Я, Махидевран

      Это была одна из тех осенних ночей, когда даже света бесчисленных звёзд, рассыпанных на чёрном бархате неба, не хватает, чтобы человек увидел хоть пальцы собственной вытянутой руки. Обитатели дворца Топкапы спали. Но не все.       По коридору мерно вышагивали двое стражников, один постарше, второй — совсем молодой, сегодня он впервые дежурил ночью. Дорогу он, конечно, выучил во время дневных обходов, но ведь в темноте даже собственная спальня порой кажется полной неожиданностей. Факела на стенах висели далеко друг от друга, пламя дрожало от движения идущих, заставляя тени плясать самым причудливым и, что уж скрывать, пугающим образом. Младший стражник очень старался скрыть свои чувства, но старший прекрасно всё видел и понимал.       — Юсуф, братец, — пряча в усах улыбку, обратился он к напарнику, — не слишком-то усердствуй, вглядываясь в ночные тени.       — Это почему, старший брат Хасан? — парень перестал вертеть головой, сглотнул и посмотрел на него.       — Можешь увидеть то, от чего потом вообще спать не сможешь, сохрани Аллах.       — О чём это вы? — Юсуф сбился с шага и остановился. Хасан еле сдерживался, чтобы не засмеяться:       — Когда я первый раз дежурил ночью, мой напарник рассказал мне, что иногда такими вот осенними ночами в коридорах дворца можно заметить…       — Кого?       — Призрака.       — Да ладно! — парень выдавил смешок. — Вы просто хотите меня напугать, Хасан-ага!       — Да зачем мне? Просто мы как раз в этом коридоре. Вон за той дверью — проход в гарем. Мы туда не пойдём, конечно. А вот Кара Али-чавуш — ходит запросто.       — Кто-кто?       — Чёрный Али. Личный ассасин Мехмеда Завоевателя, мир его праху.       — То есть, он мёртвый? А… А почему он не упокоился?       — Потому, что совершив пятнадцать убийств по приказу своего господина, султана Мехмеда, он не смог совершить шестнадцатое. Султан разгневался на одну из своих наложниц и приказал Кара Али убить её. В этом самом коридоре, — Хасан таинственно понизил голос, и Юсуф вздрогнул, — ассасин поджидал бедную невольницу, стоя у самой стены, прячась в своём чёрном плаще в тени факелов, и напал на неё, как коршун на голубку, лишь раздался шорох её платья. Но девушка так молила его о пощаде, так плакала и была так хороша собой, что чёрное сердце Чёрного Али дрогнуло. Он опустил кинжал, а девушка взмолилась Аллаху, что если она хоть в чём-то виновата перед султаном — пусть упадёт замертво.       — И что?       — Замертво упал Кара Али.       — А девушка?       — А девушка исчезла, и больше её никто не видел. Хасан пристально смотрел на побледневшего парня.       — Ладно, пошли обратно. А то тебе и вправду Кара Али-чавуш привидится. Старший охранник развернулся и, беззвучно посмеиваясь, пошёл в обратный путь. Младший помотал головой и поспешил за ним. Теперь он уже не смотрел по сторонам, и когда ему показалось, что заметил боковым зрением в тенях на стене нечто, похожее на притаившуюся человеческую фигуру в чёрном плаще, он с усилием сглотнул — и припустил ещё быстрее.       …Как только затихли шаги стражников, Хюррем выпрямилась, медленно отошла от стены и позволила себе снова дышать. Отдышавшись, она надвинула капюшон пониже и так же крадучись пошла к выходу в сад.       Стража стерегла дворец от злоумышленников и врагов, что могли проникнуть снаружи, но передвижения в самом дворце не были под таким же тщательным контролем. Поэтому, выскользнув в сад, Хюррем уже меньше опасалась, что будет замечена. Она постояла немного, дыша ночной осенней прохладой и привыкая к темноте. Потом она медленно направилась в сторону конюшен.       Открыв дверь, она вдруг замерла: внутри было ещё темнее. Как же ей выполнить задуманное? Хюррем даже не ожидала найти поблизости факел, прекрасно понимая, что факел может быть огромной опасностью в месте, где полно сухого дерева и травы. Но какое-то освещение здесь всё-таки должно же быть, верно? Снаружи у входа она нашла небольшую масляную лампу и выдохнула с облегчением: это всё-таки лучше, чем ничего. На минуту она пожалела, что не пошла сюда днём, но тут же мысленно высмеяла сама себя: хороша же она была бы, занимаясь тем, что задумала, при свете дня, на глазах у всех!       Хюррем опасалась, что в конюшнях будет несколько рыжих лошадей, и она не сможет угадать, на какой из них каталась Махидевран. Но ей повезло: рыжая лошадь была всего одна.       