального крема в сочетании с уймой ботокса не читалось ни одной эмоции, но этого и не требовалось. Во взгляде плескалась ярость: кто-то вывел ее из себя, а теперь еще и очередной прислужник возомнил себя кем-то значимым. Сжав губы в тонкую линию, сохраняя молчание, она с силой оттащила один из стульев на противоположную сторону стола и сцепила пальцы в замок.       — У меня для тебя есть кое-что, — с усмешкой начал Мёрфи. Не мешало бы выпрямиться, но наблюдать за разъяренной, выведенной из себя Ньюман — дорогого стоило. — Как ты понимаешь… Мы говорим о не малых суммах.       — Надо же. Мне казалось, что еще вчера ты уже выбрал сторону, разорвал отношения и решил прибиться к юбке Кэмпбелл. Наверное, тяжело получить очередной отказ от той, которая видит тебя только своим другом.       На последних словах Аида криво улыбнулась и приподняла левую бровь, что стоило ей больших трудов.       — Мои проблемы тебя никогда не волновали, Аида, — отрезал он, выпрямившись на ставшим в одночасье неудобном хозяйском кресле. — Я просто владею информацией, которая тебе понравится. Если тебе больше не интересны мои у-с-л-у-г-и, ты закрыла глаза на долги, то, пожалуй, всегда найдутся те, кто заплатит больше.       — Знай свое место, — Аида резко поднялась со своего места, мебель с грохотом упала на пол. — Ты думаешь, что можешь играть со мной? Сегодня ты работаешь на меня, завтра снова бегаешь за своей подружкой, а когда ей надоедаешь, то приходишь туда, где кормят. Как собака.       — Я не разрывал, блять, с тобой никаких отношений, — Мёрфи ощущал как прежняя радость грядущей победы, застилавшая сознание несколько часов, потраченные впустую, растворилась в первобытной ярости, инстинктах, что всегда шли впереди него. — Я сделал то, что ты хотела. Все, до последнего, сука, пункта. Кто еще сделал для тебя столько? Кто еще столько работал?       — Немедленно замолчи, — Ньюман сжала кулаки и сделала глубокий вдох. — Закрой свой поганый рот. Тебе нужны деньги? По другой причине ты бы не стал сюда возвращаться, я в этом уверена. Сколько? Тебя устроит чек? — она дернула выдвижной ящик стола, вынимая толстую книжку. — Обналичишь его и проваливай, забирай дражайшую Кэмпбелл, уезжайте куда-нибудь в Коннектикут и живите долго и счастливо.       Она в непривычной манере (очевидно понабравшись излишней эмоциональности от своей любимой Коры) отшвырнула чековую книжку в противоположную сторону. Сумма была внушительной, но Мёрфи рассчитывал на большее. В конце концов, копия дневника Тома Кэмпбелла была не единственным козырем в этой игре. Его собственной большой игре; о чем он поспешил уведомить побелевшую от злости Аиду.       — Мне не интересно, Мёрфи, — женщина вскинула дрожащую, от плещущейся внутри нее ненависти, руку и отрицательно покачала головой. — Я, конечно, счастлива безмерно, что тебе так хотелось отыграться на две стороны сразу, но мне нужны доверенные люди, а не те, кто не знают, где сегодня им позволят запрыгнуть в постель. Без обид.       Это он тоже предусмотрел.       — Тогда, — он демонстративно вынул из кармана зажигалку, чиркнул колесиком и поднес к сложенным вдвое листам. — Это не достанется никому. Пусть Андреа рассуждает о своем б-о-ж-е-с-т-в-е-н-н-о-м начале, путается с твоей подружкой Сибил, а потом встанет против тебя и уже ты уедешь с Корой в Коннектикут строить скудный быт и…       — Хватит, — Аида тяжело выдохнула и жестом указала на кресло, предлагая вернуться к разговору, как полагает цивилизованным л-ю-д-я-м. 
