Тогда.
Распластавшись на соломенном настиле, Андреа беззвучно молилась, скрестив руки на груди. Происходящие события никак не желали упорядочиваться в сломленном разуме, отрицая волю бесконечности, существования самой Вселенной и ее самой; отчего повторение строчек, одаренных сакральным смыслом, придавало немного спокойствия.
Она провела здесь, вблизи казематов последние несколько часов, отказываясь от вымученного гостеприимства единственного живого прислужника. Прежняя ярость, что была готова уничтожить священным огнем каждого на своем пути, приутихла, а на смену пришел страх. Острое и гнетущее чувство собственной беспомощности выползало из-за угла и подобно пауку оплетало новыми сомнениями.
Сон не шел. Андреа нервно заерзала, стиснув зубы от неприятного шелеста настила. Под отекшими и серыми от грязи ступнями мешалась овечья шкура.
— Я так больше не могу, — чуть ли не плача от злости прошипела Кэмпбелл и выпрямилась, раздраженно отправив шкуру в полупустую лохань. Темная вода лениво облизнула полусгнившую деревянную стенку. — Ненавижу.
На последнем слове шепот потерял прежнюю ярость. В безуспешной попытке овладеть собой Андреа устало выдохнула и перевела взгляд на закоптившееся зеркало у стены. Ссутуленная и исхудавшая она напоминала слабую тень самой себя и вовсе не походила на то, что видела каждое утро в мутных отражениях витрин. Раздраженно поморщившись, Андреа опустилась на колени и подползла ближе, не отрываясь от собственного изображения.
В острой линии подбородка, впалых щеках и затуманенных праведным гневом глазах она попыталась найти что-то новое; что напомнило бы ей о бесконечной борьбе с самой собой. Жить можно и с воспоминанием о пролитой крови. Наверное.
Артемида с детской любознательностью протянула руки перед собой, вглядываясь в алеющие полоски шрамов на огрубелой коже.
— Отвратительно.
— Надеюсь что ты не обо мне.
Испуганно обернувшись на знакомый голос, Андреа натянуто улыбнулась. Эдриан. Она совсем забыла о его существовании и о том, что их связывало между собой когда-то. Недавние разговоры, дружеские похлопывания по плечу, раздоры и попытка расстаться «по-взрослому», не руша друг другу жизнь проклятьями и пересудами.
— Не дави на жалость, — съязвила Кэмпбелл, не обращая внимания на плохо скрываемое сострадание, промелькнувшее на лице экс-бойфренда, — несколько оборотов колеса времени ничуть тебя не испортили. Все такой же неотразимый.
Похвала вышла, право слово, ядовитой. Эдриан Ньюман выглядел ничем не лучше нее самой, разве что лицо не лоснилось и волосы казались чище, но было что-то в его образе отталкивающе-раздражающим.
Не утруждая себя ответом на сомнительный комплимент, он поморщился и повел плечами, точно не знал, куда спрятать мешавшиеся руки — древнегреческая одежда не предусматривала привычных карманов.
— Общение с нашим общим приятелем тебе не идет на пользу, — хмыкнул Ньюман, — или все дело в хаосе? Сейчас удобно всё перевести в шутку или списать на него. Некоторые так и делают.
— Личные наблюдения?
— Вроде того, — неопределенно кивнул Эдриан, заведя руки за спину. — Фабиан сказал, что ты отказалась от личных покоев, — последнее слово сочилось иронией, — и жаждешь аудиенции у моей матери. Хочешь обсудить новый план по спасению мира?
— И откуда столько скептицизма? Я пришла вроде как по приглашению, а еще отдать кое-что, — Андреа потянулась к укрытому шелком свертку, ребячески спрятанному за пазухой. — Гефест подготовил.
Ньюман охотно протянул руку, сболтнув что-то о добре, совести или «добросовестном» и острым мизинцем поддел края самодельного футляра. Ценным подарком Гефеста оказалась очередная диадема, украшенная громоздкими и отчасти безвкусными камешками, грубо оплетенными тонкой проволокой.
— Это не мое, — опечалено хмыкнул Эдриан и вновь укрывая шелковым отрезком. — Можешь примерить, если хочешь, — он произнес это с несвойственным равнодушием, будто бы речь шла о забытой бейсболке или запылившимся в недрах шкафа джемпере, что потерял витринный вид. Криво усмехнувшись уголком рта, Андреа отрицательно покачала головой. — Как скажешь. Мёрфи, кстати, просил это сделать для тебя.
