Персональный ад профессора Дойла

Бульвар Белл, Галифакс 30 июня 2000, 21.45 Переводя взгляд с огромной вывески над головой на такси и обратно, Коннор нерешительно потянулся в карман за телефоном. Ещё минуту посомневался, повертев мобильный в пальцах, и всё же нажал на вызов. — Привет! Адам, я вернусь с расследования завтра ближе к обеду. У вас всё хорошо? — он выслушал подробный рассказ Дженнерса о прошедшем дне и задал ещё один волновавший его вопрос: — Адриана уже приехала?.. — получив утвердительный ответ, Коннор скривился, как от зубной боли. — Хорошо. Скажи ей, пусть не едет в отель, а ночует на моем диване. Поцелуй Николь! «Сволочь ты, профессор! — раз за разом чувствуя уколы совести, думал Коннор. — Ты же прекрасно знаешь, что сомелье из тебя в неполных сорок лет весьма посредственный. Но всё равно идёшь туда, зная, что дома ждёт дочь… Если бы только дочь». Он сжал зубы и прикрыл глаза, не желая даже думать о встрече с тётей Николь. Только не сегодня. Проведя несколько часов наедине с бесконечным потоком гнетущих и волнующих мыслей, Коннор понял, что все попытки сознательно остановить эту лавину терпят крах. Он так устал и выбился из сил, что уже просто не мог выносить крутящийся барабан ментального пистолета, обойма которого была заполнена догадками, версиями и обрывками воспоминаний. Дойл будто виском всё время ощущал тяжесть и холод приставленного дула, сулящего ему проигрыш в нетипичном варианте русской рулетки без единого шанса на выживание. Печально усмехнулся, пройдя по ассоциации от игры к водке, которую пробовал всего один раз в жизни после экзамена по русскому языку. Перебрали они тогда всей группой знатно. Сцены, насколько веселым выдалось отмечание завершения стажировки в России, размылись в памяти, зато живо сохранились воспоминания о доводящем до зелени похмелье. С тех пор Дойл позволял себе выпить лишь пару бокалов белого вина по праздникам или бутылку холодного пива после тяжёлого трудового дня. Но сегодня Коннору виделось, что даже ведра пива ему будет мало… Больше всего на свете он хотел закрыть глаза и просто уснуть, оставив за границей сознания весь этот будоражащий мыслительный хлам. И страстно желая очистить ум от него хотя бы на час, а лучше на день, Дойл нашёл единственный вариант, способный ему помочь. Снотворное обычно его не брало, значит, оставалось прибегнуть к способу, который в прошлый раз выключил неугомонный разум почти на сутки. Коннор тяжело вздохнул и ещё раз скосил глаза на стоявшее рядом такси. В голове против воли вихрем опять пронёсся отрывок разговора с Линдсей днём, её пустые глаза и эхо ледяного тона. Дойл прикрыл веки, потерев переносицу. Последняя сознательная опора, удерживающая его от шальной затеи, рухнула. Он не хотел ночью раз за разом вспоминать взгляд, в отражении которого явно читалось, что он потерял Линдсей навсегда. Что бы она ни говорила, сколько времени ни просила, Дойл не сомневался: их даже не начавшийся союз навсегда разрублен горькой правдой. Его же руками, установившими непоколебимые принципы выше личных интересов и желаний. Сердце Коннора учащённо забилось, когда образ Линдсей перед глазами сменился на личико Николь с забавно нахмуренными бровями и искривлённым ртом, будто малышка пыталась высказать отцу недовольство. — Прости, милая, — тихо прошептал Коннор, открывая дверь бара. — Увидимся завтра. Предчувствие и воспоминания о единственном алкогольном подвиге в жизни не лгали. На втором стакане виски Дойл понял, насколько это плохая идея, но было уже поздно. Выпить залпом не получалось, поэтому Коннор цедил напиток сквозь зубы, пытаясь разобраться, что же в нём такого особенного. Но уже после второго стакана алкоголь пошёл, как родной, а попытки проанализировать вкусовые качества выпитого рассыпались в затуманенной голове. Где-то к концу третьего к Коннору подсела рыжеволосая женщина, сделав