Я уже достаточно под кайфом

Ибо просыпается снова довольно быстро, но в палате стоит тишина и рядом однозначно никого нет, и это приносит крохотную каплю облегчения, потому что на большее он сейчас не способен. Голова раскалывается, будто на висках раскаленным железом выжигают кресты, также кровь стынет в ушах от ужаса, что это никогда не закончится, ноющая боль не прекращается ни на секунду, а мышцы сводит так, что приходится стискивать крепко зубы, лишь бы не издать ни звука. Горло сушит, пить хочется ужасно, и Ибо дрожащей рукой тянется к стакану с водой на тумбочке, и он может поклясться, но когда его лечащий врач приносил ему поднос с едой, воды там точно не было. Впрочем, едва ли это имеет хоть какое-то значение, он пациент, можно даже сказать постоянный, поэтому о нем обязаны заботиться. Такова их работа. Заботиться о тех, кому эта забота и даром не сдалась. Хотя стоит признать, что стакан с водой для него сейчас как оазис в пустыне, такой же желанный, и это первое и, наверное, последнее, что Ибо готов принять от этой наркологической больницы. И искренне поблагодарить. Но только мысленно. Не трудно догадаться, что это дело рук Сяо Чжаня, больше никому и дела нет до него в этой клинике, даже несмотря на то, что за его лечение хорошо платят. И все бы ничего, но Ибо чувствует себя игрушкой, которой торгуют направо и налево, кто больше заплатит, тому и достанется. И сколько же он стоит, черт возьми? Пальцы сильно дрожат, но ему удается, не с первой попытки, но все же он берет стакан с водой, и тот оказывается настолько тяжелым, что Ибо даже хмурится от осознания собственной никчемности, ведь удержать его оказалось невозможным. Звук разбивающегося стекла оглушает, но сил подняться и убрать осколки нет. У него вообще нет сил ни на что, кроме как лежать на кровати и смотреть в потолок. Ибо должен сбежать. Не прошло и дня, но он уже выжат как лимон, словно эта клиника высасывает из него все соки. Тихие размеренные шаги в коридоре совсем ни к месту, настроения терпеть чье-либо присутствие и уж тем более разговоры нет, не то, чтобы у Ибо могло быть много посетителей, только родители и Сяо Чжань. Была надежда, что у его бывшего лечащего врача, Лю Цзиня, не было ни времени, ни желания заявляться к Ибо в палату. Он будет рад, если это так. Когда дверь с тихим скрипом открывается, Ибо закрывает глаза и склоняет голову в бок, притворяясь спящим. Никто не будет его тревожить, когда он спит. С минуту в палате стоит тишина, ему казалось, что он слышал удаляющиеся звуки шагов, но не был уверен, что это не плод его воображения, поэтому смирно лежал, боясь даже вздохнуть. Ибо чувствует себя параноиком, и это одновременно и смешно, и жутко, и, наверное, ему хочется ударить Сяо Чжаня за то, что тот заставляет его чувствовать себя неуютно. Когда дверь закрывается, он открывает глаза и оглядывает взглядом палату. На тумбочке стоит новый стакан с водой и вставленной в него трубочкой, какие продаются в комплекте с детским соком. Ибо тяжело выдыхает, принимая полусидящее-полулежащее положение, и склоняется над стаканом с водой, как предусмотрительно, что тумбочка стоит впритык к кровати, обхватывает губами трубочку и, наконец, пьет. Какой же он дурак. ~*~*~*~*~ Легче не становится. В животе все воротит даже от простой воды, тошнота комом подкатывает к горлу, но Ибо упрямо сглатывает неприятный привкус, морщась от обрушившейся на него несправедливости. Почему же это происходит именно с ним? Ну уж нет. Он не настолько жалок, чтобы блевать от пары глотков воды. Глаза позорно начинают щипать от обиды на целый свет и на самого себя. И уж тем более он не позволит ни одной слезинке скатиться по щекам. Еще чего. Ибо сильный, никто и ничто не властно над ним. Особенно такая мелочь, как вода из глаз. И никакие проблемы ему не помеха. Он все перетерпит, любые мучения, какими бы они не были. Всегда справлялся, значит, и сейчас нет причин для беспокойства. Нет причин