Персональный ад профессора Дойла

Медицинский корпус ОНИР 27 июня 2000, 17.28 Линдсей устало покосилась на большие круглые часы, висевшие на входе в медицинский корпус Офиса по научным исследованиям и разработкам. Она села в большое мягкое кресло в холле, откинув голову на спинку, и прикрыла глаза, облегчённо выдохнув. Утром Доннер вернулась из Индии, где она, Клэр Дэвисон, Антон Хендрикс и Питер Эксон, под руководством Мэтта Прэйгера, восемь дней исследовали родовое проклятие, приведшее к гибели нескольких человек. Это дело было не самым лёгким, и они изрядно вымотались, пока нашли того, кто пробудил злую неупокоенную душу. Линдсей немного нахмурилась, вспомнив их размолвку с Прэйгером по поводу ключевых моментов расследования. У них и раньше возникали споры и конфликты, но за четыре месяца она уже успела подзабыть, как это работать с другим кейс-менеджером, который иногда бывает абсолютно глух к версиям остальных членов команды. Другое дело Коннор Дойл… И вот Линдсей уже улыбнулась своим мыслям, вспомнив ещё одного шефа, под руководством которого начала карьеру в Управлении и проработала несколько лет. Именно его она считала эталоном профессионализма в ОНИР среди всех кейс-менеджеров, с кем ей приходилось работать. Именно его она оплакивала три долгих года после несчастного случая в Архангельске, работая всё это время с Мэттом Прэйгером, но так до конца и не смирившись с мыслью, что Коннор погиб. И она не ошиблась — Дойл выжил в ту ночь и вернулся в феврале этого года, пройдя лютый кошмар бесчеловечных экспериментов в засекреченной лаборатории. Казалось, теперь всё будет иначе, всё будет хорошо. Но Линдсей чуть не потеряла его снова, когда последствия этих экспериментов настигли Коннора, и он оказался при смерти. Огромных усилий стоило вернуть его буквально с того света, заставив сердце биться. Её сердце также чуть не остановилось в момент клинической смерти Коннора. Ведь он был не просто её начальником. Он был тем, кого она безумно любила… Сейчас Линдсей пришла в медицинский корпус, чтобы дождаться, пока Антон и Клэр закончат обследование Коннора и вынесут свой вердикт о состоянии его здоровья. Уже к середине прошлой недели Коннор никак не мог дождаться, когда закончится их едва начавшееся расследование и они вернутся в Галифакс. Он мог доверить полное обследование только членам своей команды, которые провели множество долгих дней и ночей в лаборатории у микроскопа, изучая R-клетки в его крови и их влияние на образование многочисленных кист в мозгу. Сейчас, когда Коннор, кажется, уже наконец пережил мучительный распад системы ускоренной регенерации, он захотел убедиться, что нет никаких причин для дальнейшего беспокойства. Что он здоров и готов вернуться на работу. Коннор уже в прошлый четверг рвался выйти с больничного, но директор Управления чётко обозначил, что допустит его к работе только после полного обследования. Поэтому Дойлу ничего не оставалось, как сидеть и ждать, пока те, кому он безгранично доверяет, вернутся с расследования. Наконец, этот день настал. Линдсей снова глянула на часы, тряхнув головой в попытке отогнать дремоту. Процедура обследования должна была закончиться с минуты на минуту, и она хотела дождаться момента, когда Коннор выйдет из лаборатории. Она безумно соскучилась, но понимала, что стоит остаться по эту сторону двери и не вмешиваться в медицинский осмотр. Будь он просто пациентом, наверное, она бы без тени сомнения вошла туда, но ситуация стремительно менялась, и с каждым днём Линдсей было всё сложнее разделять профессиональное и личное, оставаясь полностью беспристрастной. Надежда на совместное будущее крепла в её сердце, полторы недели назад подпитанная значимым событием. В тот день, когда Коннор захотел провести