***
В покруженной во мрак комнате было тихо. Задернув алые бархатные гардины, что украшали дверной проем в спальню, Кора беспокойно ходила из стороны в сторону. В последнее время она чувствовала себя максимально уязвимой и униженной всеми, кто только переступал порог ее дома. Не желая больше поддаваться чужим нападкам и критике, Кора заперла себя здесь, в комнате без единого окна, которую когда-то продумывала как гардеробную.
Это место напоминало ей Ад, по которому временами накатывала тоска и грусть, как по родному дому. Забавно, конечно, сложилось. Как только Аида явилась за ней, твердя о каких-то договоренностях, окутывая наглой ложью, Персефона билась в истериках, проклинала весь белый свет, надеясь, что небеса обрушатся на голову всякого неугодного. А таковыми являлись практически все.
Теперь же Ад казался лучшим местом. По крайней мере, когда там не было этой псины, Цербера. От людей она стала уставать очень быстро, а нимфы, которые теперь считались простыми горничными и служанками, наводили тоску.
Кора потянулась к книге, что лежала сверху на небольшом кофейном столике — «Древнегреческие богини». Коллекционное издание, купленное в одном из книжных магазинов, в детском, блять, отделе с красочными энциклопедиями. Страница о самой себе была излюбленной, с загнутым уголком, чтобы всегда можно было вспомнить, что было раньше, представить себя значимой. Любили бы ее люди, если бы сейчас во всех ток-шоу она сидела в кресле гостя вместо безголосых миловидных певичек?
В дверь пару раз постучали и, не дожидаясь ответа, дернули за металлическую ручку.
— Я весь дом обошел, — холодно произнес Эдриан, безуспешно хлопая по стене в поисках выключателя. — Каллисто подсказала, где ты.
Кора не повела и плечом. Служанки то и дело сдавали ее, а те, что некогда вились за Артемидой и вовсе ненавидели. Она бесшумно закрыла книгу, устремляя взгляд в одну точку, надеясь, что так незваный гость поймет, как мешает его присутствие.
Эдриан никогда не был ее сыном или «общим» сыном. Он всегда принадлежал Аиде, безукоризненно слушал напутственные речи и никогда не перечил, стараясь смягчать каждый острый угол, обходя неугодную тему.
— Куда уехала Аида? — он включил фонарик на телефоне. — Нужно срочно провести собрание. Прибыл Гефест и пробудившаяся Афродита.
Какой ей дело? Кора коснулась шеи, чувствуя, как новое ожерелье впилось в кожу, удушая похлеще веревки.
— Аида не отчитывается мне о своих передвижениях. Пора бы уже запомнить. Поинтересуйся лучше о своего дружка, он вечно что-то
вынюхивает.
Эдриан шумно выдохнул и попятился к двери.
— Мёрфи уехал и, очевидно, что где-то с
Арт… Андреа.
От этого имени ее передернуло. Не хватало ей в доме одной псины, так теперь перед глазами мельтешила еще и Артемида, от которой все, кажется, были без ума. Веками никто и не упоминал ее, кроме Цербера, конечно, наверняка решившего, что в человеческой шкуре у него есть все шансы на менее жалкое существование, так и Эдриан теперь видел в ней спасение, точно несносная охотница в прошлом поменялась местами с богиней любви.
Чертовщина какая-то.
— Их нам еще не хватало, — Кора невольно цокнула, убирая книжку на стол. Мелованные страницы, посвященные неприступной девственнице, давно были сожжены в камине. — Пусть милуются подальше от меня.
От мысли о сексе ее замутило. Девчонка вызывала у нее мигрень и одной беседы в клубе ей хватило, чтобы укрепить свое мнение о потаскушке, что никак не могла определиться со своим мировоззрением. Не мудрено, что пробудившись окончательно, она побежит восстанавливать невинность, прикрываться прошлым и стремиться к власти.
— Перестань, — отрезал Эдриан. — Когда приедет Аида, пожалуйста, спустись к остальным.
— Оставь меня, — еще немного и Кора была готова взвыть.
— Уже, — выплюнул пасынок.
Дверь тихо притворилась, оставляя ее в гордом одиночестве, словно здесь никого и не было. Кора вздрогнула и закрыла лицо ладонями, подавляя глухие рыдания, рвущиеся наружу.
