Я, Махидевран

      Покинув меня, султан направился к своей матери. Как только о его приходе доложил евнух, все служанки Валиде побросали свои дела и выстроились у двери, опустив глаза в пол. Сама Валиде неторопливо встала с тахты и устремила взгляд на дверь.       — Матушка! — Сулейман, раскинув руки, подошёл к ней и обнял. — Счастлив видеть вас в добром здравии.       — Мой повелитель, — заулыбалась она, и чуть отстранилась, с любовью и гордостью глядя на него. — Сынок. Пусть продлит Аллах твои годы. Добро пожаловать. С победой тебя.       — Благодарю, благодарю. Я рад, что вы хорошо хранили мой гарем в моё отсутствие. Только не могу удержаться от упрёка, матушка.       — В чём ты собираешься упрекать меня? — насторожилась она.       — Вы написали письмо с разными новостями из дворца, но не сообщили самую счастливую весть. Метнув в него быстрый внимательный взгляд, она поняла, что сын шутит. Она с улыбкой села на парчовую тахту, пригласив сесть и его.       — Что же я могла поделать? Махидевран умоляла меня сохранить всё в тайне.       — В тайне от меня? Не могу поверить.       — Она просила не сообщать вообще никому.       — Да? Но почему?       — Сказала, что боится сглаза.       — Что такое я слышу, матушка? Колдовство в моём дворце? Кто смеет здесь совершать сихр? — сдвинул он брови.       — Я не знаю, дорогой. Возможно, это просто пустые страхи беременной. Я передаю тебе только то, что сказала Махидевран. Она боялась, что ей кто-то может навредить. И я не стала с ней спорить, чтобы не расстраивать ещё больше.       — Она сказала, кого именно боится? — он всё ещё хмурился.       — Нет, не сказала. Хотя мы оба понимаем, о ком она могла так подумать.       — Даже говорить об этом не желаю, матушка, и вас прошу воздержаться от намёков. Вместо этого прошу довести до всех обитательниц моего, — он подчеркнул, — гарема, что любой, кто осмелится навредить моим беременным наложницам, будет найден и сурово наказан. Кем бы он ни был. Каков бы ни был вред. Для этого я специально назначил Хранителем покоев моего самого верного человека.       — Я уверена, что подобное предупреждение излишне, и, пока я управляю гаремом, девушки и без того знают, что за такие выходки их постигнет жестокая кара, но я повинуюсь приказу Повелителя и напомню им ещё раз. За сим позволю себе уточнить, Повелитель, я правильно ли поняла, ваш раб Ибрагим теперь имеет по вашему приказу положение в гареме выше моего?       — Во-первых, Ибрагим не раб, и вам это прекрасно известно, матушка. Он был взят под девширме. А во-вторых, в моём окружении нет более преданного мне человека. Человека, которому я мог бы доверять больше, чем Ибрагиму. Я уверен, что он будет справедлив, если потребуется расследовать какой-либо проступок моих невольниц, и руководствоваться будет только моими интересами.       — Я не доверяю ему, как вы, Повелитель.       — Напрасно, матушка. Вы можете доверять ему так же, как мне. Но желая вас успокоить, скажу: в делах гарема последнее слово по-прежнему остаётся за вами. А ещё добавлю, — улыбнулся он наконец, — что Ибрагим совсем не жалует Хюррем. Он не будет потакать ей. Ни ей, ни кому другому, если найдёт доказательства вины. Теперь вот что: не сегодня-завтра во дворец доставят трофеи из Венгрии. Я пометил красными ленточками несколько сундуков, где, как мне кажется, самые красивые и ценные вещи. Прошу, выберите подарки себе, дорогая матушка, а также отправьте по сундуку будущим матерям. Синий сундук отправьте Махидевран. А тем, что останется — распорядитесь по своему усмотрению.       