какое-то время в одиночестве и попросил Линдсей посидеть с его дочерью, он на прощание её поцеловал. И Доннер очень надеялась, что когда она привезёт Николь обратно, Коннор разрешит ей остаться с ним. Но приехав к Дойлу домой, Линдсей вдруг встретила там ещё и Адриану Де Марко, тётю Никки. И подметила странности в поведении обоих встретивших её на пороге. Де Марко, забрав Никки у Линдсей из рук, сразу же ушла с малышкой в ванную. Дойл, натужно улыбаясь, коротко поблагодарил и сказал, что позвонит ей завтра. Но на следующее утро её и других членов команды Дойла командировали, и, кажется, эти девять дней разлуки были тяжёлым испытанием не только для Линдсей. Коннор в первый же день по телефону сказал, что очень хочет видеть её и что им предстоит долгий разговор. Он, наверное, даже представить не мог, как она ждала эту беседу и надеялась, что после неё наконец-то сбудется её многолетняя мечта: быть с ним вместе. Ожидание Коннора на входе в лабораторию продлилось ещё несколько десятков минут, но, в конце концов, послышались мужские голоса, которые Линдсей сразу узнала даже на расстоянии. Из дверей вышли Коннор и Антон. Хендрикс улыбнулся, осаждая волнение Линдсей. Коннор всё ещё был бледен, но выглядел значительно лучше, чем в их последнюю встречу. По крайней мере, от чёрных синяков под глазами не осталось и следа. Он тоже едва заметно улыбнулся, увидев Линдсей, и ускорил шаг. Подошёл к ней и мягко обнял за плечи. — Рад тебя видеть, — его глаза просияли. — И я тебя! Как ты? — она несколько раз провела ладонью по спине Коннора, почувствовав, как сердце забилось чаще. — Всё в порядке, — ответил за Дойла Антон. — Мы даже не ожидали, что результаты обследования будут настолько чистыми. В анализе крови не найдено никаких следов системы ускоренной регенерации, а в мозгу — кист. Внутренние органы также в полном порядке. Они остались в том же состоянии, в котором их отстроили R-клетки. Как и говорил доктор Дженнерс — печень, поджелудочная, желудок и кишечник выглядят как у молодого юноши, который никогда не пробовал алкоголь и никотин. От этих слов Коннор странно поморщился. Антон это тут же заметил. — Я думаю, что твои неприятные ощущения — временное явление. Тебе сейчас надо поесть чего-нибудь тёплого, вяжущего и выпить сладкий чай, чтобы поднять уровень глюкозы в крови. — Может, нам заехать в кафе «У Молли»? Это же твоё любимое заведение, насколько я помню, — предложила Линдсей, кротко улыбнувшись. — Да, наверное, — как-то вяло отозвался Коннор. — Что ж, Антон, спасибо большое тебе и Клэр. Мне жаль, что я не дал вам прийти в себя после перелёта, но зато с завтрашнего дня я наконец-то смогу вернуться к работе. — Знаешь, Коннор, — слегка нахмурился Антон, — несмотря на результаты обследования, может тебе хотя бы до конца этой недели побыть ещё на больничном? Впереди три рабочих дня, и учитывая, что не все твои неприятные ощущения бесследно исчезли… — Ерунда, — перебил его Коннор. — Я и так засиделся. На прошлой неделе они были ещё ярче, но мне уже тогда безумно хотелось вернуться на работу. Если веских причин для продолжения больничного нет, завтра я выхожу. — Как знаешь, — Антон пожал плечами. — Тогда я вас оставлю, — он улыбнулся Линдсей и хлопнул Коннора по плечу. — Хорошего вечера! Когда Антон скрылся за входной дверью, Линдсей взяла Коннора под руку и поцеловала в щеку. Он перевёл на неё взгляд, и они соприкоснулись кончиками носов. Коннор почти невесомо дотронулся до её светлых волос, но почему-то тут же убрал руку. — Поехали в кафе? — ласково произнесла Линдсей. — Поехали, — он снова нерешительно поднёс ладонь к её лицу и медленно провёл пальцем по щеке. Линдсей застыла, ожидая хотя бы мимолётный поцелуй, но в глазах Коннора сверкнул лишь печальный