TrYourself. OneNess

      Когда под недоумённое, но согласное хмыканье капитана юноша, благотворительно и безвозмездно подаривший кому-то короткое и более милосердное избавление, а себя положивший прямиком под плаху, подошёл к другим будущим покойникам, его встретил колючий взор. В нём в равных пропорциях, как в котле с зельем, закипали и булькали неуёмный гнев, ошалелость и справедливые сомнения насчёт вменяемости младшего. А приправляла это месиво щепотка: "Ты совсем, что ли, ёбнулся?!"       - У тебя черепица протекает? Героизм, напрочь попирающий логику, в тупорылой башке взыграл? Ты совсем, что ли, ёбнулся?! - последнее восклицание Мин, видимо, посчитал нужным ещё и озвучить.       - Не шипи на меня так, оплевал уже всего, - белее паруса, до сих пор ошарашенный собственным поступком, зашептал в разъярённое лицо Чон. - В этот раз, здесь нам уж точно нельзя разделяться. В чём суть миссии? Как её пройти? Появились идеи? - чужая недовольная физиономия лишь из упрямства продолжала свирепо сопеть, признавая здравое зерно в рассуждениях. - Вот именно. Поэтому поодиночке шансов у нас не останется абсолютно.       - Замечательно! Зато теперь, если мы зафакапимся, то обязательно вместе, как поклявшиеся в преданности на библии братья, как сраная супружеская пара, что "жили душа в душу и умерли в один день". Еблиссимо, великолепный план, просто охуенный, если я правильно понял, надёжный, блядь, как швейцарские часы! Взамен призрачной, но возможности хотя бы одному выбраться, амбициозно отправиться нахер за компанию со мной.       - Тише, на нас уже этот Син недобро пялится, - дрожащая, слабая улыбка еле растянула губы. - Провал у нас общий, помнишь? Так что прекрати матом меня осыпать.       Тихую, но яростную перебранку прервал командир, махнувший молодняку рукой, дабы те топали по своим новоприобретённым обязанностям, и хмуро осмотревший потенциальных тяжёлых пациентов госпиталя:       - Всё, счастливчики, больше медлить нельзя, и без того уже от графика отстали. За мной, к воротам, - мужчина уверенно ринулся к дальнему концу ангара, загороженному тонкими ширмами других секторов.       С каждым шагом, каждым незначительным приближением к неизбежности пульс ускорялся на пару секунд. С каждым вдохом в бронхи с атомными ядрами урана и кислородом закачивался концентрированный, животный страх. С каждым взглядом, вылавливающим жёлтые треугольнички с чёрными винтами пропеллера, бесполезно предупреждающими о радиационной угрозе - ими следовало маркировать всё, включая людей и молекулы воздуха - внутри что-то обрывалось и ныло.       Вот она - дорога к гильотине. Прогулка по доске через край палубы к голодным акулам и бездонной морской пучине. Несколько переставлений рваными ботинками, пока не упрёшься носом в стену, безвольно дав доступ для расстрельного ружья к беззащитному затылку. И даже не это самое жуткое. Всё не завершится так просто и быстро.       В памяти всё ещё горели отвратительными красками прежние сцены с покрасневшей, обожжённой мощным излучением кожей, со скрюченными на полу телами, захлёбывающимися рвотой и собственной кровью. В ушах эхом множились крики со стонами, не заглушаемые даже метрами и толщами помещений, предшествующих лазарету. И к этому всему с покорностью жертвенных телят плёлся тоскливый квинтет. Четверо из которого стали заложниками обстоятельств. А последний самостоятельно подписал контракт с коварным, жаждущим чужих страданий жнецом.       Чонгук ощущал себя тотально беспомощным. Маленьким, слабеньким, не способным ни на что чуточку смелое. Вся его храбрость израсходовалась на предложение из трёх слов. "Я буду пятым". А теперь он был напуганным, потерянным малышом, которому дико хотелось, чтобы кто-то хотя бы взял его за руку. Это бы не спасло, но надо же было уцепиться за что-нибудь. Пусть глупое и бестолковое.       Чимин бы с умным видом заявил, что это психологическая уловка. Что "подержаться за ручки" - это рефлекс из раннего детства, приносящий комфорт и какой-никакой гарант безопасности, будто твоя ладонь в более взрослой, родительской - панацея от всех проблем и подкроватных монстров. Но Чимин не мог этого сделать, потому что его друг заигрался в партизана. И поэтому брюнет воображал у себя в голове реплики, которые слетели бы с лепестковых губ.       Своенравная пятерня всё-таки непроизвольно отыскала рядом чужую, менее широкую. Обнаружив покушение на личное пространство, Мин на миг метнулся кошачьими глазами вниз, но затем ответил на скромное сжимание своим:       - Боишься?       - А ты разве нет?       - Очень. Но по-прежнему считаю, что ты полный болван и придурок. Я бы на твоём месте за мной в пекло ни в какую не полез и наоборот бы упирался чем только можно, если бы потащили.       - Но ты не на моём месте, - буркнул макнэ, не слишком обрадованный таким откровением, ведь знать, что за твою честно отданную жизнь своей бы поскупились - совсем не комильфо.       - Да мы сейчас в одинаковой локации, если ты не заметил. То бишь, в пизде, - ёмко отбил блондин.       