Память сердца

Юнги терпеть не мог незаконченных дел. Он часто засиживался допоздна за учебниками, потому что подолгу не мог решить одно и то же магическое уравнение; там, где любой бы уже сдался и ушел отдыхать, в надежде потом получить помощь от учителя, Юнги давился до последнего. Это хоть сперва и звучит безобидно, но порой доходило до абсурдных крайностей — еще на первом курсе он оказался в драке, где не смог оказать достойного сопротивления своим обидчикам, которые, кстати говоря, и так были в последующем наказаны. Юнги прокрался к их комнатам и избил их до такой степени, какой ему позволяли его неокрепшие руки. Только после этого, мальчик почувствовал, что справедливость свершилась и он мог со спокойной душой смотреть на себя в зеркало. Но из-за таких выходок и метаний из крайности в крайность, Мин как-то незаметно для себя отдалился от толпы, становясь белой вороной. При этом, сам он больше никогда не слышал в свою сторону ни насмешек, ни жалости, потому как создавал о себе впечатление человека неспокойного и неустойчиво серьезного. Никто не видел в нем угрозы, но его однокурсникам, когтевранцам, было настолько некомфортно в его компании, что единственным для них очевидным способом для благополучного сосуществования было полное игнорирование Юнги. В такой ситуации он стал совершенно нелюдим, постоянно молчал, а в один момент отказался говорить даже с преподавателями, иногда лишь кратко отвечая перед директором. Для всех вокруг стало очевидно, что долго ему здесь оставаться нельзя. За Юнги приехала его мать и вернула мальчика домой. Его хотели отправить в обычную школу к прочим магглам, но и эта затея не увенчалась успехом — буквально через несколько дней он заколдовал одноклассника, который в силу своей неосведомленности решил, что оставшийся на второй год в первом классе мальчик — цель для издевательств. Юнги в то время не задавался вопросами о собственном «я», наверное, по причине еще совсем малого возраста, но чувство, будто ему нигде нет места, не покидало еще долго. Прошло несколько месяцев и мать, вслед за отцом, исчезла из его жизни. Шестилетний Юнги остался на попечительстве у милой престарелой супружеской пары в деревушке на окраине острова. Его опекуны сразу же заметили в мальчике тягу к знаниям и позволили ему проводить время так, как ему заблагорассудится, ограничив его лишь двумя вещами — не причинять другим вред и не причинять вред себе. Конечно, никто бы не позволил ему сбегать черт знает куда и когда, поэтому, каждый раз, когда Юнги собирался и молча уходил, за ним всегда следовал, как он называет его сейчас, дедушка – в прошлом сильный маг и преподаватель. Юнги часто пропадал в лесу, где пытался подчинить волю ужей, ворон и прочей живности, а когда был замечен на этом, услышал тонну нравоучений от дедушки. А потом слушал и монологи так называемой бабушки, которая на вопросы о гуманности поступков мальчика получала в ответ лишь невинные пожимания плечами. Уже чуть более себя осознав, Юнги брался за все, что попадалось под руку, а в купе с его врожденным рвением к завершенности это давало интересные результаты: он выучил ровно две сонаты на фортепиано, сочинил один стих, нарисовал четыре «картины» (как видно, рисование его затянуло больше всего), и, по просьбе опекунов, научился готовить блины — что, кстати, принесло ему наибольшее удовольствие, и после этого он часто помогал на семейной кухне. Не зная, чем занять пытливый ум, опекуны пустили Юнги в ранее недоступный ему уголок дома — семейную библиотеку магов, но опять же поставили перед ним ограничения — сначала философия, а после — практическое применение. Под философией в этом доме считалась любая литература с моралью — от «Винни Пуха» до сборника афоризмов Шопенгауэра. А чтобы Юнги не сильно скучал, рядом всегда сидел дедушка и, переспрашивая его о смысле произведения, наводил Юнги на мысли о применении этого знания в колдовстве. Спустя время это дало результаты. Юнги стал сговорчив хотя бы до того момента, когда что-то спрашивали у него, а перед тем, как его снова отправили в Хогвартс, он даже стал сам задавать вопросы: «а что на ужин?», «а что ты преподавал?», «а ты, бабуль, откуда?». Не сказать, что он полюбил опекунов, но, в какой-то момент, он поклялся ценить их как неплохих наставников, позволивших Юнги самостоятельно определить круг своих интересов. В том доме все обоюдно согласились с тем фактом, что магия — это его призвание, но никто не способен воспитать в мальчике достойного человека держа его взаперти с людьми в разы старше его самого. Поэтому уже спустя год они отправили его обратно в школу, перед этим, конечно же, как всегда наставляя его с заумными лицами в надежде, что он услышит хотя бы часть из технескончаемых речей о человеческой природе и дисциплине. Они ошибались — Юнги внимал каждому слову. Вернувшись, Юнги не подавал виду, что ему уже знакомы преподаватели и школьные коридоры. Из-за своего низкого роста в потоке первокурсников он сливался как свой, его выдавала лишь совершенно незаинтересованная физиономия на фоне радостных и глуповатых лиц. Только определяющая шляпа увидела в нем знакомое лицо. — О! Я помню тебя, помню. Одна из самых больших загадок для меня, — тихо проговорила ему шляпа, — жаль, я