комплимент его длинным пальцам, на которых нет кольца. Коннор сверлил взглядом то и дело качавшуюся полку с выпивкой напротив и не одарил даму даже мимолётным взглядом. Благо она быстро сообразила, что обладателю музыкальных пальцев её общество не по душе, и ушла… Но следом на тот же стул сел мужчина средних лет с философским разговором. И вроде тема у него была интересная, но поддержать её Коннор уже не мог. Наконец и этот собеседник обронил, что ошибся на счёт этого холеного франта, который выглядел умным, а на деле даже два слова связать не мог. Мужчина махнул рукой и пересел на другое место, выбрав следующую жертву для разговора. А Коннор пил… Пил много, уже не чувствуя ни вкуса, ни запаха, не обращая внимания на гремящую музыку и шумных посетителей бара. Но вдруг его опьянённую самозабвенность нарушил до боли знакомый голос: — Томатный сок, пожалуйста! Коннор всё так же смотрел на витрину, которую начало штормить в лучших традициях морской качки. Он надеялся, что допился до слуховых галлюцинаций и это очередная ценительница музыкальных рук или на худой конец любительница поговорить о смысле жизни. Поэтому не решался перевести взгляд в сторону и встретиться с зелёно-карими глазами. — И как? Желаемая кондиция достигнута или пока недостаточно? — прозвучало возле уха Коннора с привычными нотками иронии в голосе. Всё ещё втайне надеясь, что кондиция таки достигнута, и это приступ внезапно начавшейся после первой же попойки белой горячки, Дойл медленно повернул голову и с отчаянием в голосе застонал. — Адриана… — с трудом произнося слова, с рычанием процедил Коннор. — Иди ты к чёрту! Я не хочу тебя видеть! — А придётся, — сказала Де Марко, с наслаждением отпив глоток сока. — Хотя бы потому, что я тётя Николь. И никуда тебе от этого факта не деться. — Ты… Ты… — он хотел выговорить какое-то труднопроизносимое сейчас слово, но захлебнулся в потоке звуков. — Что я? — Адриана яростно сверкнула глазами, полностью развернувшись к нему и наклонившись ещё ближе. — Господи, Дойл, ты себя-то в зеркало видел? — Ви-идел. А вот Ли-индсей даже не смот…рит на меня! — заикаясь, прохрипел Коннор. — Ты поним… а…ешь? — Вот всё, что я абсолютно точно понимаю: с тебя точно хватит. — Она отобрала у него наполовину недопитый стакан. — Плати, и поехали домой. — Нику-уда я с тобой… не поеду! — запротестовал Дойл, резко отклонившись от неё, и чуть не потерял равновесие. — Как же ты меня достал, дорогой родственник! — обречённо произнесла Адриана, покачав головой. Она вытащила свой бумажник и бросила купюру на стойку. Затем наклонилась к уху Коннора и прошептала: — Или мы едем сейчас к тебе домой, или Николь завтра едет ко мне. Я не потерплю, чтобы ты дышал на неё перегаром, — и, уворачиваясь от его дыхания, сказала тихо в сторону: — Да и мне только твоего похмелья не хватало. — Адриана скривилась и со стоном выдохнула. — Чёрт, ну вот, уже тошнит. — Чт… о-о? — Коннор с подозрением прищурился, снова отклонившись назад. — Ничего! — выплюнула она сквозь зубы. — Говорю, таблетки от похмелья нужно купить по дороге. Дойл посмотрел на неё ненавидящим взглядом. И за что ему это? Эта женщина теперь будет всегда олицетворять его персональный ад? Может, он уже горит в аду, не осознавая этого до конца? Ведь даже напиться спокойно невозможно. — Ад… Ад… риана. — Он нервно усмехнулся. — Ты… Она не дала ему договорить, взяла под руку и потащила к выходу. В такси Коннор отключился. Не помнил он и как Де Марко удалось втащить его на второй этаж дома. Зато в память хорошо врезались огромные глаза Адама, который застыл на пороге с бутылочкой, когда Адриана открыла дверь своим ключом. Отголосками звенящего эха до его сознания доносились реплики Де Марко: — Доктор Дженнерс, я прошу прощения, наверное, вам придётся переночевать в комнате с Николь… Профессору сегодня явно нужны отдельные покои… Локацию тазика