Подошвы сапог после ещё десятка переступаний обогнули финальный отсек обеззараживания со стеклянными рукавами и боксами, где в рейки встроены поливалки, и неумолимо двигались по коридору. Впереди взамен клишированному "свету в конце тоннеля" маячили огромные, свинцовые створки, прорезиненные для вакуумного соединения. Это была последняя грань, последний барьер перед самой лютой безысходностью, но Гук и так был на грани.       За пару-тройку метров до невозврата вся группа иррационально притормозила. Ужас перед обречённостью, раззявившей пасть и гостеприимно зазывающей добычу венериной мухоловкой, заморозил трясущихся как липки парней. Длинные, сильные пальцы впились в более костлявые ещё мощнее. Юн слегка скривился, и пристыженный донсен выпустил его кисть из захвата.       - Инструктаж не забыли, обмороки? Напяливайте противогазы. Сирена гудит в первый раз - выползаете наружу, во второй - вползаете назад. Персонал покажет вам, где ждать следующего захода. Касаться чего или кого-либо после рейда без санобработки запрещено. В отличии от вас, полевых "одуванчиков", здешние васильки планируют пожить чуть больше, - развернувшись, пробасил Син.       Пять пар зрачков через запотевшие стёкла окуляров не фокусировались на его облике. Они эпилептично дёргающимися бабочками порхали по дверям, отделявшим от губительной катастрофы. Всё моментально воплотилось такой чудовищной реальностью, что сознание, ударенное импровизированной бойцовской, многокиллограмовой грушей, сверзнулось в ментальную энтропию вновь. Под веками защипало. В груди затрещали рёбра - насос чокнулся, отрастил крылья и собрался раскрошить прутья своей золотой клетки, чтобы не пришлось продлевать мучения хозяина. Это же так просто: нет сердца - нет ресурсов к существованию - нет боли.       Только сейчас в висках под смольными волосами застучал инстинкт самосохранения. Только сейчас, у черты Чон озаботился благополучием своей некудышной персоны. Только сейчас он услышал, по-настоящему услышал эгоистичные слова хёна. И лучше бы он дальше был наивным и чересчур самоотверженным.       Но времени на экзистенциальные кризисы не осталось. Экстренная сигнализация запищала, засовы разблокировались и гигантские, титановые пласты степенно поехали в стороны, обнажая за собой еле различимый, дымный и пыльный ландшафт.       Юноша отшатнулся. Потерял прямую, которая прочерчивала его и плечи старшего на одном уровне. Подчинился вопящему в мозге аларму. Струсил.       Под потолок взвился протяжный гул, приказывающий бросаться на рандеву к воронке от ядерного взрыва. Капитан зычно, жёстко заорал, раскалывая оцепенение рядовых, и те, дезориентированные, неподвластные собственному, противившемуся естеству, кинулись через арку.       Длинная, самая нервозная стрелка сделала крохотный стежок. Брюнет проворонил его, не сумев пятками оттолкнуться от бетона. Пристыл к мгновению, как мошка к клейкой ленте, присобаченной на лампочку в деревенской кухне. А в следующий такой стежок по циферблату уже стремился оттаять, наконец, и сигануть за знакомой, худощавой фигурой, но.       Запястье кто-то обраслетил сталью пальцев. Набиравшее скорость движение сзади кто-то отрезал своим крепким якорем. Рот изрёк ошеломлённое возмущение, резонированное шлангом. Оно привлекло чужое внимание: тиммейт запнулся, обернулся и в полнейшем аффекте изумлённо узрел случившееся. Начальник снова бешено гаркнул на "какого хера ты застрял, идиот?!", и тому пришлось повиноваться.       Но этих кратчайших частиц минуты было достаточно. Гук распознал и запечатлел все эмоции Юнги, прежде чем голова того отвернулась. Резко, грубо, безвозвратно.       В лисьем взгляде полыхало разочарование. Досада, ненависть, даже зависть. Младший удостоился призового билетика у мисс Фортуны. Его остановила от шизанутого галопа по пятам за отрядом абсолютная внезапность. Но горькое осуждение напарника адресовалось даже не этому. В агатах вспышкой промелькнуло облегчение. И в первые секунды их хозяин даже не попытался высвободиться.       К сожалению, Мин уже не увидел, насколько горячечно его спутник старался выпутаться из незнакомых, бескомпромиссных рук. Сдёрнув маску, злющим волком, жгучей обидой сверлил снисходительный взор. Просил чёртового командира разрешить ему догнать ушедших. Тот был бы не прочь выпнуть мелкого засранца и без его молитв, но спонтанный участник ситуации железно это пресекал.       Высоченная, внушительная, дородная женщина преклонных лет с матрёшечным телосложением и недюжинной силищей в мускулатуре под белым халатом пойманного держала безапелляционно и сурово затирала опешившему Сину:       - У тебя регламента, что ли, нет, Чану? Все, кто младше двадцати восьми, остаются в лагере. И точка. Элементарные правила, несложно запомнить?       - Но... У нас не доставало одного члена группы зачистки после инцидента.. - как-то незадачливо кряхтел сконфуженный мужчина.       - Вот сам туда и вали, раз им камикадзе не хватает. А ребёнка не трожь!       