Она ненавидела отца, его злодеяния, а еще то, что первобытная ярость ставила их на одну ступень, подчеркивая родство еще больше. Устало потерев глаза, Ньюман попробовала отбросить все услышанное от этого щенка Мёрфи и поступить так, как взывала здравая часть разума, как требовал долг.       — Последний шанс, Мёрфи. Без лишней язвительности, комментариев и всего, что ты так любишь. Что послужило катализатором? Кто ей напомнил что-то, что знать не следовало? Или все это блеф? — тень сомнения проскользнула на ее невозмутимом лице. — Поверь, ты не останешься в живых, если я узнаю, что все это твоя выдумка или грязный шантаж. Я все еще властна над тобой.       Прежняя самоуверенность дала трещину, улыбка победителя стала похожа на кривую ухмылку того, кто еще не определился со своим местом на пьедестале, но первое явно уступал кому-то сильному.       — Разумеется.       Аида развела руками — она была вся во внимании. Последние события отрицательно сказывались не только на ее имидже, но и на ментальном здоровье, которое давно, по человеческим меркам, было разрушено. Аида Ньюман чувствовала, как выгорала, как потеряла прежний энтузиазм к работе, как снова и снова возвращалась к ошибкам, которые совершила так давно, что казалось бы, стоило и забыть, оставить призраками прошлого и вспоминать только для единственной цели — не повторить их вновь. Все почему-то шло не так: не вовремя всплывали эпизоды минувших лет, подчиненные выходили из-под контроля… Например, Цербер. Каким верным он был раньше! Как одно упоминание свирепого надсмотрщика Ада парализовало, внушало ужас, а теперь… Ее собственная преисподняя развернулась здесь, в Нью-Йорке, а тот, кто должен был наводить страх, был жалким мальчишкой, в чьей крови бурлили гормоны, а единственной целью стала непримечательная вечно юная богиня Луны. Какой вздор!       И сейчас ей предстояло беспокоиться о чужих скрижалях, которые ставили под угрозу всех олимпийцев. Или тех, кем они стали сейчас — жалкими людишками без личного мнения и влияния, прогнувшимися под новые ценности и понятия.       — …Я забрал все фотографии, древнегреческий она вряд ли поймет с первого раза. В принципе, ничего особенного здесь нет, никаких фантастических планов по свержению, кхм, «Вас», но, возможно, это должно было стать отправной точкой, — с видом знатока рассуждал Мёрфи, пренебрежительно раскуривая сигарету в чужом кабинете. — В любом случае… Том боялся, что этот дневник попадет не в те руки, оставил у одного из тех, с кем писал свою великую работу.       Проглотив едкое замечание, Аида потерла большим пальцем огранку кольца, слабо поблескивавшего на левой руке. Стоило просто задавить этого мальчишку, перебить их всех, кто подумывал выбрать другую сторону и облегчить себе жизнь, хоть не намного.       — Ты сказал, что она вспомнила. Почему?       — Передавай привет Блэк и ее обязательной экскурсии.       — Неужели один рассказ о какой-то целомудренной Артемиде и ее брате-близнеце смог восстановить в памяти то, что некоторые не вспоминают за целую жизнь? Это ты ей что-то сказал? Устал от секретов перед любимой?       Мёрфи театрально закатил глаза и нервно цокнул. Будто бы ему самому нравился происходящий цирк, вся эта жизнь и вечные тайны. Ему просто хотелось подтолкнуть Андреа к разгадке, если уж Маршалл и наплел лишнего, то почему бы и не разгребать уродцу самому?       — Кэмпбелл знает больше, чем говорит.       — Поправка, — хмыкнула Аида и отвела взгляд в сторону. — Кэмпбеллы. Докажи свою преданность, Мёрфи, и можешь быть свободен.

***

      Мёрфи равнодушно перебирал старые фотографии, позаимствованные из дневника Тома, будто бы все события, запечатленные на пожелтевших от времени снимках, никак и никогда не касались его. В действительности это имело небольшой смысл. Его последняя жизнь прошла вдали от всего божественного, от того, чего хватало с лихвой сейчас. Он прожил прошлое, как мечтал Эдриан для своей бывшей девушки — вспомнить все под старость, когда яркие воспоминания легко спутать с деменцией, Альцгеймером или еще черт-пойми-чем.       С одной стороны это было неплохим опытом, если пытаться вспомнить каждый прошедший, но с другой… Мёрфи прекрасно помнил, как умерла, хм, Андреа в прошлом, и ни за что на свете не хотел бы пережить это снова. Ни в каком из обличий.       Дойдя до последнего снимка, он тяжело вздохнул, стараясь унять нервную дрожь, и спрятал потертую карточку во внутренний карман куртки. Чем бы все это не закончилось у него останется, хоть что-то на память. Пусть и на очень короткую.       