***
Орочимару сидел у себя в логове и, как это ни странно и прозаично, предавался точно таким же мыслям о себе. Здесь, под землей, не был слышен шум дождя, однако саннин, точно знавший о том, что он идет, как любой порядочный змей выжидал, чтобы выползти после него наверх. Он работал всю ночь без устали, экспериментировал, теперь же можно было позволить себе немного прикорнуть. Этим тут же воспользовались наглые воспоминания и начали сами собой всплывать в его памяти снова… ...Орочимару стоял перед учителем. Господин Хирузен Сарутоби, наставник их команды, уже не первый год тщился их сплотить. — Эти двое опять над тобой издевались? — спросил он. — Ничего, я на них не сержусь, — Орочимару уже тогда умел мастерски притворяться и скрывать свои чувства. — Что ж, это хорошо, — кивнул учитель. — Ты не стесняйся, если что, ты всегда можешь обратиться ко мне за советом. — Спасибо, сенсей. ...Картинка сменилась. Мысль Орочимару скакнула вперед во времени. Перед внутренним взором всплыли Сарутоби-сан и Джирайя. Они торчали позади тренировочной площадки и что-то с интересом обсуждали. Хирузен вольготно расположился на поваленном дереве, Джирайя стоял перед ним, уперев руки в бока. До Орочимару донесся голос учителя: — Моя жена — та еще стерва. Говорит, что все мужчины — слабаки. — Что, она опять вам не дала? — Джирайя откровенно и бессовестно потешался над учителем. — Если не перестанешь юродствовать, — заметил Хирузен, — займешь ее место. — Ха, напугал ежа голой задницей! Да хоть прямо сейчас! — с этими словами парень подскочил к наставнику и спустил штаны. Сарутоби, видя, как тому уже не терпится, довольно погладил его рукой между ног. Джирайя издал удовлетворенный вздох. — А теперь, — он отодвинул от себя подопечного, — я посмотрю, как ты это делаешь. Третий наблюдал за действиями ученика, и на его лице блуждала похотливая улыбка сластолюбивого извращенца. Вскоре он не выдержал и тоже начал себя ласкать, издавая довольное урчание. Орочимару сидел в кустах и не знал, что и думать. Возможно, это и не так уж необычно на самом деле, просто люди о таком никогда никому не рассказывают. Но это ведь не значит, что такого нет? Другой бы на его месте, увидев такое, скорее бросился прочь, но ему было интересно. В нем уже тогда вовсю поднимал голову его пытливый научный интерес ко всему, что происходит в жизни. Порой совершенно ненормальный научный интерес. Его сейчас больше всего занимала мысль о том, что чувствует наставник, занимаясь с учеником всяким непотребством. Неужели так приятно на это смотреть? Орочимару и сам иногда себя гладил, особенно когда ему было одиноко. Ему нравилось делать себе то же, что делал сейчас Джирайя. Он уже и не мог точно припомнить, когда открыл для себя источник такого удовольствия. Однако радость от этого открытия была недолгой: в те времена еще были живы его родители, и мальчика за этим занятием, совершенно врасплох, застала мама. Она почему-то была очень недовольна и сильно его отругала, сказав, что так делать нельзя, а то, чего доброго, он у него потом отвалится. Сейчас он уже понимал, что это глупо, но тогда страх пронизал его детскую душонку и ядовитой змеей заполз куда-то глубоко в темноту подсознания. Ему наложили запрет на удовольствие, сделав еще чуточку более несчастным, чем он уже тогда был. И вот теперь, когда не было родителей, когда некому было его ругать и запрещать, он почему-то продолжал бояться получать удовольствие, ведь ему казалось это неправильным. Это касалось не только эротических ощущений. Он часто отказывал себе во многом: в общении, во вкусной еде, в развлечениях… Порой доходило до смешного: он боялся смеяться от души, в полный голос, когда ему было весело, считая, что само провидение покарает его за это, наказав неудачами, из-за чего у него появилась привычка выражать смех в виде хмыканья со сжатыми губами. Однако вопрос оставался открытым, а любопытство Орочимару — неудовлетворенным. И он решил выждать подходящий или не очень случай, чтобы во всем разобраться.***