не увидел в тебе ранее твоих особенностей… Ты же понимаешь, особенности есть у каждого в этой комнате. И их всегда много. Хочешь, расскажу тебе свой секрет? Нет-нет, можешь не отвечать, я все равно скажу, — шляпа улыбнулась на его голове, — чем больше студентов я вижу, тем меньше понимаю, как можно куда-либо кого определять. Все такие разные… Ха! Внутри меня, как и у тебя, есть какое-то неведомое мне чувство, понимаешь? Оно мне подсказало два года назад отправить тебя в Когтевран, но, как видишь, оно тоже может нести чепуху. Но в этот раз, кто-то же точно должен угадать, что подсказывает тебе твое… неведомое чувство? Шляпа, не дожидаясь ответа Юнги, прокричала в одновременно с тихими словами мальчика: — Слизерин! После этого Юнги продолжил учиться как ни в чем не бывало, иногда скромно блистая полученными от опекунов знаниями, часто зарабатывая себе авторитет заранее подготовленными ответами на тесты, которые он выменивал на сначала сладости, а потом и деньги. Как только отношения с одногруппники выстроились, Юнги из-за наличия кучи свободного времени, сделал целью своего пребывания в школе поиски отца, которого он не видел чуть больше пяти лет. Все, что он знал о нем, это то, что тот тоже учился здесь, да и только. Юнги начал с библиотеки, где часто пропадал, перелистывая старые выпускные альбомы, а после пробирался в архивы, рыская среди бесконечных картотек. Вскоре, он попался Мистеру МакГаффину, библиотекарю, а тот, услышав о благородной цели, тайно пускал мальчишку после уроков в архивы, под видом помощника, иногда даже запрашивая разрешение у директора, чтобы у мальчика были формальные причины для нахождения в запретных для учеников помещениях. За время нахождения там, он обрел легкую сутулость, потому как все столы, за которыми он коротал вечера, были предназначены для импов, а еще посадил зрение и по рекомендации медсестры начал носить очки. Одним вечером, он все–таки добыл хоть какую-то полезную информацию — назначение от вооруженных сил Англии, а вместе с тем и фотография молодого отца в выпускном классе, которую он благополучно украл, несмотря на все запреты библиотекаря. Отец его был красив и высок, а единственное, что их связывало на вид — это очки. После, по адресу, выписанному на назначении, он отправил письмо от имени матери, а в ответном узнал, что отец числится мертвым уже более четырех лет. В качестве знака памяти прислали пенсне и несколько старых писем, которые тот не успел отправить, из которых было ясно, что на фронт он вернулся лишь для того, чтобы воссоединиться с семьей, которую он завел во время первой мобилизации. Еще тогда его волновал вопрос, почему мать даже не поинтересовалась собственным мужем. Любому было ясно, что это слишком для тринадцатилетнего Юнги, но вот, как назло, рядом с ним никого не оказалось. Тогда он, по только известной ему логике, решил, что лучшим для него вариантом будет отказаться от всего, что его связывало с родителями. Тем же вечером, сразу за письмами в камин, находящийся в слизеринской гостиной, полетели отцовское пенсне и детские очки. Для себя он решил, что род его теперь не значит абсолютно ничего, а все, на кого можно было бы положиться — он сам. Потому разговоры о семье ему были чужды, а к дедушке с бабушкой Юнги возвращался всего несколько раз, потому как тут же счел себя обузой. Они, в свою очередь, заверяли его — если тот окажется в ситуации, когда он не поймет, куда ему идти и что делать, то всегда может вернуться сюда и заниматься, чем ему заблагорассудиться со все теми же ограничениями — не причинять вред. Снова почувствовав себя отрезанным от мира, Юнги часто посещала мысль исчезнуть, но сделать это с концами как его отец — ему совершенно не улыбалось. Близился выпускной год, и он совершенно не понимал, чем будет заниматься после, и чем ему занять себя сейчас. Но в этот раз, под руку подвернулся он — блаженный, желаемый, мягкий и очаровательный Чимин. С ним Юнги научился одной занимательной вещи — быть близким и совершенно закрытым. Он помнит, как заприметил его в конце полугодия — с невероятной легкостью и изящностью парень словно парил по школьным коридорам в окружении своей свиты — недальновидных друзей и завистников. О, с Чимином хотели общаться многие, и что ж, не в праве их судить — как можно не тянуться к самой яркой звезде всего факультета? Он улыбался в абсолютном большинстве случаев и каждый раз по-разному, но всегда с ноткой присущей ему неприкрытой высокомерности. И каково было удивление Юнги, когда такой завидный красавец обратил Его величественный взор на жалкого и неприметного Мина. Чимин лишь своим присутствием сбивал дыхание, а тут он сидел напротив обеденного стола и улыбался, соблазнительно проводя тонкой ногой по чужим. Тогда Юнги это казалось правильным — Чимин предстал полной противоположностью его самого. И своей недоступностью остальным, он набил себе большую цену, и осознание, что этот человек заинтересовался тобой — показалось Юнги какой-то благодатью. Возможностью отдохнуть и почувствовать что-то кроме приевшегося одиночества и разбитости. Что бы ни случилось, Чимин был рядом, но никогда не слушал. Он лишь хотел. В какой-то момент Юнги этого было достаточно, и он поддался этим искусственным чарам, не