Right round the clock

Освальд не привык к тому, что сверстники к нему даже теоретически могли относиться сносно, что уж говорить о хороших взаимоотношениях. Сначала думал что просто не заслужил: не заслужил потому, что уродец, глупый, грубый, ненормальный. Не такой. И даже если кто-то и попытался бы переубедить его: он бы не поверил, никому и никогда, за исключением матери которая всегда был его лучом надежды, его поддержкой и опорой. Но никто не пытался; остальным не было дела, или они замечали его только с одной целью — издёвки. Но стоявший прямо перед ним парень беспричинно, где-то на подсознательном уровне внушал доверие. Он молчал, продолжая едва ли не лучезарно улыбаться, а Освальд прищурил один глаз и принялся рассматривать незнакомца, который вдруг стал казаться на удивление знакомым. Высокий рост, вздёрнутый кончик носа и поношенный, но чистый, изумрудного цвета свитер, а на перевес плеча — что-то на подобии почтальонской сумки, которая казалось, вот-вот была готова разорваться от количества вещей в ней, коими предположительно были учебники. На переносице так же имелись немного перекошенные, припадающие на левую сторону очки. Чем больше он вглядывался в парня — тем меньше становился его страх, а в голове мелькали воспоминания. Точно, школа, школьные конкурсы и олимпиады. Имя, как же его имя… . . . Освальд пошатнулся, неуверенно сокращая между ними расстояние, всё ещё не решаясь подходить слишком близко. Парень заметил недоверчивость и явный страх Кобблпота, и сам сделал ещё один шаг на встречу. Тишину первым нарушил Освальд. — Ты кто такой? — запинаясь начал он. — Эдвард, — пауза, — Нигма. Так вот оно что. Эдвард, если верить памяти Освальда, учился с ним в одной школе, был лишь на год младше, а ещё очень умён: он запомнил Нигму с одной из олимпиад, на которой им пришлось однажды пересечься. Парень был весьма неоднозначной, и судя по подслушанным разговорам одноклассников — совершенно незаурядной, даже чудаковатой личностью. Те же одноклассники Освальда отзывались о нём не очень хорошо — ещё бы, парень очевидно был ботаником. Таких не любят. Таких гнобят. — И я знаю, кто ты такой, — продолжил Эд с такой же не сходящей с лица улыбкой и плохо скрытой заинтересованностью. Это высказывание о нём заинтриговало Освальда. Он выставил перед собой руку, ладонью к Эдварду, в надежде что тот поймёт — Кобблпоту надо было переварить поступившую информацию, а Эду в это же время помолчать. — Откуда? — Нигма хихикнул. — Я всё знаю, Освальд, — он пожал плечами, — Для таких, как мы, единственной компенсацией отсутствия социальных коммуникаций является слежка, — Освальд скривился, так уж заумно звучало сказанное. Эдвард нахмурился. — То есть, у тебя ведь никого нет, верно? Как и у меня. Иногда от одиночества спасает подобное. Ты, типа, — замялся Эд, — Будто чужую жизнь живёшь. Освальд непонимающе склонил голову на бок, приподняв бровь. — Слушай, друг, — он усмехнулся, — Я тебя не понимаю, и мы совсем не похожи. Как насчёт того, что бы ты шёл, куда шёл, а я продолжу наслаждаться компанией самого себя? Эдвард прикусил губу, осматривая зал и явно игнорируя просьбу нового знакомого. —  Могу заполнить зал или единственное сердце, однажды забрав, мной нельзя поделиться. Что я? — Эд переводит взгляд на Освальда, пока тот раздражённо трёт переносицу. — Это что, загадка? — Сдаёшься? — Я не люблю загадки. — Ответ: одиночество. Тебе ведь одиноко, я прав? — Нет, — почти шипит на него Освальд, — Я попросил тебя уйти. Он разворачивается к Нигме спиной, находит уже полюбившееся место и усаживается обратно поджимая под себя колени, пока звук шагов отдаляется. Освальд ощущает неприятное чувство брошенности. Молодец, Освальд, хорошая работа, твоя гордость тебя и погубит. . . . На следующий день он не появился в школе. Возвращаться туда Освальд не планировал до тех пор, пока директор самолично не оповестит его мать о том, что её сын прогуливает (о ужас, интересно, почему он поступает так?). А что мама? Спросит что да-почему, но вряд-ли будет ругать, только попереживает лишний раз. Освальд ведь хороший сын, верно? Он что-то выдумает, объяснит. Намечалась гроза, и в этот раз мать даже пыталась не выпустить его в школу, а то вдруг намокнет, а куда хуже — заболеет. Иногда забота этой женщины даже надоедала: так хотелось ослушаться, может даже сбежать. Но каждый раз, он лишь дипломатично объяснял ей, что волноваться не стоит, чтобы не происходило. А оставаться сейчас дома он не хотел ни за что. Ему нужно было одиночество, пространство и время, которое он не сможет заполучить дома. Уговорив маму не нервничать и натянуто улыбнувшись дабы рассеять сомнения что все точно нормально Освальд послушно взял зонт, который мать ему всучила, и испарился из дому, направившись по уже знакомой дороге — к театру. . . . Он пришёл опять. Только Освальд успел разместиться и стал раздумывать о своём, полностью погружаясь в своё сознание, за спиной раздались те же шаги, которые мозг парня, находясь в стрессе, умудрился запомнить. Размеренные, осторожные. А после них радостное: «Здравствуй, Освальд». Кобблпот громко и драматично вздохнул, лишь на половину развернувшись к Эду. С волос парня напротив стекали капли воды, которые шумно разбивались о пол, и зонта или какой-ибо