— Просил? Для меня?
Удовлетворенный эффектом озвученных слов, Ньюман согласно промычал и несколько брезгливо подхватил украшение за основание, не касаясь поблескивающих камней.
— Выглядит, в самом деле, не очень, но эти камни взяты из Тартара, — пару раз прочистив горло, он забубнил эти слова себе под нос. Театральный кружок в школьные годы не оставил и следа в памяти. — Мама верит, что за вечность в изгнании Кронос наделил силой не только бывших подопечных, но и все вокруг. Закупоренная на долгие годы магия, что так и не находила выброса и отклика, оседала на все вокруг и эти кристаллы не исключение. Я не думаю, что они сделают тебя равной нашему общему родственничку, но попробовать можно. Первой идеей было попросить тебя впитать эту магию, но Мёрфи оказался ярым противником, мол, это очень опасно и сведет тебя с ума…
Впечатленная причудливым мерцанием очередного порождения Тартара, Кэмпбелл прервала его заученную речь пылко произнесенной фразой:
— Прелесть. Помоги мне.
Прихватив украшение за основание, она обернулась к зеркалу и присела на колени, вновь вглядываясь в свое отражение. На мгновение лицо ее просветлело, а в глазах промелькнули озорные искры жизни. Вслепую обведя полумесяц, Андреа блаженно улыбнулась. Пусть кое-где проглядывали необработанные края, не дождавшиеся полировки, а камням можно было и придать огранку симпатичнее, но в этом украшении, ее личном артефакте, продолжала теплиться неуемная сила.
Нервно вздрогнув, Ньюман удивленно обернулся, будто бы в крошечном помещении мог быть кто-то еще, а после перехватил кончиками пальцев, неуверенными движениями надевая на голову, чуть зачесав лоснящиеся волосы назад.
Перевернутый полумесяц поблескивал точно в центре.
Мать была бы вне себя от гнева, если б могла видеть.
— Так?
— В самый раз, — согласилась Андреа и сильнее надавила на хрупкое основание украшения, будто бы это помогло крепче удержать в волосах. — Тебе нравится?
— Мне? Ты уверена, что обращаешься по адресу с такими запросами? — Эдриан пристально посмотрел в затуманенные глаза бывшей девушки и пожал плечами. — Я все еще уверен, что тебе
не место в этом всём. Мне следовало заботиться о тебе лучше.
Артемида заливисто засмеялась и манерно запрокинула голову назад. Было в этом что-то истеричное и дешевое, что пугало до чертиков. Пошатнувшись, Эдриан интуитивно сделал шаг назад и покачал головой. Бесконечно длинное наваждение, которое он ошибочно считал любовью, а после привязанностью и глубоким чувством симпатии вперемешку с влюбленностью, разом отхлынуло, растворяясь во мраке комнатушки.
Не пройдя и середины пути до собственного закутка, Мёрфи услышал её смех. Почти такой же как и вечность назад в Микенах, как в играх его подсознания, когда раз за разом Аполлон и Геракл выставляют его посмешищем перед всем Олимпом. Сдавленно сглотнув, он закатил рукава рубашки, прислоняя к разгоряченному лбу запястье. Голова шла кругом и прошлые разговоры, ночное смакование утраченного времени, показалось не больше чем бредом, вызванным лихорадкой. Милостивый Боже, неужели эти страдания, «любовные терзания» как говорят в бульварных романах, будут преследовать его до конца дней?
Остановившись на месте, вглядываясь в темноту, Мёрфи медленно закрыл глаза и после также медленно открыл их. Узкий коридор, языки пламени и тот же заливистый смех, который теперь будет преследовать его в кошмарных сновидениях. Воображение разыгралось не на шутку. Яркие, неумолимо дорогие сердцу картинки, не имевшие ничего общего с действительностью, промелькнули в памяти.
Он потерял её. Еще до вмешательства Хаоса или неудачного перерождения. Артемида никогда ему не принадлежала и нечего тешить себя глупостями. Персефона была чертовски права, когда ненароком напоминала о его истинной сущности.
