«Колесо судьбы вертится быстрее, чем крылья мельницы, и те, что ещё вчера были наверху, сегодня повержены во прах.»
Не желая раскрывать глаз, Андреа подмяла подушку, утыкаясь в шелковую наволочку носом, блаженно улыбаясь. Уже через пару секунд после пробуждения она была не в силах вспомнить и половины тех сказочных грез, нарисовавшихся в ее воображении, но почему-то верила, что это предзнаменование чего-то хорошего. Чудесный сон, просто дивный. Волнение, сразившее ночью, смешалось с уязвленным самолюбием, гордыней и, пожалуй, неуверенностью в себе, сопутствовавшей всю земную жизнь. Первое впечатление улеглось, подпуская новую череду тревожности, нахлынувшую волной. Услышал ли он эти слова? Что скажет при встрече или притворится, будто бы ничего и не было? Может, его задели прошлые высказывания, а это признание показалось глупостью, жалкой исповедью провинившегося человека? Она неуверенно протянула руку в центр кровати все еще не в силах открыть глаза. Пусто. — Что-то потеряла? — протянул знакомый голос, разрывая тишину. Андреа широко распахнула глаза и нервно хихикнула в надежде скрыть смущение, подтягивая одеяло выше до кончика носа. В распахнутое окно лился свежий, пронизанный сентябрьским солнцем воздух, чуть покачивая тюль. — Издеваешься? Стоя у зеркала, Мёрфи криво усмехнулся в отражении и развернулся в пол-оборота, продолжая застегивать пуговицы на белоснежной рубашке. Шрам у глаза был практически незаметен, пока на щеке поблескивала свежая царапина — результат неудачного бритья. — Неплохо, да? — весело ухмыльнулся он, уловив пристальный взгляд на своем лице. — Все зажило. Прямо как на собаке. Кэмпбелл притворно закатила глаза и выпрямилась на кровати. Незнакомая комната ничем не отличалась от собственной спальни в этом большом доме, который теперь напоминал гостиницу с броским названием «Пристанище***
Андреа стояла в центре собственной комнаты, окруженная четырьмя стенами, в полном одиночестве, неуверенно поглядывая на закрытую дверь. Казалось, что та должна распахнуться с минуты на минуту, войдет Том и закидает извинениями о нарушении личных границ, о которых так долго твердили приемные родители. Мама и папа. Когда она вспоминала про их существование в последний раз? Распластавшись на кровати, Андреа смотрела в плохо побеленный потолок. Эта комната, ее личное убежище, вдруг стало таким чужим и неуютным. Запылившиеся полки с наградами, оставленная книжка по истории Америки с несколькими закладками, — боже правый, она даже не помнила, о чем читала, — постельное белье с несвойственным душком, приоткрытый шкаф. Когда все успело так перемениться? Приподнявшись на локтях, Андреа заглянула в приоткрытое окно — алая вывеска «Л ю б о в ь» все еще горела, пусть и яркость терялась при свете дня. Как-то забавно все складывалось и отчего-то невольно проводилась параллель с ее жизнью и этой вывеской дрянного магазинчика в немноголюдном переулке. Тяжело выдохнув, она сокрушенно откинулась на подушку, крепко зажмурившись. Меньше часа назад Андреа весело подшучивала на тему первого свидания, актуальности в сложившейся ситуации, не забывая язвительно напоминать, что потребовалось всего две тысячи лет, чтобы приступить к новому этапу в отношениях, прикусывая язык в момент, когда следовало продолжать о свадьбе, двух детях и большом доме. Мёрфи держался на удивление стойко, цокал, закуривал сигарету за сигаретой, грозясь включить музыку и заглушить этот бесполезный разговор не в его пользу. В глубине души ему это нравилось, и это было видно по приподнятым уголкам губ и беззлобных взглядах, которые он то и дело бросал в ее сторону. Остановившись у ее дома, Мёрфи еще раз напомнил, что заедет ровно в семь, и если она к тому времени будет скакать по квартире, например, в поиске чего бы то ни было, то очередь потешаться перейдет к нему. Кэмпбелл по-детски показала язык и вслепую потянулась к ручке на двери, оттягивая момент прощания. Пожалуй, «до скорой встречи» подошло бы больше. Безумие какое-то. Она чертовски хотела, чтобы в эту секунду он ослабил ремень безопасности, притянул к себе и поцеловал, так как больше никто не мог и не умел. Но Мёрфи почему-то сдержанно улыбнулся и провел ладонью по ее щеке, пытаясь вложить в этот жест как можно больше нежности. В глазах плескалась тоска, а сердце болезненно сжималось. «Он думает о том же», — решила Кэмпбелл и, превозмогая желание остаться еще ненадолго, заставила себя выйти из автомобиля. Том ожидал ее в