забивал себе голову и получал то, чего хотелось ему, неосознанно находясь на очень тугом поводке. Но, к большому сожалению для самого Чимина, сейчас дела обстоят иначе. Юнги постепенно выпутывается из сети, медленно сбегая и обрывая все концы. Раньше они спали вместе, сейчас — лишь изредка перекидываются словами нелестными словами; раньше они смотрели на друг друга, а теперь Чимину приходится смотреть наступавшей на пятки правде в глаза — он ему не нужен более, а осознание этого вызывало в нем жгучую боль и ярость. Быть необходимым было ему сродни мечты, он хотел, чтобы Юнги им задыхался и просил еще, но тот лишь постепенно избавляется от Пака как от вредной привычки. Этому Чимин не даст просто так случиться. И вот он. С неописуемым изяществом стоит посреди затемненного кабинета, облокотившись на подоконник, вырисовывая пальцем причудливые узоры за запотевшем окне, размышляя о чем-то известном только ему самому, но непременно пакостном. Он внимательно сквозь длинные ресницы следил за первым снегом, мягко ложившемся на голые ветви вековых дубов и клёнов. И в абсолютной тишине, сбиваемой лишь робким тиканьем настенных часов, он мягко подзывает к себе Тэхена со спокойным тоном. — Ты ведь знаешь, почему я хочу с тобой поговорить? — Если честно, нет, — Тэхен потер затылок. — О, ну ничего. Это неважно… — Чимин тихо вздохнул и приобнял себя за плечи, — подойди поближе. О, Юнги в очередной раз влюбил в себя мальчишку, — он оценивая смотрел на Тэхена. — Нет, ты прости, конечно, но… — Не думай, что ты можешь меня убедить в обратном. Я же вижу, я не слепой. — Будь по-твоему, но я все еще не понимаю, что ты хочешь от меня? — Тэхен немного замялся, но не отступил. — Я хочу, чтобы ты меня выслушал. Так что, слушай внимательно. Держись от Юнги подальше, пускай это звучит не так, но это совет, не более. Видишь ли… — Чимин аккуратно поднялся с подоконника, пристукнув каблуком, а после слегка нахмурился, зачесав светлые волосы; кажется, они мерцают, — он не для этого — по-другому устроен. Понимаешь, к чему я клоню? Тэхен замолчал. — Боже, ну и дубина. Если проще говорить, будет куда проще нам троим, если ты не будешь подпускать его близко. Ему это не нужно. — Да кто ты вообще такой? Откуда тебе знать, что ему нужно? — Тэхен загорелся. — Ну ничего себе, — Чимин вплотную подошел к Тэхену, поправляя воротник тонкой шелковой рубашки, обдавая своего собеседника запахом собственных духов. — Я его очень близкий друг и уже долго присматриваю за ним. Как ты мог заметить, Юнги – человек своеобразный, как говорится «вещь в себе», и так получилось, что из нас двоих — я понимаю его куда лучше, и понимаю, что, только он начинает пропадать, как потом оказывается, с тобой, он явно мрачнеет. Ему тяжело с тобой. — Послушай сюда, король эстрады, — Тэхен, шмыгая мокрым от кабинетной прохлады носом, посерьезнел и сжал руки в кулаках, — вижу ты очень «понимающий», так что постарайся уж понять — мне твои советы на хуй не упали. Я его на привязи не держу, так что он сам выбирает с кем ему быть. Единственное одолжение, которое я могу для тебя сделать — притвориться, что этого разговора просто не было. Вот уж действительно — легче станет сразу нам троим, — между собеседниками образовалась разница лишь в росте, и те несколько сантиметров давали Тэхену огромную уверенность в своих словах. — И правда, на что я надеялся? Стоя с приподнятым подбородком, Тэхен еще секунду смотрел на своего улыбающегося оппонента, а после незамедлительно покинул кабинет. Этот разговор окончательно опаршивил пуффендуйцу настроение, и тот уже на взводе, возвращаясь в свою гостиную, встретил заместителя — тот, улыбаясь тонкими усиками, поприветствовал студента. — О! А я вас повсюду ищу. С вами хотел увидеться директор.

***

— Главное — не переживайте, — лукаво улыбнулся мужчина. Моей целью не стоит вас обидеть или покалечить, единственное, чего я хочу — узнать правду. Поверьте, — мужчина поправил очки, — она столь необходима не только мне, но и вам. Если вы мне поможете, я помогу вам и взамен вы получите ответы на вопросы, которые, к сожалению, вы еще никому не успели задать. — Я просто… извините, но я просто не понимаю, как я могу вам чем-то помочь, — Тэхен в замешательстве отвел взгляд. Высокий конусообразный потолок, источавший лишь мрак и тяжесть, возвышался над головой студента, а пред ним — медленно перешагивающий со стороны в сторону директор, громко пристукивает каблуками по паркету и, мягко жестикулируя, продолжает объясняться: — Послушайте, я не хочу вас ни в чем досрочно обвинять, — мужчина понизил голос и вновь посмотрел на Тэхена, — все, что мне нужно — узнать имена студентов, что подло нарушили кодекс и нанесли ущерб не только благосостоянию школы, но и ее сотрудникам. Вы не понимаете, как сильно эта ситуация подорвала наш авторитет. Я хочу лишь… сотрудничества, да и только, — Норкрау встал напротив Тэхена и навис над ним, — не думайте, — он вмиг посерьезнел, — что у вас есть выбор. Ничего плохого не произойдет, я могу вам это обещать, если вы просто будете сидеть смирно, а после — держать рот на замке. Тэхен вжался в стул и попытался хоть как-то избежать пронзительного взгляда директора. Он побледнел и затрясся. — Выпейте это, — мужчина протянул