— Какой ты жалкий, Цербер, — заунывной песней протянула Кора, прильнувшая к ржавым прутьям темницы. — Неужели до тебя только сейчас снизошло озарение? Ты никому не нужен: ни госпоже, ни ее отпрыску.
Приторная ложь весенним мёдом протекла по горлу — Андреа еще может опомниться, просто ошиблась, запуталась, пошла на поводу у эмоций, затемнивших рассудок. Андреа, но не Артемида, высмеивавшая его под раскидистыми ветвями лавра. Мёрфи вздрогнул. Только этого еще не хватало! Он окончательно перестал различать две ипостаси одного человека.
Воспользовавшись легким замешательством, Кора громко засмеялась и затопала на одном месте, точно ребенок. Всегда уложенные волосы спутались, разметались по острым плечам, украшенным багряными кровоподтеками.
— Наш ручной пёс только осознал, что в его услугах больше нет нужды, — она театрально всхлипнула и промокнула кончиками пальцев уголки глаз. — Посмотрите на него… Великий Цербер превратился в великое ничтожество, как и его отец. Кем бы ты был, Цербер, если бы Аида когда-то не притянула тебя сюда? Если бы тебя не обучили манерам и речи? Тебя бы истребили, уничтожили как твою дикую мамашу… Кучка отбросов.
Чуть качнувшись на месте, Мёрфи крепко зажмурился и примирительно выставил руки перед собой. Прошло менее тридцати секунд, прежде чем он распахнул глаза и с яростью втянул воздух сквозь зубы.
— Я обещал самому себе, — еле различимым шёпотом произнес он, — что не трону никого. В особенности тебя, ты, мелкая сука. Но поверь, ты здесь и подохнешь, Пер-се-фо-на, и твое смазливое тельце пойдет на корм всем тем, кого ты назвала отбросами.
— И пусть, — горько усмехнулась она. На мгновение, на ее некогда симпатичном лице промелькнула тень скорби по прошлой жизни, но тут же сменилось кривой улыбкой, — лучше сдохнуть здесь, чем быть с тобой на одной стороне. Чем быть
твоей женой. Уверена, что наша общая подруга Артемида разделяет мои взгляды.
Будто бы в подтверждение слов Андреа заливисто засмеялась. Совсем близко, почти на ухо.
— Сука, сука, сука, — прохрипел Мёрфи, сжимая руки в кулаки. От решетки его разделяло меньше трех шагов. Всего три шага чтобы свернуть цыплячью шею. — То, что тебя не казнили, как велит обычай — временная заминка. Я убью тебя, Персефона. Не сомневайся.
— Ты еще не понял? — Кора откровенно забавлялась происходящим. Опустив прутья решетки, она принялась ходить из стороны в сторону, целая и почти невредимая, с лукавой улыбкой, играющей на губах. — Я больше не боюсь смерти, а напротив — молю о ней. Какая сейчас уже разница? Умереть от твоей руки или сгнить за решеткой?
В задницу это напускное спокойствие.
Дрожа от злости, Мёрфи чуть запрокинул голову. С каждым последующим словом, вылетавшим из дрянного рта, казалось, что в лицо ему бьет град. Одним рывком преодолев три несчастных шага разделявших от камеры, он вцепился пальцами в прутья решетки.
— Именно. Сейчас уже все равно, но поверь, о быстрой смерти ты будешь молить меня, мелкая дрянь.
«
Мёрфи! Что с тобой?»
Он не ответил не в силах и пошевелиться. Стоя рука об руку с треклятым Ньюманом, будто бы прямиком с выпускного бала, Андреа в упор смотрела на него. Новая диадема, сотворенная из осколков старой, отбрасывала кроваво-алую тень. В тишине ненависть крепла сильнее. Опустив ладони, не заботясь об обнаженных изуродованных предплечьях, Мёрфи шумно сглотнул. Узкий коридор вдоль казематов, тусклый свет факелов — все вокруг приобрело формы и стало ярче в присутствии Артемиды.
Грохочущий мрак, море всепоглощающей ярости накрыло его с головой. Снова.
— Прошу меня извинить, — откланялся он, разворачиваясь в противоположную сторону.
В полуосвещенной череде узких коридоров прямиком к вратам Тартара Мёрфи различил последнюю надежду и, не желая больше слышать чужих голосов и быть остановленным, бросился со всех ног вперёд.
Во тьму.