Задолбавшийся трепыхаться двадцатидвухлетний ребёнок уже перестал вывозить, что в окружающем хаосе творится. Он сердито и колюче гипнотизировал особу, приватизировавшую непреклонной пятернёй его конечность:       - Да вы кто вообще такая?!       - Миссис Ли, главный врач. Перестань во мне дыру прожигать, дымиться всё равно не начну. Твой товарищ, Аоки, кажется, поведал мне, что этот хрыч, - бой-баба кивнула на рассерженного, но терпевшего такое отношение из-за субординации и уважения военного, - опять злоупотребляет своими полномочиями и суёт детей туда, куда им совершенно не нужно соваться. Тебя ведь в столовую распределили? Вот и шуруй в пищеблок.       - Не пойду я туда! - Чон взвизгнул натуральным капризным дитём.       - Но и в активную зону ты не пойдёшь! - строго рявкнула медработница. - Узнаю, что ты позволил, - орлиный взор вновь скользнул по капитану, - сам его тушку из котлована вытаскивать попрёшься. Я прослежу, - для пущего эффекта убийственно зыркнула на коллегу доктор и ледоколом поплыла в свою обитель с красным крестом над проёмом.       Уже тикавшие таймером две минуты за промежуток рассерженной перепалки разменяли первую половину. Юношу не уволокли в причитавшуюся служебную локацию с ложками-поварёшками, но злющий мистер Чану ведущего медика послушался: прирос к дозорному посту и исполинским стражем наблюдал, чтобы хренов говнюк не лез на рожон.       Поэтому в парализующей прострации одинокая единичка из разлучённого дуэта беззвучно, с поражённой чёрной смородиной и тёмным предчувствием ждала возвращения своего несостоявшегося взвода. Чётким диафильмом в мыслях щёлкали воспоминания о театральном зале, лесках, намджуновом отчаянии и бархатном, хладнокровном монологе импресарио.       Тогда он хотя бы что-то предпринял. Попробовал помочь, исправить чужую, фатальную участь. А теперь наоборот. До такой степени зассал, что замешкался. Потерял архиважные крупицы хроноса. Предал своё же решение и доверие партнёра. Малодушно допустил уход того на обещанную, антигуманную казнь, а сам с подачи какой-то сердобольной тётечки принялся куковать в буферном, менее рискованном застенке. Прелестно. Потрясающе. Восхитительно.       Какой же он, всё-таки, трус. Жалкий, бесхребетный, никчёмный. Привыкший полагаться на вечно кудахтающих рядом, заботливых старших. Впервые, по своей же инициативе, лишился Пака в роли надёжного саппорта, и сразу облажался по-крупному. Какой молодец!       Вина едкой, вязкой жижей закупоривала капилляры и беспрепятственно пропитывала сосуды побольше, вены, артерии, сам кровеносный орган. С честными людьми она всегда работала так: грязно, беспощадно. Им достаточно было маломальского, незначительного предлога, чтобы захлебнуться отвратительным чувством. Когда как лжецы и эгоцентрики даже среди весомых и отягощённых причин поводов для рефлексии не находили. Или не желали находить.       Весь кошмар, окутывавший со старта квеста и методично топивший в негативе, уступил другому пыточному инструменту. Муки совести в гуковом варианте действовали ничуть не хуже. Так же масштабно, так же садистки, так же разрушительно.       Пауза для самобичевания закончилась. Иссякли её скромные две шестидесятые часа. Сирена затрубила повторно. Портал в ионно-лучевой ад ожил раздвигающимися ставнями вновь. Сквозь узкую, увеличивающуюся щель в здание буквально втискивались будто ужаленные наружным осиным роем парни.       Брюнет вылупился туда во все свои обсидианы, жутчайше боясь увидеть, что стало с Юнги. Его появление угрожало сорвать резьбу со всех гаек и винтиков во внутреннем, хрупком механизме психики. Заочно, одним своим фактом прогнозировало не просто ураган - стихийную, армагедонную бурю, сметающую всё в разуме. Сдирающую внутреннюю экосистему до дёрна, до покорёженных, хлещущих содержимым труб водопровода, торчавших печальным символом небоскрёбного, стёртого в порошок мегаполиса.       Но не соображавших, ошпаренных шоком солдат пришлёпало... Один, два, три...       Трое.       Противогазы те сняли синхронно, судорожно глотая воздух выбросившимися из родного океана китами, задыхающимися на песчаном берегу. И пепельной макушки среди них не оказалось. Не было её. Совсем.       - ГДЕ ЧЕТВЁРТЫЙ?! - взревел раненым бегемотом Чон и баллистической ракетой полетел на ограждения, разделявшие коридоры выхода и входа.       Его за шкирку как новорождённого котёнка выцепил капитан, встряхнув и разъярённо рыча:       - Куда полез, сучёныш?! Касаться прибывших из заражённой области нельзя!       - Где ваш четвёртый?! - игнорируя брань начальника, скорее уже слёзно, нежели яростно просипел макнэ.       Ближайший к нему, всё ещё в полном раздрае мужчина, прошиваемый приступами бронхитного, мокрого кашля, между спазмами глотки умудрился прохрипеть:       - Он не справился...       Какой банальный глагол. Не справился с контрольной и схлопотал двойку. Не справился с управлением и в итоге зажат между рулём и креслом автомобиля в кювете. Не справился с лошадиной, слоновьей дозой рентген - и попросту не вернулся. Остался за рубежом. Не выжил.       