Пожирающая ярость

      Мёрфи не разделял общего ликования. Он смотрел перед собой и видел только одно — мрак.       Ни пропитанные радостью редкие хлопки Гефеста, ни самоуверенная и окутанная гордыней речь Артемиды, ни возвращение Зевса, уверенного в верности своих решений, не отвлекали его от мысли, что собственное будущее давно предначертано. И ярость, и стремление доказать, что он, Цербер, стоит куда больше дюжины божков, почему-то померкло. Отступило все к чему, пожалуй, лежала его душа, чем он горел на протяжении многих веков.       Прежнее острое чувство справедливости притупилось, и желание свергнуть одних богов и поставить других показалось каким-то фальшивым. Краем уха, улавливая обрывки разговоров, Мёрфи пытался понять и представить свое новое положение по возвращению Зевса. В привычном мире Аида выстроила свою концепцию происходящего, некий отлаженный механизм, где людская суета никак не пересекалась с преисподней, а восхваление богов осталось в прошлом — далеком, пропитанном тиранией и отчаянием.       Никому бы в здравом уме не пришло в голову чествовать тех, кто давно уже мертв, как и умалять достоинства того неизвестного, унесенного ветром мира, где подобное было в порядке нормы.       У него была, черт подери, прекрасная и недооцененная жизнь. Аида предоставила верному прислужнику все, что он хотел — человеческий облик, деньги, занятие и даже исполнила ту маленькую прихоть, обернувшуюся вечным проклятьем. Собираясь у подножья храма, где вот-вот должна была свершиться история, в безумной спешке никто и не думал, чем все это обернется, насколько веков затянется бесценный дар проклятых вод Леты. Выбрал бы этот путь Посейдон, зная, что не сможет вернуть самого себя до наступления третьего тысячелетия уже другой эры?       Никто и в самых смелых и дерзких высказываниях не забирался так далеко. Ни один смертный бы не стал воображать, что же случится в три тысячи первом году. Будучи почти-что-смертным, Мёрфи и сам впадал в ужас от такого числа и одной мысли, что может дотянуть и до этого. Мир, изменившийся до неузнаваемости с того дня, когда он впервые очутился среди людей и все чему только предстоит случиться — Боже правый, пусть он не застанет его.       Проклятье не может длиться вечно.       Мёрфи мрачно смотрел на розовощекое сияющее лицо Афродиты и в этом искаженном до безобразия образе не находил черт той защитницы троянцев, внушавшей любовное помутнение. Только запуганную, не разобравшуюся в себе хлипкую девчонку, вид которой порой вызывал тошноту.       Он мог с легкостью унизить каждого присутствующего, включая горячо любимую хозяйку, сраженную тенью настоящего времени. Там, где когда-то было сияние, не осталось ничего прежнего. Мёрфи и сам попал в эту ловушку, крепче хватаясь за человеческое имя и облик, оттесняя истинное «я» в самый дальний угол. Он хотел быть тем, кем притворялся — обычным студентом, игроком университетской сборной, работником ночного клуба. Татуированный парень, недопонятый родителями, остряк в шумной компании.       Мёрфи имел все это и пользовался; пользовался вниманием у противоположного пола и с легкостью разбивал их надежды на совместное будущее с двухэтажным домом в пригороде и пышной свадьбой с трепетными клятвами, и тешил себя каждой победой, точно в этом был ключ к истинному счастью. Кому интересны банальные сказки со счастливым и непрописанным концом?       Все это имело смысл, пока память не вернулась к нему. Снова.       Задыхаясь от дыма горящего и на треть разрушенного храма, где догорали тела тех, кто когда-то имел значимость, он попросил у Аиды человеческую жизнь. Не думая ни минуты о целесообразности своей прихоти. Если остальным была дарована круговерть человеческих жизней, почему бы и ему не попасть под раздачу проклятья?       — Ты пожалеешь, — ровным голосом произнесла Аида, оглядывая уничтоженный до основания Олимп. — Разве я не дала тебе возможность выглядеть как они?       — Я хочу жить наравне с остальными: умирать и снова рождаться.       — Это глупое и противоестественное желание, — непреклонно ответила она. — Сродни изгнанию. Ты этого хочешь? Прожить и умереть? Так это и бывает у людей, тебе должно быть известно это лучше меня.       — Я буду отравлен наравне с остальными водами Лета и после отопью из Мнемозины.       — Даже если и так, — уклончиво сказала Аида, снимая со своей головы фероньерку, открыто признавая поражение в первом акте сражения. — Ты будешь жить среди тех, кто раньше был богами, помнить о себе и своем предназначении, и умирать, когда короткий человеческий век подойдет к концу… Что мне с этого? Что я получу взамен? Почему я должна даровать тебе то, что мне не по силам?       — Вам все по силам, госпожа, — Аида только хмыкнула себе под нос и наградила его недоверчивым прищуром. — Я буду в вечном долгу перед вами и никогда не посмею отречься или предать. Если вам это будет нужно, я пойду на смерть ради вас.       — Ты и так мой слуга, Цербер. Что еще, кроме преданности, есть в твоем арсенале?       — Тогда мне нечего предложить вам.       — Боюсь, что теперь мне тоже нечего предложить тебе. Если ты клянешься быть верен мне до самого конца, берешь на себя это долговое иго, пусть будет по-твоему. Но не сокрушайся и не жалей, если это стремление ощутить радости плоти обернется твоим проклятьем. Быть человеком страшно, Цербер. Особенно, если ты смотришь на это своими глазами и видишь, как рождаются, умирают и снова рождаются те, кто тебе был дорог. Нет ничего страшнее, чем пережить свою любовную привязанность.       — Я знаю.       — Ничего ты не знаешь, — в сердцах крикнула Аида.       И если бы сейчас у него был выбор, то Мёрфи предпочел бы вечность провести в Аду, в своем родном доме, окруженном беснующими мертвецами, жаждущими вернуться к прежней жизни.       Минутный порыв, злосчастный импульс подразумевавший, что все это не будет длиться вечность и Олимп вернет былое могущество. Он наивно полагал, что Зевс просто скрылся в страхе за свою шкуру, не зализав прежние раны от нескольких неудачных стычек с Тифоном.       Но это затянулось на мучительно долгие годы, а каждый непричастный к его решению стал виновен. Включая несчастную Артемиду, которую он хотел только защитить, а не преследовать в ожидании ответной любви.       И теперь Цербер снова здесь, на обломках некогда прекрасного Олимпа, где все и началось, и его существование еще никогда не было таким отвратительным.       — Уже уходишь? — вполголоса спросила Аида, когда он сделал несколько самостоятельных шагов в сторону врат. — Они скоро вернутся и мы все сможем спокойно обсудить.       — Вы — да, а мне здесь делать нечего, — глухо отозвался Мёрфи, следя за мельтешащим силуэтом Артемиды в приватной беседе с Отцом. — Я буду внизу. Как и полагается Церберу.       — Ты жалеешь, — шепотом произнесла она и закивала в подтверждение своим предположениям. — Жалеешь, что когда-то собственными руками втянул себя в это.       Согласиться означало признать поражение, чужую гнетущую правоту, набросившую на него свою тень вечных сомнений. Мёрфи устало прикрыл глаза и покачал головой.       — Никогда и ни о чем.       И это была сладкая ложь, приправленная всеми воспоминаниями о нежном трепете в присутствии Артемиды, которую он так и не научился отделять от Андреа.       Спустившись ниже по крошащимся от времени ступенькам, Мёрфи осторожно вошел в некогда торжественный зал еще не окончательно утратившего следы былого господства. Возле нетронутой статуи Зевса чинно вышагивал сам ведающий всем миром. Потертая надпись на пьедестале все еще не потеряла сокровенного смысла — «Не существует власти без ненависти».       Мёрфи прокашлялся для привлечения внимания и приветливо махнул рукой Посейдону, оставшемуся в стороне с Андреа. Диадема превратилась в громоздкий лук, который она с трудом удерживала в подрагивающей от напряжения руке.       — У нас приватная беседа, — грозно подметил Зевс, ощутив присутствие чужака. — Выйди.       — Ключи от моей машины, Андреа, — пропуская замечание, произнес Мёрфи и уверенно подошел к девушке. — Я ухожу отсюда.       — Ключи? А, да, сейчас, — вернув лук Посейдону, она похлопала себя по карманам, испугавшись, что могла выронить их при падении. — Вот.       Мёрфи в ответ протянул руку, но Кэмпбелл только покачала головой и отвела его в сторону, одарив собеседника слабой улыбкой.       — Вообще-то я обижена, — вполголоса мрачно произнесла Андреа и потрясла в руке ключами. — Ты ничего не сделал для моего спасения. Даже не попытался заступиться.       