Некогда здесь стоял и туалетный столик, которым она ни разу и не воспользовалась, только разломала через пару месяцев не в силах смотреться в него день ото дня. Выпрямившись, она подошла к двери, поворачивая ключ в скважине на два оборота. Вряд ли это защитило бы от Аиды или кого-то еще, но горничные не ослушаются, а Цербер не переступит порог. Во второй раз.
Пару лет назад он застал ее здесь, когда еще стоял дурацкий стол с ослепляющей подсветкой, почти-что-собственная-гримерная. Разбив с десяток не тронутых флаконов духов, Кора покачивалась на полу, зарываясь пальцами в ворс розового коврика. В сотый, тысячный, десятитысячный раз она возненавидела собственное отражение — неизменное, застывшее во времени, столь же юное, как и всегда.
— Чего ты тут расселась? — грубо произнес он, поднявшись на шум. В руке был зажат телефон с поставленным на паузу порнофильмом. Главная героиня подозрительно напоминала их общую знакомую. Только рот был изящнее и работал только по назначению.
Уже тогда Кора препятствовала тому, чтобы псина находилась в доме. Аида могла бы поставить ему неплохую конуру и снаружи. Прислонившись к дверному косяку, Цербер с видом знатока оценивал урон повреждений, не задерживая и взгляда на раскрасневшемся от слез лице своей хо-зяй-ки.
— Уйди, — прошипела Кора, надеясь ухватиться рукой за уцелевший флакон. — Выйди вон!
— Позвать Каллисто?
— Ты совсем оглох? Выйди, мать твою, и забудь сюда дорогу!
Цербер пожал плечами, убирая телефон в карман. На его извечно равнодушном лице мелькнула тень жалости и понимания.
Этого только не хватало. Последнее о чем ей хотелось мечтать — сочувствии со стороны прислужника. Пусть шаркает ножкой перед своей возлюбленной, рассыпается в комплиментах или чем он там занимался в свободное время?
— Пошли, — он сделал шаг в ее сторону и протянул шероховатую ладонь. Настоящий, сука, джентльмен. — Да, пойдем, блядь, хватит ломать комедию.
Не дождавшись ответа, Цербер грубо подхватил ее за предплечья, встряхивая, точно тряпичную куклу.
Как же она устала. Как же она хотела домой. Даже если этот дом и Ад, где ей предписано быть хозяйкой.
— Что тебя опять расстроило? — он с силой вытянул ее в просторный коридор, воровато оглянулся в поисках прислуги, а после грубо затолкал в первую же гостевую комнату. — Совсем скучно,
Персефона?
— Тебе ли не плевать?
Аида никогда ее не слушала и твердила о «бессмертной» хандре — диагнозе, выдуманном за ужином, закончившимся очередным скандалом. Забот для нее маловато, нет сына подростка-переростка, проблем с бизнесом, непрекращающейся борьбы за трон с «Новыми», да и занятие можно было бы себе выбрать.
Кора перепробовала все, что только возможно. Она облагородила этот ебаный дом, служивший золотой клеткой, скупала украшения на аукционах, которые после отправляла в благодарность музеям и коллекционерам, пыталась изменить внешность, но, черт подери, оставалась собой. Даже у прислуги прав было больше, чем у нее.
— Мне? — Цербер поджал губы и покачал головой. — Мне похуй, если честно, но оставлять тебя там, кхм, не безопасно. Ты слишком бешеная.
— Заткнись.
Он пожал плечами, мол, об этом и говорил. Выудив из кармана куртки зажигалку и некогда излюбленный серебряный портсигар с сентиментальной гравировкой, протянул сигарету и для нее.
— Не курю.
— В этом твоя главная проблема, — Цербер манерно щелкнул пальцами перед лицом и закурил, несмотря на запрет о курении в ее доме. — Ты все равно не сдохнешь от рака или туберкулеза. Чего тебе привередничать? Хоть бы табачные поля прикупила. Прибыльное дельце, к слову.
Кора нервно вырвала у него из пальцев зажатую сигарету и сделала позорную затяжку, сопровождаемую кашлем. Он тихо потешался над ней, снова выводя на эмоции, на которые она была падка.
— Доволен?
— Так и что у тебя случилось? Аида не дала денег на новую диадему? Или туристическую визу не одобрили? Что за бешенство матки и игра без публики?
Она промолчала, прикусывая кончик сигареты, делая рваные и неполные затяжки. Столбик пепла упал на паркет, зацепив немного и край платья, оставляя уродливую серую отметку. В такие моменты, когда Цербер позволял сам себе вольности и дерзости, в которых, честно говоря, не было ничего злого — одна только желчь, Кора награждала тем же, напоминая его место в этом доме, да и вообще в обществе.