огонёк, заставивший её внутренне сжаться от дурного предчувствия. Коннор сделал шаг вперёд, и она, всё также удерживая его под руку, пошла за ним. Кафе «У Молли» находилось примерно в десяти минутах езды от Управления. Сегодня там было немноголюдно, поэтому каждый клиент мог рассчитывать, что его обслужат с должным вниманием. Миловидная официантка по имени Келли — молоденькая брюнетка с голубыми глазами — лучезарно улыбнулась, подав им меню. Коннор был одним из постоянных клиентов заведения, и она уже неплохо запомнила его вкусовые предпочтения. Как и то, что он всегда был вежлив, приветлив и никогда не скупился на чаевые. Иногда даже интересовался, как у неё дела и уже точно запомнил её имя, так как Келли иногда забывала нацепить бейджик на лацкан пиджака. Она тоже запомнила фамилию этого обаятельного одинокого мужчины, услышав, как однажды он ответил на телефонный звонок, назвав себя профессором Дойлом. Сегодня впервые за всё время профессор пришёл сюда не один, а с женщиной. Линдсей быстро остановила свой выбор на салате и ореховом мороженом, вернув официантке меню с такой же приветливой улыбкой. Коннор же пролистал список предлагаемых блюд несколько раз, и с каждым листом хмурился всё сильнее. Когда он снова откинул листы меню в начало, Линдсей удивленно вскинула брови. Её шеф был одним из немногих, кто мало обращал внимание на то, что у него в тарелке, часто завтракая, обедая и ужиная в командировках на ходу. Если они приходили в ресторан или кафе, он обычно заказывал хорошо прожаренный бифштекс с гарниром. И, естественно, кофе, без которого Коннор просто не мыслил своё существование. — Профессор Дойл, — робко начала официантка, увидев его сомнения, — сегодня в меню есть ваша любимая куриная грудка, запечённая в белом вине. Линдсей скосила взгляд на девушку, которая стояла с невозмутимым видом и смотрела на Коннора. «Грудка в белом вине? Не бифштекс? Это что-то новое. А я думала, что хорошо выучила то, что он любит…» — подумала Линдсей. Коннор поднял глаза на Келли, вымученно улыбнулся и с едва заметным раздражением захлопнул меню. Затем прочистил горло и тихим голосом задал вопрос, от которого у официантки слегка дёрнулась очаровательная улыбка. — Простите, Келли, а можно у вас сегодня заказать обычный куриный бульон без специй и приправ? — Конечно, сэр, — она кивнула головой, сделав пометку в блокноте. — Что-нибудь ещё? — И сладкий… — Коннор запнулся, — чай… — следующий вопрос прозвучал крайне неуверенно. — У вас есть ромашковый чай? — Боюсь, что нет. Только зелёный и чёрный. — Тогда чёрный, — Коннор робко улыбнулся и перевёл взгляд на Линдсей, которая смотрела на него с удивлением и лёгкой тревогой. — Тебе всё ещё нехорошо? — спросила она, когда официантка ушла. — Просто пока не уверен, что готов вернуться к старым предпочтениям в еде, если ты об этом подумала, — Коннор тяжело сглотнул. — Давай поговорим о чём-нибудь другом… — он улыбнулся одним уголком рта. — Расскажи лучше о расследовании, пока мы ждём заказ. Беседа потекла непринуждённо и неспешно. Они обсудили детали последнего дела, потом Доннер задала пару вопросов о Николь и об Адаме. Коннор и Линдсей обменивались улыбками и взглядами, и, казалось, расслабились, отпустив накопленное за несколько дней напряжение. Наконец, к ним подошла официантка с подносом, и разговор на какое-то время прервался. Линдсей, которой за весь день так и не удалось нормально ни позавтракать, ни пообедать, сконцентрировалась на содержимом своей тарелки. Когда примерно половина салата была съедена, она подняла задумчивый взгляд на своего спутника и нахмурилась. Коннор застыл с ложкой над бульоном и смотрел то ли в него, то ли куда-то мимо. Кажется, он ещё даже не притронулся к еде. — Горячий? — тихо спросила