Он ничего не ответил, подумал было посоветовать посетовать на эту тему с Хизер, но вместо этого продолжил молча смотреть на ее рассерженное лицо. Эта невозможность отделить зерна от плевел, некогда прекрасную и недоступную богиню от чувственной и боязливой девушки, сводила его с ума. Мёрфи и сам уже не понимал, за кого переживал больше, к кому испытывал симпатию и зачем вообще гонялся за призрачным образом.       Еще ночью он был твердо убежден в том, что привлекала его исключительно гордыня и своенравность, но искоса поглядывая за мельтешившей у многочисленных вешалок девушкой, склонялся к человечности. Артемида вряд ли попросила его помочь с молнией на платье или неряшливо бы сняла туфли, удерживая хлипкое равновесие на одной ноге. Для этого были нимфы или она сама. Впрочем, в древности никто так и не одевался, и нужды в подобном содействии не было.       Усмехнувшись себе под нос, Мёрфи наклонился к ней ближе, подмечая как недовольство на бледном лице, сменилось томительным ожиданием. Чуть приоткрыв губы, она закрыла глаза и шумно вздохнула, следуя выдуманному ночью порочному кругу.       — Обижайся, — невесомо коснувшись уголка ее рта, на выдохе произнес он и перехватил желаемое из ослабшей хватки рук. — Я буду ждать внизу.       Андреа недовольно цокнула и одними губами произнесла: «Мудак», смотря на удалявшуюся мужскую фигуру, крутящую на указательном пальце автомобильные ключи. Выкинуть их надо было, блядь, в ближайшую урну. Пусть пешком ходит или пользуется благами загаженного метрополитена.       — Вы очень близки, — с некой осторожностью начал Посейдон, крепче сжимая резную рукоятку лука. — Впечатляет, конечно, учитывая все обстоятельства, но тебе стоило бы быть осмотрительнее при выборе пары. Ты уверена, что можешь ему доверять?       Чуть замявшись, Андреа отвела взгляд в сторону. Сквозь колонны проникали редкие медовые лучи полуденного солнца. Вслушиваясь в монотонную песнь воды — самую древнюю колыбельную, она нервно покусывала язык то и дело, обращаясь к непонятному диалогу в ресторане. Причин не доверять Мёрфи было более чем достаточно. В последние неполные две недели он преследовал ее, всегда оказывался поблизости с благородными намерениями и скрывал от непрошеных глаз в своей квартире, о существовании которой большинство будто бы и не подозревало.       Но как забыть то, что он причастен к разрушению их скромной квартиры? Все те гадости, вылетавшие у него изо рта во время ссоры?       — Так я и думал, — усмехнулся Посейдон. — Мы не знаем кто предатель, Артемида. Сестра посвятила меня в план выборочной информации для каждого, но мне кажется, что это пустая затея. Мы никогда не славились умением хранить секреты друг от друга, если только это не наши собственные тайны. Аида верит Церберу, а я, пожалуй, хочу занять ее сторону, но окажись он предателем, то под раздачу попадешь и ты.       — Я ничего не знаю, — твердо произнесла Андреа, оторвавшись от созерцания. Вспомнить бы хоть один момент, когда Мёрфи вынудил ее засомневаться в его истинных помыслах. Не считая оскорблений в адрес семьи Ньюман. — Он подарил мне этот артефакт, увез от Ская и рисковал собой наравне с остальными, когда мы вызволяли Зевса и…       — И я не умаляю его заслуг, Артемида, — на выдохе подытожил он. — Но ты уверена, что знаешь все? Цербер тоже был в храме в тот день, и я был очень удивлен, когда узнал, что и на него пало проклятье. Он говорил тебе об этом?       «Продал бессмертную душу», — так когда-то сказала она сама и ни капли не понимала смысл сказанного.       — Нет. Он сказал, что у него нет ограничения во времени, как у остальных.       — Но он тоже смертен и мы ничего об этом не знаем, — настаивал на своем Посейдон. — Цербер был неприкосновенен, пока околачивался рядом с Аидой, но и это не помешало ему путаться с той же Сибил, а она никогда не была на нашей стороне.       — Мёрфи сказал, что между ними ничего нет, — уже не увереннее прошептала Андреа, всколыхнув воспоминания о разговоре в трущобах, и серьезнее добавила, — Клянусь тебе.       — Между Мёрфи и Сибил, может быть, ничего и нет, а между Цербером и Сибил? Вот и я об этом. Поверь, Артемида, я не пытаюсь очернить твоего, кхм, бойфренда, но будь осторожна. Мне бы не хотелось убивать за измену и тебя.