— Я пришел к вам, учитель, — Орочимару почтительно поклонился с порога. — А, Орочимару, заходи, — кивнул Хирузен. — Что-нибудь стряслось? — Я знаю, чем вы занимались с Джирайей, — сказал тот, сам пугаясь своей наглости. Сарутоби настороженно и очень внимательно на него взглянул и попросил его закрыть дверь, что тот послушно сделал. — Уж не знаю, что ты там и где видел, — сказал он, — но ты, верно, что-то не так понял. — Полагаю, я понял все верно, — янтарные глаза Орочимару даже не моргнули. — Тогда что ты от меня хочешь? — Я хочу понять, учитель, зачем вы это делали. — Вот как. Что ж, похвальное стремление к знаниям. — Вы не скажете? — Отчего же, скажу, — Хирузен поднялся со своего стула, на котором до сих пор сидел в течение всего разговора, подошел к Орочимару и, наклонившись, шепнул ему на ухо, словно опасаясь, что это может кто-нибудь услышать: — Зачем я это сделал? Хотел получить удовольствие. Вот и все. — И все? — А ты хотел услышать что-то еще? — Третий уже вернулся на свое место. — Когда мне что-то неясно, я ищу подтверждения своей теории, проводя эксперимент, — произнес Орочимару. — В данном случае это возможно? — Ты хочешь попробовать нечто из ряда вон выходящее ради эксперимента? — Сарутоби был столь самонадеян, что уже давно решил для себя, что его уже ничто не может удивить, а вон оно как вышло. — Полагаю, да, — ответил Орочимару совершенно спокойно. — Ну и как далеко ты готов зайти в своем «эксперименте»? — наставник уже полностью проникся интересной идеей ученика. — Так далеко, как смогу. — Ты уверен? — Да. — А ты уверен, что одного эксперимента будет достаточно? — глаза Хирузена сверкнули особенно коварно. — Я проведу их столько, сколько потребуется, пока не получу результат, — уверенно ответил Орочимару. — Знаешь, а я в тебе не сомневался, — Третий улыбнулся так, что человеку со слабой психикой этого лучше было не видеть.***
— Первый эксперимент мы назовем «избавлением от стыда», — Хирузен подозвал к себе подопечного и велел тому все с себя снять. Наставник довольно оглядел голого ученика, провел рукой по щеке, по плечу, наслаждаясь приятным прикосновением к нежной гладкой коже, тронул за бедро и слегка ущипнул за зад, заставив того пугливо дернуться. — Ты все еще хочешь продолжать? — уточнил Сарутоби. Орочимару утвердительно кивнул. Он мог сколько угодно казаться или быть робким и нерешительным, но только не в случае, когда ставил перед собой цель. — Тогда в течение этого часа ты будешь ходить в таком виде и выполнять мои небольшие поручения. К счастью для него, кроме сенсея в доме никого больше не было. Жена Хирузена вместе со служанкой отправились на ярмарку, где планировали проторчать не менее двух-трех часов, а затем супруга собиралась зайти на чай к своей подруге-сплетнице Утатане Кохару, бывшей некогда в одной команде с ее мужем. Следующий час был для Орочимару настоящим испытанием. Без одежды он чувствовал себя неловко. Пристальный взгляд учителя он ощущал на себе как нечто более чем осязаемое, он жег кожу, как позорное клеймо. Первые минут двадцать он привыкал к своей новой, такой непривычной свободе от одежды и позору. Решив убить всех зайцев сразу, Сарутоби попросил его прибраться в комнате, с особым удовольствием наблюдая, как тот наклоняется или напрягает мышцы, поднимая или двигая тяжелые предметы. Сам Хирузен иногда думал о том, что ему так нравится смотреть на обнаженных юношей именно потому, что они напоминают его самого в их годы, а это молодило и освежало чувства. — Ты прекрасно справился, — похвалил Третий. — Можешь идти, на сегодня с тебя хватит. — Мне прийти завтра? — Что ж, приходи, — кивнул Сарутоби, — если считаешь нужным, — он хитро улыбнулся. — Разумеется, мне не надо говорить тебе о том, что о наших «экспериментах» не должен никто знать? Полагаю, ты это и сам лучше меня понимаешь. — Разумеется, — тихо произнес Орочимару и отправился к себе, чтобы как следует поразмыслить над произошедшим.***
