***
В стоячей воде бассейна лениво кружились сморщенные дубовые листья. Натыкаясь друг на дружку, порыв ветра отводил их дальше друг от друга к новому препятствию — шершавой, покрытой дождевыми разводами стенке. Кто-то по ошибке щелкнул выключателем, зацепив тумблер наружного освещения, и крыльцо заднего дворика озарилось болезненным желтым светом. Безучастно смотря то на лампы накаливания, то на безутешное сопротивление сухих листьев в мутной глади, Мёрфи терпеливо выжидал появления Андреа чересчур кропотливо выбирающей наряд для визита в родную альма-матер. На редкость молчаливая Химера делала ожидание крайне утомительным одним только своим присутствием. Топчась на идеально подстриженном газоне Коры, временами она запрокидывала голову назад и с поистине детским любопытством всматривалась в свинцовые тучи. За железным ограждением послышался рев чужого двигателя — Гефест отъехал по неотложным поручениям Аиды. Повидавшая «Хонда» миролюбиво сверкнула фарами, как бы приветствуя тех, кто праздно коротал первую половину дня. Химера дружелюбно вскинула руку и бросилась к дороге, хватаясь когтистыми ладонями за разделяющие мир железные прутья. Приникнув головой, она долго смотрела вдаль сквозь темные верхушки деревьев, переминаясь с ноги на ногу. Трепещущие на ветру золотистые листья кленов, разросшихся вдоль дороги, не производили ожидаемого эффекта. — Готовишься к выступлениям в цирке? — не выдержав игры в молчанку, съязвил Мёрфи, похлопывая себя по карманам в поиске опустевшей сигаретной пачки. Решение было не очень обдуманным. Каждый разговор того и гляди мог соскользнуть в бездну препираний. — Правильно. Нечего сидеть на шее у других. — Кто заговорил, — ухмыльнулась Химера и неторопливо обернулась, отстраняясь от ограждения. — Хочешь обсудить мое будущее, не затрагивая собственное? Он несколько раз безуспешно чиркнул зажигалкой, позволяя ветру обрушить маленькое пламя на пальцы. Пластик быстро нагревался. Едкий, но такой привычный запах табака дарил надуманное успокоение, прикрывая глаза, то и дело поднося смоченный слюной фильтр ко рту, можно было представить что угодно. Вообразить, что ограда эта отделяет школьный двор от внешнего мира, сотканного из взрослой рутины, а единственная задача в призрачном ежедневнике: не попасться на глаза преподавателям, чьи уроки без зазрения совести прогуляны. К сожалению, Химера подобралась слишком близко, своенравно закидывая руку на плечо, лишая возможности побега во всех смыслах. — Меньше болтай, чего не следует, — тихо произнес Мёрфи, крепко затягиваясь, одержав победу над стихией. — Что ты уже наговорила Андреа? — А что я ей наговорила? — наивно переспросила сестра и свободной рукой пригладила его взъерошенные волосы. — Правду? То, что ты пытаешься походить на одного из них или еще хуже на человека, созданного по их подобию, никак не умаляет твоего истинного происхождения. Пора бы уже перестать отвергать то, чему нас обучили родители. — Тогда почему ты здесь? — вопросом на вопрос, ускользая все дальше от первоначальной сути. — Ты ненавидишь олимпийцев, как завещал папаша, а сама прибежала к одному из них и предлагаешь помощь. Он невольно посмотрел на собственное отражение в водяной глади. Мелкая рябь сделала черты невыразительными, превращая в одно большое пятно, будто бы кто-то щедро плеснул чернил. Химера на его фоне выглядела куда удачнее. Был бы на дворе конец октября, то ее с легкостью можно было спутать с ворохом кленовых листьев, а это важно. Залог удачной охоты — правильная маскировка. В нагло позаимствованном образе хитрой