Жизнь после смерти

Есеня следила за дорогой, а Жека периодически поглядывал на нее, все не решаясь что-то сказать. В машине тихо играла музыка, и пахло сигаретами. Но это напряжение сводило женщину с ума. Наконец, она не выдержала:  — Спрашивай, уже! Он еще секунду помолчал, собираясь с мыслями, а потом выпалил:  — А ты правда с ним спала? — Есеня покосилась на него и усмехнулась. Жека-Жека, как говорит Игорь.  — А тебе все расскажи! Он замолчал. Ненадолго.  — И ты с ним серии расследовала? — Есеня кивнула, — И трупов много видела, да?  — Жек, ты себе даже не представляешь… — И в эту простую фразу она вложила все свои эмоции по этому поводу. А правда заключается в том, что она слишком хорошо помнила те моменты, когда ей становилось страшно смотреть на окружающую действительность. Когда понимала, что ощущала жертва, когда ее убивали, когда та смотрела в глаза своему убийце и осознавала, что жизнь ее вот-вот оборвется. Есеня в такие моменты опускала глаза, собираясь с мыслями, а потом, стиснув зубы, снова поднимала и смотрела. Внимательно, во все глаза. Потому что она должна. Кому должна, она и сама толком не понимала. Потом постепенно женщина перестала так остро сопереживать жертвам, тут же становясь на место охотника. Это помогало, хотя и не всегда… Без пробок они доехали до дома Веры и ее отца за двадцать минут. Припарковав машину у панельной пятиэтажки, одной из тысяч своих копий, будто размноженных ксероксом, и разбросанных по всей стране, полицейские направились в квартиру. Стеклова и сама планировала заглянуть сюда: поговорить с отцом Веры и поискать «следы». Ее коллеги были хорошими полицейскими и задавали правильные вопросы. Но они не работали с серийниками и не знали, что именно надо искать. А Есеня знала. И телефон был для нее лишь предлогом для того, чтобы заглянуть к Вере домой. Напарники поднялись на третий этаж, позвонили в квартиру и стали ждать. В квартире послышался шум, и уже через пару минут дверь открылась. На пороге стоял короткостриженый мужчина лет тридцати-сорока, высокий, с широкими плечами и суровыми чертами лица. Он должен был вызывать опасение у окружающих одним своим видом, но сейчас он выглядел каким-то больным и даже жалким. Лицо его почернело от горя, а грязная одежда, двухдневная щетина и запах алкоголя проясняли его занятие. Сотрудников полиции он встретил вяло, почти без эмоций. Поздоровался и провел их через маленький коридор в комнату. В квартире было душно, воняло перегаром, а по всему полу гостиной валялись какие-то упаковки и пустые бутылки, но, несмотря на это, Есеня поняла, что обычно тут бывает очень чисто: в комнате почти что не было пыли, а все вещи лежали на своих местах. Комната была стандартной, хотя жильцы и пытались наполнить ее уютом: на стене, помимо телевизора, висели несколько фотографий знакомой Есене девочки, двух незнакомых женщин: одна постарше — на черно-белом снимке, а другая, помладше — на цветном, и стоящего рядом мужчины, висела полка с иконкой в углу, напротив стоял диван с журнальным столиком, а сверху свисала красивая, с длинными декоративными элементами, почему-то включенная сейчас, люстра.  — Вы что-то хотели? — спросил Крылов как-то безразлично.  — Да, Григорий Анатольевич, — Жека взял слово, — вы говорили, что у вашей дочери был телефон?  — Был, китайский какой-то, выключен он, говорил же уже. Я, как с работы пришел, давай звонить, думал, загуляла, придет — отругаю! А она так и не пришла… — мужчина прикрыл глаза рукой. Жека выдержал паузу, чтобы мужчина взял себя в руки, и продолжил:  — А дома она его забыть случайно не могла?  — Нет, конечно. Она телефон из рук не выпускала.  — И все же мы посмотрим, вы не против? — Тот махнул рукой все также безразлично и, опустившись на диван, потянулся к очередной бутылке. Есеня вошла во вторую комнату и замерла, осматриваясь. Разум автоматически подмечал детали паззла, которые в итоге должны были сложиться в картину жизни девятилетней девочки Веры Крыловой: арты с гимнастками на обклееных обоями стенах, незаправленная кровать, юбки и кофты, вываленные из шкафа и сваленные на полу, груда каких-то учебников и тетрадей вперемешку со всякой девчачьей ерундой на столе, расческа, валяющаяся рядом с зеркалом на стене, игрушки где-то в углу. Медленно картинка собиралась. Вера нервничала перед встречей. Вероятно, она хотела произвести на новую знакомую хорошее впечатление. Она пришла со школы, поела и переворошила весь шкаф в поисках приличной, на ее взгляд, одежды. После она начала причесываться, но уже опаздывала, а потому, оставив все как есть и отложив уборку на потом, ушла, лишь в последний момент прихватив с собой список продуктов со столика в коридоре, планируя зайти в магазин.  — Так, ну, и где он может быть? — Жека вошел вслед за коллегой и начал активно осматривать и ворошить вещи в поисках телефона.  — Да нет его тут, Жек, — тот взглянул на женщину удивленно и пожал плечами, но все же продолжил искать, — Пошли, хоть номер узнаем, звонки пробьем. С того момента, как полицейские вышли из комнаты, Григорий не изменил своего положения ни на миллиметр. Он так и продолжал сидеть на диване, периодически прикладываясь к бутылке. После вопроса Есени о номере его дочери мужчина также безразлично достал свой старый кнопочный телефон и, найдя контакт Веры, продиктовал цифры, которые женщина привычно записала в блокнот.  — А когда мне можно будет дочку забрать? — И в этом вопросе Григория впервые за все время общения с ним, Стеклова услышала вялый интерес. Она прищурилась и посмотрела на Крылова внимательнее.  — Скоро уже. Мы позвоним, — ответил Жека, закончивший осматривать комнату Веры, и уже собиравшийся покинуть квартиру, но Есеня остановила его за локоть, и, проигнорировав его вопросительный взгляд, прошла в гостиную, ближе к отцу жертвы.  — Григорий, а расскажите мне про дочку! — попросила она его. Что-то в его поведении ей не нравилось.  — Так я ж вашим рассказал уже все… — вяло попытался отбиться тот.  — Но мне-то не рассказывали, — она взяла стул и присела напротив него, — вот скажите, например, она сама кружок выбрала? Или это вы ее отдали?  — Сама! — И снова этот механический голос, — Я-то хотел ее на плавание отдать. Или на атлетику. А она решила на гимнастику свою ходить! И ходила… Теперь уже не будет…  — Вы с ней ругались?  — Никогда, — мужчина покачал головой. А Есеня тяжело вздохнула. Григорию выпало в этой жизни много испытаний: сначала смерть матери, которая воспитала единственного сына порядочным и честным человеком, а после — любимой. Она могла представить себе, как вот этому мужчине врачи сообщают о смерти его любимой при родах, и тот содрогается в рыданиях. Как он забирает маленькую дочь из роддома, находя в ней свой новый смысл жизни, как заботится о ней. И вот сейчас — новый удар. За что ему все это? Почему жизнь его так не любит? Только он найдет свое счастье, как снова его отбирают. Почему? Есеня встала, подошла к напарнику, стоявшему в дверях гостиной и сказала ему тихо:  — Жек, что бы сейчас не произошло, ты не вмешивайся. Ясно?  — Есень, ты что задумала? — Жека смотрел на нее встревоженно, но она лишь успокаивающе улыбнулась.  — Так, значит, не ругались, говоришь? — На этот раз Есеня не стала садиться, нависая над Гришей и обращаясь к нему на «ты», но тот даже головы на нее не поднял, упрямо глядя на фото дочери на столике.  — Нет.  — Да ты же ее бил, пока никто не видел, — вдруг заявила Есеня абсолютно уверенным тоном, и мужчина был вынужден поднять на нее ошалевшие глаза, — Ты же видеть ее не мог!  — Ты че несешь? — но женщина смотрела прямо на Гришу и продолжала:  — Была любимая, единственная, только вот детишек хотела, а тут она умерла, и вместо нее появилась эта! Это она виновата, она ее убила!  — ЗАТКНИСЬ! — взревел мужчина и вдруг невероятно быстро вскочил на ноги, резвым движением схватил ее за шею и прижал женщину к противоположной стене, сбив пару фотографий на пол.  — Что, неправда что ли? А потом она еще и гулять начала, платьев требовать, денег! — Есеня все не унималась и продолжала говорить, с трудом хрипло выговаривая слова. Жека, все еще стоявший у двери в полном шоке от поведения своей коллеги, уже дернулся было на помощь, но вовремя заметил ее знак, приказывающий тому оставаться на месте.  — Да что ты знаешь?! — мужчина кричал прямо ей в лицо, — Когда Валя умерла, я дочку сам нянчил, кормил ее, сам ей подгузники менял, гулял с ней! Да я все для нее… Игрушки, компьютеры… Я бы и пальцем ее не тронул! Она же моим солнышком была, моей принцессой! Верочка, моя маленькая… И такой большой и угрожающий мужчина вдруг весь как-то обмяк и уронил голову на плечо Есене, звучно зарыдав. Та лишь положила руку ему на голову, поглаживая его, и посмотрела на Жеку, улыбнувшись:  — Все, все, верю я тебе! Верю! Слышишь? — приговаривала она успокаивающим тоном, а после неожиданно добавила, — И ты думаешь, они рады будут, если ты себя убьешь? И мужчина потрясенно отшатнулся от нее, даже прекратив рыдать от неожиданности.  — Только ты их же не увидишь! Никогда! — Она смотрела на него жестко, в глазах ее не было ни грамма сочувствия, — Они же в Раю все втроем! А ты в Ад попадешь! Ты готов к этому? Григорий помотал головой, а слезы все еще текли из его глаз.  — И что… — он прочистил горло, — что мне теперь делать? Они же были для меня всем! Сперва мать, потом Валя, а теперь вот Верка… Как я теперь без нее? Без них?  — Ничего, выживешь! Все живут, и ты выживешь, — но тут жесткий взгляд ее смягчился, — тут недалеко детский дом есть. Устройся там хоть кем. Там дети, потерявшие родителей, а ты — родитель, потерявший ребенка. Вот вы друг другу и поможете. Будешь о них заботиться, карму зарабатывать. А потом, когда придет время, к ним пойдешь. Они тебя дождутся, Гриш, точно дождутся, поверь мне! Григорий смотрел на Есеню с каким-то благоговением, ей даже не по себе стало от этого взгляда.  — Хорошо! Да, это правильно. Я так и сделаю! Завтра же схожу и узнаю, да! Хотя почему завтра? Надо сегодня, точно! Спасибо! — он направился к шкафу, больше не обращая на посетителей внимания, когда услышал:  — Гриш, а с дочкой-то почему ссорились? Он вновь сфокусировал на Есене взгляд и на удивление внятно ответил:  — Да какие там ссоры, ей девять лет всего! Ну, игрушку ей не купил. Или, вон в последний раз она у меня косметику потребовала, это в таком-то возрасте! Ну, лишних денег у нас нет, но я бы ей, конечно, купил потом, раз она хочет… — его глаза снова стали влажными, а рука снова потянулась за бутылкой.  — Гриша! — Есеня дождалась, пока мужчина посмотрит на нее, и продолжила, — не забудь про детей! Тот промычал что-то утвердительное и все же приложился к бутылке.  — Только сперва проспись и помойся, а то напугаешь кого! — сказала напоследок Есеня, выходя наконец из квартиры вслед за Жекой.

***

Лишь через несколько минут, когда они стояли у подъезда, а сигарета в ее руках уже почти догорела до фильтра, Жека заговорил:  — Слушай, а вот это вот обязательно было? — Есеня не смотрела на него. У Жеки было одно преимущество, оно же и было его основным недостатком: он был нормальным. Настолько нормальным, что это женщину поражало. Это было преимуществом, поскольку, с чем бы он не столкнулся, это никогда не сможет поколебать его моральных принципов. И это было недостатком, потому что он никогда не сможет понять таких, как она. И любому другому такому же нормальному человеку Есеня, пожалуй, не стала бы ничего объяснять. Потому что знала, что это абсолютно бессмысленно. Но Жека был ее другом, так что она все же посчитала необходимым хотя бы поговорить с ним. — Ну, в ином случае, мы бы получили мертвого свидетеля сразу после похорон девочки. Оно тебе надо?  — У нас есть психологи и психиатры, Есень! — Жека повысил голос, — Раз уж ты так беспокоилась, нужно было просто позвать их! Но женщина покачала головой, прикуривая вторую по счету тошнотворно сладкую сигарету.  — Они бы не помогли. Он бы их и слушать не стал! Ну, ты себя на его место поставь, Жек. Он ради дочери жил, а теперь ему жить незачем, понимаешь? Вот что бы ты сделал на его месте?  — Вешаться бы точно не стал! — мужчина был неумолим. И Есене даже смешно стало от такой принципиальной жесткости такого хорошего Жеки.  — Понимаешь, Жек, его так воспитали. Мама с детства твердила: «ты мужчина, защитник, добытчик». Вот он и защищал ее: сначала от воображаемых монстров, потом от злых языков соседских ребят, что твердили, будто она его нагуляла, и, когда вырос, заботился о ней до последнего. Потом у него жена появилась. Он ее защищал и заботился. Жена умерла — осталась дочь. А теперь нет и ее. А для себя он жить не может, не умеет просто! Его даже месть не волнует, ты же видел, как он на нас смотрел. Она сделала еще пару затяжек, ожидая продолжения этого нелепого разговора.  — А как ты поняла? Ну, что он собирается повеситься? Только по взгляду, что ли?  — Да просто — почуяла! — ответила женщина, но поймала ошалевший взгляд напарника и все же исправилась, — Свет у него горел. В гостиной, в коридоре и даже на кухне, я краем глаза заметила. А на улице даже не стемнело еще.  — И что?  — А то, — она потушила бычок сигареты и бросила его в мусорку у подъезда, — что в комнате Веры даже настольная лампа была из розетки выдернута.  — И?  — Он свет экономил и дочь о том же просил, сам же нам сказал: денег лишних нет, да и похороны — удовольствие не из дешевых. А тут по всей квартире электричество жжет. Почему? — Жека пожал плечами, — он просто не планировал за него платить! И пока опер переваривал эту информацию, Есеня направилась к машине. Нужно было отзвониться Вике и выведать обстановку в отделе.