Хюррем тихо подошла к её стойлу и подняла повыше лампу, заглянула внутрь. Похоже, даже этот неяркий огонёк побеспокоил чуткое животное, потому что лошадь вдруг заворочалась и встала. Хюррем вздрогнула, когда прямо на неё уставился с любопытством большой красивый фиолетовый глаз. Она протянула руку и погладила бархатистую шёрстку, блестящую в свете лампы золотом.       — Здравствуй, красавица, — промолвила она. Лошадь тихо фыркнула, словно приветствуя её в ответ. — Значит, это на тебе каталась Махидевран и была такой счастливой. Но ты в этом не виновата. Я очень сожалею. Я вижу, ты спокойная и добрая. И веришь людям. А зря. Людям нельзя доверять, лошадка, можно верить только себе. Катаясь на тебе, Махидевран унизила меня, ведь твоя шерсть цветом как мои волосы. Она специально выбрала именно тебя! Это не тебя она оседлала, а меня. Но я не ты. Ты спокойно носишь своё седло, но на мне Махидевран ездить не будет. Хюррем ещё раз провела ладонью по морде лошади и отступила на шаг, достала что-то, завёрнутое в тряпку, из-за пазухи. Она поставила лампу на столбик и развернула тряпку. Заблестели три больших красных яблока, с виду аппетитных и таких сочных, как будто сок даже выступил наружу. Лошадь тонко и радостно заржала, потянувшись губами к ним.       — Любишь, значит, яблочки? — прошептала Хюррем. — Что ж, угощайся. Я специально для тебя их… принесла. Она протянула яблоки на тряпке поближе к лошади, и та с удовольствием съела одно за другим. Хюррем ещё раз погладила её и пошла обратно во дворец, а по пути хорошенько вымыла руки в фонтане.       Но возвращаться в комнату она ещё не собиралась. Вместо того, чтобы подниматься наверх, на этаж фавориток, она спустилась вниз, в подвал. Здесь она уже спокойно взяла один из настенных факелов. Бродить ей пришлось довольно долго, но её упорство всё же было вознаграждено: она нашла-таки каморку, где заперли Гюльшах.       — Госпожа моя! — завизжала та, бросаясь к дверной решётке. — Благослови вас Аллах! Вы не забыли о своей бедной служанке! Выпустите же меня скорее! Тут так страшно, холодно и одиноко!       — Тебя кормят? — как-то отстранённо спросила Хюррем, не подходя ближе.       — Ну, если это можно назвать едой, то да. Тут мыши, Хюррем-хатун, пауки с мою ладонь! А когда идёт дождь, бывают даже змеи! Заберите меня отсюда, госпожа! — и она заплакала.       — Зачем тебя тут держат? Чего хотят?       — Хотят, чтобы я призналась, что оболгала гос… Махидевран. Чтобы я сказала, что так обижена на неё, что выдумала письма от любовника.       — То есть, хотят, чтобы ты сказала правду, Гюльшах?       — Госпожа! — служанка даже всхлипывать перестала. — Я не лгунья, видит Аллах! Я собственными глазами видела письмо! Я сама нашла его и отдала Махидевран. Она ещё спросила, не видел ли кто меня. Хюррем помолчала, постукивая ногой по полу.       — Ладно. Даже если письма были, Махидевран оказалась умнее, чем я думала. Она уничтожила их. И в результате дурой оказалась я! Теперь султан зол на меня. А я злюсь на Махидевран! Султан должен был любить меня! Я красивее её, моложе и умнее! Но как?! Как так получилось, что расположение султана к ней растёт и растёт, а я только из-за беременности не заперта тут же, в подвале?! Она опять смолкла, нахмурив красивые брови.       — Ну, вот что, Гюльшах… Та с опаской глянула искоса на свою госпожу и шмыгнула носом.       — Ты же понимаешь, что виновата передо мной? Я поверила твоим словам, но Махидевран внезапно оказалась хитрее меня. Это ты виновата, из-за тебя я потеряла шанс избавиться от Махидевран и заслужить благодарность Повелителя.       — Чем же я виновата, моя госпожа? — проблеяла Гюльшах. — Я же сказала вам правду… Но Хюррем её не слушала:       — Ты должна теперь доказать свою преданность, Гюльшах. Через пару ночей я принесу тебе кое-что. И выпущу тебя. А ты пойдёшь и выльешь это в кувшин с водой в комнате Махидевран. Я помню, ты рассказывала, что у изголовья её кровати всегда стоит кувшин с водой, потому что по ночам она часто просыпается от жажды. Гюльшах побледнела от ужаса:       — Вы хотите отравить её? Хюррем расширила глаза и замахала рукой:       — Сохрани Аллах! Какие странные мысли! Это просто кассия. Пусть Махидевран помучается животом, ей будет не до встреч с султаном.       — Но… Это же не опасно для ребёнка?       — Конечно, нет! Я сама её принимаю каждую ночь.       — Ну, если это просто кассия…       — Разумеется, глупая Гюльшах. Хотя тебе не дóлжно жалеть Махидевран, вспомни, как она с тобой обошлась! Вот и сыграешь с ней маленькую шутку, пусть побегает до «комнаты с водой».       …Чем заметнее рос живот у беременной Хюррем, тем сильнее, ей казалось, рос и её аппетит. Собственно говоря, именно поэтому она и была уверена, что носит шехзаде. Всё бы ничего, но она вспомнила, как растолстела после родов её мать, и поняла, что нужно что-то сделать. Не есть она не могла, да и главный повар Шекер-ага знал теперь о её аппетите, и готовили для неё как для целого отряда янычар. Тогда она придумала, что нужно много гулять.       Этим утром было почти по-зимнему холодно, но Хюррем не отменила прогулку после обильного завтрака. Две служанки повели её под руки в сад. И надо же было такому случиться: навстречу ей шествовала Махидевран, опираясь на руку Гюльнихаль, а две служанки шли позади. Хюррем хотела, презрительно поджав губы, пройти мимо и не удостоить обеих врагинь даже взглядом, но дорожка была слишком узкой. Она приказала остановиться и принялась разглядывать приближающихся. Служанки за её спиной зашептались. Хюррем поняла, что именно вызвало такую их реакцию: и Махидевран, и Гюльнихаль были закутаны в роскошные меховые накидки. Невольно она поёжилась в своём бархатном плаще.       — Ах-ах, что это за дикие звери ходят по саду?! — насмешливо заявила она, когда Махидевран и Гюльнихаль приблизились. — Надо позвать стражу, а то вдруг они кого-нибудь укусят? …Аллах, Аллах, оказывается, это вы, а я-то испугалась! Гюльнихаль опустила взгляд, а потом быстро посмотрела на Махидевран, словно ища защиты.       — Даже если здесь и вправду были бы дикие звери, Хюррем-хатун, — холодно ответила Махидевран, — вам-то не о чём было бы волноваться: они не стали бы приближаться к ядовитой змее. Один Аллах ведает, вдруг ядовитая змея не только жалит, но ещё и плюётся ядом. Так что, пойдём, Гюльнихаль-хатун, у нас ещё дела есть. Хюррем вздрогнула и впилась взглядом в бывшую подругу, которая низко поклонилась Махидевран.       — Не надо, не надо, — ласково остановила её та. — Ты же теперь не служанка мне, а фаворитка-гёзде. Султан наверняка позовёт тебя к себе снова сегодня, иншалла. Ты ему понравилась, этот прекрасный мех, его подарок, тому подтверждение. Пойдём, посмотрим, хорошо ли обустроили комнату для тебя. Хюррем с вытянувшимся побледневшим лицом слушала это и не верила собственным ушам.       — Махидевран-султан, — Гюльнихаль, казалось, была рада, что ей больше не нужно смотреть на бывшую подругу, — как бы ни сложилась моя судьба в гареме Повелителя, я никогда не забуду вашу доброту и участие.       — Иншалла, Гюльнихаль. Идём.       И они направились во дворец, а Хюррем, всё ещё не веря услышанному, так и осталась стоять столбом. Но потом она приказала служанкам остаться и, яростно выдыхая облачка из ноздрей, как будто дракон, поспешила к конюшням. Ей ещё больше хотелось узнать результат своей ночной прогулки.       Ей даже подходить близко не понадобилось: ещё самой ограды конюшни не было видно, зато грозный властный мужской голос далеко слышался в морозном воздухе. Тем не менее, она подкралась поближе.       — Что за жалкие оправдания, Талхá?! Разве не доверил я тебе присматривать за лошадью Махидевран-султан?       — Господин, господин, — жалобно бормотал в ответ другой голос, — я же не спал, я просто отошёл на минуточку…       — Кому другому рассказывай, что ты не спал! Опять скажешь, что это джинн прилетел в конюшню и убил лошадь?       — Как же он в темноте мог видеть-то, если это был не джинн?       — А ктó там лампу оставил, а? Не ты? Снова джинн? Вылез из своей лампы, убил лошадь и улетел, так что ли? Аллах, Аллах! Защити нас от глупых людей! Мне Повелитель поручил присматривать за его лошадьми, да только конюхи тут сплошь недоумки! Вот, смотри, смотри! Что это такое, а?       — Тряпка, господин.       — И как, по-твоему, она оказалась возле стойла Алтынай? Только не надо эту сказку про джинна повторять. Думай, думай, если у тебя не солома в голове!       — З-злодей принёс?       — Машалла! Да ты, Талха, мудрец, оказывается! А что было в тряпке?       — Не знаю, господин…       — Понюхай.       — Яблоками пахнет… Все знают, что Алтынай любит яблоки. Любила. Может, кто-то днём её угостил?       — Зачем нести простые яблоки в тряпке? Ты бы как их понёс? Если просто угостить хотел?       — За пазухой, как обычно, господин, я часто так де…       — …Правильно. А если яблоки отравлены, сохрани Аллах?       — Э-ээ…       Дальше Хюррем слушать не стала и пошла назад. На лице её перемежались гнев, зависть и немного страха. Вернувшись к месту, где оставила служанок, она уже успокоилась. Теперь всего лишь надо намекнуть Шекер-аге, что беременные очень любят крепко посоленные кушанья… А после — она знала, чем займётся Гюльшах сегодня ночью. И чем займётся она сама: Гюльнихаль должна надолго запомнить подарок султана!