Через несколько дней, как раз в среду, когда я должна была вечером принимать у себя Повелителя, евнухи притащили в мои покои три деревянных сундука, расписанных яркими невиданными цветами. На самом большом, синем, была привязана широкая красная лента. Евнухи, расставив сундуки в середине комнаты, поклонились и удалились. Мои служанки с разгоревшимися глазами уставились на сундуки, как кошки на сметану, разве что не облизываясь. Тем не менее, они, конечно, не смели подойти без моего разрешения. Ну, а я, чтобы не смеяться над ними, посмотрела на охранника, который так и стоял у двери, глядя в пол. Интересно, это тот же бедолага или другой? «Да не поймёшь, одеты одинаково, а лица того парня я не видела, и этот тоже глаз поднять не смеет». Мне кажется, вряд ли тот же. Тот парень из-за пустяка едва головы не лишился, поэтому он, наверное, побоится и на пушечный выстрел подойти к Махидевран-султан.       — Почему ты не уходишь? — спросила я.       — Повелитель велел сказать вам, госпожа, чтобы синий сундук вы открыли в его присутствии, — он низко поклонился. — Теперь с вашего позволения я уйду. Охранник ушёл, а я повелела моим служанкам наконец-то открыть два разрешённых сундука и принести мне вещи из них на осмотр. Ох, чего там только не было! Яркие ткани, кожаные сапожки и туфли, расшитые цветными и серебряными нитками, кружево, диковинной формы широкогорлые кувшины, похожие на глиняные, а также много мешочков с приятно пахнущей травой сиреневого цвета.       Честно сказать, на меня, «избалованное дитя 21 века», эти средневековые сокровища особого впечатления не произвели, но не могла же я кривить губы над подарками султана! Поэтому я старательно ахала и охала, разглядывая и ощупывая всё это великолепие. Наблюдала я также, кому из моих служанок что больше понравилось. Они получили по паре сапожек и туфель, по отрезу ткани на платья, а также я приказала разложить мешочки с травой (лавандой) во всех сундуках с одеждой «чтобы приятно пахло».       …К приходу Сулеймана я догадалась обуть, вместо обычных, самые красивые туфли из подаренных, а также приготовить лавандовую воду для омовения рук. Султан оценил мои старания, мои любимые голубые глаза сияли этим вечером особенно ласково. Это ты просто соскучилась.       Ужин получился очень милым, семейным: султан, я и наш сын. Потом мы немного прогулялись в саду, Мустафа был вне себя от счастья, ведь Сулейман не слишком часто имел возможность уделять ему достаточно времени среди важных государственных дел. Даже я не могла бы сказать, кто из них, отец или сын, больше радовался этим кратким моментам общения.       На закате мы вернулись во дворец. Мустафа никак не хотел отпустить руку отца и пойти спать. Пришлось напомнить ему, что даже шехзаде обязан подчиняться приказам султана. Тогда Сулейман состроил строгое лицо и приказал Мустафе идти спать. У меня сердце едва не разорвалось при виде расстроенной мордашки сына. Но ему ничего другого не оставалось, кроме как чинно подойти к отцу и ко мне за поцелуем на ночь. Надо ли говорить, что поцелуев он получил гораздо больше, чем один? Наконец я и Сулейман остались наедине.       …Сменив ночной наряд, я встала возле кровати, скромно потупила взор, но незаметно из-под ресниц разглядывала возлюбленного. Больше всего мне нравятся именно такие моменты. Утомлённый любовью мужчина, отличного сложения, безмятежно раскинулся на измятой постели. Мерно вздымается грудь с такими милыми влажными кудряшками. Руки закинуты за голову, губы слегка изгибаются в улыбке. Глаза закрыты, ресницы трепещут… Ёлкин сук, да он сам подглядывает за тобой! Наверное, я как-то выдала себя, что заметила его притворство, поскольку он засмеялся, бросился ко мне, схватил в объятия и опрокинул на себя:       — Подглядываешь за мной?!       — Кто бы говорил! — так же смеясь, я одной рукой обнимала его, другой же хлопала по его спине. Так мы барахтались, как малые дети, пока я вдруг не оказалась сверху.       — Проси пощады, Сулейман! — «страшным» голосом прорычала я ему в ухо. Мой любимый от смеха не мог вообще ничего вымолвить, только мотал головой. Потом он высвободил руки и тут же «сковал» меня так крепко, что я подумала, а не сломал ли он мне ребро-другое.       — Ты как с Повелителем разговариваешь, дерзкая?! — теперь уже он притиснул меня к кровати, навалившись сверху. — И кто тут просить пощады должен?!       — Пощадите, о великий султан! — задушенно проблеяла я.       — То-то же, — довольно ухмыляясь, он скатился с меня. Пока я вспоминала, как дышать, он смотрел пристально и серьёзно.       — Никак не могу понять, Махидевран, почему же ты так сильно изменилась? И что я должна была на это отвечать? Правильно, ничего. Я загадочно улыбнулась и… показала ему язык! Совсем спятила?! Ты не на танцполе, идиотка! Поморгав изумлённо, Сулейман с силой выдохнул… И предметы наших ночных одеяний, и так весьма условных, опять полетели в разные стороны.       — Простите моё неподобающее поведение, Повелитель, — покаянно прошептала я, когда смогла снова разговаривать.       — «Неподобающее»?! — отдышавшись, сказал он. — Да ты даже в Манисе меня так с ума не сводила!       — Так вы довольны вашей рабыней?       — Не зови себя рабыней отныне, Махидевран. Ты — свободная женщина. Но если бы я мог повелевать тобой, я бы приказал, чтобы ты со мной всегда вела себя так же «неподобающе». Ну, а теперь открой наконец-то синий сундук. Хочу посмотреть, угодил ли я своей госпоже.       Менее всего сейчас я думала о сундуке. Но приказ султана, даже в такой форме, есть приказ.       — Я не успела поблагодарить вас, Повелитель, за прекрасные подарки в тех двух сундуках.       — Посмотрим, что ты скажешь, когда посмотришь и этот. Я повернула ключ, который торчал в замке, откинула крышку. Сразу в глаза бросилась большая плоская шкатулка, по виду серебряная, её крышку покрывал сложный узор из блестящих синих, зелёных, белых камней. Я взяла её и обернулась к султану. Улыбка его сияла не хуже этих камней. «О’кей, любимый, — подумала я, — считай, сюрприз удался», — и улыбнулась в ответ со всем восхищением, какое только смогла изобразить.       — Как же она открывается? — принялась я осматривать её с разных сторон. Внутри что-то очень многообещающе перекатывалось…       — Дай-ка мне. Я с готовностью протянула шкатулку. Сулейман внимательно осмотрел её, потом нажал где-то сбоку — и крышка откинулась. Я даже в ладоши захлопала, а он, крайне довольный, вернул шкатулку мне. Похоже, ради этого и было затеяно всё: внутри на бархате лежало ажурное ожерелье, серебряное, с россыпью тёмно-красных камней, от мелких, с рисовое зёрнышко, до крупных, с ноготь большого пальца. Посередине в узор было вплетено несколько чёрных и тёмно-розовых камней.       — Красота какая! — на этот раз искренне восхитилась я. — Это рубины?       — Нет, это карбункулы. Они редко встречаются в наших краях, эти, мне сказали, из Богемии. Серьёзные мастера их гранили, — султан со знанием дела покачал шкатулку, показывая игру света в многочисленных гранях. — Но если тебе не нравится серебро, я могу оправить их в золото…       — Нет, нет, что вы, Повелитель, ожерелье прекрасно как оно есть!       — Тогда позволь, я надену его на тебя. Я тут же метнулась к зеркалу. Султан с ожерельем пошёл следом за мной. Залюбовалась я отражением. Ещё бы не залюбоваться: тёмно-красные камни на белоснежной шее и груди Махидевран, а поверх этого великолепия — руки Сулеймана Великолепного…       — Ну, что скажешь, любовь моя? — прошептал он и поцеловал меня в шею. — Угодил ли я тебе подарками?       — Повелитель, всё, чего вы сочли меня достойной — настоящие сокровища. Особенно это ожерелье.       — Это ты настоящее сокровище, моя Весенняя Роза, а то, что я подарил, — всего лишь украшения. Но я рад, что тебе понравилось. Если пожелаешь — все драгоценности мира станут твоими. Пожелай — и я сложу весь мир к твоим ногам, и луну с неба в придачу.       — Ах, что вы, Повелитель, пусть и мир, и луна пребывают на своих местах, там, где сотворил их Аллах. Я всегда говорила вам, и сейчас повторю: ваша любовь для меня желаннее всех драгоценностей мира.       — Но что плохого в том, чтобы я украсил тебя ещё и всеми драгоценностями мира?       — Тогда я не смогу ходить, мой повелитель, — с умным видом сказала я.       — Вот и хорошо! — рассмеялся Сулейман. — Будешь сидеть на своём ложе и источать свет, как будто солнце, луна и все звёзды слились воедино!       Я тоже засмеялась и поцеловала его.