в вашей квартире я помню, спасибо… Извините за беспокойство, я скоро вас оставлю… Приеду утром… Дальше Коннор ничего не слышал. Только подумал, что если это ещё не ад, то завтра утром он точно в нём окажется. Бауэр Стрит, 712/8 1 июля 2000, 14.18 И утренняя преисподняя встретила Коннора оглушающей тишиной. В квартире не было ни звука, зато шума и трелей хватало внутри черепной коробки. Дойл проснулся в спальне Адама на диване в одних боксерах, накрытый лёгким одеялом по самые уши. Открыть глаза смог не сразу. Кажется, вчерашнее желание сбылось в полном объёме: в голове перестали кружить даже случайно залетавшие мысли, напрочь стерев воспоминания того, что произошло накануне. Сейчас Коннор чётко осознавал лишь два желания: выпить воды и отключиться ещё на пару часов, чтобы не мучиться от похмелья. Коннор сфокусировал взгляд на наручных часах. Удивлённо поднял брови и тут же понял, что зря это сделал. Мог же и без мимики удивиться… Но от того, что стрелки показывали третий час, сердце трепыхнулось: прошла половина дня, а он валяется дома и не вышел на работу. Спустя несколько мучительно-болезненных мыслей до Коннора дошло, что сегодня же суббота. Он снова закрыл глаза, сделал усилие и перевернулся с живота на спину, скривившись. С того самого момента, когда он попробовал водку после экзамена, абсолютно ничего не изменилось. Его организм определял огненные напитки в списки страшных агрессоров и на утро включал тяжёлую артиллерию, которая была готова расстрелять не только последствия вчерашних возлияний, но и того, кто их совершал. И если кто-то мог с помощью алкоголя расслабляться, то Коннор чётко осознал, что после такого сомнительного релакса напрягаться ему придётся как минимум до утра понедельника. А впасть в забвение или отключку уже не выйдет. Он снова перевернулся на живот, еле слышно застонав. Прислушался к ощущениям. Сегодня тошнило совсем иначе, но, на удивление, дышать стало легче. Коннор несколько раз глубоко вдохнул и резко выдохнул. Перед глазами поплыли круги, но спазмы не сковали внутренности. Во рту стоял противный привкус, желудок ныл, но явно от спиртного, а не по собственной непонятной прихоти, как все эти дни. Коннор приоткрыл один глаз и увидел оставленный таз перед диваном, а рядом — стакан воды и таблетки. — О Господи… — прошептал Коннор, вспомнив Адриану, укладывающую его на диван. Дойл дотянулся до стакана и лёжа осушил его несколькими жадными глотками. Шатаясь, кое-как сел, зажмурившись на минуту. Середина дня, а он бессовестно спит. Но почему дома так тихо? Первая попытка встать с треском провалилась. Вышло только со второй, да и то благодаря близкому соседству дивана со стеной, на которую можно было опереться. — Адриана? — уже громко позвал Коннор, лихорадочно осматривая комнату в поисках брюк. — Адам? Тот, кто его раздел, явно унёс всю одежду с собой. Коннора пробирал интерес: кто же снял с него костюм? Правда, интерес тут же улетучился, когда пришло понимание, в каком виде сейчас придётся выйти из комнаты. — Спасибо, хоть трусы оставили, — недовольно пробормотал скривившийся Дойл, ещё раз осмотревшись. Однако тишина в квартире наводила на определённые мысли, поэтому Коннор наплевал на рамки приличия. Игнорируя качающуюся перед глазами картинку, он медленно вышел из комнаты, стараясь не зарыться носом в пол. Предчувствие его не подвело: дома никого не было. Коннор дошёл до пустой детской кроватки, в которой лежала записка, написанная Дженнерсом. «Мы на прогулке. Будем вечером!» И чуть ниже тем же почерком, но уже неровно: «В холодильнике есть пиво!» Видимо, эту строчку Адам дописывал в спешке… И что-то подсказывало Коннору, что не под взглядом зелёно-карих глаз. Громко выругавшись, Коннор пошёл искать мобильный. *** Дело близилось к шести часам вечера. Коннор в очередной раз набрал номер Адрианы, затем Адама и, выслушав десяток