Я, Махидевран

      Ибрагим не испытывал сомнений, твёрдым шагом выходя из покоев султана. Во-первых, у него был приказ Повелителя, хоть и в форме, больше похожей на мольбу. Ибрагиму было очень жаль не Повелителя, но друга, возлюбленную которого обвинили в неверности. Во-вторых, он не верил, что эти обвинения правдивы. Хюррем ненавидит Махидевран, а Гюльшах переполнена обидой. Только слепой или бессердечный человек в Топкапы мог не замечать, как сильно Махидевран любит Повелителя, а он — её. А Ибрагим не был ни слепым, ни бессердечным. В-третьих, если он всё-таки обнаружит какие-то письма, наверняка найдётся и объяснение им. Но втайне он надеялся, что не найдёт никаких писем.       Отдавая приказ одному из охранников у дверей султанских покоев, он увидел, что Хюррем всё ещё не ушла и наблюдает за ним.       — Хюррем-хатун? Что удерживает вас от возвращения в свои покои?       — Хочу предложить вам свою помощь, Ибрагим-бей, — лучезарно улыбаясь, отозвалась она. — Вам будет трудно ориентироваться в женских комнатах, а я легко справлюсь и смогу найти все тайники.       — Не утруждайте себя, госпожа, я приказал привести пару евнухов, они, я уверен, смогут мне помочь не хуже. Не смею вас задерживать.       Хюррем разочарованно фыркнула и ушла. Вскоре пришли и евнухи, причём, одним из них был сам кизляр-ага, Каракушчук. Вторым был молчаливый Али-ага. Ибрагим объяснил им, что нужно делать, и направился к покоям Махидевран-султан.       …Мустафа давно спал в своей комнате, его няни Фидан и Нигяр спали там же. Махидевран тоже готовилась ко сну, она расположилась полусидя на своей кровати и отдавала Гюльнихаль распоряжения на завтра.       — Я всё поняла, госпожа. А всё-таки жаль, что Гюльшах так обиделась и ушла. Нам теперь стало тяжелее. А когда, иншалла, родится ваш ребёночек, станет ещё труднее.       — Ладно, я попрошу Валиде-султан, чтобы она прислала мне ещё одну служанку. А о Гюльшах больше при мне не говори. …Неблагодарная! Она ещё смеет обижаться!..       — Госпожа… Я слышала, она теперь в услужении у Хюррем. Не станет ли это бедой для вас?       — Бедой? — Махидевран задумалась. Она даже встала и прошлась в раздумье. — Аллах, Аллах, защити нас от злословья… Из-за дверей послышался громкий голос:       — Хранитель покоев Ибрагим-бей желает войти! Гюльнихаль задрожала и жалобно посмотрела на госпожу. Махидевран нахмурилась, подошла ближе к двери и сказала громко, но спокойно:       — Махидевран-султан готовится ко сну. Пусть Хранитель покоев Ибрагим-бей приходит завтра.       — У меня приказ Султана, и я войду сейчас, Махидевран-султан.       — Госпожа, — прошептала Гюльнихаль, — он всё равно войдёт, хоть бы ему пришлось выбить дверь. Если у него приказ Повелителя… Нужно покориться.       — Я понимаю, Гюльнихаль, — вздохнула она. — Надень платок и принеси платок мне.       Махидевран и её служанка покрыли головы, и дверь была открыта. Ибрагим широким шагом вошёл и приблизился к Махидевран. Она отступала, но когда отступать было уже некуда, она выпрямилась и сквозь вуаль посмотрела в глаза Ибрагиму. Он стиснул зубы, но всё-таки шагнул назад и склонил голову. В это время евнухи замерли в поклоне у входа, а Гюльнихаль — у двери в комнату шехзаде.       — Могу я узнать цель вашего визита в столь неурочный час, Ибрагим-бей? — холодно сказала Махидевран.       — Прошу, не нужно пугаться. Султан велел мне всего лишь осмотреть вашу комнату.       — Всего лишь осмотреть? Но безотлагательно сейчас?       — Махидевран-султан, — увещевательно заговорил он, — я не враг вам, вы же знаете. Я глубоко уважаю вас. Но я не могу не подчиниться приказу Повелителя. И вы не можете. Поэтому дайте мне возможность побыстрее выполнить поручение — и я покину ваши покои, как будто меня здесь и не было. Аги, приступайте.       Евнухи молча стали осматривать комнату, суя носы в каждый угол и приподнимая каждый кусочек ткани. Гюльнихаль, бледная как полотно, вжалась в стену, словно старалась, чтобы её вообще не было заметно. Сама Махидевран, чтобы никто не видел её дрожь, медленно обошла свою кровать и так же медленно села в подушках. Она не отрывала взгляд от неторопливо шествующего туда-сюда по комнате Паргалы и кусала губу.       — Мне нужны ключи от ваших сундуков, — сказал он, когда комната была осмотрена от пола до потолка. Она молча кивнула на столик, где лежал пояс. Он поклонился. Хранилища он осмотрел сам, евнухи опять замерли у двери.       — И что теперь? — вымолвила Махидевран, когда Ибрагим вернул ключи на место. — Ваши тяжкие труды закончены? Вы нашли то, что искали? Он пристально смотрел на неё. Её красивое лицо… Даже под платком было видно, насколько оно бледное.       — Ещё буквально мгновение, госпожа. Осталось только… осмотреть вашу постель. Будьте столь любезны, встаньте.       — Вы не посмеете. Он устало потёр лоб.       — Моя госпожа. Я не хочу пугать вас, расстраивать или ещё как-либо причинять вам неудобства…       — …врываясь ночью в мою комнату, до полусмерти пугая мою служанку и переворачивая всё здесь вверх дном. Может, вас поблагодарить за то, что вы хотя бы шехзаде не разбудили?       — Махидевран-султан, не нужно тратить впустую ваше красноречие. Я подчиняюсь только нашему Повелителю. Если он приказал осмотреть всё в вашей комнате — я осмотрю ВСЁ, даже если мне придётся п… применить силу. Ради Аллаха, не вынуждайте меня переходить границы приличия. Прошу, встаньте сами и отойдите от вашей кровати.       — Аллах, Аллах! Да Ибрагим уже перешёл все границы, какие только есть! — презрительно прошипела Махидевран, но всё-таки встала, отошла к окну и даже отвернулась. Теперь она даже не могла скрыть дрожь. Гюльнихаль заметила это, бросилась к ней и зашептала слова утешения.       Евнухи подошли поближе. Ибрагим быстро разобрал постель, до самых досок, потом кивнул агам, чтобы они привели всё в порядок. Он даже не был удивлён результатом: ни единого клочка бумаги.       — Благодарю за великодушие, Махидевран-султан, — поклонился он Махидевран, которая по-прежнему не удостаивала его взглядом. — Прошу простить моё вторжение. Теперь я вас покидаю. Спокойной ночи. Она резко развернулась к нему:       — Я так понимаю, вы ничего не нашли. Может, хотя бы сейчас скажете, что именно вы искали? Ибрагим чуть помедлил с ответом:       — Я полагаю, Повелитель захочет сам поговорить с вами об этом.       — Прямо сейчас?!       — Нет, госпожа. Повелитель пригласит вас завтра. Храни вас Аллах. Он ещё раз поклонился и вышел вместе с евнухами, которые так и не смели поднять взгляд на госпожу.       …Ибрагим чуть не бегом возвращался к султану. Он прекрасно понимал, что Сулейман не спит, а ждёт его. С любыми новостями. Мучаясь подозрениями. Ибрагим желал поскорее избавить друга от этих мучений.       — Повелитель! — выдохнул он, врываясь в покои султана. Сулейман, теперь бледный, словно больной, устремил на него пылающий взгляд.       — Ну, что? Где эти письма, Ибрагим?       — Писем нет, Повелитель.       — Как это «нет»? — у султана едва не отвалилась челюсть. — Ты их не нашёл?       — Не нашёл. И отвечая на ваш следующий вопрос: я искал хорошо. Мы перевернули всю её комнату. В кровати я искал собственными руками. Махидевран-султан наверняка разозлилась на меня. Проведи я там ещё пару минут — и она, возможно, даже могла бы меня ударить. Не то, чтобы я её испугался, но она была не слишком похожа на виноватую…       — Ты хочешь сказать, что Махидевран верна мне, и никаких писем и не было? Ибрагим едва не выпалил радостно «да!», но запнулся.       — Я не сомневаюсь, Повелитель, в том, что Махидевран-султан любит вас и верна вам. Но с этими письмами не всё так просто. Я бы не назвал Хюррем глупой. Врываясь к вам с подобным обвинением, она не могла не понимать, что вы прикажете искать доказательства. Значит, она уверена, что письма существуют.       — Её убедила та девушка, бывшая служанка Махидевран.       — Да. Гюльшах. Она тоже уверена, что письма существуют. Она хоть и не читала их, но наверняка видела.       — Но если письма есть, или, по крайней мере, были, и они не от возлюбленного, то почему Махидевран это скрывает?!       — Хороший вопрос, Повелитель. Почему бы вам не задать его самой Махидевран-султан? Султан задумался, брови его были нахмурены. Ибрагим знал, что его повелитель и друг не мог не испытывать облегчения: куда бы ни делись письма, они не были свидетельствами измены. …Или всё ещё сложнее? Могло ли быть такое, что наглые обвинения Хюррем основывались не столько на словах Гюльшах, сколько на том, что она знала, кто писал эти злосчастные письма? Или вообще, она сама их и написала, стремясь уничтожить соперницу? Нетрудно предположить, что Хюррем способна на такую подлость.       — Ибрагим!       — Повелитель! Оба одновременно воскликнули и посмотрели друг на друга. Ибрагим поклонился, пряча улыбку:       — Повелитель, простите меня, но я никогда не видел вас в таком волнении.       — Так я и не был никогда в таком волнении! Сам себе удивляюсь. У меня гарем, в нём десятки девушек, прекрасных как райские гурии. Каждая только и мечтает, чтобы оказаться хоть раз в моей спальне. А ядовитые слова об одной из них вдруг отравили меня так, что я сна лишился!       — Это любовь, Повелитель. Люди порой бросают слова любви налево и направо, хотя сердце их молчит. И вдруг изумляются, как же больно от одной лишь мысли, что тот, кому «бездумно» говорили о любви, вдруг может отвернуться от них и посмотреть на кого-то ещё…       — Красиво сказано, друг. Только мне почему-то кажется, что ты говорил сейчас не только обо мне. Ибрагим потупился и заметно покраснел.       — Машалла! Значит, я прав! — султан отреагировал слишком оживлённо, похоже, он обрадовался не столько за друга, сколько возможности отвлечься от своих печальных дум. — Скажи скорее, что за пери очаровала тебя?       — Не гневайтесь, Повелитель, я не хотел бы сейчас говорить об этом. Но если бы посмел давать вам советы, я бы сказал: «Сочините газель на этот мотив и подарите Махидевран-султан. Она узнает, как вам больно — и, я уверен, она расскажет вам всё, что вы хотите знать». Султан внимательно смотрел на Ибрагима. Тот явно был расстроен, не знал, куда себя деть. «Он влюблён, — думал Сулейман, — но счастья эта любовь ему не приносит. Ладно, сначала я разберусь со своей любовью, а потом, Аллах свидетель, помогу ему».       — Будь по-твоему. Сейчас я всё равно не смогу спать. Попробую написать стихотворение. Завтра утром пусть Махидевран придёт ко мне. Ибрагим поклонился с видом облегчения от перемены темы. Он уже начал пятиться к двери, но Сулейман остановил его:       — Ещё вот что. Завтра эту… как её… Гюльшах забери у Хюррем и запри в подвале. Пусть посидит и подумает, не оговорила ли она свою бывшую госпожу. А саму Хюррем… Впрочем, не стоит ждать до завтра. Вели ей прийти сейчас.       — Хюррем?       — Да. Я уверен, она тоже не спит в ожидании вестей «о казни Махидевран». Хюррем сейчас — ко мне, а Гюльшах — в подвал.       — Слушаюсь, Повелитель. Ибрагим ушёл, а Сулейман сел за столик, положил перед собой чистый лист бумаги, открыл чернильницу и взял перо.

***

…Хюррем действительно не спала. Она металась по комнате, стискивала руки и то и дело взглядывала на Гюльшах.       — Почему?! Почему до сих пор не гремит по дворцу эта новость, а?       — Ка-кая новость, госпожа? — проблеяла та.       — Ну, разумеется, та, что у Махидевран нашли письма от любовника, и султан приказал её казнить!       — Прошу прощения, госпожа, султан не прикажет её казнить.       — Что?! Как это «не прикажет казнить»?! Ты хочешь сказать, что он настолько её любит, что простит измену?!       — Она беременна. Ради нерождённого ребёнка приказа о казни не будет.       — Ах, да… Всё ещё не могу привыкнуть к мысли, что Махидевран и тут меня обошла: у неё будет второй ребёнок… — Хюррем топнула ногой: — Тогда её просто запрут где-нибудь до родов. И потом казнят. Она ещё раз прошлась по комнате.       — …И всё равно в гареме должен быть шум до небес! Почему же так тихо? Словно в ответ в дверь постучали.       — Хюррем-хатун! По приказу султана Сулеймана, откройте!       — Слышишь, Гюльшах?! — с восторгом взвизгнула Хюррем. — Приказ султана! Он хочет наградить меня за то, что я открыла ему глаза на измену его любимицы! Я поделюсь наградой с тобой, Гюльшах, ведь именно ты… Ну, чтó ты стоишь, открывай скорее!       