Я в Смерть бывал мучительно влюблён, —
Когда во мраке слышал это пенье,
Я даровал ей тысячи имён,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Ближе к семи Мёрфи подъехал к ее дому и, не заглушая двигатель, остановился напротив сувенирного магазина. В окнах последнего этажа горел свет, но занавески были плотно задернуты. По-идиотски задрав голову, он пытался различить движения знакомой тени, но тщетно.
С каждой секундой внутри нарастало напряжение. Может, она не спустится? Это, конечно, было бы глупо, учитывая, что он не тянул ее за язык минувшей ночью, не настаивал утром, которое началось в полдень, и ничуть не возражал насчет ужина в каком-нибудь «Макдональдс» вдали от Бруклина.
А если темы для разговора закончатся слишком быстро? Надо было признаться (хотя бы самому себе), что кроме выяснения отношений, монологов о несправедливости мира и, пожалуй, странности Аиды Ньюман, они ни о чем и не разговаривали. Может, стоило обсудить планы на будущее? Бред, сразу мимо. Все, что могло бы прозвучать в будущем времени, следовало исключить.
Нет у них будущего, никакого. К сожалению, этот факт ничего не облегчал.
Или вспомнить школьные годы?
Помнишь, я еще на уроке французского не смог тебя окликнуть и предпочел потянуть за лямку рюкзака? Если бы ты носила этот рюкзак сейчас, то ничего бы не изменилось! Ха-ха, обхохочешься.
Он нервно помассировал виски.
Часы на приборной панели показали ровно девятнадцать часов.
Мёрфи выжидающе посмотрел на полуразрушенное крыльцо несчастного дома. Крошащаяся кирпичная кладка взывала к безразличному окружению о срочном ремонте, а еще лучше экстренном сносе.
Девятнадцать часов и одна минута.
Он усмехнулся, вытянул из пачки одинокую сигарету и, зажав между зубами, вышел из машины.
Серые сумерки мягко накрыли город, подобно одеялу, заботливо наброшенному кем-то на обнаженную кожу. Дальше по улице уже горели сырно-желтые фонари, в окнах мельтешили тени тех, кто уже вернулся с работы. Когда-то это было знакомо и ему. Мачеха встречала с тренировок, фраза: «ужин на столе», отскакивала от зубов, подобно футбольному мячу. Эти трапезы никогда не длились долго. Отец (уместно ли называть этого человека отцом?) долго пережевывал каждый кусок пищи, вычитав, что так он оградит себя от возможной язвы желудка, мачеха пила красное вино, а он попросту давился очередной стряпней, стараясь сократить общение к минимуму, кивая (ведь с забитым ртом говорить нельзя) на банальные вопросы.
День догорал.
В памяти почему-то всплыл дом в Хьюстоне, штат Техас. Мёрфи был там, будучи собой, — какое смешное слово, — наверное, в начале двухтысячных. Сколько ему было? Шесть плюс пара тысяч лет? Он не мог вспомнить повода, взрослых вокруг себя и вообще детали. Только уходящий оранжевый диск солнца и небо цвета переспевшего манго. Соседские дети заливисто хохотали над чем-то, может даже над ним из-за национальности — кто знает. Вывеска «На продажу» покачивалась на ветру, уносящем вдаль и детский смех, и воспоминания о безвозвратно ушедшем прошлом.
Как же он сказал, когда Андреа бормотала о погибших людях на перекрестке? В ту минуту Мёрфи был уверен, что произошедшее дело рук Пирса, а за рулем скрывшегося «Лексус» сидела очаровательная Сибил, скалясь не то от злобы, не то от радости человеческой смерти.
«
С судьбой не спорят».
И сейчас
его судьба соизволила распахнуть скрипучую дверь, ручка которой ударилась о кирпичную стену. Не мудрено, если этот дом когда-нибудь обрушится по вине таких жильцов. Андреа Кэмпбелл наспех надевала черный пиджак, сжимая в руке мобильный телефон, на экране которого гордо горело «19:00».
— Это не отменяет того факта, что ты опоздала, — беззлобно улыбаясь ответил Мёрфи, прислонившись к автомобилю. — Прекрасно выглядишь.
Андреа нервно дернула плечами, молясь, чтоб это осталось незаметным.