После затхлого воздуха казематов дышалось легче. В зеркальной глади вод Стикс поблескивала серебряная луна, тонкие стебли аконита покачивались на ветру. Все это неправдоподобно — иллюзорно и фальшиво — и эта луна, и маленькие звезды, и напускное спокойствие. Мёрфи наклонился ниже к воде, старательно игнорируя собственное отражение, и опустил ладонь, будто бы жаждал детским жестом скрыть яркий диск луны.
— Я знала, что найду тебя здесь, — голос Аиды ровный и насквозь пропитан материнским сочувствием. — Ты всегда любил прятаться от проблем в уединенных местах.
— Неугомонных и рвущихся наружу покойников сложно назвать спокойной публикой, — Мёрфи постарался произнести это как можно равнодушнее и, нацепив привычную ухмылку, обернулся через плечо. — Для слепой ты передвигаешься крайне тихо.
В неудобном парчовом платье, точно из иллюстрированной девичьей книжки про рыцарей и средние века, Аида тщетно притворялась зрячей, глядя куда-то в сторону и бесконечно часто рассеянно улыбалась, будто бы это могло спасти ее положение. Куда хуже то, что она, хозяйка подземного мира, пыталась выжать из себя растраченную пару веков назад нежность и поиграть в мамочку, которой у него никогда и не было.
— Фабиан помог, — неохотно призналась она. — Тебя это расстроило? Может, хочешь поговорить о свободе?
Оскалившись больше для самого себя, Мёрфи смочил водой волосы и перевел взгляд в сторону. Все тело наполняла тяжесть, будто бы по жилам текло раскаленное железо. В другой ситуации он бы обязательно подскочил к Аиде, предложил помощь, протянул бы руку или отпустил пару-тройку нелестных комментариев, переводя все в глупую шутку.
Не было воли лишний раз заставлять себя разговаривать.
— О свободе? Не поздновато ли разглагольствовать о таких сказках?
— Надо полагать, что да, — полушепотом согласилась Аида, переминаясь с ноги на ногу. Без трости и чужой поддержки она казалась столь неустойчивой и хрупкой, словно тонкий стебель асфоделя. — Но ведь никогда не поздно просить прощения? Ты больше не обязан служить мне, Мёрфи.
— Цербер, — перебил он, громко шмыгнув носом, — у меня нет имени, госпожа. У чудовищ ада никогда не было человеческого имени.
Аида грустно ухмыльнулась и учащенно заморгала, потирая дрожащей рукой переносицу. Было в этом жесте что-то очень знакомое, позабытое под ворохом других воспоминаний, вытеснивших такую мелочь из памяти.
— Не говори глупостей, — уже смелее произнесла Ньюман, переместив руку от лица к груди. Со стороны могло показаться, что ее мучают боли в области сердца. — Даже у Т… Хорошо, пусть будет Цербер, если тебе так нравится.
Мёрфи натянуто улыбнулся и отсалютовал в сторону — глупое паясничество, которое Аида бы не оценила в любом случае.
— Вот уж спасибо, что называешь меня моим же именем, — хмыкнул он и выпрямился, развернувшись вполоборота к растерянной госпоже, нервно заламывающей руки. — Извини, тяжелый день.
— Я не хочу показаться жалкой, — пробормотала Аида и протянула руки вперед, — не затруднит?
Она не решалась произнести это простое и принижающее слово — «помочь», только нервно облизывала нижнюю губу, в надежде, что посыл окажется понятен и прост. Мир вокруг все еще окутывал молочный туман, разбавляемый редким мельтешением бесформенных пятен. Почувствовав на собственном запястье горячую и еще влажную от воды ладонь, Аида широко улыбнулась, обнажив зубы, вверяя свою сохранность вечному слуге.
— Помню, — согласилась Ньюман, неуклюже присаживаясь на колени, — что мы часто сидели здесь, обсуждали Олимп. Тогда еще не было ни Коры, ни Эдриана, ни его отца. Странное чувство.
— Болезненной печали? — предположил Мёрфи, крутя между пальцев, сорванный аконит. Дружеские, почти семейные отношения с Аидой остались в далеком-далеком прошлом и вовсе перестали походить на правду, как и то, что было до похищения Персефоны или встречи с Артемидой. После того унижения в Микенах вся прошлая жизнь померкла и обретала краски только в ее присутствии. — Я не любитель смаковать настолько давние события.