Он караулил Андреа уже два часа в надежде отвезти в университет. После произошедшего, хм, инцидента было принято решение чередовать «ночевки» у Ньюманов и в родных стенах, будто бы это могло бы обезопасить от Ская или Сибил. В действительности оба плана были провальными до невозможности, но в попытке притворяться, что все в порядке хороши любые средства.       Иногда Мёрфи снова и снова прокручивал воспоминания об экскурсии, этой диадеме, пожертвованной самой Артемидой в прошлых жизнях «Метрополитен-музею», и о тех незамысловатых днях «до», которые казались пропастью между настоящим и не менее пугающим будущим. Он думал о том, как было бы неплохо быть простыми людьми, переживать эти драмы пубертатного периода, страдать от разбитого сердца (будто бы этого не хватало ему и раньше), а в конце наслаждаться пресным «долго и счастливо», размышляя о выборе краски для стен в детской или чем-там еще занимаются влюбленные парочки, целующиеся на Эмпайр-Стейт-Билдинг.       Ему с трудом представлялось что-то хорошее, а уж тем более с кем-то вроде Андреа. Чтобы он мог ей дать, если бы не было всей этой божественной, блядь, комедии? Свое вечное недовольство, кривое лицо и отвратительные шуточки? Другого и быть не могло. В этом Мёрфи был почему-то абсолютно уверен, но нельзя было отказываться от этого желания — быть кому-то нужным. Не только Аиде, не только клубу, который сможет прекрасно расцветать и без его присутствия. Наркотики и сарафанное радио сделают свое грязное дело.       Он снова закурил, браня себя за превышение лимита в пачку в день, и крепко затянулся, подавляя желание прокашляться. Машина и так уже походила на курительный салон больше, чем на средство передвижения. Щелчком отправив окурок на тротуар, Мёрфи повернул зеркало заднего вида в свою сторону. Усталое отражение с полопавшимися капиллярами в глазах вызывало отвращение. Зачесав волосы назад, он попытался криво улыбнуться самому себе, игнорируя сальные отросшие пряди, спадавшие на лицо. Пойдет.       С улицы послышалась возня — с характерным скрипом открылась массивная дверь и на пороге показалась причина его душевных, блядь, метаний, — Андреа Кэмпбелл собственной персоной.       Мёрфи незаметно для самого себя глупо улыбнулся и высунулся из окна:       — Принцесса.       Осенняя прохлада пробиралась под ткань легкого спортивного платья, позаимствованного у х-у-д-ш-е-й подруги, еще влажные волосы собраны в неряшливый пучок. Андреа растянула губы в не менее дурацкой улыбке, смущенно касаясь волос. Со стороны они походили на двух плохо играющих школьников, которые пытались показать не то безразличие друг к другу, не то первые чувства.       — Я уже говорила, что ты следишь за мной? — еле слышно проговорила она, усаживаясь на пассажирское сидение. — В университет я и сама могу доезжать.       — Нам все равно по пути, — хмыкнул Мёрфи, поворачивая ключ зажигания. — И мне не сложно.       Кэмпбелл нервно заерзала на сидении. Эти движения выдавали пробудившуюся в ней порывистость характера, которой она никогда не славилась раньше. Все происходящее казалось каким-то нереальным, пусть и было до боли банальным. Что может быть необычного в поездках со старым д-р-у-г-о-м на машине в университет? Они перебрасывались незамысловатыми фразами, она смеялась с его плоских шуток и просила ехать не так быстро, то и дело приговаривая, что еще немного и свернет шею на следующем повороте.       Одна сплошная ложь, большая иллюзия.       В течение последних нескольких дней Андреа боролась со странным чувством отрешенности. Университетские лекции, скрытая борьба с преподавателем, ненужные тренировки в Центральном парке… Даже мысли о Томе вдруг стали такими пустыми. Она несколько десятков раз перелистала его дневник, прибегала к онлайн переводчикам и не видела ни малейшего смысла в том, чтобы беспокоиться за потертый блокнот — все было на древнегреческом, знаниями которого брат почему-то никогда не хвастался.       Маршалл не выходил на связь, ссылался на дела в коротких текстовых сообщениях, обещал как-нибудь приехать и внести какую-то «ясность» в сложившейся ситуации, Скай, которого следовало бояться, не появлялся в университете, а Мёрфи больше не кидался громкими фразами о верности и о том, что ему-то можно доверять.       