умолять о помощи. Все эти симптомы ломки он переживал десятки, даже сотни раз, и каждый из них как первый. Больно, нестерпимо больно. И все, абсолютно все, родители, врачи в наркологической клинике, друзья, задавали ему один и тот же вопрос. Разве это стоит того? И если быть честным с самим собой, Ибо задумывался об этом пару раз где-то в самом начале. Разве у него был другой путь? Разве кто-то спрашивал у него, стоит ли это того, когда буквально сами натолкнули его на этот шаг. Ибо всегда и для всех был серым пятном, которым интересовались словно по расписанию, когда этого требовала ситуация. Никакого личного интереса, лишь сухие факты. Никакой свободы, его душили, долго и болезненно. Танцы? Какие танцы, сын? Я уже внес большую сумму денег на наш новый проект, ты же знаешь. Займись учебой, ты заметно скатился по успеваемости. И Ибо в тот же вечер внимательно просмотрел свой табель успеваемости, и едва ли он отставал по какому-либо предмету, преподаватели всегда хвалили его зачетные исследования и доклады, а за курсовую работу по инженерной графике поставили самые высокие баллы. Видимо, все его старания проходили мимо родителей, и это было до жути обидно. Что? Тебе нужен новый скейтборд? Я уже говорил, что не дам тебе ни копейки на это безобразное занятие. Ты же знаешь, что ты унаследуешь мою компанию, лучше бы уделил внимание нашим проектам и акциям, тебе не помешало бы познакомиться с ними поближе, я собираюсь взять тебя на корпоративный вечер в эту пятницу. Едва ли отца интересовало его мнение на этот счет. Что касается матери, та всегда поддерживала своего мужа во всех словах. Понимала ли они хоть что-то? Он уверен, что нет. Первый раз Ибо попробовал наркотики в тот же вечер, когда вернулся с вечерней прогулки из парка, где он усовершенствовал новый трюк на скейтборде, руки и ноги были в синяках, но он был счастлив. И это счастье отец сломал собственными руками. Разломил на две части, яростно откидывая обломки в сторону. Щеку жгло от удара. Мог ли Ибо предполагать, что отец когда-нибудь поднимает на него руку? Нет. Но он сделал это. Ибо не простит ему этого. Никогда. Он закусывает щеку с внутренней стороны, сдерживая громкий отчаянный крик где-то внутри себя, и этот крик взрывается в его груди, забирает с собой что-то очень важное. Ибо не знает, что это. Но хотел бы узнать, если бы ему дали шанс. Но шанса у него нет. И это не его вина. У Ибо вообще ничего нет. Ничего того, что есть у его друзей, и ему так до ужаса завидно. Злость накрывает от жгучей несправедливости. Он всегда стремился быть примерным сыном, всегда старался, не покладая рук, работал над собой, желая стать лучше. Он хотел, чтобы им гордились. К чёрту. Ибо не будет это терпеть. Он уходит, не сказав ни слова. Ярость клокочет в нем с новой силой, буквально затуманивая все мысли. Как оказался в каком-то подпольном клубе, он не помнит, но то, что в его ладонях лежит, совсем неосязаемо, но так привлекательно, пару непонятных таблеток осознает на удивление четко. Ему подсунули наркотики, и как можно было не додуматься до этого раньше самому. Это то, что нужно. Горечь таблеток на языке вовсе не вызывает отвращения, но постепенно погружает его сознание в какой-то транс, мысли снова отключаются, но на этот раз ему как-то подозрительно хорошо и спокойно. Тело расслаблено полностью, и послушно идет следом за кем-то, кто ведет его за руку. Ибо нашел выход. Он погрузится в другую жизнь, где нет родителей, а значит, нет проблем, страхов и разочарований. Вспоминая сейчас все это, Ибо понимает, что другого выхода он бы не смог найти, и да, это стоило того. Однако от осознания этого ничуть не легче. Ибо мутит, и он хватается дрожащими руками за края кровати, намереваясь встать и дойти до туалета. Дышать становится труднее, пот стекает по виску, и это так неприятно и сыро, что тошнота подкатывает вновь. Он не выдержит, нужно срочно встать, иначе будет поздно. Ноги предательски подгибаются, Ибо