Чем там назревала картина измочаленного экскурсией к эпицентру Мина? Его отсутствие побило весь предположительный урон.       Геймер в молниеносно схлопнувшемся вокруг него вакууме попятился назад. Замотал неверящим лбом с налипшей на него, пропитавшейся испариной чёлкой. Почти врезался в стоящего за спиной Сина. Отпрянул от него, как от фонарного столба и чуть не приземлился на задницу, еле сохранив равновесие. В конкретной панике, набиравшей мощность в геометрической прогрессии зажмурился. И...       Сломался.       Дошёл до ручки, замерев на месте.       Потратился до идеального нуля.       Сдулся. Выцвел. Погас.       Растворилось в абсолют доблестное желание сберечь чужое, благостное неведение.       Брюнет больше не смог молчать.       - МНЕ ОХУЕИТЕЛЬНО НАСРАТЬ КАК, НО ДОСТАВАЙ МЕНЯ ОТСЮДА!       - Откуда? - по кристально невменяемому, одной ногой в истерике тону консультант определил, что на второстепенные вопросы по типу: "Чего?", "Что там происходит у тебя?", "В каком смысле?" времени нет.       - Из ёбанного, мать его, ТИОНа! - громкости для очередной фразы из утекающих личных ресурсов не наскреблось.       - Но, я же объяснял, что это...       - ЧИМИН! Я не способен сейчас спорить с тобой! Я вообще сейчас ни на что адекватное не способен! Вытащи меня, или я сам, блять, это сделаю. Пистолет у старого маразматика отнять, как продемонстрировала практика, очень легко. А застрелюсь я с огромным удовольствием.       - Не смей шантажировать меня суицидом, Чон Чонгук! - в заледеневшем фальцете зазвенел металл.       - Прости, но... Пожалуйста, - раскаяние смешалось в дрожащей интонации с мольбой. - Я правда больше не могу. Ещё несколько секунд здесь, и точно свихнусь. Хён...       Что-то в потрескавшемся, щемящем и преступно уязвимом голосе убедило Пака эффективнее, чем все слова младшего. Он ненадолго затих, взвешивая "за" и "против" и снова совещаясь с кем-то извне неразборчивым бормотанием, а затем шумно выдохнул:       - Закрой глаза. Насильственное изъятие тебя из программы может спровоцировать острую, рассредоточенную боль. Кричать при этом чревато последствиями. Приготовься.       - Понял, потерплю.       - Окей. Отключение через три, два, один...

△·□·×·◯

      Сковывающая резь, пронзившая синапсы как разряд на электрическом стуле. Обратная гравитация, примагничивающая к себе не вниз, а вверх. Мгновение пневматической, страшной пустоты с чернотой. И, боже-спасибо, люминесцентный свет за ресницами.       Переполошенный, по-прежнему слишком нестабильный клиент взмахивает ажурными веерами, восстанавливая доступ зрению. Щурится от чересчур яркого, назойливого неона потолочной лампы. Осязает чужие подушечки, отлепляющие пластинку-проводник от шеи у основания черепа. Распахивает веки шире и по ним сразу же бьёт луч точечного фонарика. Смутно знакомый некто ворчит:       - Реакция зрачков есть. Сколько пальцев показываю?       - Четыре, - мямлят пересохшие губы.       - Пять умножить на семь?       - Тридцать пять.       - Функции мозга в норме. Ну и заставили вы нас поволноваться, молодой человек! - дежурный менеджер квест-рума, не зря одолевший курсы элементарной медицины, неодобрительно насупливается. - Если в правилах прописано, что по собственной прихоти из игры выходить нельзя, то их стоит соблюдать, а не устраивать красочные шоу.       Сварливые нотации юноша игнорирует. Ищет максимальным вниманием единственно ценный объект, а найдя, по привычке в ментальном эфире старается передать жалостливую просьбу. Этот вид связи за пределами симуляции не действует, но обеспокоенная карамель расшифровывает всё по ониксовому взору.       Блондин снимает с себя миниатюрное оборудование для общения, закреплённое динамиком около правого уха и микрофоном возле подбородка, беспардонно оттесняет другой персонал и ругающегося недоврача. Встаёт рядом с креслом, силясь укор и тревогу на лице заменить подбадривающей улыбкой.       Гук безотчётно, рефлекторно ловит и оплетает детского размера ладонь своими двумя. Ему жизненно необходим тактильный контакт, чтобы зафиксировать себя в реальности, поверить в её материальность.       - Всё-всё, Симба, табун дебильных антилоп ускакал, а Муфаса, в отличии от канона, цел и невредим, так что не смотри своими аниме-гляделками. Не выношу это милое безобразие, - в лунных дольках зажигаются смешинки.       - Ты точно не мираж? Не растаешь?       - Да, вроде, не планировал.       - Дай мне минутку, до сих пор очухаться не могу, - лепечет Чон и немного расслабляется, откидываясь затылком на спинку.       - Что ты там учудил, не расскажешь?       - Нет.       - Почему?       - Не надо, - предостерегающе, серьёзно и хмуро обрубает дальнейшее любопытство брюнет. В сознании на киноплёнке разочарованный, брошенный напарник.       Полумесяцы чутко сканируют агатовую ранимость и соглашаются:       - Хорошо. Ты не проголодался? Может, в кафе?       - Отвези меня домой, - сморгнув почти рассеявшуюся паутинку иллюзорности, устало шепчет умаявшийся любитель хорроров, у которого теперь к ним физическое отторжение.

