Что пропало, не вернешь, Ждешь чего, то, верно, ложь, Не прельщайся. Краток праздник бытия. Жизнь твоя и не твоя, — Наслаждайся. Ф. Сологуб
***
Свадьба, как и любое торжество подобного рода, всегда сопровождалось разгулом, весельем и пышными празднествами, особенно ежели союз совершался удачный и мог благо принести обеим семьям. В то время мало молодых по любви женились, а оттого не было в семьях согласия между супругами, а чувство воспевалось то, что на стороне найдено было — запретное да тем сладкое. Но не для выгоды брак роковой кравчего своего с родственницей жены покойной царь заключал, а руководствуясь злобой сокрытой, наветами вызванной. Никогда прежде не следовал государь русский советам Васьки Грязного, пропоицей того считая бездумным, однако ж место уязвимое ранил опричник наговорами своими, обвинив Федора в связи с тем, кому муж грозный доверял без меры, и предательство такое должно было караться смертью долгой и мучительной. Грязной на выдумку хитер оказался, предложив женку Басманову найти, да такую, чтоб все царю лично докладывала, следя за похождениями кравчего соколицей зоркой. Варвара Васильевна Сицкая кандидатурой годной оказалась, будучи не только родовитой да государю верной, но и прозорливой, серьезной, а значит красой опричника младого опьянена не будет, и словам ее будет вера. Сватов царь лично послал и вместе с Федором в дом невесты поехал, глаз с молодца не спуская да его отчаянием нарастающим упиваясь. Шутки шутит государь, весел как никогда, а Басманов едет бледнее савана на покойнике и глазами пустыми куда-то коню между ушей смотрит. Обыкновенно сваты приезжали в сумерках, дабы избежать позора в случае отказа, но тут, напротив, ехали шумно, с криками, и громче всех веселью предавался отец жениха, обнадежанный тем, что с царем породниться сможет. Вот уж и дом невесты показался, сват с коня богатого соскакивает, шутками-прибаутками разговор начинает, и видит Федор женку свою поодаль от родителей стоящую и чувствует, что вот-вот с коня от испугу свалится. Любил он девок стройных, со станом гибким, как у березки молодой, коими зачастую дочки крестьян похвалиться могли, от трудов бока себе на наедвашие и фигурой ладной обладавшие, а перед ним стояла такая краса, от которой даже скакун его ретивый отшатнулся, всхрапнул тяжело и хотел уж было вертать обратно за ворота. Варвара Васильевна была дородна без меры, тучна и от того неповоротлива, одета в меха тяжелые, что объема ей лишнего добавляли, и, как все модницы московские, нарумянена да набелена так, что сложно было сказать, каким лицо ее являлось без убранства этого, издалека в глаза бросающегося. Она и руки набелила, брови подвела густо, а волосы собрала под платком так туго, что едва моргать могла, отчего и смешно на нее смотреть было и плакать хотелось. Царя с поклоном встречают, челом бьют, а Федор так и сидит на коне своем, дурноту ощущая и пот с лица платком утирая. — Краса какая тебе досталась. — Глумится Грязной, ближе к кравчему подъезжая. — Не князь Вяземский, оно и понятно, но не дурна. Ощерился в злобе опричник младой, на бражника смотрит высокомерно, от гнева ноздри трепещат, и сплевывает он Василию под копыта коня, всем своим видом выражая свое к нему пренебрежение. — Плюйся, плюйся, Федора, — бормочет про себя Грязной, когда пошел горе-жених к невесте в дом, — а я уж прослежу за тем, чтоб язык твой поганый псам во дворе скормили. А меж тем Афанасий Иванович, на сватовство не поехавший, сославшись на самочувствие дурное, гнал коня на мельницу к колдуну по делу особой важности. Удача улыбнулась князю по чистой случайности, когда опосля встречи с Федором на кухне царской, еще долго не мог он к себе воротиться, на ступени присев и раздумьям рода различного предаваясь, как вдруг увидел он врага своего, что жизни ему и Басманову не давал, под топор палача обоих подводя. Затаился князь, а Грязной, радостный и с улыбкой хмельной на лице, шатающейся походкой к конюшне шел, шапку в руках вертя да подкидывая в воздух. Не заметил опричник, как платок в ней лежащий упал на землю, покуда носил его скорее для важности, нежели для дела, а вот для Афанасия Ивановича то была находка ценная, которую он вез колдуну и берег, словно зеницу ока. — Старик! — Кричит Вяземский, едва с коня спрыгнул. — Старик, открывай немедля! Колотит в дверь витязь гордый, кипит весь от нетерпения да негодования, а когда уж колдун ему отворил, вразумев, что просто так князь не уйдет, то прижал старика к стене бревенчатой, за грудки