накидки не виднелось. Он совсем идиот, что-ли? — Школьный день начался. Поторопился бы, — с наигранным упрёком произнёс Освальд. Ему вправду было всё равно, лишь бы надоедливый Эд Нигма поскорее ушёл, растворился, да что угодно. — Тогда почему ты не на занятиях? — Я сбежал. — Тебя обижают? — ответа не последовало, но Кобблпот поднялся с места, медленно подходя к Эду практически в притык. Колоссальная разница в росте со стороны казалось забавной, но что уж точно не было забавным — так это взгляд самого Освальда. Зазнайка посчитал его жалким? Или он тоже на самом деле тут, чтобы поиздеваться над ним? Он поднял голову на Нигму, прищурившись. — С чего ты взял? — Я же говорил: я всё знаю, — Эдвард улыбнулся во все 32 не отводя взгляда от Освальда, нагнувшись к нему, — Я хочу тебе помочь, Освальд. — Ты считаешь, мне нужна помощь? Что за благотворительность? — он рассмеялся, делая большой шаг назад. Выскочка, да что он вообще понимает. Эдвард разогнулся, а руки — в замок за спину. Он неспешно проходится по залу с интересом рассматривая бесчисленные сиденья, Освальд — за ним. Эд запрыгивает на сцену, садясь на самый край, свесив ноги, и протягивает руку Освальду. — Занимательно, что ты выбрал именно театр. Ты вроде и хочешь быть как все эти, кому так и не было суждено сыграть на этой сцене, хочешь что-бы на тебя смотрели, — Эд прокашлялся и продолжил монолог, — Ты ведь не окончательно смирился с тем, что всю жизнь будешь терпеть насмешки и останешься для всех заурядным, сидеть на заднем плане? Я слышал о тебе, и о твоей семье, честно, хотел бы чтобы мои относились ко мне так, как твоя мать, — он грустно усмехнулся, — То, как стойко ты выдерживаешь всё это, пусть и кажется будто вот-вот — и сломаешься. Ты почти сломался, из-за этого прогуливаешь, да? — Они назвали меня пингвином, — Освальд встал на саму сцену, рядом с Нигмой, демонстрируя всё, от чего его так упорно стали ассоциировать с птицами: рассказывает про свитер, проводит пальцем по острому носу, указывает на одежду, походку. . . . —…А ещё голос у меня, как у шипящей утки. И у меня дома птиц много, даже два попугайчика есть. Эдвард довольно посмеивается, и поправляет очки на переносице указательным пальцем, пусть они и сидели идеально, даже на миллиметр не сползли. — А ты то почему прогуливаешь? — Меня отец избил, — улыбка сползла с лица Эда, и он склонил голову, уставившись на собственные длинные ноги, свисающие с основания сцены. Как же гадко. — Одноклассники бы увидели, а мне приказали молчать. Иначе из дому вышвырнут. Освальд от услышанного осел на пол, обратно к Эду. Ещё мгновение назад, он вскипал от раздражения и неприязни к Нигме, а сейчас сейчас ему было искренне жаль. Конечно, он знал что так бывает, слышал, но никогда не думал, что столкнется с таким явлением, или хотя бы увидит со стороны. Ему это было чуждо, как нечто происходящее в другой реальности, в которой не было Освальда Кобблпота. Мать опекала, а отца он пусть и не знал, но был уверен — он был хорошим человеком, и не тронул бы парня и пальцем. Ладно чужие люди, но родители ведь должны любить своих детей, по другому не бывает… . . . — Мне ужасно жаль, Эдвард. Они провели за разговорами не один час, сидя на этой самой сцене, иногда, кто-то из них вставал, драматично размахивая руками, показывая что-то или чувственно рассказывая очередную историю. — Я был прав, Освальд. Ты совсем необычный, — он снова улыбается этой тёплой улыбкой, когда Освальд замолкает. И даже эта дурацкая улыбка за пару часов почти перестала раздражать Кобблпота, — Ты бы мог взойти на трон, возвыситься, прям как те, кто задумали этот театр, — Нигма кладёт руки под голову и ложиться на сцену. Поворачивает голову в сторону Освальда и кивает, мол, «смотри сколько тут места», Освальд принимает немое приглашение, и устраивается рядом. Они смотрят на потолок в полной тишине, как будто для них двоих эта крыша была целым звёздным небом, а не просто слоем строительных материалом. — Слушай, а чем в жизни занимаются те, для кого нет места в обычном обществе? . . . Освальд ненавидел дождливую погоду. Он редко выходил из дома куда-либо помимо школы, а в дни когда на улице лило — старался совсем не высовываться. Под ногами неприятно шлёпала грязь, ботинки были безнадёжно испачканы, а зонт выхвачен из рук Эдом Нигмой, под предлогом «тебе-будет-тяжело-так-поднимать-руку». Под зонтом они ютились вдвоём, иногда случайно толкая друг друга. И несмотря на то, что, Освальд практически слёзно умолял не провожать его, говорил что тот замёрзнет, промокнет, и вообще идти далеко. Эдвард не слушает, и они идут дальше, а Освальд внезапно чувствует совершенно необъяснимую радость. Тяжёлые капли дождя отбивают по шляпке зонта, парни почти на месте. Виднеется дом Освальда, и они заходят на крыльцо, под крышу. — Хочешь, пойдём вместе завтра? — шуточно подмигивает Эдвард. — Ты хочешь зайти за мной? Типа…- Освальд удивлённо косится на нового знакомого, — Как друзья, что-ли? — Ну, да. Друзья. Вот оно как. — Оставь зонт. Завтра отдашь. — Отец не будет рад, если заметит у меня чужую вещь — Эдвард поправляет очки, через которые уже в целом слабо что видно из-за капель, от которых даже зонтом не спастись, — Я зайду за тобой утром. Но Эдвард не появился. И на следующий день тоже.