небольшой флакон с полупрозрачной жидкостью, — не бойтесь, это точно не яд, лишь экстракт полыни и корня поющего дерева. Хочу убедиться, что вы будете честны передо мной. К уголкам глаз Тэхена медленно подкатывались слезы. До смерти напуганный, он открыл флакон и выпил горькую жидкость и откашлялся — зелье сильно жгло ему горло. Он почувствовал разливающееся по телу тепло и слабость, он будто бы больше себя не контролировал, находясь взаперти тела, беспомощно дрогнувшем в смертельном страхе. — Хорошо, intempore memento! — немедля Норкрау произнес заклинание, резво махнув палочкой. Из ее конца в этот же миг вспыхнула яркая вспышка, а за ней — абсолютная темнота и голос, эхом гуляющий по черепной коробке. Он медленно повторял один и тот же вопрос, и как это случается со словами, повторенными несколько раз подряд, смысл медленно улетучился, сам голос начал источать лишь неопределенный набор звуков, словно на другом языке. — Я не помню, — самостоятельно произнесли уста Тэхена. В голове бойко отбивал пульс, распространяющийся в унисон жутчайшему шуму, сравнимому с рокотом водопада. Голос снова зазвучал в голове. — Я не помню, — Тэхен опять повторил. Слыша только шум и звуки, отдаленно напоминающие голос директора, парень потерялся не только во времени, но и в положении в пространстве. Медленно к нему снова возвращалось чувство страха, а после и тошнота. Перед собой он начал различать силуэты, издали напоминающие раскрасневшегося директора, со свисающими сальными локонами, его тонкие руки, упиравшиеся в подлокотники, а после и мирно опадающие снежинки за окном, на фоне усыпанных соснами холмов. Тэхен схватился за бумажный пакет, который директор вежливо положил ему на колени и поплевался той же горькой настойкой, перемешавшейся с желчью и слюной. Он устало посмотрел на директора, а тот разочарованно уселся в кожаное кресло. Кажется, тот сдержанно поблагодарил студента, а после позвал своего заместителя. Иногда полностью отключаясь, ведомый под руку хилым заместителем, Тэхен добрел до своей комнаты. В размытых пятнах света и тени, ему виделись знакомые лица, а самым ярким пятном с мягким голосом оказалась Мэри. Она села напротив кровати, а за ней — еще несколько ярких пятен. «Тише-тише» — говорили они, поднося что-то холодное и сладкое к губам. Тут же по пищеводу прокатилась приятная прохлада, а спустя минуты в голове перестало гудеть. В один момент, Тэхен почувствовал, как лицо его полностью расслабилось, и он улыбнулся теплу, внезапно окутавшему его. Он почувствовал касание у себя на лбу, а потом шепот — «у него жар». После стало тихо. Сквозь полуприкрытые веки он видел, как постепенно предметы в его комнате корежились, переплывали со стороны в сторону и становились темнее. Кажется, наступил вечер, и тепло куда-то улетучилось. В этой абсолютной тишине, Тэхен, полагаясь на собственные инстинкты, зажмурил глаза и уснул, но продолжал видеть мельтешение перед глазами и всплывающие голоса в голове, примитивные образы собрались в голове и заговорили с ним. — О, что это ты рисуешь? — он увидел улыбку перед собой. — Не-не! Показывай давай. На остальные разрешаешь смотреть, а тут нет? Тэхен опустил глаза и увидел то, что отдаленно напоминает руки и блокнот, а на нем — какие-то бессвязные каракули. Он отдал книжечку и почувствовал, как в груди запылал жар. После он посмотрел на своего собеседника, на его румяные щеки и темную челку. — Я надеюсь, у меня получилось. — Да я здесь лучше, чем в жизни, Тэ. — Все! Отдай, я не закончил, — спешно он забрал блокнот, почувствовал тепло на своих руках, а после снова увидел улыбку. Он сосредоточился на ней, но с приложенными усилиями она расплывалась все больше — на пятна темных и светлых тонов, ровно ложившихся на игру теней от настольной лампы. Тэхен окончательно открыл глаза и вскочил с кровати. У него немного закружилась голова, и он, пошатываясь, потянулся за будильником: пять часов утра. «Я что полдня пропус-тил?» — первое, что возникло в его голове. Парень осмотрелся сквозь пелену перед глазами — на столе стоял стакан воды, за который он тут же схватился и быстренько его опустошил, а рядом с ним блистер с двумя таблетками анальгина. Парень принюхался к своей рубахе и скривился, а после положил руку на перину — влажная и дурно пахнущая. Усталость и головокружение куда-то исчезли, а Тэхен почувствовал невиданный прилив сил. Быстро он снял белье, накинул на себя полотенце и тихо зашагал в уборные, ежась от холода. Под струями горячей воды он, прикрыв глаза, прокручивал дивный сон у себя в голове и проговаривал себе под нос, «вот надо не забыть и обязательно рассказать». В возникшей бодрости Тэхену весь вчерашний день казался каким–то туманным сном, оставшимся лишь обрывками старой пленки в подкорках памяти. Все ощущения притупились, вчерашний страх сегодня казался какой–то глупостью, а тот напомаженный паренек — забавной карикатурой. Стоя у зеркала, он мягко проводил бритвенным станком под носом и размышлял. — Ну, если я все еще здесь, значит ничего плохого не произошло. Правильно? Правильно, — он ответил собственному отражению, а оно, в свою очередь утвердительно кивнуло. Уже к началу занятий Тэхен полностью собрался, прибрав в комнате и подготовившись к занятиям. Он заглянул