женщины улавливались почти все повадки настоящей матери. Ее образ — набор слов, которыми Аида нелестно отзывалась обо всей семейке, сопровождался какой-то тоской вперемешку со стыдом. Только такое существо могло породить нечто еще более отвратительное, чем она сама. — Моя хозяйка Артемида, если ты забыл, — уклончиво призналась Химера. — Я должна ей прислуживать за спасение и сохранность такой до-о-о-олгой и от части утомительной жизни. Никто не говорил, что я останусь до конца или буду довольствоваться покровительством Зевса. Как-никак убийца нашего отца, — дай ей волю, и она упоминала бы Тифона через слово, — но мне бы пришлось по вкусу вырвать ему сухожилия. — Разумеется, — слабо улыбнулся Мёрфи и тщетно попытался стряхнуть чужую ладонь с плеча. — Следует ожидать, что при любой битве ты сбежишь прочь. Когда убивали Орфа, ты бежала быстрее стада быков. Небось, на пару с Герой и разогнала их своим топотом. Химера хрипло засмеялась, сильнее сжимая его плечо, когтями царапая куртку. — Я все время забываю об этом. Ты готов простить Олимпу изгнание матери, убийство отца, насмешки остальных, но никогда не поймешь мое нежелание гибнуть во время великого подвига Геракла. Мальчик хотел доказать свою значимость, а пострадало как оказалось твое нежное восприятие мира. Повзрослей, Цербер. Раздраженно закатив глаза, он вцепился в ее запястье, пальцами впиваясь в грубую кожу, заводясь еще сильнее. В физической силе и магической способности к быстрой регенерации они были равны. — Господи, — на выдохе протянул Мёрфи, отгоняя иступленное наваждение скинуть болтливую сестрицу в ледяную воду. — Как же ты меня заебала. Надеюсь, что с рассветом ты отправишь свою задницу куда подальше. Он хотел было добавить что-то про южную часть материка, не исследованные уголки планеты, гребаные джунгли, где сама мать-природа заскучала по такому чудищу, но входная дверь скрипнула и на крыльце показалась Андреа. По вине освещения ее лицо показалось совсем болезненным, утомленным затянувшейся бессонницей. Непрерывно одергивая чужое платье, она робким голосом оповестила о своей готовности. Химера послушно отступила и, понурив голову, поплелась на парковку. — Она поедет с нами? — тихо поинтересовалась Андреа, едва поспевая за его неровными, порывистыми шагами. — Зачем? — Запах, — перебив на полуслове сестру, буркнул Мёрфи. — Эта у нас страсть как любит вынюхивать то, что не следовало бы. Поехали уже. Видеть ее не могу. Погода час от часу портилась. Беззвучными ударами сабель, молнии падали на Нью-Йорк. Шквалистый ветер поднимал в воздух всю грязь узких городских тротуаров, вынуждая спешащих прохожих морщиться, прикрывая глаза руками. — Мне это не нравится, — оправляя платье на груди, хмуро произнесла Андреа. Шатающиеся нерадивые студенты, ярые прогульщики толпились под козырьками ближайших кофеен, вздрагивая от нового раската грома, и с недовольными лицами возвращались под крыло родного, осточертевшего университета. — Зевс разбушевался. — Ожидаемо, — ухмыльнулся Мёрфи и галантно придержал тяжелую дверь в главный корпус. — Наша задача найти Афину и Диониса, но делать это втроем, равносильно написать на лбу: «Пристрели меня». Поэтому, — чуть поколебавшись, он сунул мобильный телефон в руку Химеры и продолжил, — ты вынюхиваешь эту парочку. Как закончишь — позвони. Даже обезьяна справится с такой задачей. — Мне нравится твоя вера в мой потенциал, — вертя в руке смартфон, кивнула она и чуть помедлив, добавила, — Я найду ваших друзей, не беспокойтесь. Госпожа. Андреа нервно вздрогнула и отшатнулась назад. Отвратительное