Линдсей. Коннор дёрнулся, поднял на неё глаза и часто заморгал. Затем кинул ложку в тарелку и отставил её в сторону. Рукой он пригладил свои чёрные волосы, и Линдсей окончательно поняла, что Коннор нервничает. Он всегда машинально так делал, когда его что-то чрезмерно беспокоило. — Потом… — он посмотрел на Линдсей, и та увидела одну из самых редких эмоций на лице своего начальника: волнение. — Линдс, ты знаешь, я не люблю всякие вводные речи и долгие подводки к теме, поэтому я сразу скажу то, что так долго хотел тебе сказать… Слишком я уж затянул с этими словами, чтобы теперь опять медлить и думать, как начать, — Дойл наклонился к ней чуть ближе и уверенно произнёс: — Ты всегда была очень важна для меня. И до событий в Архангельске, когда нас связывали только деловые отношения, я ценил тебя как блестящего профессионала, как свою «правую» руку. Коннор сглотнул и робко, почти по-мальчишески, улыбнулся. Его серые глаза снова смотрели на неё с особой теплотой и нежностью. — Я полностью мог на тебя положиться, — продолжил он, — я знал, что ты никогда не подведёшь меня. И в какой-то момент, незадолго до той февральской ночи, думая в кровати о нашей стычке с Мартином Ша и о том, насколько взволнована ты была, я словил себя на мысли, что моё отношение к тебе изменилось. Ты стала привлекать меня не только как мой главный помощник… И я говорил тебе, что ты была моим единственным «якорем» там, в Неваде. Только ты не позволила мне сойти с ума от боли и отчаяния, когда меня бесконечно пытали и резали живьём. Только из-за тебя я хотел вернуться назад… Доннер поняла, что сейчас разрыдается. Она потянулась к нему, чтобы поцеловать. Сил сдерживать себя уже не было, да и зачем?.. И по выражению её лица Коннор сразу догадался, что произойдёт дальше, но он не мог пока допустить поцелуй. Ненавидел себя за то, что собирался сказать следом, хоть и понимал: правду нужно произнести именно сейчас. Гадкое признание, слова в котором он так и не продумал до конца, имея достаточно времени. Коннор знал, что не сможет начать отношения с той, которую любит, утаив столь важную деталь. Всё тайное, рано или поздно, становится явным. Лучше сказать сейчас, чем потом это случайно вскроется и разрушит их жизнь. И поэтому Коннор чувствовал себя так погано, понимая, что всё, что он сейчас озвучит, будет похоже на оправдания. А он не выносил оправдываться. Проще признаться честно, а не списывать на обстоятельства, даже если они были весомыми. Вот только беда в том, что Коннор не помнил ни обстоятельств, ни причин, ни самого главного: чья же это была идея, и кто сделал первый шаг — он или Адриана? Когда её руки коснулись его живота, он взбесился, не понимая, что она делает и почему нарушает его личные границы. Адская боль извела его за два дня, и терпеть её в тот момент стало просто невыносимо. Она не давала спать, есть, сидеть, лежать, стоять. Коннора преследовало ощущение, будто тот паразит, которого извлекли из него три года назад, откусывал по маленькому кусочку от внутренних органов, вызывая нестерпимые болевые ощущения. И Дойл хорошо помнил, что первой ответной реакцией на чужое, хоть и аккуратное, прикосновение чуть ли не стала пощёчина Адриане, так как в секунду касания его и без того полыхающее диким огнём нутро прожгло ещё сильнее. Но спустя пару мгновений спазмы начали растворяться по мере того, как Де Марко бережно водила рукой вокруг его пупка. Словно кто-то выдернул пробку в раковине, а боль водоворотом стала утекать прочь. Но вдруг Адриана испугалась, что навредит ему, и убрала руки, так толком и не объяснив, каким даром обладает. Она замолчала и закрылась, попросив время на отдых. А Коннор лежал с широко распахнутыми глазами и не верил, что судорога внутри ушла почти