△·□·×·◯

      До машины, припаркованной около торгового центра, в котором разместился бастион "TrYourself", парни шествуют безмолвно. Младший весь прощальный диалог с сотрудниками и оплату сеанса пропустил, апатично пялясь на носки своих кроссовок и нервно теребя рукава куртки. Пока они не плюхаются в салон, по-родному пахнущий лавандовым ароматизатором, а Чимин не клацает ремнём, заставляя его осуществить то же самое, пассажир не ощущает себя в безопасности.       Лишь когда ключи пробуждают зашуршавший мотор, а хозяин транспортного средства отточенным жестом зачёсывает колоски вьющейся шевелюры назад, Чонгук расслабляется. Эта картинка - приятная, высеченная на подкорке константа. По которой он катастрофически соскучился.       - Ты как? Мигрень полушария не сверлит? В побочных эффектах упоминалась она, бессонница, психомоторное возбуждение и диарея.       Чёрная смородина подозрительно косится на лукавый, гречишный мёд с морщинками во внешних уголках:       - Последнее ты выдумал!       - Ни в коем разе. Так что ты аккуратнее, прислушивайся к себе, чтобы казуса никакого не грянуло...       Выруливая со стоянки, старший бдительно мониторит подъездную дорогу. Перестав скептически ухмыляться, жертва стёба отражает на мордашке кардинальную сконфуженность. Снова повернувшись к другу, Пак сыпется со своим спектаклем: начинает весело хохотать и треплет взъерошенные, угольные вихры.       В груди у их владельца теплеет. Не от подогретого кондиционером воздуха, а от того, что рядом его персональный анальгетик. Индивидуальный, никому больше не предназначающийся антидепрессант. Самое лучшее, безотказно исцеляющее лекарство.       Чимин красиво водит. Восседает в кресле, как царь на троне, властным, сконцентрированным янтарём скользит по потоку автомобилей, миганию светофоров, знакам, пешеходам на переходах. Прямой, твёрдый взгляд кажется суровым ровно до тех пор, пока не обращается к копне вороньих, беспорядочных пёрышек, тоненькому шраму на щеке, утомлённым обсидианам.       Правая рука разжимает руль и метко попадает по приборной панели. Встроенные колонки гонят уютную тишину струнными волнами, а через несколько аккордов к ним добавляется чарующий женский голос /песня: Wish That You Were Here - Florence and the Machine/:       I tried to leave it all behind me...       But I woke up and there they were beside me.       And I don't believe it but I guess it's true:       Some feelings, they can travel too.       Гук любит музыку. Тем более гармоничную, с завораживающим вокалом. Но с данной балладой это не срабатывает. Он не желает ничего общего иметь с шизофрениками, заводящимися от одной невинной ноты, не переносящими мелодии и скрещенные с ними рифмы, но бесконтрольно напрягается. То ли посыл текста, наслаиваясь сразу на серое вещество, то ли сочетание ритма и инструментов, то ли сама атмосфера - что-то потаённое нервирует.       Хён замечает подобравшуюся, взамен нирванной, позу и удивлёнными чайными радужками простёгивает настороженные чёрные. Строки в синхроне с этим моментом повторяют:       You're always on my mind.       You're always on my mind.       Если совпадение издевается, то ему блестяще удаётся. Что-то заиндевелое и сквозняковое ныряет за шиворот.       And I never minded being on my own.       Then something broke in me and I wanted to go home       To be where you are,       But even closer to you, you seem so very far.       Пак недоумённо улыбается, а младший проклинает свой уровень владения английским. Если бы фразы звучали для него как микс чужеродного наречия, всё было бы приемлемо. Но он понимает то, что они выражают. А выражают они слишком много намекающего, колеблющегося, страшного.       - Оффни магнитолу, а?       - Зачем? По-моему неплохая композиция...       Wraps itself around you and whispers in your ear,       Tells you that I miss you and I wish that you were here...       Дежавю без предупреждения погребает рассудок лавиной. В её тяжеленной, влажной и студёной массе каждая снежиночка шепчет прежде уже пройденным:       "Мобильные устройства в процессе киносеанса следует выключать, если ты не в курсе"       "Прости, сейчас я это вырублю"       "Спасибо, конечно, что добавил саундтрек к этой нашей экшен-сцене, но из-за него я совсем сосредоточиться не могу, сплошная какофония"       "Я или остаюсь в онлайне с тобой, или разбираюсь с этой фигнёй, Гукки. И приоритетнее для меня первое, так что потерпи, пожалуйста"       - Чимин, мне не нравится песня. Останови проигрыватель, неужели это так сложно?! - скачки децибел в интонации практически приказывают.       