Жизнь после смерти

А в отделе было тихо. Слышны были лишь тихий гул включенных компьютеров и шелест бумаг, когда Вика или Игорь листали страницы, и их же голоса, когда они бросали друг другу несколько слов, пока эту идиллию не нарушили их вернувшиеся коллеги. — Что, совсем вас «Вовочка» достал? — Есеня повесила куртку на вешалку и направилась к своему рабочему месту. Игорь рассмеялся:  — «Вовочка»?  — Ну, не Владимир же Александрович его звать! — пояснила она, включая компьютер.  — Есень, — протянул Игорь и чуть отъехал на стуле от своего стола, и она вздохнула. Конечно, у них были вопросы, чего еще она могла ожидать.  — Чего тебе? — А чем этот Меглин был так крут? — Игорь, забросив руки за голову, крутанулся в кресле и не заметил, как вздрогнула его коллега от такого непринужденного упоминания фамилии ее наставника. Зато заметила Вика.  — Он маньяков за версту чуял, — Есеня с некоторыми усилиями заставила себя успокоиться и начала заполнять запрос оператору сотовой связи по Вериным звонкам, — Ты вообще знаешь как обычно их ловят? Игорь не знал. Вообще, они уже сталкивались и с серийниками, и с маньяками, (взять хотя бы милую Кристину с раздвоением личности или киллера Лапина), но серийных маньяков, да еще столь организованных, у них еще не было.  — А вот как Арсеньев говорит: заполняешь миллион бумажек, создаешь дело в нескольких томах, собираешь информацию и начинаешь анализировать. Они же, суки, умные — под камеры не лезут, следов не оставляют. С жертвами чаще всего даже не знакомы. Если повезет, вычисляют их по какой-нибудь ерунде чисто случайно, как Чикатило. А у Меглина, — она постаралась произнести его фамилию как можно небрежнее, глуша собственные эмоции, — был метод. Он их максимум за несколько дней находил и никогда не ошибался!  — А что за метод? — заинтересовалась Вика. Она оторвалась от экрана, посмотрела на коллег, чьи лица выражали крайнюю заинтересованность в разговоре, и усмехнулась:  — А вот над этим работают лучшие умы СК. Хотите к ним присоединиться?  — Да не особо… — Игорь безразлично пожал плечами и крутанулся в кресле сильнее, — А чего ты раньше молчала-то?  — Ну, а кому нравится рассказывать о своих провалах? Но разговор прервался, когда вращающийся стул Игоря рухнул на пол вместе с его владельцем. Жека расхохотался от вида ругающегося Игоря, Вика бросилась поднимать его с пола, а Есеня решила, что хватит на сегодня откровенности:  — А мне вот тут в лицах рассказали, как ты в отдел попал. Тебе правда шины по нескольку раз на дню прокалывали?  — Да уж, хорошие были времена, — он встал, потирая ушибленный локоть и успокоив Вику.  — Ладно, займитесь документами, — Вика вдруг включила «начальницу», — А то ваш Вовочка от нас камня на камне не оставит!  — Есть, товарищ капитан! — Игорь и Есеня умудрились сказать это одновременно, отчего отдел вновь заполнился веселым смехом.

***

После окончания рабочего дня Есеня снова остановила машину возле магазина с алкоголем. Она долго смотрела в никуда, обдумывая все, что произошло сегодня. И особенно долго думала о Григории Крылове, который потерял всю свою семью и остался без смысла своей жизни. Так и не зайдя в магазин, она сделала короткий телефонный звонок, завела машину и поехала.  — Привет, пап!  — Здравствуй, Есень, — после его смерти ее отец настаивал, чтобы она вернулась жить к нему. Но Есеня не хотела возвращаться «в здание», как бы тот ее не уговаривал. Зато она часто приезжала сюда на выходных или просто после работы. Так что еще один визит не был чем-то из ряда вон выходящим. После всего произошедшего между ними не осталось тайн, и это сближало. Андрей откровенно отвечал на любые ее вопросы, так что Есеня провела здесь немало времени, стремясь наверстать упущенное и наконец-то познакомиться со своим отцом по-настоящему. Так, например, он впервые рассказал дочери полную историю своей любви к ее матери, пусть она и оказалась трагической. В доме с последнего ее визита, да и с того момента, как она съехала тоже, ничего не изменилось: все также висели на своих местах рамки с фотографиями, цвели цветы, что зацветали ежегодно в это время — за ними ухаживала их приходящая домработница Зинаида — и все там же стояла кружка Есени, которую сейчас взял ее отец, чтобы налить