Последние часа четыре она отчаянно пыталась превратить себя в некую «леди совершенство»: усердно подпиливала ногти, превращая покусанные обрубки в идеальные овалы, то и дело, поправляя соскальзывающую с лица тканевую маску — один из подарков Хизер на прошлое рождество.
Мёрфи усмехнулся и подошел ближе, опуская руку на плечо.
— Бирка тоже ничего. Оторвать или завтра пойдешь сдавать назад?
Гневно выдохнув, Андреа ткнула его в бок и злостно оторвала несчастный кусок картона, сминая в руке. По спине неприятно скользил пластиковый хомут.
— Надеюсь, платье не перед встречей ты покупала, — продолжил Мёрфи, поправляя полы чужого пиджака. — Без одежды ты бы мне нравилась намного больше, но тогда бы нас не пустили ни в одно заведение города.
— Еще одно слово, и я поеду в Бруклин, — Мёрфи примирительно поднял обе руки, пятясь назад. — Так-то лучше. Поехали уже.
Последние слова Андреа произнесла, предварительно посмотрев на окна на последнем этаже. Одно зашторенное уже впускало в себя сумрак, в другом так и горел свет, а еще различалась фигура старшего брата, злостно поглядывавшего вниз.
Неприятности в раю. Мёрфи уловил его взгляд и подмигнул на прощание, надеясь, что эта маленькая шалость дойдет до нужного адресата в лице семейки Ньюманов.
— Что у вас произошло? — произнес он, свернув на соседнюю улицу. Андреа нервно разглаживала складки на новом платье, прикусив нижнюю губу. — Ревность?
— Да какая это ревность? — вспыхнула Андреа. Правая ладонь неприятно заколола, помня пощечину. — Я не позволила стеречь меня. Том хотел, чтобы мы поехали в Бруклин вместе. Аида устраивает гонки или типа того. Хочет отвлечься от насущных проблем.
Очаровательно. Неужели Аида решила, что он, вечный прислужник Ада, решил переметнуться к Пирсу? Предать старых богов, конечно, заманчиво, но обе стороны стоили друг друга. Мёрфи бы предпочел быть изгнанным вовсе, доживать где-нибудь на окраине, подальше от особняков, ночных клубов и, особенно, от розоволосых красавиц, склонных к изменам.
— Ладно, успокойся, — сказал он, кажется самому себе, потягиваясь за новой пачкой сигарет, склад которых расположился у приборной панели. — Куда бы ты хотела поехать? Уж прости, что я так поздно спохватился на тему твоих вкусовых предпочтений. Раньше мы не притрагивались ни к чему кроме пиццы и китайской лапши.
— Давай без загадок, — как-то устало пробормотала Андреа. — Я уверена, что ты уже забронировал где-то столик и видимо не один, поэтому согласна на все.
— Прямо на все?
— Не опошляй.
— И не думал. Тогда мы поедем в то место, куда ты хотела попасть в прошлый раз. Точнее близко к нему.
Андреа с нескрываемым интересом посмотрела на своего спутника, увлеченного суетливым дорожным движением. Неужели Мёрфи запоминал каждое слово, произнесенное в прошлом? Может, специально вспоминал или прикроется первым попавшимся заведением? Куда же она хотела в девяносто восьмом? Что тогда было у всех на слуху? Черт его знает.
— А куда я хотела? Я помню только встречу в ресторане в день, ну, ты понимаешь… Смутно выставку, на которую просилась Хизер, и тебя. Ах, да, еще того странного парня, с которым ты работал. Как же его звали… Генри или Генрих?
Мёрфи присвистнул.
— Память для богини у тебя не очень, принцесса. Его звали Хенрик, и он умер, кажется, в две тысячи девятом. Мировой мужик. Мне даже жалко стало, когда я об этом узнал, — он посигналил впереди стоящему автомобилю и продолжил. — Ты в тот день очень хотела попасть в «21» на 52-й улице и посмотреть на «лужаечных жокеев» и раритетные игрушки, но все было забронировано. Рождество же, чтоб его. Пообедать как президент или вообразить себя Карен Ричардс и Марго Ченнинг все еще актуально, поэтому мы отправимся чуть восточнее. Но если захочешь, то в следующий раз мы обязательно поедем туда, будешь изображать из себя Холли Голайтли и делиться откровенностями.