— Я тоже, но в предчувствии смерти хочется вспомнить всё, что когда-то было дорого.
— Не узнаю Аиду Ньюман, — иронично протянул он. — А как же воодушевленные разговоры о нашей неминуемой победе? Сладкие речи об ослаблении ненавистного отца?
— Не паясничай, пожалуйста, Цербер. Я освободила тебя не только по причине пробудившейся сердобольности, — прохрипела Аида, зарываясь пальцами в сырой песок у кромки воды. — Наши дни сочтены, а оставлять тебя невольником было бы как-то некрасиво с моей стороны. Я все-таки любила тебя. Как могла.
Согласно промычав, не решаясь портить момент излишними едкими комментариями, он накрыл ладонью ее бледное запястье и в примирительном жесте дважды некрепко сжал. Искусанные и вечно неестественно алые губы дрогнули в улыбке, вынуждая нехотя признать горькую истину — Аида окончательно сдалась.
— Как вернемся домой, — привычным голосом заговорил Мёрфи, бегло оглядывая неизменно тихую гладь Стикс, — поеду в Италию. Сколько себя помню никогда не жил там дольше пары месяцев. Можно еще доехать до старого дома Посейдона вблизи небольшой французской коммуны. Тихий сад, скрипучие полы, пчёлы, — на последнем он почему-то истерично засмеялся, но тут же прочистил горло, возвращая прежнее самообладание, — на заднем дворе очень хорошо видны звёзды.
Аида повернула голову на его голос в святом убеждении, что сидит непременно напротив его нахально юного лица. Чуть приоткрыв рот, она хотела было сказать что-то грубое, отрезвляющее и рушащее неоправданные надежды, но вместо этого ответила:
— Мы прожили там, наверное, около полугода с Эдрианом, — издалека послышался плохо различимый женский голос, — мечты об упущенном всегда волнительны. Нам пора возвращаться. Я попрошу Фабиана подать ужин нашим гостям. Судя по моим часам, сейчас все приступают к какой-нибудь трапезе.
Мёрфи еле слышно засмеялся. Никаких часов испокон веков не было на запястье Аиды (
или его уже подводила память?) и эта фраза — вычурная и исполненная фальши была озвучена просто так, подстать пустой болтовне об Италии.
Он поднялся, унимая внутреннюю дрожь, подтянул Аиду, избегая встречи с ее пустыми, поддернутыми пеленой глазами и в последний раз тоскливо оглядел безмятежные воды Стикс, где им всем предстояло встретиться под конец и оглянуться на то прошлое, что почему-то стало настоящим.
Они еще здесь.
***
Сейчас.
В узком коридоре кирпичного дома под снос витал тошнотворный запах сырости. Минувшая ночь вышла на редкость паршивой — дожди не утихали с полудня и продолжались вплоть до утра, временами напоминая о себе мелкой изморосью.
Крепче запахнув полы бархатного халата, скрывавшего мясистые щиколотки, ссутулившись над самодельной пепельницей — наполовину прожженном кофейном стаканчике «Plaka» из крошечной забегаловки на пересечении 4-й и 6-й улицы, мужчина пробубнил себе под нос что-то нечленораздельное между: «ебаные азиаты» и «блядские арендаторы». И то, и другое как нельзя лучше вписывалось в красочное объявление о долгосрочной аренде трехкомнатной квартире на окраине Нью-Йорка.
— Я все равно убеждена, что вам понравится! — как можно радушнее повторила низкорослая женщина, чуть дрожащими пальцами, поглаживая связку ключей. — Да, это, конечно, не самый лучший вариант, но за такую цену — прелесть!
«Прелесть» и «не самый лучший вариант» не оказали необходимого эффекта восторга на предыдущих пятерых потенциальных клиентов.
— Я же сказал, что внимательно ознакомился с объявлением, — ровным голосом произнес Мёрфи. — Меня устраивает и расположение, и соседство, и работающий через раз лифт, — для полной убедительности приподнял обе ладони перед собой, предварительно манерно подмигнув раздраженному дерзостью курильщику, — у меня есть право на проживание в Штатах.
Шутка показалась агенту столь же неуместной как и собственная рекламная акция неприметной квартиры, к несчастью, ни разу не попавшей под современную программу реновации аварийного жилья.