к Мэри, вежливо поблагодарив за любезно оставленные таблетки и стакан воды, но, к своему удивлению, узнал, что она ушла со своими подружками еще днем, и не видела, чтобы кто-то заходил после. На завтраке его не потянуло ни к одному из заготовленных блюд, но воздержаться от кружки свежего эрл грея он не мог. Ему снова стало непривычно одиноко, и он со слабой надеждой принялся высматривать ряды слизеринцев, но к его большому сожалению — родной вороной макушки все еще нигде не было, как и доброй половины потока старшекурсников, зато Тэхен словил на себе взгляд того парня, Чимина, и фыркнул. — Лучше бы ты мне причудился, — он пробурчал в кружку, допивая горьковатый напиток. Со стола преподавателей послышался звонкий голос директора: тот встал к кафедре, немного закашлявшись, осмотрел студентов. — Как вы знаете, близится Рождество, и несмотря на некие трудности с финансированием, я торжественно заявляю — балу быть! — в ответ на слова Норкрау в зале прозвучали громкие хлопки и возгласы, — Тишина! Для некоторых это будет последнее рождество в стенах Хогвартса, а после начнется усиленная подготовка к государственным экзаменам, поэтому не теряйте голову и помните о правилах. Надеюсь, мои слова были услышаны. Приятного аппетита и хорошего дня. Вокруг все зашептались, позабыв о своем завтраке в жарких обсуждениях о поиске пары. Тэхен с толикой зависти смотрел на своих одногруппников, робко высматривающих друг друга и кокетливо передавших приветы через ряды. Уже через минуту по обеденному залу летали бумажные самолетики и листики с приглашениями, а Тэхен уставился в чайную гущу на дне своего стакана. Он, стараясь не подавать виду, достал из кармана свой детективный роман и сделал вид, что что-то глубокомысленно вычитывает. — А ты пойдешь на бал? — румяная Мэри, сидящая напротив стола, отвлекла Тэхена. — Не хочу, — он отмахнулся, не поднимая взгляда. На уроках ему было необычайно скучно и вместо читающего лекцию преподавателя, Тэхен глазел сквозь высокое окно на белесые пейзажи, на пролетающих снегирей и слегка подмерзшее озеро. Кроме не заинтересовавшей его учебы, ему оставалось только наблюдать за мельтешащими перед глазами учениками в теплице, собиравшихся в своеобразную очередь перед котлом. В такой обстановке он задумался о произошедшем и бедственно желал высказаться, но понимание того, что ему вряд ли кто-то поверит, настигло куда быстрее, чем он осознал, как сильно ему не хватало компании. А потом закончились и занятия. Не обращая никакого внимания на окружение, Тэхен уставился в книгу и принялся вычитывать детективный роман, который с каждой страницей все более и более походил на любовный. Поднявшись по широкой лестнице, Тэхен присел на подоконник в одном из многочисленных пустующих коридоров, грустно поглядывая на главные школьные ворота. Здесь он почитал еще немного, но толком сосредоточиться не смог, поэтому, утеряв былую свежесть, с придыханием отправился к себе в комнату. — Тэхен! — его окликнул знакомый голос, — Боже, да я заискался тебя уже! Где ты вечно бродишь? Пуффендуец поднял взгляд и молча ускорил шаг навстречу. Его губы искривились в умиротворенной улыбке, а с души словно отлег тяжкий груз. Он широко распростер руки и со всей силы обнял Юнги , да так, что у того звонко прохрустели позвонки. — Эй! Ну больно же! — Юнги попытался искривиться, чтобы скрыть улыбку, но у него не получилось. — Все-все! Поставь уже меня на землю, надорвешься! — похлопал его по плечу старший. — Ты чего? — Я заскучал, — Тэхен отпустил Юнги, поправил примявшуюся мантию, а после, посмотрел на друга. Не сдержавшись, он обнял его еще раз. — Меня не было всего пару дней, — в полголоса утвердил Юнги. — Тебя не было целые выходные! У меня тут такой пиздец успел произойти, пока тебя там по экскурсиям водили! — драматично воскликнул младший. — Прям пиздец? — слегка удивился слизеринец. Тут же заметив начинавшего распинаться Тэхена, он его остановил, — Так-так, я понял. Пошли, мы на обед опаздываем, а я жутко хочу есть еще со вчерашнего дня, а я только с поезда. У входа в столовую, Юнги снял с себя мантию и проследовал меж рядов за Тэхеном, ведущим его под руку . Они уселись за одним столом с другими пуффендуйцами, слегка обескураженными такой наглостью. Но, чуть позже, — они уже и позабыли о неизвестном никому Юнги. Наполнив свою тарелку, старший внимательно выслушал Тэхена, явно сердясь. Они сидели у самого края, так что никто не мог помешать их рассуждениям. — Ну я же говорил! Он точно какой-то ебанутый! — шепча подытожил Тэхен. — А сейчас ты себя как чувствуешь? Этот хуй точно ничего от тебя не потребовал? — наклонившись забеспокоился Юнги. — Нет, больше ничего я от него слышал, он даже внимания на меня не обратил на завтраке. Кажется, он обосрался со своим заклинанием и больше ко мне не сунется. И слава богу, потому что вчера я думал, что буквально умру, ну а сегодня… сегодня только голова побаливает. Вдруг из-за огромных дверей показалась широкая тележка, а на ней трое учеников, широко улыбающихся и хохочущих. В магический рупор они радостно хором прокричали: — Внимание, всем влюбленных и тех, кто еще в поисках! — весь зал тут же обратил свое внимание на ребят в красных мантиях, — вашему взору предлагается флакончик