***

      Нынешнее пристанище Олимпа — очередной американский небоскреб. Верхние этажи занимало множество конференц-залов, где безликие важные дядечки в отглаженных сорочках «Ральф Лорен» обсуждали не менее важные дела, рисовали кривые графики от руки, заказывали кофе и взывали к курсу доллара.       Аида тоже любила это место. Она выбирала всегда один и тот же конференц-зал, скупо описывала текущее положение дел, обдумывала идеи финансирования или черт-знает-чего, и время от времени подглядывала за городом из панорамного стекла. Для миссис Ньюман — истинной феминистки в глазах доморощенных женоненавистников не было ничего невозможного. Аида устраивала гонки забавы ради, созывая выгодных людей, пыталась выбиться в топы ночных заведений, заполучить желанное первое место и никогда не соглашалась на меньший расклад.       Мёрфи бывал в этом небоскребе раз в квартал, и каждый раз сталкивался с очаровательной белокурой девицей, выписывающей пропуска. Они уже хорошо запомнили друг друга в лицо, не было никакой нужды предъявлять документ, удостоверяющий личность, но Мёрфи все равно протягивал потрепанные водительские права и отшучивался то про прыщи, то об очередной продольной царапине на некогда гладком пластике.       — У вас глаза, — впервые тихо произнесла она, не отрываясь от монотонного вбивания заученных цифр в базу данных, — не карие.       — Надо же, — перегнувшись через гладкую стойку, произнес он, бросая скользкий взгляд на тонкую материю юбки, обтягивающую пышные бедра. — А какие?       — Не знаю, — смущенно произнесла девица. На потертом металлическом бейдже черные буквы складывались в имя «Кейт». Как же банально-то. — Золотистые?       — Я обязательно подумаю над этим, — несколько томным голосом бросил Мёрфи, забирая из коротких цепких пальчиков пластмассовую карточку для турникета.       Лифт плавно опустился на первый этаж под приевшуюся механическую трель.       Мёрфи бегло оглядел просторный холл и ловким движением отправил карточку на съедение турникету, не переставая вертеть ключи на указательном пальце. Сгорело бы это здание дотла. Вместе с Олимпом. Вместе с Богами.       — Всего доброго, — пропищала блондинка, выглядывая из-за высокой стойки.       Он нервно обернулся на звонкий голос и самодовольно усмехнулся.       Как же ее звали-то? До одури избито как каждую вторую в Алабаме и каждую четвертую новорожденную в Англии, млеющей от выхоленной герцогини.       — Красотка, — «принцессой» язык не повернулся бы назвать, — где в вашей дыре можно выпить?       Кейт — как хорошо, что на ее застиранной рубашке болтался бейдж — захихикала как идиотка, но быстро взяла себя в руки и указала в сторону, где так явно располагалось несколько столов и некоторые уже пили кофе, агрессивно стуча пальцами по клавиатурам своих ноутбуков.       — Ты просто чудо.       Он мог бы трахнуть ее прямо сейчас, может, во время брейка или что там бывает у нормальных людей. У тех, кто не сбегает по ночам за посылками с тайными ходами под университетом, кто не знает, как спускаться в Ад и усмирять покойников, кто не ведет себя как дерьмо по отношению к любимой.       Кто не превращается в мифических чудовищ.       Мёрфи заказал крепкий кофе и попросил добавить туда коньяк или чего-то еще тонизирующего. Ни одного, ни другого в арсенале паршивого закутка не оказалось, но предложили ледяную газировку. Низкорослый парень за очередной стойкой поделился экзотическим методом — добавлять в кофе дешевую содовую за семьдесят девять центов, заверяя, что эффект будет длительным и запоминающимся.       В последнем Мёрфи не сомневался.       Устроившись за столиком на одного, он вновь покосился на блондинку и обреченно закрыл лицо руками.       Какой смысл доказывать раз за разом самому себе, что ты человек? Он уже сделал это однажды и начал работать, посещать воскресные службы и даже женился на самой заурядной девушке, которой понравились его рассказы о Древней Греции. Еще бы.       