бесследно. Правда, породив весьма недвусмысленные и очень нехарактерные для этой ситуации ощущения в паху. Много раз за прошедшие дни Дойл пытался детализировать дальнейшие сцены в памяти. Чётким воспоминанием было, как он повернул голову, чтобы посмотреть на Адриану и всё же задать несколько вопросов, но взгляд остановился на её груди, а не на лице. Коннор помнил цвет пуговиц на белоснежной блузке, которые медленно поднимались вверх и опускались вниз в ритм дыхания Адрианы. А вот дальше в памяти зияли одни сплошные дыры, где ярким пятном светило лишь то, что Коннор даже не попытался остановиться, осознав, что перед ним Де Марко. В тот момент он хотел её до безумия, забыв обо всем. Мир вокруг замкнулся только на ней, стирая границы между прошлым и настоящим. Коннор даже не был уверен, что в тот момент помнил о дочери, потерявшись во времени и событиях своей жизни, хотя Николь занимала все его мысли с того дня, как он впервые взял её на руки. Он видел только Адриану перед собой, и единственное, что удерживало его в остатках зыбкой реальности, — осознание, что изнутри рвётся тёмная сторона личности, которая может причинить ей зло. Боль, как и в «Улье», уничтожила всё разумное и рациональное в нём, обнажив первобытные инстинкты. И импульсами где-то далеко стучало глухое эхо, что если он позволит себе раствориться окончательно, исход этой близости может быть трагичным. Зверь просыпался, всё ещё подпитывая злобу отголосками боли, заставляя Коннора поверить, что перед ним Аманда, а не Адриана, что он всё ещё в «Улье», а не дома. И Коннор не мог допустить в этот момент очередной провал туда, понимая, чем это может обернуться для Адрианы. Он шептал её имя, цепляясь за него и за желание доставить ей удовольствие, заставив монстра в себе уснуть. И когда он отступил, Коннор буквально утонул в лавине эмоций, окончательно снёсших все барьеры. Сейчас, собирая ошмётки памяти, которые у него остались с того дня, Дойл всё больше запутывался. Он будто был там с Адрианой, и его не существовало нигде. Какие уж там попытки логически оценить ситуацию, если всё происходящее не виделось ему ясным и чётким, а пробивалось словно через туман и какое-то искрящееся свечение. Всё, что он вспомнил — избавление от боли довело его буквально до эйфории и экстаза. Каждое прикосновение к Адриане, каждый поцелуй убирали прочь усталость, слабость, ломоту, выжигающие ощущения внутри, заменяя их на наслаждение и силу, словно из Де Марко бил какой-то фонтан исцеляющей энергии, который дурманил разум. И он, словно умирающий от жажды, никак не мог напиться. Ему хотелось нырнуть туда с головой, не переставая поглощать поток этой живительной силы. Он потратил уйму времени, чтобы объяснить хотя бы себе, почему его захлестнуло диким возбуждением после той адской боли, когда каждое движение заставляло до скрежета сжимать зубы. Подействовал ли на него некий особый дурман силы Адрианы или злую шутку сыграло кое-что другое? Ведь даже тот факт, что его дочь родилась при помощи ЭКО без прямого участия Коннора, горько намекала на поросшую густым мхом интимную часть его личной жизни. Он никого и никогда не любил до Архангельска, считая чувства сказкой для романтиков. Но и не признавал встречи чисто ради удовлетворения базовых потребностей, желая всё же иметь постоянных партнёрш, с которыми при случае можно было перекинуться парой-тройкой фраз, а не только движениями тела. Секс без обязательств у профессора Дойла обычно выходил не слишком «без». Ведь всегда и всю свою жизнь, в удовлетворении всех своих потребностей, Коннор шёл, опираясь на логику и не слушая эмоции. И если его женщинам нужна была какая-то поддержка, он всегда приходил к ним на помощь, считая такую выручку своим долгом. Поэтому после возвращения