чистой любви! — один из парней, махнул палочкой и рядом с ним возникли розовые мерцающие сердца, вмиг растворившись словно пар, — Принюхайтесь — это ваш сосед? Подруга детства? А может мистер Крапенпус! Ха! Кто знает, с кем вас затащит нелегкая на бал! — двое махнули палочками, и грузная тележка сама покатилась меж рядов, а довольные гриффиндорцы с мешочками за пазухой протягивали миниатюрные флакончики меж поднятых рук желающих, а вокруг ребят образовалась очередь. — Ой, какая же глупость этот бал, — пробурчал жующий Юнги. — Сборище спермотоксикозников прикидывающихся интеллигенцией восемнадцатого века. Не дай бог меня туда снова поставят пунш охранять. Тэхен тяжело вздохнул и кивнул. Почувствовав, как под ногой что-то перекатывается, он наклонился и поднял флакон с криво наклеенной этикеткой с сердцем. — Внимание, — хмыкнул Тэхен, — при длительном вдыхании возможны зуд, жжение, понос, приступы плача. Не рекомендуется лицам, страдающим болезнями сердца и пищевыми расстройствами. — Ты что веришь этой чепухе? — Юнги хохотнул, жуя, уставился на Тэхена, пытающегося откупорить бутылочку. — Бе-бе-бе, — Тэхен передразнил Юнги и поднес горлышко к носу. Он глубоко вдохнул и ему в нос сразу же ударил яркий цветочный запах, он сразу же определил ненавистный ему жасмин и скривился — этот запах теперь у него вряд ли получится забыть. Чуть позже до него добрался легкий сигаретный флер, затерявшийся между мускусного сандала и майской розы. Он чихнул. — Будь здоров, — Юнги надпил сливочного пива. — Спасибо, — Тэхен принюхался еще раз, — нет, ну дрянь какая-то. — Что, любовь твоя пованивает? Даже не пытайся мне эту штуку предложить, я не самоубийца, — Юнги хмыкнул, за что получил легкий толчок в плечо. — По-моему мне попался какой-то брак. — Откуда тебе знать, — пожал плечами Юнги. — Ты лучше скажи мне, чего ты не ешь совсем? Тебя все еще тошнит? — Да нет, — раздосадовано ответил Тэхен, подпирая лицо рукой, а в другой вертя флакончик. — Не хочется мне совсем школьных пирогов и творожных запеканок. — А чего тебе хочется? — Ну, не знаю даже… — Тэхен наигранно надул нижнюю губу. — Нет, ну мы могли бы сходить в «Три метлы», говорят по вторникам они подают отменные бургеры, но раз не знаешь… — Юнги хитро улыбнулся Тэхену сквозь прозрачный опустошенный стакан. — Ой, да пошли уже, — Тэхен поднялся, положив флакон к себе в карман. Они были первыми, кто ушел из зала, а по пути они встретили сердитых импов, явно злых от выходки гриффиндорцев. — Ладно, встретимся у входа, — сказал Тэхен. — А ты куда? — На улице минус семь, а я в рубахе. Как ты думаешь? — Не выдумывай, иди сюдя, — Юнги достал из кармана палочку и, тихо прошептав заклинание, прикоснулся сначала к своей, а после и к мантии Тэхена. Пуффендуйца тут же обдало жаром, а теплый воздух приятно щекотал кожу. Они вышли за порог замка и Тэхен спросил: — А непромокайка у тебя есть? Снег смотри как валит. — Есть, — Юнги переложил все вещи в карманы штанов, достал сигарету и закурил. Он снял с себя накидку, а после снова коснулся ее палочкой. Та вмиг запарила над головами друзей. Они, не торопясь, шагали по слегка припорошенным брусчатым тропинкам, Тэхен поеживался от дыма, будто назло летящему в его сторону и прятался за мантией. Он снова чихнул, чем испугал летящую мантию. — Будь здоров, ой! На голову Киму свалилась ткань. В попытках выпутаться, он почувствовал источавшийся от нее запах — кажется, это табак, жасмин, сандал и майская роза. В быстро возникшем в голове осознании он застыл. Юнги, дрожащими холодными пальцами приподнял ее за воротник, где встретил испуганное лицо Тэхена: приоткрытые в удивлении губы, волосы, налезшие на глаза, в которых читалось серьезное замешательство, и руки, которые тот потирал в попытках их согреть; все вместо это создавало о нем впечатление потерявшегося ребенка. — И что? Будешь так тут стоять? — Юнги улыбнулся и опустил ткань обратно, закрывая лицо младшего. Тот медленно потянул за край накидки, сам махнул палочкой, и та снова запарила над ними. Они продолжили медленно идти, а Юнги, докурив, беспечно выбросил окурок в придорожную кучку снега. Тэхен наблюдал. Весь вечер он смотрел на Юнги, как на совершенно другого человека. Вот он идет в свете тусклых фонарей, вот он небрежно сметает капельки с собственных волос, а тут он поглядывает на Тэхена и молчит. Его взгляд теперь вызывал и страх, и смущение, и возбуждающийся стыд, неизвестной природы. «Это любовь?» — спрашивал у самого себя парень, прокручивая образы из книжки и аккуратно представляя вместо героев их самих. Он тут же смутился еще больше и виновато посмотрел на Юнги, пока тот не обращал на него никакого внимания. Тэхен задавался этим вопросом снова и снова, не проговаривая ни слова, а только хмурясь и стыдливо отводя глаза. Либо он совсем ничего не знает о любви, либо это наверняка какая-то ошибка, которая предательски подпитывала его несмелые догадки, зародившиеся еще около месяца назад, которые он благополучно игнорировал, считая это озорством и глупостью, виной которых бушующие гормоны и веселящее пиво. Он снова посмотрел на умиротворенного Юнги. Сама мысль о гипотетической возможности вгоняла его в трепет, но он изо всех сил старался противиться аккуратно расцветающей