— Здесь раньше проживала милая женщина, — чуть прочистив горло, начала она заученную речь, кряхтя, надавливая с силой на заедающую дверную ручку, — и дочка, наверное, ваших лет. Жаль ее.
— Что с ней?
От сентиментальных воспоминаний, выгоревшей и давно потухшей вывески «Любовь» его отделяло три шага и, пожалуй, с сотню пролетевших в один день жизней.
На смену вычурным вазам и едва уловимому химическому запаху пиона из коллекции ароматов для дома
(еще одна безделушка от почившей Хизер Грин) его встретил затхлый воздух, выцветшие и пожелтевшие от бесконечного табачного дыма занавески и полопавшаяся кожа на некогда стильной софе в гостиной.
— Умерла, — скупо отозвалась агент, гордо совершив круг по крошечной кухне. Поцарапанную гладь круглого стола покрывал толстый слой серой пыли вперемешку с пеплом. — Рак. А девочку жалко. Она вроде как фигуристка.
— Фигуристка? — в памяти как-то некстати всплыло имя бывшего одноклассника —
Тейт Маршалл. — Извините, не совсем понимаю местный сленг.
Не сочтя нужным вдаваться в лишние подробности, женщина оправила полы тонкого пальто, что уродливым мешком болталось на ссутуленных плечах. Рыжеватый подол покрывали еще свежие капли дорожной грязи.
— Кажется, я даже слышала ее фамилию в новом телешоу, — она безуспешно попыталась напеть заставку развлекательной программы, чертыхнулась и вернула прежнюю вымученную улыбку, — как вам?
— Дивно, — хмыкнул Мёрфи, опираясь ладонью на потрескавшийся оконный выступ. В кожу непременно впиталась белая штукатурная пыль. Некогда яркая, побуждающая к действиям и, пожалуй, подвигам неоновая вывеска сувенирного магазина навсегда потеряла свой смысл. В новой реальности смоделированной аккурат методом проб и ошибок пресловутая, немного пошлая «Любовь» никогда и не бывала в этих краях. — Мисс Трэвис.
— Мистер Мёрфи? Вы не представились полным именем, — чуть робко буркнула женщина, уткнувшись взглядом в расползающееся и не менее уродливое чем общее убранство пятно на потолке.
— Я же был предельно ясен в нашем телефонном разговоре, — последний ключик в его воспоминаниях не оправдал себя, — я - самое что ни на есть заинтересованное лицо в аренде этой квартиры.
Большего и не потребовалось.
Чуть радостнее обычного потирая ладони, мисс Трэвис вытянула бланк типового договора, случайно засветив распечатки со знакомыми буквами «LB». Мёрфи из уважения отвел взгляд и до боли прикусил внутреннюю сторону щеки — лучше было бы промолчать. Агент на мгновение замялась, смущенно пробормотала что-то на родном языке и протянула руку к приготовленному заранее комплекту документов. Сложнее всего пришлось с характеристиками и выпиской с места работы.
Ночной клуб «Сириус» — не самое лучшее место, где ему приходилось прозябать жизнь.
Мёрфи тихо хмыкнул и провел кончиком ногтя по верхнему краю желтовато-белой бумаги — договор аренды на одиннадцать месяцев. Он определенно сошел с ума. Эта квартира, ежедневные поездки на другой конец города, туда, где располагался ночной клуб «Underground», так и не распахнувший свои массивные двери для нью-йоркской богемы. Странное убеждение, что в аду осталось место для него одного плотно оседало в сознании, пеплом припорашивая безуспешные поиски и знаки, в которых читалась надежда.
Он еще раз провел по жирным буквам, складывающимся в незатейливое название агентства по недвижимости, оставил заметную продольную линию на «А» и мысленно добавил окончание «
-ндреа». Тонкая полоска на литере — жалкая попытка применить в реальной жизни старую поговорку: «с глаз долой — из сердца вон».
Мёрфи трижды проклял себя, когда вносил залог и еще пару раз для пущей убедительности, когда оставшись наедине, сентиментально коснулся тех поверхностей, что соответствовали его воспоминаниям.
Кофейный столик, кухонный гарнитур, надколотые края раковины в ванной комнате.