сродни рабскому обращению резануло слух. — И не вздумай сбежать или набрасываться на кого-то. Тот факт, что ты в глазах людей не отличаешься от остальных, не дает тебе права накидываться на несчастных студентов. Иди! Пошло виляя бедрами, Химера проскользнула мимо группки первокурсников и уверенно направилась в следующее крыло. Малый шанс, что она не вытворит чего-то из ряда вон, стремительно приближался к нулю. — Зачем мы тогда поехали втроем? — Я думал, что тебе нравится моя компания, — манерно высоким голосом возразил он и отсалютовал кому-то в толпе. Кэмпбелл мгновенно обернулась, бегло оглядывая шумных подростков. Ебаные черлидерши столпились у турникета, придерживая бумажные стаканчики «Старбакс». Дождевые капли стекали с одинаковых виниловых дождевиков. Самая хорошенькая из всех — любительница организовывать студенческие мероприятия криво улыбалась, постукивая зубами от холода. Вот же сука. Резко перехватив его запястье, чуть зацепив серебряный браслет часов, Андреа нерешительно скользнула вниз, переплетая пальцы. Липкое, темное собственническое поведение сломило застенчивость и страх пересудов длинных языков. Отличница и спортсменка переметнулась к лучшему другу бывшего парня. Как в лучших мыльных операх, ей-богу. Человеческая природа все еще неустанно властвовала над ней. — У нас с тобой самая важная миссия, — весело протянул Мёрфи, ведя ее по бесконечно длинным коридорам прочь от скопления студентов. — Поищем скелеты в шкафу многоуважаемой Мегеры. Ой, простите, Геры. — Вы думаете, что она предательница? — довольно громко уточнила Андреа, позабыв об осторожности. Непрерывный гул голосов, шелест наспех переписанных конспектов и шпаргалок действовал на нервы. Если верить мифам, ревность Геры оборачивалась настоящими бедствиями, а учитывая, что неверный муж снова на свободе, эта версия вполне имела право на существование. Остановившись у ненавистного кабинета, Кэмпбелл недовольно покачала головой. — В шкафу я больше не буду прятаться. — Я думал, тебе понравилось. Не бойся, у Блэк сегодня весь день расписан. Да и тут второй этаж. Прыгать невысоко, а я тебя в любом случае поймаю. — Нет уж, спасибо. Я лучше сразу в шкаф и буду молиться, чтоб она его не открыла. — Молись, — съязвил он и, не отпуская ее руку, похлопал себя по внутренним карманам в поисках ключа. — А если серьезно? — Андреа устало прислонилась виском к криво выкрашенной стене. Попытка скрыть злостное нарушение со стороны выглядела комичной. Учащиеся неохотно расползлись по аудиториям, манерно громко хлопая дверьми, ссылаясь на жуткие сквозняки. — Почему мы поехали в университет? — Не хочу оставлять тебя на растерзание Ньюманам, — неопределенно ответил он. — Ты вообще никому не доверяешь? — шикнула Андреа, воровато оглядываясь по сторонам, прежде чем переступить порог ненавистного кабинета. С прошлого раза мало, что изменилось. Осколки разве что не украшали казенный пол, а на столе аккуратными стопками покоились непроверенные письменные работы нескольких потоков. Осторожно присев на край кожаного кресла, Кэмпбелл щелкнула тумблер настольной лампы. Помещение озарилось неестественно белым светом. — Серьезно, что вообще мы ищем? Мёрфи аккуратно повернул ключ в замке, препятствуя визиту непрошеных гостей, и с видом знатока бросился к выдвижным ящичкам секретера. — Посмотри в столе. Бумажки на древнегреческом, схемы, что угодно. Меня все устроит. Согласно промычав, Андреа подвинула ближайшую стопку, датированную сегодняшним числом. Эссе, эссе и***