От такого напора блондин озадачивается и выгибает левую бровь:       - Но... Почему? Что не так? Ты меня пугаешь. Сформулируй аргументированную причину, а то пока твоя внезапная неприязнь похожа на нечто неадекватное...       And if I stay, oh, I don't know       There'll be so much that I'll have to let go...       You're disappearing all the time       Спонтанная, но очень логичная идея детонирует в антрацитовой голове. Одновременно взрывается и замораживает всё внутри. Как транквилизатор или мощная анестезия. Но боли невидимый укол не лишает. Тормозит только мысли, сразу акцентируя их на одной чудовищной истине.       Еле поспевая следить за шоссе, водитель всё чаще отвлекается на будто вставшего на паузу, окоченевшего и остолбеневшего пассажира. У того за бесстрастной маской и безликой заслонкой на глазах коллапсирует нейтронная звезда, неминуемо трансформируясь в чёрную дыру. И этому процессу никак не способствует то, что обескураженная физиономия оборачивается к нему на чёртовых строфах:       And it's beautiful but there's that tug in the sight.       I must stop time traveling, you're always on my mind.       You're always on my mind.       You're always on my mind.       - Это ведь не закончилось, да? - вопрос произносится поразительно ровно, словно в солнечном сплетении не пульсирует супернова.       - Что? Ты совсем перегрелся что ли? Или атомной бомбой по темечку шандарахнуло?       - Откуда ты...? Я ведь не говорил про... - предложения из-за натурального шока застревают на языке. - Квест. Он не завершился. Я всё ещё в ТИОНе. Не выбрался, - каждая новая часть догадки обретает патологическую убеждённость. - Это лишь очередной виток.       Теперь в паковых светло-карих озёрах не просто боязнь - насыщенный, всепоглощающий ужас. Потому что без последствий Чон из симуляции не выпутался. Та не освободила его легко, безвозмездно и великодушно запихнула в сознание паранойю. Стёрла рамки, чётко разграничивающие реальность и проекцию. Посеяла в разрыхлённой скримерами почве сомнения.       - Так, Гу, посмотри на меня, - траурные агаты выполняют сказанное, - и попытайся делать вдохи медленнее, глубже, - бывший консультант в тотальном смятении разрывается между трассой за лобовым стеклом и рядом сидящим воплощением паники. - Я клянусь тебе: это не игра, ты в материальном мире, со мной. И самое главное сейчас - не поддаваться собственной психике. Она обманывает тебя, а я - нет. Пожалуйста, поверь своему сверчку Джимми, - последнее напоминание забавного прозвища шуршит нарочито ласково.       We all need something watching over us       Be it the falcons, the clouds or the cross.       And then the sea swept in and left us all speechless,       Speechless...       На секунду после безжалостных, непрекращающихся стихотворных строк пухлые губы замолкают, и брюнету мерещится, что они это специально: глумятся, измываются, иллюстрируя песенное содержание.       Ему нужно было не мешкать. Нужно было плюнуть на беснующуюся в груди фобию и кинуться к котловану вместе с Юнги. Так бы всё точно ознаменовалось "дэд-эндом". А он не смог. И застрял. Шанс выкарабкаться только один. И поэтому старший так стрессует. Ему не выгодно. Он - элемент миссии. И его цель - воспрепятствовать выходу участника.       - Вот, молодец, дыши, мой хороший, - ошибочно истолковав затишье юноши, блеет фальшивый саппорт. - Мы скоро приедем в твою небольшую, наверняка, опять чуточку захламлённую квартирку, я вскипячу чайник и заварю рамён. Хоть твои кашалоты из живота ещё не завывали, но перекус ведь - отличное средство, чтобы прийти в себя, да? Потом можно будет глянуть какую-нибудь комедию, что насчёт "Пол. Секретный материальчик"? - глупая, сбивчивая болтовня всеми методами старается абстрагировать Чонгука от по всей фазе тронувшегося состояния.       Он не воспринимает её. Источник смехотворного бреда потерял какой-либо авторитет. Аналогичную лапшу ему вешали все: Колл, марионеточник, бедный, жертва-чокнутого-священника подросток, подлодочная рация. Надоело. Хитрой нейросети его больше не обдурить. Он и этот её ребус расколол.       