Открутив белую пластмассовую крышку со стаканчика с яркой фирменной надписью «Polar Pop», Мёрфи плеснул в кофе цветную жидкость и брезгливо поморщился. Какого черта он такой жалкий? В глазах Олимпа, Зевса, вечной госпожи и самого себя? Почему он попросту не мог отсидеться на галерке, спокойно выслушать занимательный и бессмысленный план и не уйти с миром? Обязательно надо было съязвить, поругаться и вывести на эмоции в первую очередь самого себя.       Сквозь панорамное стекло, покрытое десятками мутных разводов и отпечатков чужих липких ладоней, он высмотрел брошенный ранее автомобиль. Еще одна бесполезная покупка за Ньюмановский счет для потехи самолюбия. Мёрфи сделал глоток разбавленного кофе и нервно постучал пальцами по гладкому циферблату часов, наивно приказывая стрелкам идти быстрее.       Больше часа назад он отдал свои ключи Андреа, когда на экране в третий раз высветился номер Аиды.       — Когда расплатишься, — Мёрфи сунул ей в руку последнюю крупную купюру, — оставь пакеты в машине. Я тебе сейчас перешлю координаты здания, скажешь, что у тебя встреча с миссис Ньюман. Ее там знают.       — Прямо как взрослая, — прыснула Андреа, придерживая на сгибе локтя новое платье. — Не волнуйся, я знаю, как закрывать машину.       Он с сомнением посмотрел на ее лицо, памятуя, что у крошки Андреа и прав не было вроде как, а Том разбил поддержанную отцовскую машину вечность назад, и после перевел взгляд на чересчур громких девушек в очереди, накрывая ладонью ее протянутую руку.       — Как взрослая, — согласился Мёрфи и нежно, немного по-детски поцеловал ее в щеку. — Будь умницей.       «И не ввяжись во что-то», — хотел было добавить, но не успел. Телефон в четвертый раз предательски завибрировал. Аида на том конце провода рвала и метала.       Разве эту бытовую мелочь нельзя счесть за проявление человечности?       Бессмысленное усердие становилось гибельным. Мёрфи в последний раз взглянул на трудящуюся блондинку и в мыслях одарил себя звонкой затрещиной. В общении с людьми пред грядущим мятежом не было никакого смысла. Он верил Мойрам, верил Аиде и ее словам о неизбежности восстания против Зевса, когда оковы проклятья падут. Никому больше не хотелось почитать единого и всемогущего бога, каждый боролся за свое почетное место на Олимпе, за единовластие. Взращенные ядовитыми плодами ненависти, они думали иначе и оскорблялись от прежних привычных убеждений, вспыхивая огнем общего негодования.       Раздражительный скрежет металлических ножек по кафелю прервал тишину, разбавляемую слабым звучанием музыки. Появившаяся невесть откуда Хизер нагло пододвинула к его одинокому столику позаимствованный стул и неряшливо плюхнулась рядом, приветливо лягнув ногой.       Андреа молча встала позади него, опустив ладони на напряженные мужские плечи.       — Я думала, что ты уже уехал, — громко оповестила Грин и подтянула чашку к себе. — Фу, что ты пьешь? А впрочем, неважно. Ты пропустил классное шоу, Мёрфи.       — Неужели? — он обернулся и поднял голову выше, вглядываясь в отрешенное лицо Кэмпбелл. — Что ты еще натворила, принцесса? Мне страшно представить.       Прозвучало довольно наигранно.       — Всего лишь приструнила Геру, — тихо отозвалась Андреа и сильнее надавила на его плечи. — Полагаю, ты знаешь, кто это.       — Полагаю, что да, — согласился Мёрфи и отвернулся, делая несколько глотков кофе. Для вида, не более. — Впрочем, я рад, что ты остановила это бешенство матки.       — У нас мно-о-ого дел, — встряхнув розовыми волосами, протянула Хизер. — Зевс дал нам поручение отыскать оставшихся богов. Кора и Аида взяли на себя Деметру по понятным причинам, а вот нам остается Афина и, — она весело принялась загибать пальцы правой руки, озвучивая имена вслух, — Гермес, Дионис и Арес. Всего четверо! Я узнала, что у Андреа есть связь с Химерой, поэтому нам нужно еще забрать ее, и все будет супер.       — Ну, — Мёрфи покачал головой, — звучит довольно просто. Не смею вас задерживать, девочки.       — Вообще-то я рассчитывала на твою помощь, — запротестовала она. — У тебя есть права, машина и вообще по части поручений тебе нет равных. Только этим и занимаешься всю жизнь.       — Ха, нет. Любовника разыскивай сама. Я, знаешь ли, не особо в настроении возиться с капризными детьми.       — Ты кого это назвал капризным ребенком?       — Афродита, перестань, — подала голос Андреа. — Что вы здесь развели опять? Никто никого не обязывает помогать.       — Договаривайся с ним сама, — обиженно поджав губы, произнесла Хизер. — Я пойду и узнаю у той милой девушки, где здесь туалет. Буду ждать вас у входа.       Она спешно поднялась со своего места, едва не опрокинув стул на задние ножки, и в последний раз смерила рассерженным взглядом присутствующих, не утруждаясь ответом на очередную колкость. Вероятней всего стоило не вмешиваться в разногласия между Зевсом и сыном Тифона, но вид насилия ее угнетал.       Даже над таким мудаком.       Андреа осторожно присела на край освободившегося стула и понуро уронила голову на руки.       — Что с тобой? — Мёрфи бережно коснулся ее запястья. — Не воодушевляет мысль воссоединения с семьей?       — Я устала, — пробубнила Кэмпбелл себе под нос. — Чем больше я провожу с ними времени, тем меньше мне хочется во всем этом разбираться. Я уже никем не хочу быть.       — Мне казалось, что ты рада возвращению прежнего статуса. Не волнуйся. Когда магия полностью восстановится, все это перестанет казаться таким… бессмысленным. Готов поспорить, что тебе понравится быть полноценной Артемидой, а не ее отголоском.       — Не надо никаких споров, — Андреа беспокойно зачесала волосы назад и вытянула из кармана диадему, возвращенную в прежний вид. — Эта хрень слишком значима, и я не понимаю, где тебе удалось ее достать. В общем, неважно. Нам нужно найти Гермеса, я знаю, как он выглядит, но понятия не имею, где его искать.       — Зато я знаю. Хочешь взять с собой Хизер?       — Придется.       — Ну, поехали, — оперившись ладонями на хлипкий стол, Мёрфи поднялся с места и махнул в сторону выхода. — Не будем заставлять ждать нашу подружку с вечным недержанием.       На лице Андреа изобразилась кривая снисходительная улыбка — услышанные слова не показались ни смешными, ни остроумными. Спрятав украшение в карман, она протянула ему руку, не в силах собрать себя по частям самостоятельно. Чуть покачнувшись, Кэмпбелл выпрямилась во весь рост и крепче сжала шероховатую ладонь, ловко переплетая пальцы.       — Я хочу домой, — прохрипела она. — Я так хочу домой.       Эти слова ему уже доводилось слышать. Правда, при других обстоятельствах и принадлежали они другому ненавистному человеку, оставшемуся с остальными на Олимпе.       — Заберем Гермеса, и я отвезу тебя домой. Ты там, наверное, уже вечность не ночевала.       — Нет, ты не понял, — застопорилась на месте Андреа. — Я к тебе хочу домой.       Мёрфи весело присвистнул и мягко погладил костяшки девичьих рук большим пальцем.       — Так уж понравилось находиться в пустой квартире? Мне раньше нравилось там скрываться ото всех.       — Обещай, что когда все это закончится, — уточнения были ни к чему, — ты заберешь меня к себе. Не хочу больше жить в той квартире, ничего не хочу. Вообще давай уедем из города, убежим куда-нибудь на Аляску или не знаю, в эту Новую Надежду, о которой ты говорил. Купим дом, а лучше ферму или вообще присоединимся к Армии Спасения.Вряд ли это будет хуже того, что мы имеем сейчас.       Человеческое сердце болезненно сжалось. Ощущение восторга от услышанного мгновение назад смешалось с огромной нежностью, пронизанной печалью, и в конце сменилось невыносимой скорбью. Выйди из лифта Аида, Мёрфи бы непременно бросился ей в ноги с криком, что осознал всё и жалеет. Больше всего на свете он хотел бы вернуть былую отрешенность, пустоту сознания, лишенного сострадания и сочувствия.       А еще не просить Айсу предсказать будущее, не знать причину своей погибели.       — Конечно, — солгал он. — Обещаю. Я так понимаю, что еще одну собаку заводить не будем?       Андреа искренне засмеялась, чуть запрокинув голову, и беззлобно стукнула его по ребрам.