Рамона истерично кричала и временами переходила на отвратительный визг, злостно колотя маленькими, почти детскими ладошками, по сидению. В ход шла всевозможная брань, смешанная из двух языков — испанского и английского, на редкость паршивые доводы остановиться во что бы то ни стало на ближайшем перекрестке и оставить ее в покое. — Это для вашего же блага, — подметила Химера, оттягивая непривычно сдавливающий тело ремень безопасности. — Аида все объяснит, и будете свободны. — Ты в это веришь? — равнодушно спросил Шейн, оторвавшись от стариковской карманной фляжки для коньяка. — Я сам с трудом понимаю, зачем согласился на эту встречу. — Давай, — Химера как можно мягче ткнула брата в плечо, — объясняйся с ними самостоятельно. Ты же не питомец, а часть семьи. Ну? Мёрфи не реагировал. Он косился в зеркало дальнего вида, будто впервые видел, задаваясь вопросом, когда и откуда эти трое появились в салоне его автомобиля. Как они могут беситься, ненавидеть и испытывать что-то, будучи в святом неведении, не столкнувшись с тем, что разрушало его существование год от года? Он не мог разобрать обрывки слов, и голоса смешались в один невнятный шум, схожий с тем, что можно услышать стоя у распахнутого окна в оживленный полдень. Каждая его мысль крутилась вокруг предательства. Ненависть застилала разум, глуша тоненький, детский голосок здравого смысла. Перечерченные от руки и пожелтевшие от времени чертежи ходов Подземного мира — глупость какая! — грели сквозь внутренний карман куртки, подначивали, не давая и на секунду подумать над тем, что видел и тем, что могли заставить его увидеть. Мёрфи не ненавидел Кору. По-настоящему. Ненависть не строится на бесконечных перепалках, сомнительных оскорблениях с переходом на личности, похожих на игру «кто и кому причинит больше боли». Это все жалкие мелочи, детали, которыми можно жонглировать во время случайных встреч и официальных сборищах. Цербер ненавидел Персефону. Неотделимая истинная сущность, которую легко украсить красивой оберткой и пластиковыми удостоверениями личности, прикрывать человеческим именем от мира, сотканного из единственной доступной эмоции — ярости. Первобытной, глухой, осевшей второй кожей, шипящей в крови. Цербер ненавидел Персефону с первой встречи, склоняясь в приветственном поклоне, как дрессировал Фабиан; выполняя ее глупые поручения, выслушивая жалобный скулеж, полный отвращения к тому, что мертво. Он ненавидел Олимп, Зевса и редких олимпийцев, которые имели право заглядывать к Аиде — вечной госпоже, потешаться над его глупыми обязанностями, одурачивая смертных, прививая новые традиции к проводам усопшего. Кучка отребья, сброда голубой крови с надуманными проблемами, плачущаяся по своей незавидной доле перерождаться от цикла к циклу. Не глуша автомобиль, он сорвался по лестнице наверх, игнорируя редких присутствующих, расположившихся в светлой гостиной. Ладони горели от одного только предвкушения, как в момент тонкая шея Коры хрустнет под пальцами. Его не волновало наказание, крики Аиды и уготовленные страдания в Аду. Только жажда мщения за все, что уже давно кануло в небытие и еще свежо в обрывочных, не ясных воспоминаниях. — Кора! — завопил Мёрфи и ударил кулаком в дверь вечно запертой гардеробной. — Открой! Он ударил еще раз и, выдержав паузу, еще и еще. Двери хлипкие, полые и достаточно просто ударить с ноги чуть ниже замка, но это было бы слишком просто. Мёрфи упивался ее колебаниями, слышал обеспокоенные оправдания и визгливые крики оставить в покое, убраться куда подальше. — Кора, — мягче произнес он, сделав глубокий вдох, перед тем как занести руку для нового удара, — мы же одна