В наэлектризованном пространстве салона разливается эпилоговый хвост припева:       And now I'm reaching out with every note I sing,       And I hope it gets to you on some Pacific wind.       Wraps itself around you and whispers in your ear:       Tells you that I miss you and I wish that you were here.       Скрипки, биты, меццо-сопрано ноунеймной солистки дальше ткут мелодию, и её истачивающиеся октавы как дьявольский таймер. Макнэ не хочет, чтобы он обнулялся сам и что-то решал. Поэтому опережает закономерный итог.       Чимин слишком ему доверяет. А Чонгук слишком расшатан, неуравновешен и невменяем. Комбинация губительная, гиблая.       Экстренно раскриогенившись, взбунтовавшиеся руки хватаются за руль. Мощи в них больше, чем в чужих, совершенно к атаке не готовых. Короткие пальцы каменеют, в них по капиллярам тромбуется углекислый страх, а в сражающихся, длинных, заарканивших управление булькает не кровь - лава или дизель. Пак что-то кричит, но барабанные перепонки теперь уже настоящего камикадзе заложены шипящей в них магмой.       Колёса не могут не подчиниться механизму: реагируют сразу, выворачиваясь вправо. Нёсшийся на девяноста километрах в час автомобиль плющат инерция и резкая смена вектора. Асфальт исчезает под шинами так, будто скатерть небрежно выдернули из-под хрустального бокала.       Блондин в прострации давит подошвой на центральную педаль, и это ещё один роковой просчёт. Необратимая система стартовала: рычаг, гидравлическая жидкость по цилиндрам, колодки, впивающиеся в диски. Четыре обруча, бешено крутившиеся под гнётом спятившей скорости в миг стопорятся. Кинетической энергии, хлещущей из всех щелей, некуда деть свой профицит. И движение перемахивает из горизонтали в вертикаль.       Бампер смачно чмокает тротуарную плитку под ним, и машинка, будто кукольная моделька в плену вдохновлённого форсажем мальчугана, переворачивается в фатальном кувырке.       Железный, полуторатонный саркофаг внутри - немилосердная центрифуга. Вестибулярный аппарат в кромешной дезориентации, ленты-крепления впаиваются в кожу и мягкие ткани. Желудок прилипает к глотке, позвоночник, как гармошку сминает компрессия.       В этом адском хаосе брюнет не разбирает ничего, но чувствует над сердцем чужую ладонь. Та, словно не полагаясь особо на пристегнувшие прежде меры, держит сама, чтобы наверняка. Хотя её соломенноволосый обладатель, судя по всему, вообще не соображает, что творится, действуя на голых инстинктах. Ведущий из которых - защитить.       Зрение проваливается в пёструю карусель, осязание - в американские горки. Вот только вагончик на самом крутом вираже отрёкся от рельсов, да и вообще вокруг не парк аттракционов, а пустующая, хоть-на-этом-спасибо, улочка с каким-то бесхозным киоском на обочине.       Он и служит тупиком. Шлагбаумом или стеной, тормозящими полёт. Радиаторная решётка утыкается в его фундамент, фары трескаются о кирпичную кладку. На несколько секунд иномарка зависает почти перпендикулярно земле и затем со звериным грохотом не меньше, чем Годзиллы, падает плашмя, напрочь уничтожая подвеску.       Могло ли уцелеть хоть что-то в этой мясорубке? Остался ли в этой груде покорёженных стали и алюминия хоть кто-то живой?       Тело размалывает лютая, варварская боль. Её порог, любые, все её пороги перечёркнуты и пройдены. Бесполезно классифицировать ощущения на колющие, режущие, тупые, острые, ноющие. Их ассорти здесь, в полном составе.       Ониксы разлепляются с трудом, кадры от них расплывчатые и красные: коньюктиву обволакивает тёплый, густой багрянец из рассечённой осколком брови. Гуку кажется, что он насквозь покрошен и размолот в порошок. Такую агонию нельзя имитировать даже самой технологичной и новой программой. И это просто конец.       Слева раздаётся слабый стон, перерастающий в хрипение. Он затмевает всё: металлический запах, металлический, тошнотворный привкус во рту, сбоящий, молящий о пощаде и еле функционирующий организм. Всё естество юноши фокусируется на чужом, ещё не переставшем быть присутствии.       Зрачки через мучительную пелену стремятся к соседнему месту. То, что они там встречают, гораздо страшнее чего бы то ни было увиденного Чоном за всё его существование. Старший безвольным тряпичным Пьеро лежит на кресле. Такой же бледный и такой же трагичный. Веки сомкнуты и трепещут от кое-как вмещаемой рецепторами физической инквизиции.       