— Ну что, ты еще не передумал? — в очередной раз спросил учитель. — Нет, я готов продолжать, — Орочимару уже ясно ощущал, что именно сегодня он нащупает ту самую нужную ниточку, за которую ему будет рано или поздно так удобно дергать старика. — Что мы будем делать сегодня? — Ты же видел, что Джирайя делал тогда для меня? — Да. — Ты ведь делал раньше нечто подобное для себя? — Хотите, чтобы я сделал это перед вами? — А ты сможешь? — спросил Хирузен и, получив утвердительный кивок, усадил его на стол, где помог ему избавиться от одежды. Орочимару было нелегко. Стоило только дотронуться до себя, как воспоминание о матери, запрещающей ему это делать, резало словно ножом по сознанию. Еще было очень неуютно от холодной столешницы под голыми ягодицами. Но Орочимару, сам не зная откуда, знал, что он должен справиться с этими трудностями, чтобы получить желаемое освобождение от некогда наложенного на него запрета. Третий велел ему раздвинуть ноги пошире, чтобы ему лучше было видно, откинулся на спинку кресла и смотрел, и наслаждался. Видя, что ученику никак не удается довести себя до оргазма, он пристроил его к себе на колени и начал помогать своими руками, гладя по всему телу и помогая тому достичь наибольшего возбуждения. Он облизывал и легонько кусал его за шею и за плечи, отчего того бросало в сладкую дрожь. Хирузен, обнимавший его со спины, упивался нежным юным телом и своей властью над ним. И особенно приятно было слушать сладострастный крик подопечного и ощущать, как гибкое тело извивается в его руках. Орочимару же, помимо приятных ощущений, чувствовал две вещи: то, что он уже вполне успешно освобождается от своих внутренних запретов, и то, что учитель, сам того не осознавая, начинает впадать в зависимость от него. Сарутоби-сан думал, что это он имеет власть над его телом, а это его тело начинало приобретать власть над ним. — Приходи завтра, тебя ждет еще более увлекательный эксперимент, — глядя, как он одевается, сказал Хирузен, который был вовсе не прочь продолжить прямо сейчас, но у него, как нарочно, были срочные дела.***
Орочимару лежал на столе у сенсея, свесив вниз голову и глядя на этот чертов мир вверх тормашками. Сейчас это казалось ему самым правильным, так как то, что делал с ним учитель, то есть то, что он позволил делать ему сам из научного любопытства, было неправильно так же, как этот мир вверх дном. Его длинные черные волосы, рассыпавшиеся в беспорядке, доставали до пола. Его необычные янтарные глаза расфокусировались, а в висках стучала кровь. Он не собирался плакать, но слезы катились у него из глаз помимо его воли. Конечно, наставник-извращенец смазал его особым маслом с анестезирующим эффектом, но Орочимару все равно было больно. Но он был терпелив и лежал, несколько отстраненно анализируя свои ощущения, а также наблюдая за изменениями циркуляции чакры у себя и учителя. Как ему это удавалось в такой момент да еще вниз головой? Это одному Орочимару известно. Его юное нежное тело быстро реагировало на грубоватые ласки наставника. Он уже не раз успел достичь пика удовольствия, которое тоже уже ощущал в полной мере, пока тот не удовлетворился еще и наполовину. Ему уже, казалось, ничто не было страшно, а нездоровое любопытство где-то там внутри подогревало узнать, что же будет дальше и будет ли. Так что он спокойно терпел под сенсеем и ждал, пока тот насытится. Тело его было уже полностью измождено, а разум по-прежнему требовал новых открытий. (Вот такой он, этот Орочимару.) Взгляд хоть и был расфокусирован, однако навыки шиноби, впитанные еще с молоком матери, никуда не денутся, и цепкий змеиный зрачок уловил еле заметное движение в тихо приоткрывшейся щелочке двери. Это была Тсунаде.***
Тсунаде бежала, сама не зная, зачем, но так подсказывал инстинкт самосохранения. Ей было ужасно страшно оттого, что их наставник может и с ней что-либо сделать. Однако если он не узнает, что ей что-то известно, у нее еще есть шанс...***