семья, помнишь? Мы же не будем враждовать. Открой дверь. С каждым ударом вспыхивали давно похороненные воспоминания о брате, нелепом убийстве всего-навсего дубиной, переломавшей кости точно ивовые прутики. Голос мертвый, тихий и почему-то родной над самым ухом шептал бессмыслицу, что там, где живет ненависть в любом ее проявлении, всегда найдется и любовь. Только последняя приносила разрушений в разы больше чистой злости. У порога двери послышались тихие шаги. Переминаясь с ноги на ногу, Кора поворачивала ключ в замочной скважине, не совершая полноценный оборот, будто бы дразня. Каждое ее слово казалось было сказано на другом, совершенно незнакомом языке и понятна была только интонация — приторно ядовитая, писклявая и лишенная истинного гнева. Пробурчав что-то нечленораздельное в попытке образумить и отправить прочь, пыхтя от негодования, Кора осторожно провернула ключ в два оборота и приоткрыла дверь на себя. — Чего тебе? — она произнесла эти слова почти шепотом, чуть выпятив нижнюю губу. Несколько прядей закручено в подобие кольца и подцеплено невидимками, пока передние обрамляли лицо идеальными локонами. На голове повидавшая фероньерка, украшенная позолоченными лавровыми листьями. Мёрфи с сомнением задержал взгляд на ее лице, ища хоть немного раскаяния, но находил только спесь, сквозившую отовсюду: презрительно прищуренные глаза, брезгливо приподнятая верхняя губа. Наверняка он застал ее за бесконечным актом самолюбования, когда Кора со скуки перебирала сотню нарядов на вешалках, обвешивалась украшениями, словно рождественскими игрушками, чинно обхаживая свои владения, скрытые от чужих глаз. В памяти невольно вспыхнуло воспоминание о ее первом появлении, прижатые к вздымающейся груди нарциссы и горькие рыдания. Чуть пошатнувшись, дрожа от гнева, он сделал шаг вперед и схватил ее за горло. В глазах полыхнуло белым, но если закрыть, то во мраке огонь разгорится еще ярче. Ощущая пальцами пульс, Мёрфи повалил ее на пол, впиваясь сильнее. — Ты гребаная сука, — прохрипел он, оказываясь вблизи ее лица, — вздорная и эгоистичная сука. Думала, что никто не узнает, да? Что ж ты не зовешь Аиду? Давай попробуй, позови. Персефона удивленно смотрела на него, не мигая, только открывая рот как рыба, не в силах издать ни звука. Тщетно царапая чужие запястья, она пыталась колотить ногами, привлечь больше внимания посторонним грохотом и еще выдавить из себя хоть какой-то хрип, свист, клекот. Что угодно. Жуткая мысль пьяно вывалилась из глубин сознания и заговорила голосом Орфа: «Это легко, ты уже делал так. Нет ничего лучше убийства зазнавшихся богов!». Вымученная одинокая слеза скатилась по ее щеке, будоража новую волну ненависти. Сучка решила разжалобить рыданиями! Какой примитивный и глупый ход! Кора театрально закатила глаза, оставив в арсенале актерских штучек приоткрытый рот и хриплые, прерывистые вздохи. От одного вида ее пугающе бледного лица Мёрфи стало тошно. Неужели он позволил ненависти пересилить все, что выстраивалось столько лет? Цербер отдернул руки от Коры, как от раскаленного железа. На тонкой коже красовались яркие отметины, повторяющие его пальцы. Персефона с грохотом рухнула на пол, задыхаясь и хрипя. На глаза навернулись слезы от бесконечного кашля. Он не мог убить ее даже сейчас, когда на его стороне было нетленное право казни за измену. Тяжело дыша, Мёрфи упал на колени, потирая собственную шею, чувствуя, как невидимая цепь обернулась удавкой. Мысль об украденных чертежах и прежняя злоба разом притупилась. В слабом свете гардеробной поблескивали рассыпавшиеся по полу