Сейчас было достаточно аргументов, чтобы сделать больнее. Например, остро пошутить про «сперматоксикоз» и просмотр дешевой порнографии, или сказать об очевидном унижении — коротать время в гостиной своего лучшего друга, когда тот развлекается с твоей любимой девушкой, для которой ты просто тень.
Эти слова и должны были обрести форму, вылететь изо рта подобно плевку, но почему-то застряли в горле, сменяясь хриплым причитанием:
— Как же я хочу домой.
Дом — что-то невозможное, не то место, где день ото дня приклонял голову, не то, куда приходили счета и письма. Слово, давно утратившее свой смысл, почти сказочное, несшее в себе больше тоски, чем радости.
Цербер молчал, устремив взгляд в одну точку. Уж эти страдания ему чужды не были. Будь у них лучше взаимоотношения, он бы позволил себе дружеское прикосновение, похлопывание по плечу или что-то подбадривающее.
На первом этаже послышалась возня и звук захлопывающейся входной двери — Андреа и Эдриан.
— Х-э-э-э-й! Мы приехали! — звонкий женский голос разрушил тишину — Хизер. Интересно, где они подобрали ее? — Есть кто
живой?
Кора прошла вглубь комнаты, скрываясь за тяжелыми портьерами. Не хватало, чтобы ее подавленность видел кто-то еще из несмышленых детей. Предусмотрительно было бы попросить чудовище промолчать, забыть этот разговор навсегда и поклясться в этом; но Цербер ушел, так ничего и, не сказав, и больше никогда не возвращался к этому.
И это было к лучшему.
***
Мёрфи проснулся от невыносимой духоты. Сквозь задернутые шторы проникало достаточно света, чтобы лучше разглядеть убогость интерьера. Рыхлое одеяло частично свисало с пола, левая половина кровати пустовала — Андреа покинула его намного раньше.
Наручные часы показывали половину первого, мобильный телефон так и остался где-то в ванной.
Воспоминания о ночном происшествии, плавно перешедшем в утренний секс, заставили усмехнуться. Пора бы уже и отбросить иллюзии, что за этим может стоять что-то хорошее.
Обернув вокруг бедер сырое полотенце, оставшееся на полу, он неторопливо вошел в ванную комнату, предполагая, что одежда окажется непригодной для носки, но нет. Все, включая нижнее белье, не очень аккуратно покоилось на крышке унитаза, а сверху лежал мобильный телефон, покрытый налипшим пеплом и пылью.
Мёрфи облил лицо холодной водой и пальцем размазал по зубам остатки зубной пасты, убирая привкус дешевой выпивки во рту. По-хорошему бы принять душ и переодеться во что-то чистое. Одежда пропахла потом и табаком.
Андреа сидела в пустом лобби и пила отвратительный кофе из бумажного стаканчика. На коленях покоился путеводитель по Нью-Йорку девяностых. Она выдавила из себя приветливую улыбку и снова углубилась в чтение. Влажные пряди спадали на лицо, вырываясь из плена канцелярской резинки, сковывающей волосы в тугой хвост.
— Как спалось? — лучшего он ничего не придумал. По правде говоря, Мёрфи жалел, что все это так обернулось, и стоило просто напиться шампанского и лечь спать, не сбегая в ванную, не продолжая эти приставания, но не мог ничего с собой поделать.
— Я не спала, — ровным голосом произнесла Андреа, подгибая край страницы сверху, и снова подняла на него глаза. — Сложно спокойно спать, зная, что тебе осталось немного.
Мёрфи хмыкнул и устроился рядом на потертом диване. Что это? Очередная шпилька в его адрес, что он, неверный, позволил себе такую дерзость как сон?
— Согласен, — поддакнул он, — заниматься сексом с этой мыслью куда проще. Даже романтично. Может, в следующий раз сердце остановится именно в этот момент?
Андреа должна была ударить его этим фолиантом по голове, стирая самодовольную усмешку, обидеться и провести нравоучительную беседу о его невыносимом поведении, но что-то в ней щелкнуло, и она просто потянулась ближе, оставляя незаметный поцелуй на щеке. Взгляд оставался беззлобным.
— Принцесса, — он опешил, — тебе не идет быть Бэмби.