из «Улья», отношений с женщинами ему не особо хотелось, и он не слишком стремился заводить даже мимолётные, узнав, что стал отцом маленькой крохи. Теперь его вёл совсем иной долг, а времени на себя катастрофически не хватало. Да и события предшествующих месяцев не способствовали поиск партнёрш для встреч. Компромат на Элсингера, проклятая картина, покупка квартиры, Адриана с её вечными претензиями к воспитанию ребёнка, больница… Уже и разум давал бесконечные сбои, а личных желаний и вовсе не осталось под грузом навалившихся проблем. Но забытые ощущения, выжженные из памяти и тела огнём взорванного завода и бесконечными испытаниями по обновлению тканей внутренних органов, вдруг в одночасье пробудились, и всю его память смыло вместе с самоконтролем. Но случилось то, что случилось, и отсутствие воспоминаний не являлось для Коннора существенным поводом, чтобы окончательно забыть до сих пор искрившийся в памяти момент и перешагнуть его, сделав вид, что ничего не произошло. Раз так вышло — надо сделать всё, чтобы случившееся никак не отразилось в будущем на его отношениях с Линдсей. Коннор прекрасно понимал: она вряд ли сможет понять и принять эту новость, ведь он не имеет права рассказать ей про силу Адрианы и про своё спасение. Но и скрыть от Линдсей эти пикантные подробности попросту не мог, понимая, что хочет строить с ней семью на фундаменте честности и доверия. Коннор лихорадочно подбирал слова, но всё больше с ужасом понимал, что вся его плохо выстроенная впервые в жизни на эмоциях, а не на логике, система рассыпается на глазах. Он перехватил лицо Линдсей, почувствовав её горячее дыхание на коже. — Линдс, я ненавижу себя за это, но я всё-таки должен тебе рассказать кое-что ещё… И тут в его кармане запиликал телефон. Коннор вздрогнул, а Линдсей отстранилась, пристально заглянув в глаза. Он машинально достал мобильный и увидел на дисплее имя именно той, о ком сейчас собирался говорить. — Я потом перезвоню, — тихо сказал Коннор и нажал на отбой. Линдсей сидела и, казалось, не дышала, замерев в ожидании. — В то воскресенье, когда ты ушла с Николь, между мной и Адрианой кое-что произошло, — он опустил глаза, и чуть тише продолжил: — Поверь, я бы очень хотел объяснить тебе все детали, но я не могу… Не могу, потому что это будет нечестно по отношению к Адриане. Но она помогла мне избавиться от боли и восстановиться… весьма нетривиальным способом. По глазам Линдсей он понял, что дальше можно обойтись без интимных подробностей. Она уже и так отстранилась от него ещё дальше и напряглась всем телом. — Линдсей, пожалуйста, я не прошу тебя понять и принять это. — Его до этого мягкий и ровный тембр начал сбиваться. Коннор чувствовал себя так паршиво, как не чувствовал раньше никогда в отношениях, ведь до этого разговора ему ещё никогда не приходилось разбивать своей правдой сердца тех, кого он любит. — Мне было ужасно плохо несколько дней, а хуже всего, что я чувствовал, что во мне просыпается монстр, впервые проявившийся после экспериментов в Неваде… Я думал, что победил его, но тем утром, когда мы проснулись с тобой вместе, я ощутил, что та тёмная сторона личности начинает брать верх над сознанием. — Он видел, как её глаза расширяются всё больше, а руки начинают дрожать. — Я был так рад, когда ты предложила забрать Никки… Ведь я мог неосознанно причинить тебе или ей вред, перестав себя контролировать. Правда, в тот момент я даже представить не мог, насколько потеряю контроль над собой. Адриана нашла меня на полу в ванной, я даже не знаю, что со мной творилось несколько часов. Она привела меня в чувство, и боль снова захлестнула… — Линдсей напротив буквально застыла, не моргая. И Коннор засомневался: воспринимает ли она то, что он говорит? — Линдс! Линдсей? Ты