Никто не знает, что нас ждёт. А мы судьбе не доверяем. Никто не знает наперёд, Где мы найдём, Где потеряем. А. Дементьев
***
Сторожка в лесу заброшенная, что мхом поросла по стенам бревенчатым и крышу имела покосившуюся, к земле клонившуюся, в самой чаще леса находилась, огороженная с одной стороны болотом непролазным, а с другой — густым ельником, путь через который знали немногие. Один раз сие место послужило пристанищем для охотников царских, что увлеклись азартом своим и слишком глубоко в лес ускакали, и были среди тех охотников Федор Басманов и князь Вяземский. Долго ждет полюбовника своего кравчий, уж подумал — не приедет, беда стряслась, но тут слышит топот копыт конских и голос знакомый; вылетает из избы опричник младой, ланиты его горят нетерпением, и от радости сердце его птицей подстреленной забилось, видя переживание в глазах ясных и чувство теплое, что лик чужой озаряло. Обхватывает ладонями Афанасий лицо безбородое, целует в уста сахарные, ненастыно и пылко, чувствуя, как по телу дрожь волнительная пробегает, когда прижимается к нему ближе кравчий юный, сладко в губы постанывая, телом своим трется, желая ближе быть и в одно целое слиться. — Где ты был? — Шепчет Федор, поцелуй разрывая и в волосы пшеничные перстами зарываясь. — Извести меня решил? — Я спасти нас способ нашел от смерти неминуемой, — касается князь челом своим чужого чела, руками своими чужих рук, — чуть коня не загнал, но опосля это все… Улыбается Федор и вновь к Вяземскому устами приникает, за ворот того схватив, и страсть неутолимая по венам его бурлит, клокочет, отчего мутнеет все перед глазами и тяжко дышать становится. Ведет он Афанасия за собой в избу, наслаждаясь его нетерпением и алчностью в ласках пылких. Всего хотел себе кравчего князь заполучить, свою охоту утолить и чужую нужду стороной не обойти, а потому не хотел он торопиться, желая момент сладостный как можно дольше продлить. Басманов как всегда наряден был, блестело ожерелье рубашки его камнями драгоценными да жемчугом, терлик красный узорами златыми искрил, и снимает неспешно одежи богатые с полюбовника Вяземский, жарко стан гибкий оглаживая ладонями горячими, отчего прильнул ближе к нему любимец царский, сам армяк княжий с тела крепкого срывая. Афанасий Иванович силой да молодостью дышал, уж от ран своих оправившись, был в плечах широк, а в поясе узок, руки его сильные были, ласки — голодные, а признания непристойные, что он в ухо нежное шептал, по коже мурашки от нетерпения посылали. — Хочу увидеть, как ты горишь в объятиях моих, — голосом осипшим от страсти басит князь, шелк кудрей Басманова меж пальцев пропуская, — хочу услыхать, как мое имя ты кричать будешь во страсти! Сторожка, как уже сказано было, старая была, не имела ничего в хозяйстве не растасканного да не поломанного, окромя печи да палатей на ней, на которые взор свой Вяземский и обратил. — Ты верно шутишь, Афоня. — Удивленно округляет глаза Федор, но, понимая, что выбор не велик, а на земле голой усладам предаваться не хотелось, все ж первый подходит к печи, брезгливо глядя на сажу и пыль. — Ежели меня хворь опосля свалит… Договорить ему мешают и объятия медвежьи, и поцелуи пылкие, что на плечи да шею чувствительную приходились. Подталкивает Вяземский кравчего на верха, пошлепывая игриво, а в какой-то момент и вовсе прикусив за ягодицы молочно-белые, на что Басманов выругался крепко, скалясь при этом вполне довольно. На палатях кафтаны какие-то лежали, старые да дырявые отчего еще брезгливее кривится Федор, но тут валят его на спину, сверху всем телом наваливаясь, и кажет князь зажатый в руках с маслом флакон, аромат терпкий источая. — Прикрой очи. — Говорит Афанасий, меж ног крепких, широко разведенных на коленях стоя, и молодец, с мгновение подумав, соглашается, доверившись полюбовнику своему. Ведет витязь смелый дорожку влажную поцелуев от ключиц острых до торса подтянутого, наслаждаясь гибкостью тела младого, сильного, но вместе с тем изящного. Федор уж возбужден был сверх меры, постанывая глухо от ласки нежной, но прекратить пытку сладкую не попросил даже тогда, когда принялся князь внутреннюю часть бедер его ласкать, прикусывая кожу нежную. Член Басманова гладкий был, с венками ярко выступающими под бархатистой кожей, и решается Афанасий