— А тебе не идет быть мудаком, но я же привыкла, — Андреа победоносно ухмыльнулась. — Все в порядке, я хотела познакомиться с Антеросом, — она указала рукой на пустую стойку администратора, будто бы за ней непременно кто-то должен был оказаться или появиться из воздуха. — Мы мило поболтали, он сделал кофе и отдал мой старый путеводитель. Странное чувство — получать вещи из прошлого.
— Наверное, — как-то неуверенно согласился он, перехватывая из рук бумажный стаканчик. — Ты еще что-то вспомнила?
— Теперь мне кажется, что я и не забывала.
— И как же мне звать тебя? Артемида? Ваше Высочество?
Кэмпбелл глупо улыбнулась и зашелестела страницами путеводителя:
— Меня все еще устраивает Андреа, — она осторожно вытянула снимок, оставленный в спешке у Антероса, и некогда позаимствованный из дневника Тома, и помахала им перед его лицом. — Ты планировал мне об этом говорить или решил присвоить себе?
Мёрфи пожал плечами. Собственная глупость почему-то всегда оборачивалась против него.
— Какой ответ тебя устроит? — кофейное пойло оказалось еще хуже, чем разбавленный виски в клубе. Он прочистил горло, надеясь, что так сгонит отвратительную горечь с языка. — Я не хотел, чтоб моя престарелая физиономия попалась тебе на глаза, довольна?
— Не знаю, мне нравится, — Андреа с толикой грусти и мечтательности провела пальцем по изображению, обводя каждого на снимке. — Я сразу вспомнила тот день. Тогда все казалось не таким запутанным как сейчас. Ты так не думаешь?
Мёрфи осталось только согласиться. Он уже не имел ни малейшего понятия о собственных рассуждениях в музее, когда Антерос решил их запечатлеть на пленке «для истории». Наверное, ему было страшно, как и сейчас, а еще невыносимо больно от невозможности исправить хоть что-то. Андреа почему-то вместо погружения в воспоминания перенимала свои прошлые личности, думая, что будь она нерешительной и милой с взглядом испуганного олененка или глупой овечки, то что-то изменится. Мёрфи уже привык к той Артемиде, с которой был знаком со старшей школы и смотреть на нелепые попытки быть и той «девочкой из прошлого», и «повернутой на справедливости», и «пустоголовой кокеткой», было смешно. Уж лучше бы она рвала и метала, избивала его книгой, тыкала пальцем в грудь, пытаясь вывести на «чистую воду» и была самой собой.
— Надо ехать к Ньюманам. Эдриан еще ночью просил приехать и обсудить новую проблему, — Мёрфи шумно поднялся с дивана и бросил взгляд на пустую стойку портье. Было бы неплохо попрощаться и посоветовать горничную лучше. — Заедем еще в аптеку.
— Зачем? — Андреа выпрямилась вместе с ним, сжимая в руках путеводитель. — Ты, в самом деле, веришь, что произойдет чудо и благополучный исход или боишься, что придется брать ответственность?
Язва.
— Ну, — Мёрфи осторожно прикоснулся к ее розовой щеке. — Если верить нашему «Принцу», то все вполне возможно, нужно только стать командным игроком, а впереди еще тринадцать с половиной дней, — он перевел руку к ее затылку, аккуратно поддев пальцем канцелярскую резинку, рывком стянул вниз. — А если бы ты лучше учила древнегреческую мифологию, то знала, что от союза чудища, изрыгнутого Тартаром, и прекрасной богини вряд ли появится новое божество. Скорее новая зверушка для охраны Стикс.
— Поэтому, — Андреа нервно облизнула губы, — вы сказали мне, что ни какой семьи бы у нас не вышло?
— Есть ряд весомых причин, по которым никто не назвал бы наш союз удачным, но… Тебя сильно волнует мнение кого-то еще? Я не настаиваю на своей кандидатуре. Обеспечивать твою безопасность в любом случае входило в мои планы на ближайшее будущее.
— Замолчи, поехали уже, — крошка Андреа была снова подавлена властной Артемидой. Мечтательная тоска во взгляде сменилась раздражением.
Кто же узнал, что ненависть толще, чем лед?
Не попрощавшись с Антеросом, но сказав «до свидания» его убогому детищу, они выехали в сторону солнечного Нью-Йорка, гонимые ненавистью и страхом. На каждом светофоре Мёрфи оборачивался назад, то и дело, спрашивая о самочувствии своей спутницы, ощущая раздражение, которое подкатывало к ней с каждым разом. В голове крутилась оброненная ею фраза об ответственности, страхе знать, что на его шее повиснет новое ярмо. Не этим ли он руководствовался, оставляя Артемиду одну на несколько жизней, оставшихся белым пятном в его воспоминаниях?