схватив, отчего тот побледнел разом и глаза прикрыл от испуга. — Что ж ты, собака, делаешь? К тебе с добром да златом, а ты предательством за милость платишь? — О чем ты, батюшка? Я бы никогда… — Затвори рот свой поганый да слушай! Уж не ведаю я, что ты мне в мешок положил, и не важно уж то, но выпала тебе оказия все дурное исправить, а ежели опять что выкинешь, то в этой же мельнице я тебя живьем и сожгу! Не веришь, подлая ты морда? Колдун уж трясется весь, руки крупной дрожью бьет, и клянется он во всем князю подсобить и помочь, чем может. Дает Вяземский ему платок Грязного да велит по нему ворожбой заняться, выдать все, что есть дурное на того, кому эта вещица пренадлежит. Идет Мельник к воде, под колесо платок кидает да слова нужные шепчет, в поток пенный внимательно всматриваясь. Долго ждал князь, уж злиться начал, как вдруг запречетал колдун, заохал, Афанасия к себе подзывая и тоже веля ему в реку бурляющую глядеть. — Ах ты, Иуда! — Вскрикивает Вяземский, по колену себя хлопнув. — С полюбовницей царской екшаешься! Улыбается князь, доволен остался, а из воды на него лицо женское смотрело, которое царской Кунице пренадлежало, и стояла она на коленях перед Грязным, штаны с него покорно приспуская. Кидает князь Мельнику мешок к золотом, на последок вновь угрозы свои повторив, и решает он немедля к изменнице царской в Кунцево отправиться по знакомой всем приближенным государю Дорогомиловской дороге.***
Всем известно было, что государь русский, когда в настроении неважном пребывал, пугал одним видом своим всех своих приближенных, и многие носа их хором своих не казали, опасаясь гнева немилосердного, а уж тем паче тогда, когда хотел царь-батюшка в измене уличенных аль в под опалу угодивших медведем во дворе травить. Очередной приступ болезни только успел отступить, как новая кручина мужа грозного в ярость вводила, ибо терзали его сердце думы про измену, да решение свое в горячке принятое пожигало изнутри, аки гиена огненная. Не желал царь кравчего своего женить, как и с трудом переносил идею о предательстве его подлом, и, хотя Федор был ласков сверх меры и даже предложил им вдвоем на конях поехать время провести, смотреть он в очи его прежде желанные не мог, опасаясь в гневе посохом молодца насмерть забить. Сидит Басманов у ног его в опочевальне, глядит привычным взором покорным, да вот всегда был в глазах его лукавых дерзости огонек, который теперь не забавлял царя русского, а вводил в нестерпимое бешенство. Умасливает опричник младой государя своего, веселить пытается, а у самого гадко на душе, и чем дальше в пучине бесконечной лжи и притворства увязал кравчий, тем ощущение черноты по сердцу расползающемуся острее было. Сказал бы он правду, открылся бы как на духу, да разве ж царю можно душу излить да в сруб горящий не угодить? Но тут заходит в палаты палач верный, Малюта Скуратов, и весть дурную царю сообщает, в пояс кланяясь да шапкой полы хором вытирая. А дело все было в попавшем уж давно в немилость Владимире Андреевиче, князе Старицком, в котором видел государь русский врага своего, желающего власть себе присвоить. Ранее попадавший в опалу и под донос Владимир был послан Астрахань защищать с армией, да вот слишком уж любезно встретили князя в Костроме, слишком пышный прием ему оказали, что послужило поводом в окружении царя полагать, будто того народ в цари прочит, а мужа грозного свергнуть желает. Рассказывает Малюта как на духу про все, о чем довелось ему узнать, и всем своим видом выражает готовность любой приказ царский исполнить, головы с плеч рубить без разбора денно и нощно. Трудно описать тот гнев, до исступления доводящий, который отразился на лице государя русского. Пена изо рта его пошла, руки затряслись, и швырнул он посох свой в стену почти что рядом с головой Скуратова, да, к сожалению Федора кравчего, мимо угодил. — Все вон! Вон я сказал! Верный пес Малюта, расшаркиваясь да кланяясь, спешно удалился, а за ним и Федор, к себе домой скорее вертаясь. Снимает он с пальца кольцо князем врученное, подзывает к себе холопа своего, коего благосклонностью своей бывало одаривал, и дает ему украшение со словами: — Поедешь к Вяземскому и скажешь: «Избушка на курьих ножках в лесу огнями зажглась и путника ждет под вечер трапездничать». Понял? И никому ни слова, ежели кто остановит. Ври, что хочешь, а правды не говори! Молча кивает холоп и шустро повеление исполнить бежит, а Федор уж коня велит седлать и мчится на встречу с Афанасием в назначенное место в установленное время.