уверенности. Нет, нельзя и думать о таком. Это невозможно. Разве среди этих безобидных прогулок, вечерней болтовни, дюжин выпитых бутылок и неловких улыбок есть место влюбленности? Неужели это она виновата в том, что хмельной Тэхен неловко тянулся к Юнги в его комнате на прошлой неделе и это ли она виной появлению назойливых насекомых, щекочущих низ его живота, когда Мин глупо улыбается очередной выходке. Теперь для него самого это становится это каким-то очевидным, но ему почему-то не хотелось это все называть гадким словом «влюбленность». Из-за всего, что он умудрился узнать к своим шестнадцати годам, у него создается впечатление, будто бы обычно именно она все портит, а представление, что прямо сейчас он потеряет Юнги с его часами прогулок, обсуждений, присутствия из-за своей навязчивости — казалось ему по истине устрашающим. Он же видит его смущение. Видит его дискомфорт. Может, как сказал Чимин, Юнги действительно не для этого? Ведь нет никаких гарантий, что Мин хоть на секунду чувствовал по отношению к Тэхену схожие чувства, а если бы и чувствовал, то наверняка дал бы об этом знать, потому что сам бы ничего не спутал и расставил все по полочкам, как он это делает с геометрией, философией, зельеварением… «Он слишком умен для этого», — подумал Тэхен и грустно выдохнул. В тишине они за полчаса дошли до Хогсмида, не проронив ни слова, только Юнги два раза поинтересовался, не холодно ли Тэхену. Тот, лишь отрицательно кивал и потирал уже согревшиеся руки. Оказавшись внутри паба, они заняли самый отдаленный уголок у окна, и сели друг напротив друга. — Так что ты будешь? — его голос словно пробудил Тэхена. — Я? Я буду то же, что и ты. — Хорошо, — Юнги ухмыльнулся, — два королевских и две пинты «Сосен», — он протянул официантке паспорт, и та кивнула. Он вновь посмотрел на Тэхена. Когда кушанья долетели до их столика, оминая головы студентов и жителей городка, младший и глазом не повел, и, Юнги, переполошившись, накрыл своей ладонью тэхенову и тихо спросил: — Все нормально? Тэхен поднял взгляд и живо закивал. — Ну хорошо, — Юнги поднес ко рту пивную кружку. — Знаешь, а ты мне снился, — невзначай отрезал Тэхен. Старший подавился, он схватился за салфетку и вытер подбородок. Тэхен, кажется, только сейчас снова улыбнулся. — Ты это специально что ли? — Нет, совсем нет. Правда снился, — Тэхен развернул сочный бургер и откусил. От насыщенного, пряного вкуса он довольно промычал. — И что же я там делал? — Да как обычно… глупо улыбался и выпрашивал у меня рисунки, — Тэхен широко улыбнулся и снова откусил. — Ах глупо значит! — Юнги скомкал салфетку и бросил ею в Тэхена, угодив ею прямо в грудь. Тэхен схватился за сердце и драматично простонал. — О нет! Я же совсем молод! — Тэхен бросил ее обратно в Юнги, и на этот раз она отскочила от его лба и оказалась где-то под столом. — Молодые люди! — послышалось с барной стойки. Парни перегляделись и захихикали, а после спокойно продолжили трапезу. В очередном хмельном порыве Тэхен несколько раз за вечер намеревался спросить о парфюме, но последняя капля рассудка каждый раз его останавливала, а вскоре он и забыл, о чем хотел сказать: — Это ты виноват! — вразнобой шагая, Тэхен тыкнул в Юнги пальцем, — Я всем расскажу, что ты спаиваешь несовершеннолетних! — в жаре собственных обвинений, Тэхен, не смотря под ноги, поскользнулся на протоптанной снежной тропе. — Убьешься же так! — крикнул Юнги и тут же схватился за руку Тэхена, пытаясь удержать его на ногах, — Ну смотреть же нужно под ноги, а если бы не поймал, а? Младший повис на нем, квадратно улыбаясь и игнорируя все замечания. Он крепко сжал руку и неприкрыто кокетничал, перебирая своими пальцами костяшки старшего. — Э… — Юнги посмотрел на образовавшийся замочек, а потом опять на Тэхена. — А что, нельзя? — Тэхен невинно спросил старшего. — Не… ну можно, но… — Ну вот и все! — Тэхен довольно воскликнул и снова энергично зашагал. Его былому смятению и стыду кажется нет места, когда в игру вступает успевшее ему полюбиться пиво. По пути Юнги пытался спрятать руку поглубже в рукав и освободиться, и у него практически получилось. В ответ Тэхен лишь сильнее ухватился за его указательный палец и шикнул, от чего старший закатил глаза и наконец смирился, понимая, что из этой хватки ему уже никак не выпутаться. Но как только настало время снова расставаться, Юнги, подпитываемый сладким ощущением в груди, сжал руку сильнее, в ответ Тэхен сделал то же самое, превратив это в состязание. Сильно кривляясь, пуффендуец с невероятно наигранной злобой смотрел на руку и делал вид, что прямо сейчас аннигилирует ее силой собственной мысли. Продолжая эту незамысловатую игру, они простояли всего несколько секунд на том месте, где они обычно прощаются на ночь — коридор между залом и картинной галереей — пока Юнги тихим «мне нужно идти» не дал понять, что пора бы им и расходиться. Тэхен, уже знатно поддатый, драматично вытер скупую слезу с лица и вместо того, чтобы отпустить Мина, крепко обхватил его двумя руками, незаметно принюхиваясь к его рубашке. — Ой, ну все. Заобнимал меня сегодня, — крякнул слизеринец. — Вторая пинта явно была лишней. — Ниче не лишней! — Тэхен как можно более аккуратно поставил Юнги обратно и продолжил улыбаться ровно до того