Сенджу уже битый час сидела под деревом, сжавшись в комок и пытаясь унять наворачивающиеся слезы. Ей надо было успокоиться и трезво все обдумать. Рассказать о том, что тут творится, старшим? Нет, выйдет только хуже. Тем более, после увиденного все взрослые как класс резко упали в цене доверия в глазах юной куноичи. Предпринять что-то самой? Но что она может? Так она сидела, пока неожиданно над головой не раздался знакомый голос: — Шпионишь? — это слово выходило из уст Орочимару особенно по-змеиному шипяще. Тсунаде вздрогнула и подняла голову. Он стоял, глядя на нее, и как ни в чем не бывало улыбался. Их взгляды встретились. Янтарные глаза со змеиными зрачками гипнотизировали и проникали в самое сознание. Сенджу в этот момент осознала, что он ее видит насквозь и прекрасно понимает, как никто и никогда не мог. А еще она ясно понимала, насколько ему доставляет удовольствие видеть свою дерзкую, гордую, никогда не унывающую «боевую подругу» в слезах. От этого становилось еще больше не по себе. — Что тебе надо? — спросила она как можно более сердито. — Ничего. Что может быть нужно мне от такой бесполезной девчонки? — Орочимару усмехнулся. Тсунаде еще никогда не видела его таким. Сегодня он полностью переступил черту всякой морали и нравственности, и это дало ему свободу. Да, теперь он имел право на свободу самовыражаться. Она до сих пор не уверена, что в тот момент ей это не померещилось, но именно тогда у нее возникло и, словно острая короткая вспышка молнии, пронеслось в сознании ощущение будущей беды, неизбежной, жуткой, словно где-то из адской расщелины вылезло наружу щупальце зла и проникло в ее собеседника. А затем она ощутила между ними пропасть. Потом они еще долго будут работать в одной команде, и Тсунаде убедит себя, что это всего лишь глупые детские страхи и домыслы, рационализирует, как положено уважающему себя взрослому человеку, убедит себя, что все хорошо. Однако не будем забывать, что порой интуиция как раз и есть самая чуткая и правильная вещь на свете.***
— Ты готов к следующему эксперименту? — спросил Хирузен. — Разумеется, учитель, — Орочимару поклонился с притворной учтивостью, — только сперва позвольте один вопрос. — Позволяю. Что там у тебя? — Скажите, вас ведь только мальчики интересуют? — Хочешь знать, не приставал ли я к Тсунаде? — Сарутоби словно умел читать мысли, причем на шаг вперед. — Просто любопытно, — колкие огоньки в глазах Орочимару иногда вызывали мурашки даже у Третьего. — Насчет мальчиков, может, ты и прав. А что касается Тсунаде, даже если мне вдруг бы и захотелось с ней что-то сделать, я в жизни не пойду на такое. Ты ведь прекрасно знаешь, что ее дед был одним из моих наставников. А с семейкой Сенджу ни один нормальный человек связываться не будет. (Не считая одного типа по имени Мадара и его клана, у которых все не как у людей.) — Я все понял, учитель, — Орочимару еще раз притворно поклонился и подумал, что после эксперимента он порадует немного эту дуреху, которая, небось, до сих пор дрожит из-за увиденного. Орочимару никогда не любил Тсунаде, просто его иногда немного восхищала эта дерзкая самонадеянная девчонка, а еще ему хотелось для разнообразия попробовать сделать что-то хорошее, так, эксперимента ради.***
P. S. — Как ты пробрался в деревню?! — Сенджу была в ярости. — У змей свои секреты, — улыбка змеиного саннина, как всегда, была смертельно ядовита, но в глазах была не злоба, а печаль и немного сарказма. Они стояли на кладбище у могилы своего бывшего наставника Сарутоби Хирузена. Красные блики заходящего солнца придавали картине особый драматический мистицизм. — Пришел на могилу сенсея после того, как сам же и убил его? — Какая ирония. Правда? — Орочимару смотрел на высеченные на камне надписи так, словно желал увидеть в них что-то новое. Тсунаде с облегчением отметила, что руки бывшего сокомандника, спрятанные в просторных рукавах кимоно, безвольно опущены и бездействуют. Значит, печати он складывать не может. — Это учитель виноват в том, что ты стал таким? — не удержалась она от вопроса. — Он виноват лишь в том, что имел слабость потакать моему любопытству, — Орочимару повернул к ней голову, и они снова встретились взглядом, как тогда, в юности. И снова эти янтарные глаза смотрели ей прямо в душу. Тсунаде почувствовала, как улетучиваются ярость, ее решимость покарать этого негодяя, а также ее гордое высокомерие. — Наш сенсей был еще тот… — протянула женщина. — Да, спасибо, что тогда помог мне справиться, — неожиданно для самой себя сказала она. — Не за что, — ответил Орочимару так, словно они были вовсе не злейшими врагами, а старыми добрыми друзьями, которые вот так вот случайно встретились. Кто знает, сложись все по-другому, может, так бы оно и было?