украшения, сброшенные Корой не то в попытках ухватиться за что-то или ударить чем-то тяжелым, не то во время очередного нервного срыва. В холле послышался топот и беспокойные голоса. Вот и славно. Мёрфи прикрыл глаза, предвкушая настоящую, а не фантомную боль наказания. Аида истошно завопила и бросилась к ж-е-н-е, бережно стирая крокодильи слезы с раскрасневшихся щек. — Ты совсем спятил? — всегда неприлично спокойный, почти-что-мертвый Эдриан кричал не своим голосом громче мачехи. Схватив лучшего друга за ворот куртки, он рывком поднял его на ноги и с силой оттолкнул в сторону стены, уставленной дюжиной не распакованных брендовых пакетов с покупками. Картон зашелестел под ногами. Отрезвительная звонкая пощечина, и с новой хваткой сильные руки пригвоздили к стене. Глухая боль распространилась от затылка по всему телу. — Ты чокнулся! Ты, блядь, думаешь, что тебе все позволено? Мёрфи безразлично смотрел в пол, бросая косые взгляды в сторону Коры. Ее дыхание практически нормализовалось, но на смену привычному голосу пришел ядовитый шепот, похожий на шипение змеи. Она что-то сбивчиво бормотала возлюбленной и всхлипывала, когда того требовало повествование коротких, но определенно ярких и запоминающихся минут последнего столетия. Следовало бы прислушаться, возразить, но силы почему-то разом покинули его. И дело не в обвинениях и последующих слабых ударах Ньюмана. — Не смей, блядь, отворачиваться, когда с тобой разговаривают, — выделяя каждое слово, злостно прошептал Эдриан. — Кто тебе позволил трогать мою мать? «Мать». Мёрфи невольно фыркнул. Ньюман никогда не называл Кору не иначе как по имени или отстраненным и холодным «мачеха», а тут и родственные узы пробудились. Щеку обожгло новым ударом. Эдриан бил как девчонка — в ход шли только ладони, а не кулаки. Наверное, ему и в настоящих драках никогда не приходилось участвовать. Покорно подняв голову, Мёрфи пристально посмотрел в глаза давнего приятеля в готовности стойко перенести новую пощечину. Это разногласие, желание Ньюмана занять сторону двух матерей стало некой точкой невозврата, незримой полосой перечеркнувшей его вечную службу. Эдриан никогда раньше не решал проблемы физической расправой, не пытался возвыситься над ним, давить статусом или бросаться едкими оскорблениями. Наверное, связывающая их нить дружбы истончилась, и не осталось ничего прежнего. Сегодня и тогда разделились пропастью. Эдриан Ньюман вымещал злость не только за мачеху. К этой не совсем рыцарской жажде расправы добавилась и собственная горечь предательства, нежные воспоминания о ночах с любимой бывшей девушкой и, наверное, уязвленное самолюбие. Впрочем, думать об этом было уже бессмысленно, как и препятствовать чему-либо. Мёрфи знал, что Кора предательница, и этот неоспоримый факт собственной правоты перекрывал любую боль и унижение. — Эдриан, — громко произнесла Аида и поднялась на ноги, бережно придерживая Персефону за талию. Вот-вот рассыплется на части, если сжать сильнее. — Эдриан, я сама разберусь! Позаботься о ней. Шумно дыша, показательно сжимая кулаки, Эдриан отступил, отбросил носком ботинка мешающийся под ногами пакет. Кора прижалась к его груди, разражаясь новым приступом истерики, слезы покатились по щекам, будто по сигналу режиссера. Страх во взгляде сменился собственным торжеством, уголок рта искривился в подобии улыбки победительницы. Не жертвы. — Что это было? — ровным голосом поинтересовалась Аида, скрестив руки на груди. Равнодушие это плохо. — Я задам тебе тот же вопрос. Кто тебе дал право устраивать самосуд? Мёрфи равнодушно бросил