падает и больно стукается коленками, руками опираясь об пол. Капельница с грохотом валится следом, но ему нет до нее дела. Пусть хоть все здание разрушится, у него не хватит сил не то, чтобы подняться, а даже просто повернуть голову. И лучше бы как можно скорее умереть под обломками. И ничего не чувствовать. Ибо блюёт, давится своим желудочным соком снова и снова, облизывая губы, словно желая отмыть их от позора. И это самое унизительное, что он испытывал в своей жизни. Нервы давно на пределе, этот ад наяву никогда не кончится. Он заслужил это? Нет, конечно же нет. Все это — лишь плата за возможность укрыться от реальности. Всё правильно. Так и должно быть. Сойти с должного пути было самым оптимальным вариантом, чтобы продолжать жить дальше. По-другому нельзя. По-другому только смерть. Но Ибо не хочет сдаваться, даже сейчас, когда совсем тяжело и невыносимо нести тяжкий груз всех решений, которые он когда-либо принимал, одному на своих плечах. Но разве у него есть другой выход? С кем он может разделить то, что происходит с ним? С кем может поделиться своими чувствами, рассказать о том, как ему больно справляться со всем этим в одиночку? Нельзя опускать руки, иначе станет совсем сложно, что легче будет только умереть. Впрочем, ради чего ему жить? Ради наркотиков? Но он знает, что это лишь способ сбежать от реальности, в которой ему нет места. Так есть ли смысл бороться? Тупик. Очередной. Ибо упрямо игнорирует заданный себе вопрос, поднимает дрожащую руку и опирается ею о край кровати. Сейчас он встанет, сядет на кровать, осмыслит происходящее и поймет, что нужно делать. Возможно, Сяо Чжань ему поможет. Конечно же, поможет. Это входит в его обязанности. Ибо горько усмехается уголками губ, ничего личного, он снова лишь пунктик в чужом расписании. За который, надо же, даже платят. Убожество. Не важно, он справится. Только бы не допустить того, чтобы Сяо Чжань увидел Ибо сейчас в таком состоянии. Большего унижения, чем есть сейчас, и представить страшно. Пока было куда падать ниже, он бы хотел как можно больше оставаться на плаву. Напрасно. Не успел он опереться на дрожащую правую ногу, как она не выдержала веса его тела и снова подогнулась. Разве можно быть большим неудачником, чем Ибо? Этот вопрос витает в воздухе и в его мыслях так часто, что даже нечему удивляться. Он падает словно в замедленной съемке и глаза расширяются от ужаса, когда он видит стремительно приближающуюся лужу блювоты. Дурно. Ужасно. Отвратительно. Неприятный запах резко ударяет в нос, и Ибо морщится, пачкает руки, снова предпринимая попытки, чтобы подняться. Только не сдаваться. Легкий звук шагов по коридору доносится до слуха стремительно быстро, и это знание разочаровывает. Нет, нет, нет. Он не может прийти сейчас, когда Ибо валяется в своей блевоте, такой жалкий и вонючий, и не может даже подняться. Но, как и всегда, его мнения никто не учитывает, дверь открывается и противным скрипом режет по ушам. Сяо Чжань заходит в палату медленно, непринуждённое приветствие замирает в горле, так и не озвучившись. Ибо лежит на полу, весь скрюченный и дрожащий, сжимает челюсти, когда врач делает шаг в его сторону. Вся его поза просто кричит о том, чтобы не подходили, оставили в покое. В глаза бросается лужа неприятного цвета, Ибо весь сжался, пытаясь соскрести с себя отвратительный запах. Чужие пальцы лихорадочно дрожат, но это не препятствует тому, что Ибо прикрывает свое испачканное лицо от Сяо Чжаня. Этого жеста хватает сполна, доктор отмирает, мгновенно оказываясь рядом со своим пациентом. — Боже, Ибо.., — в голосе Сяо Чжаня неподдельное беспокойство, и Ибо вздрагивает как от удара, — что случилось? Молчание повисло в палате, но никто из них не ждёт ответа. Сейчас это лишнее. Никаких слов не хватит, чтобы описать то, что происходит. Витающее в воздухе напряжение можно потрогать руками, и с этим срочно нужно что-то делать. Продумывать план действий, чтобы ненароком не