Что за жизнь он мог предоставить?
По крайней мере, в школьные годы Мёрфи просто боялся быть отвергнутым и мысли быть в ответе за прошлое, за настоящее и призрачное будущее, не внушали страха.
Топчась у кассы «7-Eleven», он искоса наблюдал за ней. Андреа безразлично перебирала в руках упаковки жевательной резинки, точно вычитывала набор слов в строчке состава. Как-то цинично было запивать таблетку экстренной контрацепции газировкой, придерживая в руках пачку с предупредительной надписью о мертворождении.
— Все в порядке? — Мёрфи сделал остановку в паре миль от видневшегося особняка Ньюманов.
— Я тебя ударю, когда ты спросишь это снова, — Андреа серьезно смотрела на него, зажав в пальцах сигарету. Для человека, который всем видом пропагандировал здоровый образ жизни (или занимался спортом последние лет десять), она слишком увлеклась никотином. — Ты же знаешь, что нет.
— Я могу что-то сделать для тебя? — он задал этот вопрос, заранее зная на него ответ.
Конечно же, нет. Мёрфи не мог ей дать ни уверенности в завтрашнем дне (если только в нем), ни гарантии, что все будет хорошо, да и новую жизнь тоже, о которой она грезила последние сутки. Родиться в ком-нибудь другом. Это были сладкие грезы и его, и Коры, ночевавшей в шкафу, окруженной лязгающими вешалками, и Андреа, не готовой принять ни одну из сторон.
— Развернуться и уехать? — предположила Кэмпбелл, постукивая пальцами по кожаному сидению мотоцикла. — Не знаю, ничего не делай. Это будет лучший исход для всех. Я тоже ничего не могу сделать для тебя.
Мёрфи нехотя согласился. В который раз за последние часы. Он не то, чтобы надеялся, что рваные и ничтожные ночные бдения или секс, пропитанный отчаянием, что-то изменят в их отношениях, и они войдут через главный вход к Ньюманам, держась за руки, переплетя пальцы. С таким видом следует заявлять о скорой свадьбе, принимая поздравления вперемешку с соболезнованиями. Мёрфи наивно полагал, что они придут к некому соглашению, мол, если все наладится, то могли бы провести вместе какое-то время.
А может и ничего он не полагал и только придумал это.
В гостиной Ньюманов, к удивлению, не было многолюдно. Даже не так. В гостиной было шумно, и источником являлся властный голос комментатора из телевизора. Раскинувшись на кресле, закинув руки за голову, Гефест смотрел бейсбольный матч.
— О, мы вас заждались, — без особого энтузиазма протянул он и выключил звук, оставляя яркую картинку с мельтешащими спортсменами в форме «Янкиз». — Аида у себя, а остальные где-то в доме. Как дела, Андреа?
Кэмпбелл беззащитно развела руки в стороны.
— Почему не отвечали на звонки? — Эдриан застыл в дверях, ведущих на задний двор. Извечная футболка пропиталась потом после длительной тренировки. Вот уж кто думал о будущем. — Вы думаете, что это смешно?
— Смешно что? — Андреа резко встала в оборонительную позицию, надеясь, что не взорвется снова, не выплеснет что-то или не уйдет, хлопнув дверью.
В этот момент каждый ощущал то, как сильно они отдалились друг от друга, стали чужими за последнюю неделю. Еще на вечеринке Эдриан был уверен, что достаточно не так много манипуляций, знаков внимания, да и чего-либо еще, чтобы вернуть былое, но теперь милая Андреа смотрела на него с нескрываемым презрением, глубокой обидой. Впервые с момента встречи он остро чувствовал, как от нее веяло гордыней. Девушка перед ним больше не была ему знакома.
Когда они отдалились впервые?
— Вы очень несерьезно относитесь к проблеме, — встрял в разговор Гефест, с интересом поглядывая в сторону лестницы. — Мы же договаривались.
Мёрфи в непривычной для себя манере отмалчивался, зацепившись взглядом за помятую теннисную юбку, брошенную на кресле. Не это ли было их главной целью — пробудить как можно быстрее богов? От одной мысли, что сейчас в комнате появится Хизер и завалит вопросами, бросило в жар. Ему захотелось покинуть этот дом, город и вообще, в идеале, страну, будто бы старый метод «если скрыться ото всех, то оно исчезнет» работал.