гостиной, буравя взглядом дыру в стене. На кофейном столике дымился ароматный кофе. — Надо же, — язвительно произнес он, не оборачиваясь к входной двери, — ты вспомнила обо мне. Как дела? — У меня или у остальных? Аполлон проигнорировал уточнение и поднялся с софы, скрестив руки на груди. И у кого он этих привычек понабрался? — Не важно. Нам надо встретиться с Антеросом и его братом, забрать Химеру и вечером поедем в Бруклин. Аида устраивает гонки, надо бы поприсутствовать. — Вечером я занята, — произнесла Андреа с плохо скрываемой улыбкой, прислонившись виском к дверному косяку. — Меня пригласили на ужин. — Ты никуда не пойдешь, — ровным голосом отозвался Аполлон и вынул из кармана мобильный телефон, нервно закрутив в руке. — Это не тебе решать, — горячо выпалила она и прошла в комнату, остановившись у софы. Остатки былого веселья, приятного послевкусия завтрака и поездки на автомобиле, оказались безжалостно испорчены. — Почему я не могу пойти, если меня пригласили до известий о твоих глупых гонках? Мог бы и «смс» написать, если это так важно. — Боже, — брат закатил глаза и нервно выплюнул, — повзрослей! У меня осталось меньше десяти дней на всё, пока ты решила устроить личную жизнь. Серьезно, Артемида? Когда ты стала такой инфантильной? — Это я стала инфантильной? Я? Кто из нас двоих предпочел скрываться, когда следовало бы все обсудить? Кто даже не подумал оставить какую-то подсказку, дать знак, что с тобой все в порядке? Ты и представить себе не мог, что я пережила за эти дни, пока дражайший Маршалл только изображал бурное расследование. Все, что ей хотелось высказать еще в убежище Аиды, выплеснуть во время поездки в автомобиле и после встречи с Мойрами, вырвалось наружу. Этот незнакомец, притворявшийся ее братом Томом, раздраженно потер переносицу. — Единственный, кто сбегает всякий раз — твой ненаглядный дружок, с которым ты собралась на свидание. Неужели ты думаешь, что я такой слепой или тупой? Что с тобой произошло, Артемида? Ты веками напролет держала его на расстоянии, подзывала к себе, когда нуждалась в помощи, игралась, потешалась, а после снова привязывала к цепи, если в одну из трех голов приходила мысль переступить черту. С каких пор ты млеешь по Церберу? Он даже не бог, а ты упорно продолжаешь его защищать, тратить время на это… ничтожество. Андреа со всей силы замахнулась и ударила его ладонью по лицу. Звук получился такой звонкий, что она сама испугалась того, что натворила и попятилась назад, упираясь спиной в диванный подлокотник. Первые несколько секунд Том лишь молча смотрел на нее, а затем надрывно засмеялся. — Круто. Что ж желаю удачи, а она тебе, поверь, пригодится, сестренка, — Аполлон осторожно потер место удара, не разрывая зрительного контакта. — Я тут из кожи вон лезу, а ты решила выступить против всех и прихватить своего домашнего питомца. Это несерьезно, Артемида! «Это несерьезно». Последние слова брата все еще звучали в голове. Андреа и сама не понимала, в какой момент воспылала любовью к старому другу, но теперь это казалось чем-то правильным, единственным спасением в обществе надменных богов, хватавшихся за тень былого могущества. Кто бы мог понять ее лучше, чем отверженный обществом прислужник, привыкший оставаться в стороне? Счастливые лица двуличных друзей показались на редкость отвратительными. Подскочив с кровати, Кэмпбелл сгребла фоторамки в одну кучу и со злостью закинула в нишу шкафа. Почему все вокруг были против даже иллюзии любви в ее жизни? Год за годом окружающие твердили о ранних клятвах, попрекали детским желанием хранить целомудренность и сватали кого угодно, слепо убежденные, что делают это во благо. Только кому? Обуреваемая ненавистью к лживым призракам прошлого, она залязгала плечиками, сбрасывая вниз приевшиеся серые джемпера и потертые широкие джинсы. В самой глубине шкафа, подобно скелету, проглядывал темно-синий чехол, хранящий единственную ценную вещь — наряд для выпускного бала. Мама просила его не выставлять на продажу и не отдавать задаром, а отвезти в отчий дом на каникулах и забросить в чулан. На память, может, показывать потом детям. Все было каким-то не таким, абсолютно не привлекательным, не чарующим. Она вынула из чехла выпускное платье и повесила на дверь шкафа. Серый шифон при выгодном освещении напоминал лунное серебро, не хватало только той диадемы из музея. Андреа нервно зачертыхалась и вернулась на край кровати, протягивая руку к тонкой материи, словно к самому