Хизер игнорировала каждый приветственный кивок, перешептываясь о чем-то с Тео, отстраивая еще большую стену недопонимая между ними. Перемирие на вечеринке Эдриана теперь казалось еще большим плевком в лицо ото всех, кто поднимал бокалы вместе с ней, предлагая выпить за дружбу.       Закрашивая пустые квадратики в тетради под монотонный рассказ о вечно юной Артемиде, Андреа все больше задумывалась над абсурдностью происходящего. Всего несколько недель потребовалось, чтобы в прах разрушить некогда крепкую дружбу, понять, что она ничего не знала про родного брата и его увлечения. Может, он тоже был каким-то Богом?       «Мисс Кэмпбелл?»       Она нервно дернулась и подняла взгляд на преподавателя. Позволила бы Андреа такую дерзость, если бы на месте сухого старика была бы мисс Блэк?       — Вам совсем не интересно? От вас требуется просто делать вид, что вы слушаете, пока я надрываюсь, а у вас кажется есть дела важнее?       Следовало бы извиниться и сказать, что такого не повторится. Андреа прокашлялась, собираясь сказать заготовленную фразу, но вместо нее почему-то вырвалось неуместное:       — Нет, не интересно.       Сзади кто-то засмеялся, вставляя едкий комментарий об истинном лице университетской гордости, отчего Кэмпбелл нервно обернулась назад, ища глазами обидчика. Вытянув длинные ноги, Тео раскручивал шариковую ручку, скаля зубы. Мудак. Хизер потупила взгляд в дощатый пол.       — Тогда я не буду отвлекать вас своими рассказами, — хриплым голосом вынес вердикт преподаватель. — Может, в следующий раз лекция покажется вам занятной, мисс Кэмпбелл, а сейчас предлагаю удалиться с моих занятий.       Вот сейчас следовало бы извиниться, но Андреа молча собирала свои вещи в сумку, не отрывая взгляда от Тео. Ей почему-то безумно хотелось вцепиться в его лицо, выцарапать глаза и высказать все, что она о нем думала еще с той поездки. Борясь со смущением, вызванным нелепостью происходящего, Андреа быстро прошла к выходу из аудитории и прикрыла за собой дверь.       Впереди ожидала утомительная тренировка, а через неделю маячили первые соревнования в этом сезоне.       «Андреа, стой!»       Очень хотелось, чтобы этот голос принадлежал Хизер. Несколько раз еще в старшей школе, когда их ловили на обмене записками или какой-то ерунде, и кого-то одного собирались отстранять от занятия, то вторая обязательно провоцировала учителя, и они коротали ленч на заднем дворе школы. Чаще всего роль провокатора перепадала Хизер, которая пользовалась глупым трюком и выводила преподавателя на эмоции, парируя ответ за ответом.       Но Хизер больше не торопилась вступиться за бывшую подругу.       — Мёрфи, тебя совсем не заботит учеба?       — Почему бы нам просто не прогуляться? — игнорируя вопрос, он фривольно закинул руку ей на плечо. — Только ты и я. Мы все равно не узнаем ничего нового в альма-матер. 
       — У меня еще тренировка, — вяло подметила Андреа, предчувствуя, что ни на какую легкую атлетику сегодня не попадет. — Почему Тео так поступил?       — Он мудак, — хмыкнул Мёрфи. — Думаю, что у него и справка есть.       — Какая?       — Подтверждающая, что он мудак.       Андреа тихо засмеялась. В этих ребяческих оскорблениях была доля правды.       Они неторопливо шли в сторону людных улиц, сходя за обычных людей, у которых появилась свободная минута, чтобы насладиться суетой Нью-Йорка. Временами Мёрфи вставлял неуместные комментарии о происходящем, говорил о пользе прогулов и делился опытом безделья во времена старшей школы. Эта тема казалась такой скользкой, точно от любого лишнего слова можно было свалиться в невидимую пропасть. Слишком много лишних воспоминаний.       — Ты никогда не думал бросить работу на Ньюманов? — вдруг спросила Андреа, щурясь от ослепительного солнца. — Ну, знаешь, найти что-то другое.       — Кажется, что ты об этом уже спрашивала, — усмехнулся Мёрфи, разглядывая собственное отражение в стеклянной витрине магазина. — Я об этом всегда думаю, но понимаю, что никто не предложит мне больше, чем Аида.       — Чем же ты занимаешься, что она согласна платить такие баснословные суммы?       Он снова усмехнулся и наклонился ближе, будто бы собирался рассказать какую-то тайну. Чужое дыхание опалило кожу, губы едва коснулись щеки, на выдохе произнеся:       — Когда-нибудь я все расскажу тебе, — отпрянув назад, Мёрфи кивнул на один из ближайших магазинов. — Я как-то обещал тебе новый пиджак, взамен того, что пострадал. Идем.       — Господи, какой пиджак, Мёрфи! — запротестовала девушка, размахивая руками. — Я уже забыла про него.       