Don't stand so close to me

Если ты любишь меня, - обернись. Нет. Не так. Посмотри на меня, если я тебе нравлюсь. Нет. Ещё раз. Взгляни на меня, если хоть что-то чувствуешь ко мне. - Эй, нам пора. - Даша дернула меня за плечо. Пожалуйста. Прошу тебя. Мне так это сейчас нужно. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Просто посмотри: вот она, я, стою посредине коридора на пике своей депрессии в этом тупом фартуке с конским хвостом на голове. В кармане твой чистый галстук. Я болела больше недели, ты заметил? Почему ты не слышишь, как я тебя зову? Как я мысленно кричу твоё имя? - Ле-е-ена, я не буду убираться там одна. Черта с два я буду плакать. Не здесь. Голова учителя ни на градус не повернулась в мою сторону. Я впустую гипнотизировала его спину. Никогда ещё не чувствовала себя так одиноко. Тут стоит немного прояснить вам ситуацию. Я взяла на себя смелость вычеркнуть скучные подробности моей болезни — основное вы и так знаете. Любовь классной руководительницы ко мне ни на грамм не прибавилась, именно поэтому сегодня, в мой первый учебный день, я дежурила в столовой. Вместе с Дашей и ещё двумя девчонками, имена которых вам совсем не обязательно знать. Вот уж не думала, что за неделю всё может так поменяться. Я никогда не была популярной, - за всё это время о моем здоровье справилась только Даша. Но я надеялась хотя бы на какое-то проявление чувств от людей, с которыми знакома всю свою сознательную жизнь. Меня встречали холодно. Не потому, что я провинилась или что-то в этом роде, а потому, что так было всегда. Обычные проблемы интроверта. Некоторые с удивлением спрашивали: «Ты что, болела?», или ещё лучше: «А что у нас было на прошлом уроке алгебры?». Но на это было плевать. Я со смущенной улыбкой отвечала им. Вежливо. Как будто всё так и должно быть. Но больше всего меня поразила Даша. В моё отсутствие она отлично спелась с этой двоицей. Как оказалось, оставшись без меня, она нашла себе компанию в их лице. Они дали друг другу прозвища, - упорно не хочу запоминать, какие, - у них появились свои шутки, которые мне никогда не понять и не оценить. Первые пару часов я с улыбкой слушала их и пыталась взлезть в разговор, пока четко не поняла: я тут лишняя. А вот для того, чтобы убираться, пока они делают бесконечные совместные селфи, - самое оно. Хотелось плакать. Пусть будут прокляты эти подростковые гормоны. Депрессия на пустом месте — как типично. Я уходила от них на переменах. От их смеха болела голова. В этот момент больше всего на свете я желала стать видимой. Эй, люди, смотрите, я тут стою! Я даже умею разговаривать. Эй, ты! Мы же знакомы. Почему ты проходишь мимо и не здороваешься? Почему вы все так делаете?.. Среди всех этих людей был и историк. Луч солнца, пробивающийся сквозь дождливое небо, если вам угодны сопливые сравнения. Стоял спиной ко мне, разговаривал с географичкой. Я находилась близко настолько, чтобы слышать голос, но не разбирать слова. И я так хотела, чтобы он меня заметил. Чтобы просто посмотрел на меня. - Ага, иду, - я улыбнулась Даше, и она тут же ускакала к подругам. Я вернулась в столовую. Историк так ни разу и не обернулся. *** К двум часам этот ад закончился. Но что самое странное: мне не хотелось домой. Казалось бы, я должна бежать отсюда, чтобы по крайней мере заполнить своё одиночество интернетом. Только было какое-то странное чувство, периодически волнующее всё внутри, скручивающее желудок так, что даже начинало тошнить. Если я пойду сейчас домой... Туда, где родители не разговаривают друг с другом, уткнувшись в компьютеры, туда, где меня ждет захламленная комната и ноутбук на столе, где на кухне пустота, потому что маме просто лень готовить, где в воздухе висят неловкость, невысказанные обвинения, обиды... Из двух зол надо выбирать меньшее. Я достала галстук из кармана и сжала его в кулаке, как будто это могло придать мне решимости. Если и есть человек, с которым я хочу говорить, - то он определенно здесь, в школе. Склонился над тетрадями и проверяет однотипные таблицы или списанные из интернета эссе. Не дав себе передумать, я чуть ли не бегом направилась к заветной двери с надписью: «Кабинет истории». Около него я замерла, пытаясь заглянуть в щель и узнать, если там кто-то посторонний. В поле моего зрения учитель был один, как я и представляла, чахнувший за своим столом. Я ещё раз посмотрела на галстук в своей руке. Мне бы немного смелости. Любопытные взгляды учеников, сидевших на пуфике напротив класса, чувствовались почти физически. Если я немедленно не войду, то выставлю себя полной дурой. - Можно? - хрипло спросила я, открывая дверь. Историк удивленно посмотрел на моё красное лицо и кивнул. Он отбросил ручку и откинулся на спинку стула. Я неуверенно вошла. Было бы это всё фильмом, то тут бы не помешала замедленная съемка: как раз на моменте, где я подхожу к учительскому столу и встаю подле него. Не говоря ни слова, не шевелясь. - Что вы хотели? - не выдерживает Сергей Владимирович. - Вернуть. И снова не смогла пошевелиться под его взглядом, только покраснела ещё сильнее. На моем лице можно было бы просто написать: «Я влюблена в вас, но слишком боюсь признать», эффект был бы тот же. Ну и зачем я вообще пришла? - Галстук, - наконец, выдавила я и протянула ему смятый кусок оранжевой ткани, горячий, от моих рук. Он с улыбкой принял его и вдруг посмотрел мне прямо в глаза. Он всегда так делал при разговоре с людьми, ужасно смущает. - Спасибо, я совсем забыл о нём. - Странно слышать от него эту ложь. Ведь он всегда надевал именно его на праздники и на важные мероприятия, значит, любил. - Как дела дома? Я не сразу ответила: такой личный вопрос ввел в смятение. - Могло быть и лучше. Мы одновременно горько усмехнулись. Я покраснела ещё сильнее, а он только улыбнулся шире. - Я болела, - выпалила я, сама не понимая, к чему. - Да, я заметил. Пауза. Кажется, дыра внутри стала чуточку меньше. - Ну ладно, мне... - попыталась поставить точку в нашем неловком диалоге, но Сергей Владимирович резко меня перебил: - Вы смотрели «Отверженных»? Я видел, как вы читали... Ещё минут десять мы обсуждали творчество Гюго. У меня совершенно нет идей, почему он не дал мне уйти. Возможно, он заметил это отчаяние в глазах, возможно... Жалость, любовь к французской классике, сочувствие, психология, желание поговорить — мне неважно, что это было. Я такая глупая, да? Радоваться мелочам, как эти. Прозвенел звонок, и теперь мне уже точно пора было идти. Историк отложил галстук и тут же вернулся к тетрадям, как будто меня здесь уже не было. Не знаю, почему, но именно этот жест заставил меня ляпнуть: - Можно мне прийти после уроков завтра? И он согласился.