— Очень романтично, — глубокомысленно произнесла Кэмпбелл, судорожно вспоминая, кто такая эта Карен Ричардс. Имя Марго Ченнинг казалось смутно знакомым.
— Ага, в «гугл» вычитал, — усмехнулся Мёрфи. — Ну же, принцесса. Ты забыла даже свой любимый фильм? Так вообще не пойдет, я думал, что мы будем говорить о прошлом, собирать его по деталям, откровенничать. Я почти вспомнил очередную байку от Хенрика.
— Да ну его… это прошлое, — грустно улыбнулась Андреа, признавая явное поражение в негласном состязании. — У меня есть к тебе одна просьба.
Мёрфи согласно кивнул и повернулся к ней, остановившись на красном свете светофора.
— Весь во внимании, принцесса.
— Я хочу, чтоб сегодня вечером были только мы вдвоем, — он удивленно приподнял бровь, вынуждая Кэмпбелл продолжить, — то есть мы и так вдвоем, свидание и все-такое. Но я не хочу, чтобы присутствовал кто-то еще, понимаешь? Ох, — Андреа тяжело выдохнула, теребя ремень безопасности, сминавший отглаженный пиджак. — Я не хочу говорить о ком-то еще, вспоминать Эдриана и его семью, Хизер, Тома и вообще весь Олимп. Никакого божественного проклятья. Только мы вдвоем и говорить о нас с тобой.
«Вдвоем», «о нас с тобой», «никакого Олимпа».
Мёрфи блаженно прикрыл глаза, чувствуя, как сейчас подохнет от переизбытка эмоций или сболтнет какую-то слезливую глупость, о которой будет жалеть последующие годы. Весь вечер так уж точно, а его еще следовало пережить и не испортить.
Из состояния транса вывело несколько недовольных сигналов автомобилистов позади. Зеленый свет уже горел, и собравшиеся позади машины ждали только его. Мёрфи надавил на педаль и, не отрываясь от дороги, перехватил прохладную руку девушки и притянул к губам, оставляя невесомый поцелуй на костяшках пальцев. Кэмпбелл сдавленно вздохнула и отвернулась, вглядываясь в светящиеся вывески большого города.
***
Пробираясь по Парк-авеню, Андреа вертела головой по сторонам, пытаясь угадать, в каком из многочисленных заведений забронирован столик. Стеклянные небоскребы остались позади, стоило свернуть на восток шестьдесят четвертую улицу.
Мёрфи затормозил у «Kiehl’s», искусно вписавшись между стареньким «Вольво» и «Шевроле». По вине теплого сентября у ресторанов все еще стояли летние веранды. За круглыми столиками посетители кутались в синтетические пледы.
Галантно подав руку, приглашая покинуть прокуренный салон автомобиля, Андреа вышла из машины, не разрывая прикосновений.
— «Alice’s Tea Cup», — чуть ли не по слогам прочитала Андреа вишневую вывеску. — Мы будем пить чай?
— Ясное дело, что я позвал тебя на чаепитие. Видишь, — он ткнул пальцем на первый стол у окна на втором этаже, — это моя семья. Сейчас тебя представлю.
— Ч-что? Я… я не готова! — запротестовала она, пятясь обратно к автомобилю. Ей с большим трудом дался семейный ужин с четой Ньюманов, когда Эдриан расписывал в лучшем свете мать, пока Кора, буравя присутствующих, потирала большим пальцем острие вилки для устрицы. — Я же только попросила, почему ты сразу не сказал? Я бы подготовилась!
Мёрфи прыснул от смеха и притянул ближе, по-хозяйски уложив руку на талии.
— Боже, расслабься. Я пошутил. После встречи с Минотавром мне необходима водка, а не чашка чая с пирожными. Нам сюда.
Он подвел к безымянному, белому зданию по соседству и пропустил вперед. Узкий спуск, две ступеньки вниз и массивная дверь со вставками из матового стекла. Сквозь них сочился приятный желтый свет, проглядывались силуэты официантов.
В «Джо Джо», как оказалось, яблоку негде упасть, как и на подъездной дорожке или же ее пародии.
