Мгновения грядущего

      Виктория открывает глаза и начинает изучать потолок, пытаясь понять место, в котором она очнулась. Опять больничное крыло. Непризнанная поднялась на локтях, осматривая убранство комнаты, которая стала ей вторым домом. Но что-то настораживает: цвет стен точно другой, а кушетка кажется более старой, чем та, на которой она лежала в прошлый раз. Уокер скидывает одеяло, что прикрывало ноги, и свешивает их вниз с кровати, не доставая до пола. Ткань ее больничной сорочки кажется слишком жесткой и шершавой для кожи.       В палате стоит белая деревянная тумба с глиняным графином, она аккуратно касается мысочками пола и спрыгивает с кушетки, теряя равновесие — приходится рукой ухватиться за кушетку, чтобы не упасть. Пол не застилает привычный холодный мрамор, сейчас это шершавый камень. Виктория делает неуверенный шаг к тумбочке, проверяя кувшин. Убедившись, что в нем вода, она наливает немного в чашку из того же материала, что и кувшин. Прохладная вода смачивает сухое горло, принося толику успокоения.       Но все равно что-то явно не так.       Виктория открывает привычную белую дверь, чтобы узнать, что происходит. Дверь в кабинет врача приоткрыта, она уже в третий раз проходит по знакомому маршруту, ожидая увидеть пухлощёкого Ангела с розовыми крыльями.       За рабочим столом сидела девушка, а сам он был уставлен странными приборами, неизвестными Непризнанной, инструментами и пробирками.       Виктория застопорилась в дверном проеме, рассматривая существо. Не то, которое она ждала увидеть.       Демоница.       Ее русые волосы были заплетены в косу, переброшенную через левое плечо и доставали кончиками до рабочей поверхности стола. Она отвлеклась от пробирок и посмотрела на Непризнанную, что босиком и в одной сорочке стояла в дверях ее временного кабинета.       — Очнулась-таки, — в голосе ее слышится хрипотца, а серые глаза внимательно изучают девушку, которая по всем правилам должна была не выжить из-за потери энергии.       Виктория не чувствует, но Демоница уже просканировала ее энергию и теперь ждет вопросы. Габриэль предупредила, что спрашивать «больная» будет неприлично много.       Девушка с русыми волосами прижимает черные крылья к спине и откидывается на спинку кресла.       — Виктория? — спрашивает она, обращаясь к Непризнанной. — Верно? — уточняет медик.       А она лишь кивает в ответ, все еще не понимая, куда подевался нормальный врач с пухлыми розовыми щеками.       — А мне сказали, что твой рот не закроется от вопросов, а ты только киваешь, — хитрая улыбка появляется на губах Демоницы.       — Где я? — задает Непризнанная вопрос, хотя на самом деле она хотела спросить когда.       Ухмылка на губах медика перерастает в улыбку.       — А на что похоже? — спрашивает она, закидывая ногу на ногу, поправляя складки хлопкового черного брючного костюма.       Виктория переступает порог кабинета и медленно подходит к окну. Все, как и было: школа, совсем немного студентов в саду. Девушка переводит взгляд в другую сторону сада, надеясь не найти статую Ангела. Ведь она осталась жива. Устанавливать статую больше некому.       Но статуя есть. В том же самом месте.       — Блять, — тихо вырывается из уст Непризнанной. — Все было зря! — Виктория прислоняется лбом к оконной раме, смотря, как по саду гуляют ученики.       С такого расстояния видно только верхушку статуи.       — Как долго я тут лежу? — Виктория отворачивается от окна и смотрит на Демоницу, которая изучающе рассматривает Непризнанную с необычными волосами.       — Две недели, — коротко отвечает медик.       Не может быть. Слишком долго. Она должна была уже вернуться. Непризнанная подходит к креслу напротив стола и усаживается в него, не дожидаясь приглашения или разрешения. А Демонице будто все равно на правила этикета. Она берет перо для письма и покручивает его в правой руке.       — Скажи спасибо, что после всего, что с тобой случилось, ты очнулась, — медик постукивает кончиком пера по деревянной столешнице и затем кладет его. — В тебе совершенно не осталось энергии, твоя рана затягивалась слишком долго. Я, признаться, — она опять откидывается на спинку кресла и ухмыляется, — думала, что твоя тушка не справится. Но ты, оказывается, не так проста, да?       Демоница не может просто оставить руки в спокойствии — теперь она начинает накручивать кончик косы на палец.       А Виктория вспоминает, при каких обстоятельствах попала сюда. Она отодвигает белый хлопок с плеча и смотрит на розовый затянувшийся порез. Будто ей хотели отрубить руку и почти осуществили задуманное. Она прочерчивает пальцами по шраму, не чувствуя дискомфорта, и опускает ворот.       — Как тебя зовут? — задает вопрос Уокер, с которого нужно было начать диалог.       Демоница продолжает наматывать волосы на палец, немного наклоняет голову в бок и внимательно смотрит на Викторию. Их переместили сюда сразу из здания суда: раненую девушку и ее как медика. И вот две недели она «оберегает» и «спасает» тело Непризнанной. Демоница привыкла работать в суде или в Аду, в школе она не появлялась с тех пор, как закончила ее. Но Аббадон приказал следить и сразу, как она очнется — а он почему-то был уверен, что она точно не умрет — дать ему знать.       Что она и сделала: руна призыва уже отправилась к адресату. Скоро она сможет покинуть этот чересчур белый кабинет и вернуться в суд. А еще лучше — поглубже в Ад. Работа за территорией родных земель ей порядком наскучила.       — Катрин, — отвечает медик, — мне вот интересно, что такого ты сделала для Аббадона, что он заставил меня быть твоей нянькой? — Демоница заканчивает вопрос, но в ее голосе нет суждения, скорее интерес и любопытство.       Непризнанная прикрывает глаза и откидывает голову на спинку не самого удобного кресла.       — Надеюсь то, что должна была.       Виктория так и не открывает глаза, а голова все еще закинута на изголовье кресла, в теле просыпается усталость, будто поход из палаты сюда высосал все ее силы, которых и так было немного.       — Кстати, — Катрин поднимается с кресла, выпуская косу из пальцев, проходит к шкафчику с открытыми полками и начинает искать нужное зелье. Не оборачиваясь на девушку, продолжает разговор с ней. — Как ты уговорила Начального сделать тебе тату? — вопрос слетает с губ Катрин, будто он совершенно обычный.       Виктория резко открывает глаза и ровно садится на кресле, внимательно смотря на спину Демоницы: черный больничный костюм слегка ей великоват, а штаны будто коротковаты. Медик поднимается на мыски, запуская руку в верхнюю открытую полку, ища что-то наугад.       — Ты что-то знаешь о моих татуировках? — тон Виктории становится выше, и это не скрывается от Катрин. Она перестаёт искать пузырек в шкафу и разворачивается к девушке. Брови ее хмурятся, а губы сильнее сжимаются.       — А ты разве нет? — в руке у нее пузырек с золотой жидкостью, которая переливается в тонком стекле.       — Хотелось бы больше, — голос ее уже пришел в норму, она секунду смотрит, как золото блестит в стеклянном сосуде.       На ее теле есть три рисунка. Пионы на груди, что теперь маскировали колотое ранение, которое ей оставила Афелия, рисунок на бедре, который каким-то образом скрывал руну, и почти полная копия тату Люцифера.       Но кто, как и каким образом в обычном — или необычном? — салоне рядом с домом ей могли сделать такие тату?       Катрин ставит пузырек на стол ближе к Непризнанной, а сама садится в свое кресло, кладя руки на стол и начиная кончиком пера водить по пергаменту, не оставляя никаких отметин. Просто чтобы чем-то занять руки.       — Ну, скажем так: твои рисунки точно не смертный рисовал, — не поднимая серых глаз на изумруд Непризнанной, она продолжает. — Тату на затылке раскрывает возможность передавать и получать энергию от других существ, ее давно не используют, так как это, — она на секунду поднимает взгляд на девушку напротив, оценивая реакцию, и чтобы понять, готова ли она рассказать дальше; Виктория внимательно смотрит на медика и, кажется, не дышит, — запрещено.       Демоница перестает разрисовывать пергамент, кидает перо на стол и снова начинает накручивать кончик косы, будто нервничая.       — Кем запрещено? — вопрос, как обычно, слетает с губ необдуманно.       Но это даже веселит медика: начало происходить то, о чем ее предупреждали. Вопросы.       — Правителем, — быстро отвечает Демоница. — Ну, давай, спроси почему, — на ее губах появляется весёлый ухмылка.       Непризнанная складывает руки под грудью и немного закатывает глаза, но не спрашивает — Демоница продолжает сама.       — Он запретил во время, когда был наплыв преступников в Адской тюрьме. Правитель увидел тату на шее своего сына. Ох, долго я залечивала его раны в тот раз. С тех пор и появился запрет на передачу энергии через руны, — она заканчивает свой рассказ и длинными пальцами подталкивает склянку с золотой жидкостью к девушке. — Выпей.       — А в чем проблема передачи энергии? Что такого, что она есть у Люцифера? — вопрос опять сам срывается с губ. Но не задать его она не может. Это же она выжгла этот рисунок на его шее. А Катрин ожидала вопроса.       — Сын правителя должен быть сильным без чужой энергии, только и всего, — Демоница пожимает плечами, ответ кажется ей очевидным.       Виктория с подозрением берёт бутылек и вертит его тонкими пальцами, только сейчас она замечает, что под ногтями запекшаяся кровь.       — А на ноге? — она откупоривает маленькую деревянную пробку со звуком, алогичным тому, как при земной жизни открывала вино. От сравнения она улыбается. Поднося горлышко к губам, она выпивает жидкость с привкусом кокоса за один глоток. Тепло растекается по венам, Виктория видит, как руки, которые до этого были покрыты синевой, стали походить на руки здорового человека. Она с вопросом смотрит на Демоницу, а та лишь хитро улыбается.       — А на ноге, — начинает, теперь прокручивая кольцо на указательном пальце, — там вообще отдельная песня. Ты серьезно ничего не знаешь о них? — она с подозрением смотрит на слегка покрасневшие щеки и кожу, что больше не была похожа на кожу покойника.       — Знала бы, не спрашивала, — Виктория забрасывает ногу на ногу, немного оголяя бедро, приоткрывая рисунок.       — На бедре у тебя сложная схема. Там руна сокрытия сущности и поверх руна, раскрывающая силы, — Демоница негромко начинает постукивать кольцом по крышке стола, издавая ритмичный звук. — Ставлю бутылку глифта, что твои родители не смертные.       Окончание фразы выбивает воздух из легких Непризнанной. Как родители, которые ее растили, дали ей образование, участвовали в становлении ее личности, были ей не родными? Возможно ли это? Виктория начинает вспоминать: что она ведь и правда не была похожа ни на отца, ни на мать. Не внешне, не характером. Она постоянно была где-то посередине. Она не блондинка как Ребекка, ее глаза не как у отца. Ее родители не рисовали, они занимались исключительно бизнесом. Отец работал, а мать устраивала благотворительные вечера, искала «нужные партии». Перед глазами опять нарисовалось лицо Майкла. Чудовища, которому она отрезала крылья и отправила в пустоту, откуда он все равно нашел выход. От воспоминаний она дергает плечами, будто стряхивая ненужный груз.       Но если ее родители не родные, кто же ее мать и отец? Как получилось так, что ее воспитывали чужие люди, а «мать» так и не смогла полюбить? Виктория вспоминает отношение Ребекки: холодная, сдержанная. Даже в последнюю их встречу она не переживала ни о чем, кроме статуса и чистоты фамилии.       — Я не исключаю такую возможность, — прерывает молчание Непризнанная. — Но откуда ты знаешь о всех этих тонкостях?       — Я служу Сатане уже не одну сотню лет, и уж чего я только не встречала, за исключением таких как ты. Непризнанных с рунами Начальных, — она ухмыляется, поправляя длинную косу и закидывая ее за спину. — А теперь, дорогуша, я официально свободна, — Катрин поднимается с кресла, опираясь руками на стол, и немного наклоняется в сторону Виктории. — Твоя тушка цела, волшебное зелье, которое принесли специально для тебя, помогло, а я свободна и могу оставить эти унылые белые стены, — Катрин в последний раз улыбается Непризнанной, открывает комод, стоящий у окна, и достает две стопки одежды: одну она кладет на стол перед Викторией, а вторую держит сама. — Рекомендую переодеться, одежда у них тут, конечно, скотская, но это лучше твоей. Прощай, дорогуша.       Непризнанная как сидела в кресле, так и осталась сидеть. Тату, родители, медик, зелье, статуя. Голова начинала гудеть от количества информации и от недостатка сил, хоть золотистый напиток и помог: тело больше не ощущалось как кусок гранита, а стало подвижным и живым. Катрин выходит из кабинета, не закрывая дверь до конца. Уокер берет стопку незнакомых вещей и направляется в палату, чтобы переодеться.       Серые штаны приходится подвернуть, они точно не рассчитаны на ее рост, в тон серая рубашка и такого же цвета пиджак без пуговиц.       В лучших традициях Непризнанных.       Душа в палате не было. Надев серый пиджак поверх распущенных волос, чтобы не отсвечивать слишком яркими кончиками, Виктория засовывает ноги в неприметные ботинки черного цвета и покидает больничное крыло. Не торопясь и пытаясь побороть страх, она идет в сторону сада школы, желая рассмотреть статую, чтобы в очередной раз понять, что она проиграла. Ангел мертва, она черт знает где, и все опять вышло из-под контроля. Отсутствие внутренних часов сильно напрягает. Непонятно, сколько времени, неясно, кого она может увидеть. Вдруг сейчас из кабинета выйдет Геральд? И что тогда ей делать? Краснеть из-за того, что она сбежала, пока он был в душе? Стесняться из-за того, что первая начала расстегивать пуговицы на его черной рубашке?       Семь.       Столько пришлось расстегнуть. Но если бы сейчас она могла что-то изменить, она бы не стала. Мимолетная боль стоила всего того, что произошло. Она начинает вспоминать, как целовала, как бесцеремонно изучала его тело под струями воды в душе, и щеки непроизвольно краснеют.       Вернусь и оторву эти чертовы пуговицы.       Если вернусь.       На улице ходят существа с белыми и черными крыльями, никто не обращает внимания на Непризнанную. Она медленно подошла к статуе в углу.       Не та статуя: нет лилий, нет величественных крыльев.       Сейчас на пьедестале стояла девушка с длинными волосами до пояса, лицо ее было отвернуто от школы, за спиной были два сложенных крыла. Руками, занесенными вверх, она удерживала меч. Виктория перепрыгивает через клумбу с маленькими цветами, которые начали только прорастать из земли. Скрывшись за деревьями, она посмотрела на статую.       Она посмотрела на себя.       — Я говорил тебе, что нельзя спасти всех.       Виктория испугалась и подпрыгнула, разворачиваясь на звук.       — Вы! — она направила указательный палец в сторону мужчины. — Вы! — Непризнанная задыхалась от возмущения. Опять он вмешивается, опять строит свои интриги.       — Я, — спокойно ответил Хронос, засовывая руки в карманы черных брюк и опираясь правым плечом на ствол дерева.       Ноздри Виктории раздувались от каждого вздоха, очень хотелось наброситься на мужчину с кулаками, а потом уже завалить вопросами.       — Давай перемотаем тот момент, где ты возмущаешься и кричишь. И сразу перейдём к делу, — его янтарные глаза блеснули в тени дерева.       — Да вертела я ваши дела! — злость победила. Она начала медленно приближаться к мужчине, продолжая направлять в него указательный палец. — Вы могли предотвратить это все, могли сразу спасти Габриэль, спасти ребенка. Зачем?! Какого, блять, хера?! Скучно живется? — она подошла максимально близко, насколько позволяло ее собственное тело, чтобы не переступить черту и не начать испытывать дискомфорт. — Тату…это тоже вы подстроили? — в изумрудных глазах горел желтый огонь, Хронос видел это. Его огонь.       — Ангел должна была умереть, — говорит он как отрезает. Заставляя холод прокрасться в самый центр груди Непризнанной.       — Я не позволю, — почти шипит на него Виктория.       — А ты уже не позволила, — Хронос разводит руки в стороны. — и теперь я не знаю, что будет дальше. Я — Бог Времени — не знаю, как заставить последнего из Начальных лишиться жизни, чтобы спасти этот мир ради всех вас.       — Последнего? — голос ее притих, она сложила два плюс два. Из Начальных остались только он и Аббадон. Но смерть Хроноса она видела. — Вы, — голос дрожит, уже не хочется кричать и обвинять его, — вы же умрете, да?       — Догадливая, вся в мать, — в голосе Демона чувствуются язвительные нотки, он потирает пальцами виски, пытаясь не сболтнуть лишнего. Этот разговор для него впервые, Ангел никогда не выживает. Не выживала.       — Вы знали мою мать? — опять не понимание, родная ли мать Реббека. Если да, то причем тут Бог Времени, чью смерть она видела так отчетливо.       Он же не может? Нет, определенно нет!       На молодом лице Демона, покрытом небольшой щетиной, появляется ухмылка.       — Твое родство с кем-либо сейчас неважно, ты не должна была спасать Габриэль, это почти полностью лишает нас шанса на победу, — он отрывает плечо от дерева и начинает ходить в тени под деревом, ученики школы не видят это место, они в безопасности от чужих взглядов. — И да, я умру, — он произносит это будто, обсуждая планы на вечер, а не на собственную смерть.       — Да вы тут все кукухой поехали, да? — она опять начала злиться: Демон, который говорит, что умрет, который говорит, что знал ее мать, ходит под деревом и опять говорит загадками. — Вы не ответили про тату, это вы подстроили? — опять она задает свой вопрос. Не зря, он показался ей знакомым в тот раз, на четвертом этаже школы. Она точно встречала его раньше.       — Ты не должна была догадаться, опять же, не спася Ангела, ты бы не задавала эти вопросы, — он останавливается и немного наклоняется вперед, чтобы лучше видеть глаза девушки.       Как у матери. Изумрудные.       — Я не знаю, каким чудом, но ты должна исправить все, что натворила, а сейчас тебе пора вернуться, — он поднимает руки, готовясь хлопнуть в ладоши и вернуть Викторию в ее время, понимая, что сейчас она не сможет вернуться самостоятельно. Даже энергии, которую передали ей, пока она была в лазарете, недостаточно.       — Стойте! — выкрикнула девушка, останавливая его движение, она поняла, что он хочет вернуть ее в место, откуда она переместилась сюда. — Что с ребенком Айи?       Реакция Хроноса немного пугает Викторию, он улыбается. Слишком непривычная картинка для его лица.       — Не спрашивай. Пока ты не выполнишь свое предназначение, тебе незачем знать всего. Не спрашивай о ребенке, Виктория, Аббадон стер воспоминания у всех. Ребенка больше нет в этом времени. В этой игре каждому удостоена своя.       Она не дала закончить предложение.       — Стер? Как это стер?       Мужчина улыбнулся опять.       — Ты еще не поняла, как Люцифер избежал преследования после того, как ты его спасла? — Хронос обнажил ровный ряд белых зубов, но сейчас его улыбка походила на оскал. — Это его дар, память, которую он заключает в кулоны Хаоса. Он забирает воспоминания.       — Кулоны Хао…       Она не договорила: Демон хлопнул ладонями, возвращая ее в начало. В место, в котором она сидела на траве у статуи Ангела, пытаясь совладать со своей силой и переместиться и спасти все невинные души. Но она спасла лишнюю, она спасла Габриэль, Ангела с шоколадными глазами и неуклюжими крыльями. Которая должна была умереть в тот день, которая теперь будет живой помехой для настоящего и будущего.