Как помочь больной скотине

Кто не любит цветы? Они цветут лишь однажды, только для одного взгляда, на что-то более масштабное по типу убийства (это когда ты решаешь кому жить, а кому нет), например, их жизнь не способна. Больше их жизнь бесполезна. В самом деле драгоценные дары природы. Такие же стояли у Райнера на маленьком кофейном столике возле телевизора. Являясь самым ярким оранжевым пятном в блеклой гостиной, они не могли не привлекать внимание Эрена. Его тело нескладной куклой валялось на старом диване с удобными пролежнями под задницу. Он курил найденные на том же столе сигареты и совсем не парился о том, насколько волнует Райнера свежий воздух в его без вентиляционной квартирке. Это последнее что его должно волновать сейчас. А первое - кайф от второй, третьей и следующих затяжек. И все слова и образы осыпаются вниз вместе с табачной начинкой. В префронтальной коре* только дым, как и вокруг. Убийственное наслаждение. Смотря самым тупым взглядом в грязно-бежевый потолок - Что же он хотел подумать? На самом деле опять что-то… Что-то.. Все переживания так прозрачны, просто на поверхности, никак не достигнут своей глубины и он знал, знал, что того центра нет, но упорно продолжал пытаться что-то чувствовать, одолевать пустоту внутри. Но давным-давно всем известен факт о бессердечности Эрена Йегера. Почему никого не волнует когда он стал таким? Почему никто не хочет знать его до слез несчастную историю? Райнер совсем неожиданно оказывается рядом. Эрен не успевает сообразить в какой момент он возникает. Намерения хозяина дома (хотя кто здесь хозяин это еще как посмотреть, думает Эрен) прозрачно ясны, и гость поднимается со своего места. Должен быть какой-то диалог между ними. Что-то, что поставит точку в сегодняшней встрече. Райнеру бы хотелось считать это завершением их истории, но этот ублюдок слишком мелочен для таких широких жестов. Чтоб оставить истощенного вояку в обреченном одиночестве доживать по-своему деньки? Никак нельзя, у них есть незавершенные дела. Перед уходом Райнер снова по статичному обычаю собирается спросить, сколько Эрен будет донимать его. Но Эрен уже знает о его волнении прежде, чем тот успевает открыть рот: - Ты мне нужен, Райнер. А потом выдал неожиданное, меткое и задевающее мужчину за живое: - Ты не виноват в этом. Судьба распорядилась нами сама. Ты должен вспомнить. До тех пор я буду навещать тебя. И от этого Райнер, можно сказать, сдетонировал. - Что вспомнить? Эрен, ты… Ты заебал разговаривать как чокнутый дед. Скажи нормально, и хватит этого всего! Ты до смерти меня извести хочешь. Эрен невесело усмехнулся, намеренно или нет, но смотря на него исподлобья. - Наконец-то ты осознал это. Или это только страх? В общем, ты прав, да. Я хочу довести тебя до точки. Но и сам я страдаю от этого не меньше. Что-то изменилось в блаженном умиротворенном смуглом лице, став искаженным, темным, и как восковая застывшая в гневе маска, он взял за мятый воротник рубашки, пришпилил мужчину к стене напротив. Будто клацающая зубами псина, его рот продолжил выплевывать все, что наконец нашло освобождение изнутри: - Вспомни, Райнер! Где твой отец? Он тебя бросил, но знаешь почему? Тебе могли говорить что угодно твои бабки, деды, мать, но ты знаешь почему он действительно тебя бросил? А, Райнер? Он встряхнул его, с силой наседая ближе, и Райнеру оставалось только вспоминать и жадно дышать, получать в пазухи вонь сигаретного перегара. Но ему самому этот приступ приятеля не уперся, когда чтоб поберечь собственные нервы, он сжал запястья Эрена и попытался воззвать к разуму или чему-то, что может быть еще оставалось: - Успокойся! Мой отец погиб в автокатастрофе. Что тебе это дает? Он ни разу в жизни никому не сделал зла, не считая меня. Что ты докопался?! - Ты уверен? - Эрен вырвался из захвата, когда прикосновения стали невозможно обжигающими. Он отошел на некоторую дистанцию между ними, эмоции стали слишком давить в удушающем состоянии, но продолжил настойчивый допрос. - Абсолютно. Он вел грузовик по работе и погиб, улетев в кювет, когда выворачивал руль перед вылетевшей легковушкой. Как статист, перед замершим парнем он сказал это настолько легко, что у Эрена треснуло внутри второй раз. Первый был, когда в холодном морге он столкнулся впервые с самым естественным человеческим запахом, когда тело разлагается. А после встречи с отцом, лежащим рядом, Эрен понял выражение “душа наизнанку” в своем коматозном смысле. Когда у того лицо не отличалось от бутылочной розочки. Труп будто красовался со всем содержимым изнутри. Патологоанатому самому становилось жутко, что он уверял не рассматривать так пристально, не анатомический театр все-таки, но Эрена это не останавливало. Он не знал каким приданым наградил его отец со дня кончины, но если бы была возможность, то Эрен возвращался бы к его телу ни раз, чтоб воскресить любой причиненной раной на окоченевшие конечности. Как назло дрожащим голосом он извлек из себя после тонко сплетенного в мыслях нарратива то, что пришпилило к полу ноги мужчины, до этого крепко стоявшего на своем: - Там были мои родители... У тебя есть курнуть что-то нормальное, а не эти зубочистки? Райнер, само собой, достал свежую пачку Харвеста. Они присели по углам, разговор будет долгим.