«Вы бронировали?» — к ним мгновенно подлетела миловидная блондинка, удерживая в руках меню. Получив утвердительный ответ и бронь на имя загадочного Тейта Маршалла, она скороговоркой заговорила о сезонном предложении, загруженности официантов и вкусовых предпочтениях, провожая к лестнице, ведущей на второй этаж.
Наверху оказалось куда свободнее, на большинстве круглых белых столов красовалась табличка о брони. Гул голосов и музыка доносились как-то приглушенно. Венецианские окна плотно прикрыты.
— Кто такой Тейт Маршалл? — поинтересовалась Андреа, располагаясь за столиком в углу. Блондинка удалилась за меню и стаканами воды. — Твое кодовое имя на светских приемах?
— Почти, — хмыкнул Мёрфи, ослабляя пуговицу на пиджаке, сковывавшем движения. В спешке у собственного дома, а после в потемках автомобильного салона у нее не было возможности рассмотреть его наряд. Накидка сменилась классическим пиджаком, кажется, с выпускного балла, как и джемпер, черной рубашкой застегнутой на все пуговицы. Почти проповедник, учитывая количество церквей в округе. — Мой давний знакомый, который по дружбе и одолженным пяти ста долларам, подарил свой «столик» в этом месте.
— Надеюсь, он не какой-то бог, — вполголоса подметила Кэмпбелл, с улыбкой принимая меню у подошедшего официанта.
— Если только фигурного катания или езды по ушам. Странно, что ты не слышала его имени. Он вроде как мелькает на ледовых шоу или соревнованиях или уже на
олимп… Не знаю, его послушаешь, так о нем говорят везде и всегда, и партнерши у него самые красивые.
Андреа почему-то согласно кивнула, будто бы знала таинственного Тейта Маршалла всю жизнь.
— Ты испортил ему свидание? Забрал хороший столик у лучшего друга, — здесь не помешала бы шпилька и про бывшую девушку лучшего друга, и про рубашку Гефеста, и вообще образ жизни, но она подавила это. Сама же просила не ворошить прошлое, — испортил вечер. А еще я не помню, чтоб хотела сюда. Впервые вижу это заведение.
— Умоляю, нет. Там забавная история, потом расскажу, — и снова это волшебное «потом», которое легко прировнять к «никогда», — значит, я ошибся. Но если верить твоему путеводителю, то напротив этого заведения стояло несколько восклицательных знаков. Я и подумал, что тебе было бы интересно
вернуться в девяностые.
Посыл хороший, благородный.
Андреа уткнулась в меню, вчитываясь в названия, которые должны были пробуждать аппетит, но на ум ничего не приходило. Заказать чизбургер, наверное, глупо и неуважительно. Все-таки некоторые отыскали в пыльном шкафу пиджак со времен школы, а она купила пресловутое маленькое черное платье в первом попавшемся магазине.
— Водки тут нет, — подметила она, вертя в руках винную карту. — И виски тоже. Что будешь делать?
Мёрфи натянуто улыбнулся. Сбывались его худшие предположения — разговаривать было не о чем. Разве что рассказывать про успехи Тейта или выдумывать что-то, может, про работу в музее? Или заказать первое попавшееся — в меню сразу же бросился в глаза греческий салат (это уже издевательство!), украшенный всем подряд, напиться и уехать в отель? Только бы не перепутать с мотелем-блядушником Антероса.
— Не знаю как ты, — усмехнулся он, — но от
греческого салата воздержусь.
— Как и я от
тартара с тунцом.
Они молча переглянулись, стойко принимая адресованные друг другу колкости, и прыснули от смеха. Прежнее напряжение поубавилось, но не рассеялось, оседая невидимой вуалью на их столик. Андреа вернулась к меню, Мёрфи к винной карте. Все равно не напивается, а будет это красное вино или кислое шампанское — разницы нет.
Шустрый официант появился рядом с ними, стоило Кэмпбелл сложить руки на коленках. Словно закостенелая послушница на первой в жизни встрече с лицом противоположного пола.
— Если ты простишь мое невежество, — пылко начал Мёрфи, останавливая выбор на лобстере, — то я сразу приступлю к основному блюду.
Кроме слов «лобстер» и «пряные травы» она ничего не разобрала. Мальчишка-официант уподобляясь блондинистой коллеге, принялся расхваливать морепродукты, в красках описывая запекание несчастного лангуста из Мэна в смеси трав и пряного масла.