прочному канату, который бы вытянул на поверхность, вернул в то время, где ей хотелось бы остаться навсегда. Почему ее так будоражила сама мысль об этом свидании? Это было неправильно, абсолютно нелепо! Они знакомы так давно в настоящем, что глупым нарядом уже не удивить, но этот маленький жест казался шагом во что-то большее, словно благодаря одному свиданию можно было пронести любовь через все дальнейшие жизни. Артемида невесело усмехнулась. Жестокая богиня охоты из нее вышла так себе. Человеческий разум и мировоззрение Андреа Кэмпбелл напоминали бетонные стены, которые нельзя было сокрушить одной только волной воспоминаний. Поджав ногу, она уперлась острым подбородком в коленную чашечку и перевела взгляд на собственные пальцы ног, ужасаясь грубой коже и разбитым ногтям, еще хранившим частички перламутрового лака. Неужели все так плохо? Андреа осмотрела и собственные руки покрытые дюжиной порезов и шрамов, обломанные ногти, не знавшие маникюра по вине изматывающих тренировок. Отвратительно. Она подошла к зеркалу и разделась до нижнего белья, вглядываясь в ненавистные широкие плечи и мышцы. Последний раз отвращение при виде собственного отражения охватывало в сороковом, когда туберкулез затмил проклятье. С оценивающим видом Кэмпбелл оттягивала упругую кожу на бедрах, выискивая складки, намеки на дряблость и еще какое-нибудь внешнее уродство, которое можно было назвать прекрасным, если бы в ней была истинная любовь. Хотя бы к самой себе.***
Мёрфи остановился в квартале от ее дома, когда часы не показывали еще и шести. И куда он так торопился? Всё происходящее напоминало одну большую театральную постановку, где герои только и делали, что запинались через слово, спотыкались о декорации, хихикали и импровизировали, скрывая факт незнания своих ролей. Это безумное предложение сходить на свидание вырвалось у него случайно, может, всему виной были воспоминания о работе в музее или тоска по не озвученным пылким речам, которые сочинялись еще по дороге к Рокфеллеровскому центру. Мёрфи нервно постучал по рулю и посмотрел на черную бархатную коробку, покоившуюся на пассажирском сидении. Это и было «делом в городе», не считая звонка Тейту Маршаллу, с которым не виделся с середины августа и, прощаясь, пообещал встретиться на следующей неделе, о чем благополучно позабыл. Он покрутил в руках коробку, представляя, как это можно вручить без лишних слов. Просто отдать в руки или сказать очередную глупость? Не мешало бы еще красиво упаковать, приложить записку и прослыть последним романтиком, которым он никогда и не являлся. Лучше бы разорился на что-то приятное, например, платье для вечера. Мёрфи чертыхнулся, забросил футляр в бардачок к груде пустых сигаретных пачек и решил прогуляться до ее дома и обратно. Раз так десять-пятнадцать, пока окончательно не устанет и не вернется в душный салон автомобиля. В грязных серых сумерках, точно маяк горела прямоугольная вывеска «Любовь». Кому только пришло в голову такое дурацкое название? Вернувшись к проулку в третий раз, он не совладал с любопытством и надавил на ручку входной двери, морщась от приветственного звона колокольчика. «Добро пожаловать». В нос ударил терпкий запах восточных благовоний. — Это что, не секс-шоп? — разочарованно хмыкнул Мёрфи, оглядывая стеллажи с магическими атрибутами вперемешку с благовониями и снежными шарами. Чем-то напоминало «Ведьмину радость», если бы Мойры расширили спектр своего шарлатанства до продажи сувенирных маек с видами Нью-Йорка и поэтическими прорицаниями. В печеньях с предсказаниями смысла было куда больше, чем от трех сестер. — Очень смешно, — произнес женский голос с ярким итальянским акцентом. — Из-за таких шутников к нам практически не заходят! Он понимающе кивнул, сдерживаясь, чтоб не внести предложение сменить импонирующую (в глубине души) вывеску, и косо посмотрел на собственное отражение в стеклянном шкафу с самыми ценными товарами — именной бижутерией, украшенной стразами. — Очень красиво, — в издевательской манере протянул Мёрфи. — У вас не найдется какой-то упаковки подарочной? Пакета или, хм, коробки? Молодая итальянка раздраженно цокнула и полезла в нишу под прилавком, где и были спрятаны сокровища безвкусицы, скупленные если не во всем Нью-Йорке, то уж в ближайших трех штатах. Лучше бы отправил курьером или оставил под дверью или не отвергал изначальную задумку спрятать подарок в бумажный пакет от «Макдональдс». Любит же он усложнять собственную жизнь.