Четыре потертых коробки с размашисто выведенными словами-подсказками (дело рук мачехи) Мёрфи перевез в один заход — накинув двадцать долларов гнусавому таксисту. При большом желании он бы без труда упаковал свою жизнь в один чемодан, уложив в аккуратные стопки три пары черных футболок и столько же парадно-выходных сорочек.
Мачеха ворковала все воскресное утро то и дело предлагая упаковать в пергамент ни разу не пригодившийся костяной фарфор — один из глупых свадебных подарков, — или чайную пару, в надежде, что нерадивый пасынок воссоздаст в одиночестве жалкое подобие уюта. На худой конец найдет ту, которая это сделает вместо него. Сама иллюзия заботы, маленького шага в большую жизнь дарила ей дюжину эмоций, которые непременно бы оценили заботливые мамочки из гольф клуба в Лонг-Айленд.
— Ты уверен, что не хочешь забрать это? — мачеха так и замерла в дверном проеме, сжав в руке еще запечатанный комплект постельного белья в блеклый розово-золотой горох. — Оно новое, — подтвердив его размышления, неуверенно добавила она. Уголок рта пополз вверх, смутно напоминая располагающую улыбку.
— Уверен, — смягчился Мёрфи, не заостряя внимания на очередном «это», что он мог бы забрать из родительского дома. — Все в порядке.
Парочка неудачных оборотов колеса времени, разрушение прежнего мира и смерть Аиды сделала его чуточку сентиментальнее и терпимее. По крайней мере, к недалекой и почти-что-любящей мачехе.
Глуповато кряхтя, он завалился на узкую кровать с уродливой металлической спинкой, напоминавшей детский манеж для взрослого — ступни упирались в белые прутья, сжал в руках маленькую подушку и глухо закричал, прикусив зубами край бархатной наволочки.
Это конец — печальный и ожидаемый, с которым он, жалкий и брошенный хозяйкой, старался бороться.
***
Ребячески поставив кончиком пальца широкий автограф на запылившемся кухонном столе, Мёрфи устало выдохнул и покрутил в руке припрятанную между футболкой и растянутым джемпером керамическую кружку. Верхний край изуродован внушительных размеров сколом, а некогда золотистые слова — «Добро пожаловать в Калифорнию!» — побледнели. Занятно.
С шумом опустив чашку, он щелкнул тумблером выключателя, наполняя полупустую кухню янтарно-желтым светом. В столь же уродливом доме, проглядывающем из собственного окна, загорались приветливые огни. От легкого дуновения сентябрьского ветра колыхались старые жалюзи, мелькали тени, а с улицы доносились плохо различимые голоса прохожих.
Устало вздохнув, Мёрфи облокотился на изрядно запылившийся подоконник, прислонился разгоряченным лбом к холодному оконному стеклу. Люди вокруг — яркая, не отличимая масса в один миг перестала существовать по велению одного безумца, потерялась между страниц, стерлась, и только его стараниями (остальных уже не было смысла упоминать) вернулась к прежнему укладу жизни.
Прищурившись, он попытался различить хоть одно лицо. Весьма миловидная блондинка, прижав мобильный телефон к уху, попеременно стряхивая сигаретный пепел на раскаленный за день асфальт, заливисто смеялась, а тонкий край длинной юбки игриво колыхался на ветру, оголяя розоватые колени.
«Вот она, — думал Мёрфи, — ничего не подозревает. Она умерла вместе со всеми, вернулась назад, к тому времени, когда не существовала, а теперь живет, веселится».
«Живет, — чуть ли не по слогам повторил он и нервно впился пальцами в подоконник».
Ему эгоистично казалось, что жили все вокруг кроме него самого.
Возможно, в этом было куда больше смысла, чем предполагалось.
Накинув на плечи шерстяное пальто, Мёрфи торопливо спустился по лестнице, промычав нечленораздельные слова прощания суховатой консьержке. Крепко затянувшись на крыльце, он с неким облегчением выпустил облачко дыма и покосился на проржавевший и некогда оранжевый ромб с надписью «Тупик».
Чуть поодаль с привычным рёвом проносились мимо автомобили, рассекая растекающиеся туманные дали, украшенные не одной сотней огней.
Сигарета показалась ему необычайно отвратительной. Стряхнув пепел под ноги, Мёрфи неспешно зашагал в сторону перекрестка славящегося своими греческими закусочными. На лестничном пролете последнего этажа добавится еще один прокуренный стаканчик из-под кофе.