—
Сто лет не пробовал лобстеров из штата Мэн, — честно признался Мёрфи, улавливая на лице Кэмпбелл веселую улыбку. Эти слова проскользнули мимо ушей официанта. — Шампанское?
Андреа согласно кивнула, добавляя в заказ теплый салат с морепродуктами, не решаясь выслушать еще и речь о лучшей говядине или утке, подстреленной кем-то именитым.
Не стоит пробуждать кровожадную охотницу.
Какая странная традиция пить шампанское, когда за окном рушился мир! И в тот декабрьский роковой вечер, и в мотеле Антероса, и теперь… Наверняка до событий сорокового года они тоже заказывали шампанское, размышляя обо всех ужасах внешнего мира. Официант, не унимаясь, зачитывал по памяти факты, очевидно позаимствованные из «Википедии» или еще черт-знает-откуда, обещая наполнить бокалы сверкающими звездами.
Не вслушиваясь, Мёрфи решительно и как-то бескультурно устроил локти на столе, демонстрируя, что от высшего общества его отделяет пропасть, а после протянул руку ближе, чувствуя, как Андреа менее уверенно переплела их пальцы, замирая на месте.
«Самые гениальные шедевры, самые яркие произведения искусства чаще всего рождаются среди ограничений и сложностей».
Можно ли назвать их с-о-ю-з гениальным шедевром или ярким произведением искусства? Он не был уверен, колеблясь у берега сомнений, посеянных окружающими, но не мог не признать тот факт, что в этом простом черном платье Андреа была изумительна. Впрочем, приди она и в мешке из-под картошки, он бы не заметил разницы, больно ослепленный тем сиянием, что исходило изнутри нее. Как и тогда на Олимпе, про который Артемида отчаянно не хотела вспоминать.
Время замерло, голос официанта смолк, растворился в шуме первого этажа, а вокруг не было ни души.
Чтобы ни случилось, пусть все сейчас пойдет по пизде, как и всегда, пусть Аида в конце двух недель всплеснет руками, закроется в кабинете и выйдет оттуда спустя сутки с опухшими веками, сожалея, что время упущено. Плакала ли она по погибшим или от горечи n-го поражения, измеряемого в сотнях тысяч — неважно.
Он тоже так делал, но имел в арсенале чертову дюжину нелепых моментов: случайные взгляды, неловкие прикосновения, короткие разговоры обо всем и ни о чем одновременно. Что же, теперь Цербер мог считать себя победителем. Этот еще один сгоревший день, не приблизивший к триумфу, будет жить в его памяти, напоминая теплящиеся угли.
И когда отчаяние достигнет пика, он сможет вспомнить и свет люстр, и бокалы, и витающий в воздухе запах приготовленной выпечки, доносящийся с кухни, и черное платье без лейбла. Главное — обезоруживающую мягкую (
или снисходительную?) улыбку Артемиды, тепло кожи, сотканной из лунного серебра, и прикосновения.
— Я хочу запомнить этот вечер, — прохрипел Мёрфи, крепче сжимая девичью руку, — навсегда.
— Я тоже.
Андреа произнесла это одними губами и, не разжимая рук, потянулась за бумажной салфеткой, невесомо касаясь уголков глаз. Происходящий абсурд сделал ее чересчур чувствительной к словам, в особенности к тем, что касались вечности и памяти.
Не выдергивать по одной нитке детали прошлого оказалось труднее, чем она предполагала. Конечно, тему для разговора можно было придумать из воздуха, например, обсудить отсутствие парковочных мест в Нью-Йорке, количество «Старбакс» в одном только Манхэттене или поговорить о погоде — без оригинальности, в общем.
— Здесь неплохо, — уже смелее произнесла Андреа, вертя в руке бокал шампанского. — Очень даже.
Мёрфи согласно промычал и сделал глоток «гениального шедевра» семьи Родерер.
Со стороны лестницы послышались торопливые шаги, пара средних лет несправедливо вторглась в личное пространство второго этажа. Пусть они и были увлечены друг другом так, что не замечали никого вокруг, глупо улыбаясь, краснея от таких банальных вещей.