Он непреклонно потянул ее к стеклянным автоматическим дверям и с видом знатока принялся лязгать вешалками. Невыносимо. Андреа недоверчиво покосилась на собственное отражение, которое, казалось, было отовсюду. Слишком большое количество зеркал пугало, как и желание прибегнуть к «эфиру», нарушив данное слово.       — Примерь, — Мёрфи протянул ей несколько вешалок, пожимая плечами, мол, нам все равно скучно. — Если что-то нравится, то сразу купим, не хочу быть у тебя в д-о-л-г-у.       Когда дверь в примерочную захлопнулась, Андреа неуверенно посмотрела на себя в зеркале и медленно принялась расстегивать молнию на выбранном платье. С каждой минутой происходящее напоминало какой-то сюрреализм. Теперь они ходят за покупками, а потом будут вместе набирать продуктовую корзину и вечерами смотреть глупые комедии Адама Сэндлера?       Платье с шелестом опустилось на пол, позволяя довольствоваться собственным полуобнаженным отражением «от» и «до». Поправив бретель бюстгальтера, оставившую характерные следы на коже, Андреа одним кивком головы попыталась отогнать воспоминания о прошлом, когда лет так, в тринадцать, она рассматривала свое нескладное тело и ожидала волшебного превращения, которое так и не случилось. В какой-то момент это просто перестало волновать, забот стало больше и размышления о телосложении отошли на второй, а затем и на третий план.       Постучав единожды ради приличия, Мёрфи потянул дверь на себя и самодовольно хмыкнув, не утруждая себя в извинениях или протяжном: «Оу», говорящем о неловкости происходящего.       — Ты не мог бы закрыть дверь? — шикнула Кэмпбелл, скрещивая руки на груди. — Я имела в виду с противоположной стороны.       Ее возмущению не было предела. Следовало бы вытолкнуть его назад, отправить на тот уродливый диван для ожидания, где один парень уже скучающе листал ленту в «Фейсбук», а еще сказать что-то колкое и не грубить преподавателю. Но почему-то не хотелось.       — Там никто не видел, — усмехнулся он, прикрыв за собой дверь. — Ты меня стесняешься?       — С чего бы? — в доказательство своим словам Андреа невозмутимо сорвала с вешалки следующее платье, дрожащими пальцами справляясь с тугой молнией.       — Помочь?       — Для начала можно не мешать, — съязвила она, поправляя синтетические рукава нового платья. — Никто тебя сюда не звал.       Мёрфи усмехнулся, прислонившись затылком к одному из отрезвляюще-прохладных зеркал. Андреа, мать ее, Кэмпбелл — причина его головной боли, душевных метаний, богиня Луны, освещавшая собой этот дрянной тернистый путь до могилы и Ада. Она злилась, закатывала глаза, была близка к тому, чтобы закричать от ненависти к сломанной молнии на дурацком платье.       Такая живая и красивая.       — Хватит так на меня смотреть, — злостно прошептала Кэмпбелл, уловив очередной взгляд в зеркальном отражении. — Ты меня смущаешь. Теперь.       — Разве это секрет, что я хочу тебя?       Он произнес это так легко и свободно, точно речь шла о каких-то посредственных вещах. Например, о погоде.       Андреа смущенно хмыкнула, ощущая, как легко ее вогнать в краску, и подняла взгляд на собственное отражение. В зеркальной глади снова была Она, другая Андреа. Прямо как во сне.       «Он чудовище», — одними губами произнесла другая Андреа. Ее внешний вид был практически неизменен, правда, теперь взгляд приковывало совсем иное. В пышных волосах скрывалась диадема из «Метрополитен-музея». Полумесяц зловеще поблескивал в центре, перенимая все внимание на себя.       «Жди, когда придет ночь, — продолжала Она. — Я обязательно покажу тебе всю правду. Ты сама в этом убедишься!»       Кэмпбелл крепко зажмурила глаза и покачала головой. Хотелось закричать, отгонять от себя и чертыхаться, пока это не пройдет. Эти слова испугали ее, правда уже была на самой поверхности, оставалось только прикоснуться к желанному, но такому запретному плоду познаний.       — Андреа, — холодная рука Мёрфи скользнула по обнаженной коже. — Все в порядке?       В голосе звучало беспокойство, а во взгляде читалось слишком много тревоги. Что ей следовало бы ответить?       — Давление, наверное, поднялось, — промямлила она, касаясь тыльной стороной ладони собственного горячего лба. — Пустяки. Я, наверное, возьму это платье, спасибо. Сейчас уже поедем.       Мёрфи не понимающе покачал головой, улавливая в зеркале собственное неизменное отражение. Столь же чудовищно отвратительно, что и раньше.       Следовало бы перестать пичкать себя иллюзиями.