слышишь? — Ты изнасиловал Адриану? — с каменным лицом еле выдавила из себя Линдсей, глядя куда-то в сторону. — Нет! Как ты могла такое подумать? — в ужасе почти прокричал Коннор, приковав к их паре внимание со стороны других посетителей кафе. Но сейчас ему было наплевать, кто и как на него смотрит. Волновало только, как на него смотрела Линдсей, взгляд которой с каждой секундой становился всё более отстранённым и холодным. — Значит, вы оба этого хотели? — пробормотала она едва слышно. — Линдсей… Умоляю… Я понимаю, как это выглядит со стороны, но я… — он потёр глаза, а затем виски ладонями. — Чёрт, я не помню до конца, что произошло. Но это было не изнасилование. Отвратительней всего, что я не могу объяснить тебе истинную причину, почему мы вообще оказались в одной постели. — Коннор… — Ему показалось, что в её глазах на секунду блеснули слёзы. — Но тогда зачем ты мне сейчас это говоришь? — Потому что я не хочу начинать отношения с тайн и секретов. Пойми, я хочу, чтобы мы были вместе. — Дойл взял себя в руки и снова начал говорить медленно и спокойно. — И не смогу жить, думая о том, что рано или поздно всё вскроется. Ты же знаешь, мне важно оставаться честным до конца. Я не умею врать и изворачиваться. Он замолчал и взял её ладонь, прижав к губам. Линдсей тоже погрузилась в безмолвие. И Коннору показалось, что прошла целая вечность, а Доннер сидела перед ним с тем же отрешённым лицом, глядя в пустоту. — Линдс, прости, что я причинил тебе боль! Но я должен был это сказать. Прошу, не молчи, ответь что-нибудь! — он гладил её пальцы, пытаясь поймать взгляд. Коннор был готов к её слезам, он даже был готов заслуженно отхватить по лицу, но к такой затянувшейся паузе — нет. Тишина будто наматывала ошмётки надорванных нервов, причиняя невыносимую боль. Но вместо ответа Линдсей аккуратно достала свою ладонь из его пальцев, встала, и её взор наконец сфокусировался на нём. В серых глазах — ни любви, ни ненависти, ни отвращения, лишь бездонное и пугающее безразличие. — Честность всегда была вашим лучшим качеством. Увидимся на работе, профессор Дойл, — сказала она ровным голосом, развернулась и неспешной походкой зацокала каблуками к выходу. — Линдсей, постой… — крикнул ей Коннор, но она лишь ускорила шаг. В его кармане снова запищал телефон. С раздражением он достал трубку и, увидев на дисплее всё то же имя, снова нажал на отбой. — Нет, с тобой я точно сегодня разговаривать не буду, — пробормотал он себе под нос, быстро набирая текст смс. «Я занят. Созвонимся завтра. Если хочешь узнать, как дела у Николь, позвони Адаму». Коннор убрал телефон в карман и нервно забарабанил пальцами по столу, думая, что делать дальше. Он ожидал разный исход этого разговора и, конечно, был готов и к такому, но одно дело прокручивать исходы в голове, другое — видеть их наяву. И спешка наряду с необдуманными действиями и словами могли сделать только хуже, поэтому он не побежал за Линдсей следом. Он неплохо знал её и понимал, что сейчас лучше не лезть в глаза, а просто дать время успокоиться и подумать. Телефон снова коротко пиликнул. Коннор чертыхнулся и грохнул мобильный на стол перед собой. «Просто хотела узнать, как прошло обследование». Дойл нахмурился. Он же ей не говорил ничего о планах провести целый день в медицинском корпусе. Адам сказал? Коннор тут же решил обстоятельно поговорить с Дженнерсом на эту тему. Николь это одно, а его личная жизнь и проблемы — другое. Поджав губы, Коннор снова быстро набрал ответ. «Всё нормально. Завтра». Очередное смс пришло буквально через пару секунд. «Хорошо. Завтра так завтра. Позвони мне утром до работы. И береги себя!» Коннор до скрипа сжал зубы и расстроенно зарычал. Кинул на стол несколько купюр и вышел из кафе. Завтра… А что будет завтра?