В комнату вошла целая толпа: Каракушчук-ага, со своей тростью и улыбкой во всё лоснящееся лицо, Али-ага, Гюль-ага, Сюмбюль-ага и ещё несколько евнухов. Хюррем с радостным предвкушением посмотрела на Сюмбюля, но тот почему-то отвёл взгляд.       — Хюррем-хатун, — важно сказал главный евнух, — Повелитель приказал немедленно привести вас к нему.       — Зачем?       — Сие нам не известно. Гюль и Али отведут вас, следуйте за ними. Хюррем поправила волосы и вышла вслед за евнухами. Уже в коридоре она вдруг услышала:       — Гюльшах, ты тоже пойдёшь. Сюмбюль тебя отведёт.       — Куда? Тоже к султану?       — Ну, вот ещё!..       — …Хюррем-хатун, не заставляйте Повелителя ждать, — проговорил Али-ага.       — Что происходит? Куда поведут Гюльшах? — слегка встревожилась Хюррем.       — Султан скажет вам… если сочтёт нужным. Хюррем уже не услышала визги отбивающейся Гюльшах. Евнухи быстро заткнули девушке рот и потащили в подвал, а её госпожа тем временем важно вплыла в покои султана.       Как только за ней закрылась дверь, Хюррем принялась в тревоге оглядываться: султан вовсе не кидался к ней с радостными объятиями. Она увидела, как он неторопливо вышел из-за своего рабочего стола. Остановился и, сложив руки на груди, сам стал её разглядывать. Равнодушное выражение его лица её удивило. «Он не слишком-то похож на человека, убитого горем от того, что его возлюбленную уличили в измене, — подумала Хюррем. — Кажется, ему всё равно. Значит, он не любит её! А всё внимание, которое он ей уделяет, только лишь из-за того, что он ждёт ещё одного шехзаде».       — Султан Сулейман, — заговорила она, привычно игнорируя вежливость, — я сожалею, что стала вестником плохих новостей. Но я не могла допустить, чтобы вы оставались обманутым.       — Вот как? — спокойно сказал он. — Значит, ты стала борцом за правду? Похвально.       — Могу я спросить, что теперь станет с Махидевран?       — Спроси лучше, что станет с тобой. Хюррем вдруг услышала в его голосе ледяную ярость и вздрогнула. Сулейман подошёл к ней, под его взглядом ей вдруг захотелось упасть на колени. Но она не успела. Он сжал пальцами её подбородок и приподнял, заставляя глядеть себе в глаза.       — Хюр-рем… Красавица, несущая радость и смех. Аллах создал прекрасный сосуд для твоей души, но ты наполнила его ложью и завистью.       — Я… я никогда не лгала вам, Повелитель.       — Лгала. Никаких писем не было.       — Не было?! — как эхо прошептала Хюррем, холодея от ужаса. — Но… как же?.. Гюльшах сказала…       — А ты и поверила. Обрадовалась, да? Решила, что вот он, твой шанс разделаться с соперницей?       — П-повелитель… Я была уверена, что письма существуют…       — А откуда такая уверенность? Кто такая Гюльшах, чтобы ты была уверена в истинности её слов? Или ты полагаешь, что Махидевран способна мне изменить? Может, по себе её судишь?       — Повелитель… — дрожащими губами пролепетала Хюррем, напуганная до полусмерти именно этим его равнодушием, которое, оказывается, не Махидевран предназначалось, а ей самой.       — Твоя служанка Гюльшах сейчас сидит в подвале. Благодари Аллаха, что ты беременна, иначе ты сидела бы в соседней камере. Если тебе всё-таки интересно, что ты получишь в воздаяние за попытку опорочить мою любимицу — то узнаешь, как только родишь. Пока я намереваюсь поступить с тобой очень мягко: отнять твоего ребёнка и выставить тебя из дворца.       — Повелитель! — она зарыдала и всё-таки рухнула на колени. — Не делайте этого!       — …Но моё намерение может и измениться. Если после сегодняшнего дня ты хоть единым своим словом рассердишь меня или Махидевран, я подумаю о том, чтобы лишить тебя жизни.       — Повелитель! Чем я могу заслужить прощение?       — Не знаю. Можешь идти к себе.       Султан опять вернулся за свой рабочий стол. Хюррем очень низко поклонилась ему и в слезах побрела в свою комнату. «Что же делать?! — думала она. — Я должна что-то сделать, чтобы он простил меня и полюбил! Я должна срочно что-то сделать, пока он не выгнал меня из дворца. Но что? Стать такой, как Махидевран? Как учили Сюмбюль и Нигяр. Притвориться. Казаться милой, кроткой и покорной… Потерпеть, пока не рожу. Как только султан возьмёт на руки нашего сына — он простит меня. Махидевран родит девчонку — и он забудет о ней».