— Это невыносимо, — почти взвыла Кэмпбелл и отдернула собственную руку, прислоняя дрожащие пальцы к пульсирующим вискам. — Я не знаю, чего мне хочется больше: забыть все это дерьмо или же обсудить каждую деталь. У меня кончаются силы на это бессмысленное притворство, будто бы мы просто пришли поужинать в это место, а потом разойдемся по домам, думая, как было неплохо и следует повторить.
— Нельзя забыть прошлое, — Мёрфи залпом осушил бокал и шмыгнул носом, — как и вернуться в него.
Уж ему это было известно наверняка. Он гонялся за миражами так долго, что почти поверил тому, что сочинял разгоряченный разум, и, в конечном счете, предпочел отдаться бурному течению, которое и привело обратно к повелительнице подземного мира.
Все не так уж и плохо, да? На этот вопрос никогда не было правильного ответа.
— У меня есть кое-что для тебя, — выдержав паузу, продолжил Мёрфи. — Правда, это немного нарушит обещание не поднимать неприятные темы.
Кэмпбелл чуть склонила голову набок и выжидающе посмотрела на него, не замечая никого вокруг, словно их окружала стена тишины, заглушающая чужие разговоры и наигранный смех откуда-то справа.
— Мы не договаривались обмениваться подарками.
— Забыл предупредить, — скривился он и с раздражением взглянул на официанта, кружившего над соседним столиком, бубня о насыщенном вкусе выбранного вина. — Подожди здесь и никуда не уходи. Я сейчас вернусь.
Мёрфи со скрипом отодвинул стул и натянуто улыбнулся, точно ощущал взгляды, прикованные к себе. Помедлив, он наклонился к ней, будто бы собирался что-то произнести еще, но вовремя себя одернул и ограничился невесомым поцелуем в лоб. Андреа криво улыбнулась и моментально потупила взгляд на собственные ноги, остро ощущая, как предательски краснеют кончики ушей.
Почему все так сложно?
Кэмпбелл посмотрела на смеющуюся женщину за соседним столиком. Ее полное красивое лицо раскраснелось от выпитого, она не стеснялась быть собой, веселиться в компании своего спутника и наверняка не задумывалась над тем, что подумают окружающие. Часть самой Андреа брала верх в такие неловкие, как ей казалось, моменты. Она стеснялась выражать чувства так яро и сердилась на саму себя за эту слабость.
Собственные размышления о скоротечности времени, утерянном вкусе жизни и тому, что безжалостная Артемида выла где-то в глубине разума, пытаясь взять бесхребетную телесную оболочку под контроль, оказались прерваны гнусавым официантом.
«Теплый салат с морепродуктами и авокадо для дамы».
Мальчишка недоуменно указал на пустующий стул напротив, придерживая в руке тарелку с запеченным лобстером.
— Он сейчас подойдет, — стушевалась Андреа, перенимая блюдо из рук официанта. — Спасибо. Повторите шампанское, пожалуйста.
Артемида бы не допустила этого блеяния, не пустилась лебезить перед прислугой и не поддавалась на эти милые жесты, позволив принимать любовь, а не распыляться в ответ. Когда она была
услышана в последний раз? Что двадцать лет назад от нее оставалась только тень былого могущества, что сейчас. Может это и к лучшему? Позабытая любовь к Ориону не довела до добра и теперь его место среди далеких и холодных звезд, что освещали путь заблудившимся странникам.
Кто знает, может, этот бесконечный поток человеческих жизней дан в наказание за совершенные поступки, многочисленные преступления на Олимпе? Кажется, она уже думала об этом.
Андреа отрицательно покачала головой, отгоняя морок, прочно поселившийся в ее мыслях. Шампанское пузырилось в бокале. Сквозь тонкие стеклянные стенки мир казался лучше, ярче. Она сделала небольшой глоток и блаженно прикрыла глаза. С первого этажа доносилась до боли знакомая музыка, затрагивающая что-то еще, очень личное.
Закинув ногу на ногу, Андреа принялась качать носком в такт, крепко запутываясь в липкой паутине воспоминаний. Еще немного, и она бы взлетела подобно птице, уносясь дальше от прогнившего Нью-Йорка, самобытных американцев и всех, кто мог навредить ее жизни.
«
Птицей, — подумала Кэмпбелл, делая еще один глоток, прикрывая глаза, —
я бы хотела быть птицей, а не человеком».