момента, когда ситуация начала становиться неловкой. А потом беспардонно всполошил его волосы и убежал, чем окончательно сбил с толку старшего. Тэхен, пьяно глядя на проходящих мимо подружек Мэри, скрылся у себя в комнате. Возбужденный парень грохнулся на свою кровать — та ответила ему скрипом и хрустом старых пружин, нарушавших умиротворяющую тишину; он изучающе посмотрел на измученный будильник — стрелки часов застыли. Ким наконец нашел повод избавиться от этой штуки и метким броском отправил его в переполненную корзину, а сам откинулся на пышную подушку, окончательно расслабившись. Он достал из кармана флакон и, откупорив, мечтательно закрыл глаза. Этикетка не врала — глаза Тэхена постепенно начали слезиться, но уже спустя несколько минут он, в расплывающейся по телу неге и тепле от мантии, уснул. В то же время, где-то глубоко под озером в такой же безмятежности в своей комнате лежал и Юнги. На столе шуршали перья, усердно переписывая конспекты из одной тетради в другую, по комнате перелетали листы, заполненные разными почерками, а на столе образовалось несколько очередных чернильных клякс. В комнате царила атмосфера совершенно противоположная развалившемуся в лени слизеринцу. Он уставился в окно, пытаясь из густой зеленоватой бездны высмотреть поверхность воды, местами переливающейся леденящим светом луны. Прокручивая в голове фразы из его любимых песен, он тихо бубнил себе под нос, нашептывая слова сигаретным дымом. При всей своей неловкости и растерянности, сейчас Юнги чувствовал себя совершенно спокойно, лишь время от времени улыбаясь собственным мыслям. Вдруг, откуда ни возьмись — звонкий стук каблуков, скрип двери и зловоние майской розы. В этот раз Юнги предпочел даже не обращать внимание на незваного гостя в иллюзии, что если он его не видит — его здесь и нет, но тот как назло взбудоражился от этого еще сильнее: Чимин с широчайшей улыбкой плюхнулся на старшего, от чего тот закашлялся дымом; перья и конспекты тут же застыли на месте, намереваясь упасть, но парень не оборачиваясь махнул рукой и работа вновь закипела. — Ты пойдешь со мной на бал, — Чимин пальцем провел по подбородку Юнги, поворачивая его лицо к себе. — Никуда я с тобой идти не хочу, — тихо сказал старший, туша сигарету об подоконник. — А я разве спрашивал? — Чимин подлез рукой под тонкое одеяло, затем под футболку, проведя пальчиками по ребрам. Он подтянул свое лицо к Юнги и выпучил губы, — все равно пойдешь. — Схуяли, расскажешь? — Юнги отвернулся от застывшего в ожидании парня, но Чимин взял его за подбородок и подвел к себе. — Потому что я не оставлю и шанса тому, чтобы ты пошел с Тэхеном, — он коснулся своими теплыми губами щеки Юнги и улыбнулся, — плюс, я уже все распланировал. Ты будешь сопровождать короля этого бала. — А он меня и не приглашал, самопровозглашенный ты король. — Тебе и лучше, значит ничего не мешает нашим планам. Юнги наконец повернулся с непередаваемой тоской в глазах, вызванной точно раздражением, разгоравшимся внутри до практически неуправляемой ярости. Казалось, еще чуть-чуть и Мин точно взорвется. — Как тебе удается так все портить? — Как так? — Чимин слегка нахмурился. — Так быстро и до такой степени. Ну вот… почему ты такой? Что тебе нужно от меня? — он перешел на срывающийся шепот, словно молясь, — Почему ты так уверен, что я пойду с тобой на этот блядский бал? — Потому что, Юнги, я как поговорил с ним, с Тэхеном, — он прильнул к волосам старшего и сделал глубокий вдох, — я понял, почему ты его хочешь: он правда хорош, очень милый, немного нелепый, но я думаю, ему просто не идет эта дурацкая форма, но… в целом, по нему видно, что он хороший человек. Он так огрызался, — Чимин хмыкнул, — у меня сердце начало кровью обливаться: как я могу скрывать от него что-то? Как я могу смотреть в его щенячьи глазки и молчать? Нет, я не закончил, — он улегся на подушку и совсем тихо зашептал, приставив палец к губам разъяренного Мина, — ты же понимаешь, что честность — одно из главных человеческих качеств? Мне очень нравится в себе эта черта, с ней я еще могу бороться… Но при виде его — я чувствую, что мои силы на исходе. Оставить его в наивных надеждах, что тебе на самом деле на него не плевать? Я не могу. Юнги нервно выдохнул. Он потянулся к пачке, на дне которой одиноко перекатывался окурок, почти полностью дотлевший. — Не переживай, я не забыл про тебя, — прошептал Чимин. Парень достал из кармана брюк новую пачку и протянул Юнги, тот вытянул одну сигарету, щелкнул пальцами и подкурил. — Я тебя ненавижу, — Юнги прикрыл глаза и выпустил дым. — Очень опрометчиво. Возможно, я лучшее, что с тобой случалось, — Чимин бросил влюбленный взгляд на парня, — дай попробовать, — он кивнул в сторону сигареты. — Нет, я твою хочу. Юнги смиренно передал сигарету, и Чимин затянулся, как ни в чем не бывало. — И как можно на эту дрянь купиться? Оно же гадкое. — И удовольствие приносит только вначале. — А зачем тогда курить после? — Чимин захлопал ресницами. — Отвязаться не получается, — Юнги улыбнулся собственной шутке, а после отвернулся от Чимина с концами. Тот, обиженный, присел на кровать, а потом и вовсе ушел, смахивая образовавшуюся перед глазами дымку. Наконец в комнате снова стало тихо, но былого покоя уже точно не вернуть.