в нее чай. Есеня знала, что и ее комната на втором этаже стояла нетронутой. Все там же лежат все ее вещи, дожидаясь хозяйку, и все так же поскрипывает несмазанное окно, через которое она вылезала иногда на улицу после ссор с отцом, и, скорее всего, до сих пор лежит в дальнем углу комода ее коробка с «секретиками», которую она спрятала в третьем классе. Да, это было «здание», но в нем она провела свое детство и это навевало ностальгию. Странным образом этот привычно-непривычный порядок, когда ты вроде как дома, но теперь уже в гостях, успокаивал ее и дарил чувство уверенности. Она знала, что в любой, даже самый сложный момент жизни, когда вокруг творится бардак, а в голове — полная каша, она могла прийти сюда, и тут все будет именно так, как и всегда. Отец накрыл на стол и достал разгоревшуюся еду из микроволновки.  — Как у тебя дела? — Есеня начала есть. Все же за целый день на работе она успела проголодаться, а Зинаида готовила невероятно вкусно, потому, собственно, и работала на Стекловых больше десяти лет, будучи уже не просто прислугой, но практически членом семьи.  — Нормально, — пожал плечами Стеклов, тоже взяв в руки приборы, — а вот у тебя что-то случилось. Последняя фраза прозвучала утвердительно и без грамма сомнений, что удивило Есеню:  — Откуда такая уверенность?  — Ты опять пялишься на наш кактус, — он махнул рукой в сторону комода, который стоял в гостиной, прямо напротив входа, и на котором между канделябром и симпатичной вазой и вправду стоял большой круглый цветок в фиолетовом горшке. Есеня нахмурилась и взглянула на отца с удивлением. Она и не заметила, что ее взгляд зацепился за ровные колючки, едва она вошла в дом. Она фыркнула.  — Он никогда мне не нравился!  — Да, я знаю. Вот только он стоит здесь уже около шести… а нет, семи лет! И лишь после стажировки ты стала обращать на него внимание. В последнее время вроде как успокоилась, а теперь вот опять смотришь на этот несчастный цветок так, словно он сейчас на тебя набросится! — Голос Андрея звучал абсолютно спокойно, лишь с некоторой долей заинтересованности в разговоре. Кажется, он боялся ее спугнуть. Есеня задумалась: неужели ее так легко читать? Впрочем, ее отец навряд ли достиг бы своей должности, не будь он достаточно внимательным. Что ж, возможно, немного честности в разговоре с ним ей не повредит.  — Ты прав. У нас на участке произошло убийство. Эпизод из серии. Быков своего человека прислал. Андрей сделал глоток чая из своей кружки, а после предложил:  — Я могу попросить Егора Александровича передать это дело в другой отдел. Но что-то мне подсказывает, что ты будешь против…  — Правильно подсказывает! Мне же эта девочка до конца жизни сниться будет, если я убийцу не поймаю!  — Что ж, решай сама, — в последнее время отец, кажется, наконец признал ее взрослой, так что общаться с ним стало значительно проще. Хотя это не значит, что он не попросит своих людей смотреть за ней внимательнее. Честно признаться, Есене даже нравились такие тихие и спокойные вечера в компании отца. Иногда они даже не разговаривали, а просто смотрели глупые детективы по телевизору, комментируя особо выдающиеся моменты, играли в шахматы или, как сегодня, разжигали огонь в камине и просто грелись возле него. Тогда в доме пахло горящим деревом, а тишину разбавлял лишь шелест листьев за окном да потрескивание дров. В такие приятные моменты все тело ее расслаблялось, и даже мысли в голове замедляли свой бег, двигаясь размеренно и неторопливо, словно бурный горный поток вдруг становился тихой равнинной рекой. И ей не хотелось в такой момент думать о работе, вспоминать прошлое или обдумывать будущее. Хотелось просто оставаться здесь и сейчас, наслаждаясь этим мгновением. Просто лежать на диване, накрывшись пледом, и смотреть на пляшущие языки пламени, на переливы света и теней на стенах. Если бы она не была за рулем, достала бы себе вино из отцовских запасов, и цедила его маленькими глотками, наслаждаясь его вкусом и ароматом. То вино, казалось, было создано именно для такой вот спокойной обстановки, чтобы прочувствовать этот момент до самого конца. Увы, ей еще ехать домой. Хотя сейчас нет-нет, да закрадывалась в ее голову мысль остаться здесь ночевать. Папа будет рад.  — А я недавно твоего Сашу видел, — голос отца, развалившегося в кресле рядом с ней, прозвучал как-то лениво. Обстановка, видимо, действовала на него также расслабляюще.  — Он не мой, — она даже возражала без должного усердия, что не осталось незамеченным.  — Ну-ну, — в голосе Стеклова послышалась улыбка, — В общем, он решил все же в Питер уехать, в прокуратуру. Ну, я его порекомендовал знакомым…  — Ты же знаешь, что не обязан, да? — Есене пришлось приложить немного усилий и все же повернуть голову в сторону отца, на чьем лице играли красно-оранжевые отсветы пламени. Есене редко выпадал шанс увидеть отца вот таким: без строгого костюма и галстука, в свободной одежде и тапочках. Он выглядел таким домашним, таким родным, что улыбка сама появилась на ее лице.  — Да ладно. Он хороший парень, так что, считай, я просто сделал хорошее дело для питерской прокуратуры. — Ну хорошо… — она вновь откинула голову на подушку, взглянула на пылающий в камине огонь и постаралась выбросить все заботы из головы. Почему-то раньше, когда она жила здесь они не проводили так вечера и не разжигали камин. Что им мешало? Тайны? Его работа? Ее учеба? А, может, просто нежелание двух родных людей быть ближе друг к другу? Так они и жили вместе под одной крышей: не семья, просто соседи. И лишь сейчас, после окончательного примирения с отцом, здесь поселилось тепло, которое могло согреть ее в любое время. И, кажется, это тепло совсем не имело отношения к погоде. Но ничто не длится вечно. И даже этот идеальный спокойствия и лености был разрушен одним-единственным вопросом:  — А он не звонил, случаем? — и Есеня напряглась. Да, ее отец был единственным, кому она рассказала о звонке «Ты меня не поймаешь» в ту ночь. Почему-то в тот момент она верила, что только он не примет ее за сумасшедшую. Не принял. Вместо этого Андрей всерьез озаботился охраной дочери и даже приставил следить за ней своих людей, пока она не взбунтовалась, в очередной раз устроив отцу скандал. Потом она вернулась к работе, так что он смог контролировать ее по другим каналам, что оба сочли за приемлемый компромисс.  — Нет. — Есеня села на диване, — Знаешь, мне кажется, он разочаровался во мне после того дела. Решил, что я не та, кто ему нужен… Не достойный противник, что ли…  — Может, оно и к лучшему, Есень, а неудачи случаются у всех. Все в порядке.  — Нет, ничего не в порядке! — она обернулась к нему всем телом, — Тебя там не было! Это не ты стоял над телом очередного мальчишки, не видя абсолютно ничего и ощущая свое полное бессилие!  — О, ты думаешь, я такого никогда не испытывал? — Стеклов перевел взгляд на огонь в камине. Что он видел сейчас перед глазами? Какое-то нераскрытое дело? Олю Берестову, медленно сходящую с ума? Или саму Есеню, покидающую их дом? Она не знала. Но ее злость на отца вдруг прошла.  — Всякое бывает в жизни. Вопрос лишь в том, сможешь ли ты снова подняться и идти дальше. Вот в чем дело! Ты смогла, и я тобой горжусь, — Андрей редко говорил своей дочери такие слова, слишком смущался. Вот и теперь он не смотрел на Есеню, а потому не видел, как изменилось ее лицо после его слов. Ее отец не знал о том, что фактически она просто сбежала от прошлого…. Она не поднялась и не продолжила, а просто спряталась от себя и него в маленьком отделении полиции №19 на краю Москвы. Теперь она смотрела на отца, который хвалил ее за этот побег, и почти физически ощущала свою слабость и никчемность. Слишком долго она скрывалась от теней прошлого. Слишком долго пряталась от себя… И она снова пялится на этот гребанный кактус…  — Ладно, пап! Мне пора, — она встала, — завтра снова на работу.  — Постой! Может, останешься? Твоя комната всегда свободна… — он поймал ее за руку, взглянув на нее снизу-вверх и одним этим взглядом давая понять, что это его обещание для нее: он никогда не отдаст ее комнату никому, не заменит ее никем, и будет ждать ее возвращения домой. Она улыбнулась, с легкостью прочитав это между строк, но мягко отстранилась:  — От тебя ехать далеко… — Разумеется, она имела ввиду «спасибо» и могла лишь надеяться, что он ее понял. И уже в коридоре, собираясь уйти, она вдруг обернулась к нему, улыбнулась и сказала:  — Пап, я тебя люблю!  — Я тоже тебя люблю, дочь! — он потянулся и неловко заключил свою дочь в объятия.