Внезапно ей стало жаль всех несчастных, которых подстрелила в прошлом во время охоты.
— Ты не теряешь времени зря, принцесса, — издевательски протянул Мёрфи, неряшливо плюхнувшись напротив. От него веяло табаком, верхние пуговицы на рубашке оказались расстегнутыми. — Тебя не разморило? Здесь достаточно душно.
Андреа отрицательно покачала головой и потянулась к вилке для салата, кивая на тарелку с лобстером, украшенную остывшим картофелем фри.
Проигнорировав основное блюдо, Мёрфи протянул измятый белый картонный пакет, покрытый крупными блестками. Судя по заломам и надорванной атласной ручке, он достал его с закромов собственного шкафа.
Кэмпбелл с опаской приняла его в руки и неуверенно заглянула вовнутрь.
— Для обручального кольца очень большая коробка, — съязвила Андреа, вертя в руках весьма увесистый футляр. — Или здесь ты собрал коллекцию моих неудачных помолвок? Или, — продолжила гадать она, спрятав уродливый пакет под ногами, — да, я знаю, что это! Роза, которую для меня создал Гефест. Я недавно вспоминала о ней.
— Может, ты перестанешь гадать и откроешь? — внес предложение Мёрфи, отправив в рот немного фри, напоминавшего по вкусу резину, хоть и щедро сдобренную специями.
Андреа недовольно цокнула, но все же согласилась, предварительно встряхнув коробку над ухом. Ничего не разбилось, не ударилось друг о друга и вообще не издало ни малейшего звука. Отодвинув салат в сторону, она осторожно поддела пальцем крышку и потянула вверх.
— Не может быть! — воскликнула Кэмпбелл и испуганно закрыла коробку, отстранившись назад. — Не может быть.
Мёрфи хмыкнул и принялся ковырять вилкой лобстера, не отрывая взгляд от изумленного лица напротив.
— Я ожидал другой реакции. Знаешь, — он нанизал кусочек на острие вилки, — со стороны покажется, что я подарил тебе нечто отвратительное. Это же не ящик Пандоры, принцесса. Несчастья и бедствия давно уже разлетелись по миру, а мы прокляты. Открой уже.
Проигнорировав выпад в собственный адрес, Андреа развернула футляр в его сторону и открыла, не решаясь снова заглянуть вовнутрь. Этот подарок был неправильным, до одури дорогим и скорее минутной прихотью, родившейся во время экскурсии, но никак не призывом к действию.
— Я не могу принять ее, — холодно произнесла Кэмпбелл. — Это неправильно. Верни на место, пожалуйста. Я не буду носить ворованное.
— Почему сразу «ворованное»? — возмутился Мёрфи. — Она всегда принадлежала тебе, если ты забыла. Сейчас в коллекции «Метрополитен-музея» вполне достойная реплика. Никто и не заметит подмены, учитывая, какие сказки они приписывают куску металла.
Андреа недовольно покачала головой, пока Артемида внутри довольно потирала ладони, предвкушая возвращение утерянной собственности. Она осторожно повернула футляр к себе и озадаченно посмотрела на украшение, полноправно вернувшееся к ней спустя не одно столетие.
Полумесяц поблескивал в центре.
— Спасибо,
Ц… — Артемида чуть было не назвала его настоящим именем, но быстро одернула себя, — Мёрфи. Ты хочешь сказать, что за пару часов успел подменить украшение в музее и привезти его сюда?
— Я же не всемогущий, — Мёрфи криво усмехнулся, продолжая ковырять вилкой некогда красивую сервировку. — Просто… Да, черт с ним, ты все равно это узнаешь. Зевс хочет, чтобы каждый доказал свою преданность.
— Преданность? Ты сейчас серьезно? Тот факт, что мы пошли на риск и спустились в эту гребаную преисподнюю, ничего не значит в его глазах?
Он развел руками.
— Ты водишься со мной, а значит, можешь представлять угрозу.
«Зачем ты привела с собой Цербера?»
Шестеренки в голове отказывались принимать информацию за чистую воду. Наверняка это какая-то ошибка, злая шутка, вырвавшаяся изо рта Коры и породившая слухи. У нее перехватило горло.
— Это ты предатель? — вопросительно-утвердительным шепотом произнесла Андреа, подняв глаза полные слез.
—
Ты мне скажи.