Со второго этажа послышался гомон, будто бы кто-то (и не один) торопился вниз и, ребячески сбежав по лестнице, через секунду кинулся ему на шею. Облако розовых волос и отсутствие чувства такта —
Афродита. Такой реальный, знакомый и едкий запах спрея для тела и мятной жевательной резинки, а еще ладана и пыли как когда-то в церкви.
Она весело щебетала о том, как соскучилась и рада встрече, слюнявя щеку, будто бы между ними было что-то кроме взаимных шпилек.
— Рад тебя видеть, — Мёрфи похлопал ее по спине, ошеломленно прикрыв глаза. — Когда ты так преуспела?
— Когда успела что? — Хизер переключилась на лучшую подружку, давно утерянную сестру. — Ты даже воздержишься от шуток?
— Ну, — он предусмотрительно сделал шаг в сторону, — думаю, комментировать то, что твой бег напоминает стадо слонов рвущихся к водопою, не стоит. Это и так все услышали.
Хизер завизжала как идиотка, отстраняясь назад, на ходу поправляя шелковую резинку, затерявшуюся в спутанных кудрях. Теннисная юбка осталась в прошлом, теперь на ней было платье из гардероба Коры, расшитое серебряной нитью. Очевидно для придания таинственности образу.
— А я думаю, — Хизер протянула руку к Андреа, приглаживая распушившиеся волосы. — Чего псиной-то завоняло.
Мёрфи отмахнулся — не актуальная шутка, которая преследовала его из года в год. Сборище олимпийцев-комедиантов могло бы и обновить репертуар, вспомнить еще животных, ну или подшучивать, что и при наличии трех голов, оставался таким же дураком, что и всегда. Он перевел взгляд на Андреа, заглушая в голове звонкий голос Хизер. Кэмпбелл выглядела смущенной и, очевидно, хотела сбежать, когда улыбалась, а верхняя губа предательски подрагивала.
Хотелось позлорадствовать. Обычно так чувствовал себя он сам, когда Хизер подбегала к нему в перерывах между занятиями со своим сраным йогуртом, и щебетала свежие сплетни, убежденная, что ему есть дело до какой-то Джулии на курс младше или до того, что Эдриан преподнес своей возлюбленной на День всех влюбленных.
— Если вы уже закончили, — Аида (чуть ли не за ручку со старшим Кэмпбелл) замерла на лестнице. — То предлагаю собраться в кабинете и обсудить то, что нам уже стало известно. Следуйте за мной.
Мёрфи прекрасно чувствовал ее взгляд — полный недовольства, испепеляющий до самых кишок.
Точно на экскурсии в старшей школе все выстроились на лестнице готовые покорно идти за предводительницей.
Абсурд.
Он остался последним, не выбрав того, с кем бы хотелось идти в одну ногу, и с любопытством поглядывал на Андреа, что вертела головой под галдеж пробудившейся Афродиты, сжимавшей руку Гефеста. В какой момент они успели так быстро подружиться? Кажется, в прошлый раз легкомысленная богиня любви и слышать ничего не хотела о своем хромом женишке.
— Цербер, — Афродита обернулась назад, выискивая его за широкой спиной п-р-и-н-ц-а. — Ты впервые решил остаться в сторонке? Почему же? Расскажи, ну же, расскажи, что с тобой стало?
Это прозвучало так наигранно и жеманно, будто бы последние три года они не пытались задеть друг друга, придумывая новые оскорбления. Андреа с мольбой в глазах медленно качала головой, пытаясь сказать: «Помоги мне», но почему-то сдержанно улыбалась. Она же дома, со своей семьей. Ей
не должно быть страшно.
— У нас не так много времени, — подгоняя, словно свору гончих, прикрикнула Аида, скрываясь за нужной дверью, ведущей в личный кабинет. — Проходите и занимайте места.
Уже на пороге еще одной мрачной комнаты, Мёрфи бросил последний раз взгляд на сомкнутую, почти неприметную дверь, где наверняка сидела Кора, прижавшись к замочной скважине, свято убежденная, что ссылаясь на мигрень, сможет отвести от себя подозрения.
Забавно, но в нем впервые проснулось сочувствие к маленькой владычице Ада, что так безжалостно затерялась на заднем плане.
Каждый день ей приходилось просыпаться собой.
Никому не пожелаешь. 