На свитере оттиск руля, а грудь под ним вздымается как-то дефектно, не на весь объём, повреждённо. Губы алые, но не потому, что кто-то их неуёмно зацеловал. Противной, эритроцитовой краской по побелевшим пионовым лепесткам малюет и тянется мазком к подбородку кровь.       В ноздри лезет бензиновая вонь и копоть. Дерьмовый, очень дерьмовый признак. Продырявлен либо бак, либо шланги, один хер - возгорание неизбежно. Как быстро - хороший вопрос. Младший не собирается им задаваться. Иначе потеряет драгоценные минуты.       - Ч-чим.. Чим-ин! - голос скрипит и обрывается, для него нет лишних резервов.       Адресат имени чуть различимо мычит, глаза не распахивает. Блять.       - Мне нужно тебя вытащить. Будет больно... Очень, - хренов спасатель ещё не знает, как он это сделает, как даже вытащит себя, но говорит твёрдо. Обещает. Завещает.       Дальше - сплошной сумбур, пытка и ожесточённые поединки с человеческими возможностями. Упёртый дуэлянт выигрывает их все. Без колебаний награждает пулями собственные, израсходовавшиеся силы, мстительно истребляет трясучку в конечностях, выкорчёвывающих свой и другой ремень. Правая лодыжка вывихнута или сломана, но ему плевать: ковыляет без малейшего перераспределения веса. Беспощадно.       Их несчастную тачку динамика повертела так, что замки не просто не расплавились и заблокировались - детали устройства раздробились, и засовы висят на соплях. Оно и к лучшему - в истощённой, страдающей тушке горе-мчсника ресурсов, чтобы бороться с дверями, не нашлось бы точно.       Добирается он до водителя уже в тумане: мозг не способен сохранять здравость в таких обстоятельствах. Вынуть явно травмированного парня пробует аккуратно, но при микроскопическом шевелении тот почти кричит, закашливается, и лихорадочные, ошалелые полумесяцы впечатываются в испуганный, виноватый взор.       - Я понимаю, что тебе плохо, хён, но я вынужден! Или смещённые переломы, или, блять, сожжение! Я не могу допустить второе!       Пак коротко смотрит в мутные, отчаянные обсидианы и кивает. Честно, обеззараживающе. Со стерильным, до сих пор незапятнанным доверием. Гук почти плачет.       Он не улавливает, что происходит там, за пределами их зрительного контакта. Оттаскивает блондина в сторону и сползает лопатками по какому-то бордюру. Сам бы сидеть не смог. Пшеничную, заляпанную своими же брусничными кляксами голову кладёт на колени. Багряные росчерки у той размножились, стекая по подбородку к кадыку, ниже, за ворот и всасываясь в пряжу кофты.       Вероятно, проткнуто лёгкое. Вероятно, одним из расколовшихся рёбер. Поэтому дыхание такое ущербное, недостаточное. Вот-вот случится пневмоторакс, гипоксия и другие прелести. Сюда бы скорую. Пожалуйста.       Макнэ не может отстраниться, чтобы найти помощь. Даже отвернуться боится. У них обоих осталось слишком мало времени. Ему ведь не лучше: в черепе набат и горячий свинец. По шее сзади не высыхает гемоглобиновый ручей - пробита теменная область.       - Ты будешь в порядке. Потерпи немного, пока не приедут врачи, - серьёзно, требовательно кряхтят лунные дольки. - Ты обязательно справишься. Дай слово.       Если бы где-то вообще мчались эти врачи. Даже эха сирен не слышно.       - Перестань чушь молоть! Ты тоже! - вяло возмущается паршивый актёр: уйдут они только вместе и хотя бы тут взаимно. - Даже не вздумай отключаться! - раньше меня, - Руку мою сожми!       - Ладно-ладно, не ори на меня. Но сначала возьми мою...       Чёрная смородина спускается к их сцепленным пальцам, и хлынувшая из неё соль щиплет уголки. Ну конечно же. Миниатюрная ладонь ледяная. Какие ей уже прикосновения?       - Гу-у, не реви, - ещё тише, предательски всхлипывает высокий тон.       - Не реву, - море пенится о щёки новым прибоем, капает на свободный от колосковой чёлки лоб.       - Я не слепой. И мне от твоих слёз мокро.       - Тебе кажется.       - Не могу больше, правда, - бронхи заполнились на две трети. - Устал очень, и спать нереально хочется, - растерянно жалуется Пак.       - Тогда поспи, - разрешает брюнет, внутренне разъезжаясь по швам. Поднимает пятерню и зарывается во взъерошенные, с крупицами оконного кварца пряди. - Сладких снов.       Медовое, закатное солнце во взоре гаснет. Но горькая, дождливая ночь продолжает его в себе купать, не мигая. Только вот недолго. Потому что на загривке по-прежнему сыро от плазмы. И глаза моргают всё медленнее. Промежутки между "off" и "on" увеличиваются. Пока ресницы не опускаются в последний раз.