ей в лицо смятые чертежи. — Я лично забирал их у Антероса, а теперь они в кабинете Геры. Вот так совпадение, — хмыкнул он и сплюнул в сторону. — Привез в клуб неделю назад для тебя. Откуда же они у женушки Зевса, которую мы не посвящали в наши дела? — Тебе не приходило в голову, что это я и попросила их передать? Ты думал только над тем, чтобы расправиться со старым врагом, а не спросить лично, — Аиде ни к чему размахивать кулаками и мараться чужой кровью. Недовольно поджав губы, она махнула рукой, и незримая цепь передавила горло, пылая адским огнем. — Ты вынуждаешь меня обращаться с тобой как раньше. Как со зверьем.***
Вытянувшись на отсыревших за ночь подушках на террасе, Мёрфи крутил в руках сигарету. Наверное, следовало забрать из родительского дома и портсигар, но руки никак не доходили и визит откладывался в долгий ящик. Он подумывал позвонить мачехе прямо сейчас, извиниться за поведение в прошлом, но мосты погорели дотла. Человеческий мир со всеми его радостями и грехами теперь напоминал большой мыльный пузырь, которому суждено лопнуть через пару часов. Насвистывая что-то незамысловатое себе под нос, Гефест приветливо махнул рукой и остановился рядом. — День какой-то длинный и от начала и до конца хуевый, — невпопад озвучил собственные мысли Мёрфи и благодарно кивнул, когда бывший коп без лишних вопросов чиркнул пластиковой зажигалкой у его лица. — Ты в последнее время сам не свой, приятель. Мы с Афродитой, конечно, понимаем, делаем скидку на то, что тебе пришлось выстрадать больше всех, но… — Гефест крепко затянулся украденной со стола электронной сигаретой, забивая пустую голову дымом. — Ты уже перегибаешь палку, Мёрфи. — И давно это вы с Афродитой стали что-то понимать? — Давно, — без лишних уточнений кивнул он и ребячески присел на корточки, неуместно цокая. — Что ты успел натворить за полчаса моего отсутствия? Из уст бывшего копа это прозвучало как приговор, и терраса сменилась камерой пыток захудалого полицейского участка на окраине. Заучено ухмыляясь подобному покровительственному тону, Мёрфи подался чуть ближе и, выдохнув табачный дым в загорелое лицо, произнес: — Ничего особенного. Попытался задушить Кору, но как-то не срослось. — Неплохо-неплохо, — согласился Гефест и поправил несколько ниток, впившихся в колено криво сшитых дизайнерских джинсов. — А на подружку чего наорал? Мёрфи невольно закатил глаза. Небольшая и громкая ссора с Андреа, как ни странно, ничуть не выбила из колеи. Непривыкшая к публичным проявлениям нежности и заботы, она буквально бросилась ему на шею, звонко щебеча о внезапной, но такой судьбоносной встрече с Аресом. — Подружку? У вас в Миссури это так называется? — прыснул он, зажимая сигарету зубами. — Лицо мне ее не понравилось. Уж больно все складно получается. — Лицо не понравилось? — загоготал Маршалл, похлопывая самого себя по колену. — Да уж, старина, твои проблемы куда серьезнее. Знаешь, что я думаю на этот счет? По-моему, ты просто переутомился. Так сильно боишься за свою подружку, что готов наброситься на любого. Даже на нее саму. — Похвально-похвально. Не думал на досуге получить степень по психологии? Откроешь рядом с автомастерской и кабинет помощи. — Я серьезно, Мёрфи. Тебе стоит пересмотреть свое отношение ко всему и всем. Он попытался пошутить еще пару раз, заговорить о чем-то отстраненном, выбрав в качестве темы обсуждения погоду, что нормализовалась ближе к вечеру. Вдали больше не слышались раскаты грома, ветер приутих. Гефест, в самом деле, старался быть дружелюбным, одаривал не натянутой улыбкой и не читал