напугать и не оттолкнуть Ибо, нет времени. Действовать нужно немедленно. Сяо Чжань поднимает его с пола, краем сознания подмечая какой Ибо тощий, что даже ребра ощущаются под футболкой, стоит лишь крепче прихватить его за бока, и невероятно усталый, лицо осунулось, приобрело серовато-желтый оттенок. Тело в руках дрожит, словно от холода, но в палате тепло, температура не отклоняется от нормы, Сяо Чжань сам ежедневно проверяет, заботясь о том, чтобы Ибо ничего не беспокоило. Трубка от капельницы мешает, и ничего лучше, чем снять её, аккуратно вынув из вены правой руки иглу, он не придумал. Порядок можно навести и позже, состояние Ибо сейчас волнует куда больше. Сяо Чжань берет в руки с кровати белую простынь, которой Ибо укрывал свои дрожащие пальцы, и от осознания этого как-то особенно горько. Сколько силы воли в этом хрупком теле, если он ни разу даже не пожаловался, как ему больно и сложно. За все их знакомство Ибо сказал ему только пару слов. Убирайся. Не интересует. Наркотики. И во всем, в его взгляде, интонации сквозила ярая ненависть и безразличие. Лишь в последний раз его голос сорвался, оголяя всю боль, что скрывается за этой ненавистью. Но больше всего Сяо Чжань запомнил его глаза, такие пустые, переплетенные с невыносимой грустью. Безысходность. Такой взгляд нельзя оставлять без внимания. Такие глаза нельзя игнорировать. И нельзя забыть. Ибо больно, это невозможно не заметить. Ломка — всегда и для всех больно, но он ни разу не позволил себе ни секунды слабости, упорно сжимал зубы, лишь бы не произнести ни звука. Такая выдержка поражает. Даёт ли это ему право полагать, что Ибо есть за что бороться? Едва ли. Крохотные ростки надежды пускают свои корни, но этого никто не замечает. Сяо Чжань думает, что его пугает отрешенность Ибо ото всех, и он совсем не хочет, чтобы тот держал все переживания в себе. Ведь это всегда плохо сказывалось на нервной системе и здоровье. Он обещает себе, что сделает все возможное, чтобы Ибо, наконец, смог довериться кому-нибудь, выплеснуть все, что накопилось в душе. А Сяо Чжань просто будет рядом, чтобы помочь в трудный момент. Но для этого стоит приложить усилие, чтобы завоевать доверие. Он осторожно обтирает Ибо простыней, и не сводит внимательного взгляда с чужого лица, но на нем не проскальзывает ни одной эмоции, и это пугает. О чем же он думает с таким лицом? Явно ни о чем хорошем. — Ибо, — Сяо Чжань откладывает тряпку в сторону, и медленно, едва касаясь чужих холодных пальцев, он ведь хочет лишь обратить на себя внимание, а не напугать, берет ладони Ибо в свои, — посмотри на меня. Вопреки всем ожиданиям, Ибо поднимает голову и смотрит. Смотрит прямо и как-то слишком проникновенно, что Сяо Чжаня пробирает дрожь от этого взгляда, хотя и знает, что Ибо устал и, возможно, просто хочет, чтобы он ушёл и оставил его в покое. Но вслух ничего не произносит и не отталкивает, поэтому Сяо Чжань не собирается уходить так быстро. Легкая успокаивающая улыбка никак не хочет появиться на губах, и черт с ней, им не до улыбок сейчас. Ибо не проронил ни слова, но от его глаз невозможно оторваться, потому что страшно, невозможно страшно отвести взгляд и этим незначительным движением добавить в ворох эмоций разочарование. Разочарование в Сяо Чжане. Ведь он знает, что так не смотрят, когда все в порядке. Так не смотрят, когда хотят жить. Всё в порядке. Всё хорошо. Ничего страшного не случилось. Сяо Чжань не говорит банальных фраз, ведь они оба знают, что не все в порядке, а если быть точнее, вообще ничего, не хорошо, и случилось явно что-то страшное. — Мы, — Сяо Чжань говорит уверенно, но мягко, делает акцент на этом простом слове, чтобы Ибо смог понять, что он больше не один, — справимся. Игры давно закончились. Все серьезно. В его руках находится чужая жизнь, и эта такая большая ответственность, что все внутри переворачивается от страха. У него нет права на ошибку. Сяо Чжань дает себе слово, что ни за что не бросит Ибо.