попробовать то, что прежде никогда в жизни своей не делал, следя за тем, чтобы кравчий юный очей не открывал. Ведет языком игриво князь по жилкам вдоль естества кровью налитого, едва касаясь, ибо не мог он заставить себя в рот принять хозяйство мужское, но и этого хватило, чтобы Федор в спине прогнулся да перстами в кафтан под собой вцепился, еще крепче очи зажмурив. Лизнув головку красную да по уздечке устами мазнув, отстраняется Афанасий, эффектом произведенным довольный, и смазывает он щедро перста свои маслом, наслаждаясь тем, как капли с рук стекающие на живот любимца царского падали, оставляя разводы блестящие на нежной молочной коже. Ведет руку Вяземский меж ягодиц молодца красного и вводит по одному перста свои в тело его, теснотой плена его жаркого наслаждаясь и с трудом нужду страсти своей уж сдерживая. — Взгляни на меня. Федор, что до сего момента лишь на ощущения свои полагался, распахивает очи тотчас и, от взгляда голодного да жаркого князя, дрожь пробегает. Улыбается кравчий, к себе для поцелуя полюбовника притягивая, и стонет он ему в уста громко, когда двигать перстами опричник смелый начинает, касаясь того места заветного, что наслаждение наивысшее приносило. Палати скрипят нещадно, когда берет Афанасий Иванович Басманова вначале медленно, но вскоре ритм свой ускоряя, покуда не вцепляется ему в плечи Федор, ноги вокруг стана его крепкого обвив, и прикусывая витязя гордого то за уха мочку, то за плечи. Когда уж оба полюбовника наслаждения достигли и лежали в объятиях друг друга изморенные и уставшие, заводят они беседу о насущном, глаз друг с друга не спуская. — И как же ты решил Грязного извести? — Секрет я его выгадал, который гада этого в котел кипящий сведет. Знаешь любезную царя нашего, что в Кунцево живет? — Как же не знать? — Фыркает Федор, и глаза его на мгновение обидой гордости задетой блеснули. — Государь наш шелками ее одаривает да мехами, и долго она уже с ним. — Не без помощи Грязного. Это он помог ей пред очами царскими предстать, сам сношаясь с ней в знак уплаты долга, и нашел я людей, что подтвердить сие готовы. Любопытством горят очи Басманова, рассказ князя слушает он внимательно, ни слова не упуская, и торжеством горит улыбка его яркая, местью за обиду восполненная. — Но с женкой-то мне все же жить придется и секрет твой меня от нее не спасет. — И как она тебе? — Вопрошает Афанасий, над Федором нависая. — Хороша? Хотел было опричник младой подразнить Вяземского, поиграть на ревности его пылкой, но слишком сильно было его горе, и врать про такую супружницу он не мог. Описывает молодец горлицу свою, эмоционально руками всплескивая да деталей облика ее не обходя стороной, и вдруг слышит он, своим рассказом увлеченный, смех сдавленный, постепенно в хохот неконтролируемый переходящий. Держится за бока Афанасий, Варвару себе представив, на что обижается молодец гордый, пихает кулаком того в бок и уж с палатей соскочить хочет. Хватает его за стан гибкий князь, к себе вновь прижимая, и в макушку кудрявую ласково целует, носом в шелк волос смоляных зарываясь. — Тебе шутки, а мне с ней на лавку ложиться! — Не тревожься наперед времени. Весть о Грязном может свадьбу расстроить, ежели царь меня к себе опосля заутрени примет. Взбудораженный страстью да волнением за Афанасия, забыл совсем Федор, зачем полюбовника в место тайное вызвал, и говорит он ему серьезно, в очи пристально глядя. — Не ходи пока к царю. Не будет в расположении он и веры словам твоим не будет. — Отчего же? — Настораживается витязь смелый, и тогда вещает ему Басманов Владимира, князя Старицкого, которого в измене вновь подозревают. — Лже! Он ведь Астрахань защищал с войском своим! — Ох, ты знаешь моего не меньше, что аки кость в горле он государю нашему! Изведет он его, Афоня, веришь аль нет, а умертвит. А пока думы его тяжелы, не ходи к нему. Чую я, что хуже сделаешь. Дает слово после неких раздумий Афанасий с доносом пока не идти, но решить вопрос полюбовно с Грязным, коли тайна его раскрытая жизни ему может стоить. И долго еще делятся сокровенным молодцы в сторожке той старой, о прошлом вещают да на будущее загадывают, пока не зарозовело небо, рассвет скорый предвещая, и не оседлали они коней своих, направившись прочь из леса, что отныне хранил их общую тайну.