нравоучительных речей, кичась божественным происхождением. Выкурив две позаимствованные сигареты, временами втаптывая пепел в дощатый пол, он вскользь упомянул последнее собрание перед долгожданным ритуалом и пригласил присоединиться. Деметра должна быть приехать в назначенное время, а многоуважаемая Блэк оставила в приоритете проведение лекции у третьего курса. Хмурясь от неуместного солнца, закрывая лицо руками, Мёрфи с некой тоской скользил взглядом по фасаду дома, тщательно игнорируя активную жестикуляцию собравшихся родственничков в роковой час. Неотвратимая горечь прощания горела на губах, сочилась в не озвученных фразах и каждая секунда становилась слишком сентиментальной. Было бы куда проще не знать исхода, не обращаться к Мойрам за советом и не губить самого себя ожиданием. Разделившись по машинам, уступая почетные места Гефесту и его возлюбленной, отрекшейся от прежних жизненных принципов, Мёрфи забился в угол, прислонился виском к стеклу, безразлично наблюдая за сменяющимися городскими агломерациями. Обиженная Артемида предпочла прокатиться с ветерком в машине Эдриана в скромной компании Ареса и брата. Хорошо, что последний разговор получился смазанным, пропитанным раздором и обоюдными обидами. В этом было что-то неправильное, но расстанься они на теплой, дружеской ноте, каждый погряз бы в меланхоличных раздумьях о судьбах друг друга и прочей чепухе. Шейн небрежно подтолкнул его локтем и дрожащей рукой потряс плоскую флягу. — Воздержусь, спасибо, — отвернувшись к окну, пробормотал Мёрфи, сцепив пальцы в замок. — Слушай, знаю, что у тебя нет причин для доверия, но я на твоей стороне. Честно. — Я так и понял, — хмыкнул он, вспоминая невнятное бормотание в гостиной на вопрос о случившемся в библиотеке. Рамона беспокойно измеряла шагами комнату, утверждая, что кроме чужого затылка и недоумевающих сокурсников не могла ничего разглядеть, пока бедняга Дионис бормотал о последних встречах пару веков назад. — Уже наплевать. — Айса и тебе смерть предсказала, да? — С этого места подробнее, — чуть развернувшись, оказываясь тесно прижатым к автомобильной двери, Мёрфи недоверчиво прищурился и согласно кивнул в готовности выслушать любой пьяный бред посетивший голову трусливого божка. — Ты же не от цирроза умирать собрался? Я весь во внимании. Шейн глупо улыбнулся, в последний раз запрокинул голову, жадно глотая содержимое фляги, крепко жмурясь. Несколько янтарных капель скатилось по подбородку и уродливыми кляксами расползлись по белоснежной рубашке. — Одна из нас станет причиной моей погибели, — вполголоса пробормотал он, нервно постукивая пальцами по основанию фляги. — Я несколько жизней прятался от этого, думал, что избегая всех пророчество изменится, но Айса непреклонна. Говорит, что гибель одного может спасти остальных. При особом желании. Я потратил столько времени впустую, что теперь это кажется достойным уходом. Последние слова Шейн произнес с особым придыханием и гордостью за безрассудное решение. Растеряв на закате вечной жизни крупицы божественной надменности, перепробовав всё и вся перед неизбежным небытием, он в одночасье возомнил себя героем, которому уготован трагический исход. Больше слез, больше рукоплесканий и криков. Больше, больше, больше. — Допустим, что я повелся на эту хуйню, — нехотя согласился Мёрфи, не сводя глаз с взбудораженных и ничуть не заинтересованных в откровениях попутчиков. — Кто тебя убьет? Эрида? Шейн отрицательно покачал головой и почти по слогам произнес одно имя, перечеркивающее все нелепые, притянутые теории и беспочвенные обвинения: — Андреа.