длинных гудков, громко чертыхнулся. Кинул телефон на диван, думая, куда они могли пойти и почему не отвечают на звонки. Догадки по поводу «почему» имелись, учитывая текст записки. Предупредили же, что до вечера их не будет. Но на звонки не отвечать — явный перебор. Коннора до сих пор штормило, но он не мог позволить себе такую большую роскошь, как выглядеть помятым и больным, вспомнив вчерашние слова Адрианы. Николь он ей не отдал бы ни при каком раскладе, но позаботиться о своём внешнем виде всё же стоило. После вчерашних событий он лишь укрепился в подозрениях, что крайне паршивое состояние и вопрос Де Марко о его самочувствии две ночи назад — не простое совпадение. От этого осознания Коннор становился всё мрачнее. Перспектива, что эта женщина начнёт чувствовать его на расстоянии, Дойла не то что не радовала, а доводила до ужаса. Вляпался так вляпался… Вот только один момент всё равно был непонятен: как Адриана нашла его в многотысячном Галифаксе? Эти тревожные мысли перемежались с растущим раздражением, и Коннор уже не знал, чем себя занять в попытке скоротать затянувшееся одиночество, уже сто раз пожалев, что не проснулся после четырёх. За последние часы он несколько раз сознательно вычистил зубы и самопроизвольно — содержимое желудка; побрился, переоделся в джинсы и синюю футболку, приличнее той домашней одежды, в которой ходил обычно. Убрал квартиру и приготовил смесь для Николь, так как ожидал, что Адриана и Адам вернутся к привычному времени кормления. Но, видимо, у них был запасной план. И вот два часа подряд Коннор снова страдал от пляшущих с бубнами мыслей в раскалывающейся голове. Он планировал серьёзно поговорить с Де Марко, с каждой минутой понимая, что хоровод ментальных чертей смещает акценты с рассудительного диалога в пользу беседы на повышенных тонах. Без четверти шесть Коннор услышал громкие голоса Адама и Адрианы по ту сторону двери. Он вышел из комнаты и прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. Войдя в квартиру, Адам окинул названного сына беспокойным взглядом с головы до ног. Вопросов Дженнерс задавать не стал, молча удалившись на кухню. Адриана лишь кинула презрительный взгляд и скрылась с Николь в ванной. Коннор только успел отметить её непривычно бледный вид. Неужели и она чувствует себя плохо? Он так и остался стоять в коридоре со скрещёнными руками в одиночестве, но, услышав хныканье Николь, цокнул языком и открыл дверь ванной. Адриана купала малышку, и та недовольно плакала, но, едва завидев отца, радостно засмеялась. — Дай я сам! — Коннор бесцеремонно отодвинул Адриану в сторону. Та громко фыркнула, но из ванны вышла. После купания Коннор усадил Николь в детский шезлонг и собрался идти на кухню, чтобы приготовить свежую порцию смеси. — Сейчас, родная, папа принесёт тебе поесть, — ласково прошептал он. Погладил её по голове и поцеловал в макушку, не в силах сразу оторвать влюблённый взгляд от пухлых забавных щёк. Но Никки начала снова требовательно кряхтеть, и Коннор поспешил на кухню. В коридоре он столкнулся с Адрианой, которая вышла из комнаты Адама с новой детской посудой в руках. Оба замерли на секунду, пожирая друг друга раздражёнными взглядами. И пока они так стояли, мимо них прошёл Адам с уже готовым ужином для Никки. Он с укором посмотрел на заряжённую парочку, от которой разве что искры ещё не сыпались, но в воздухе вокруг них отчётливо витали раскаты приближавшейся грозы. — Я так понимаю, у вас на ужин нервы друг друга? — сдвинув брови, отеческим тоном проговорил Адам. — Только будьте любезны, выясняйте отношения подальше от Николь. — Да, нам надо поговорить! — Коннор перехватил Адриану за локоть после того, как Адам вошёл в гостиную. Она снова фыркнула и вернулась в комнату Дженнерса. Коннор зашёл следом и закрыл плотно дверь. — Адриана, я, конечно, благодарен тебе за заботу о Николь, но прежде, чем забирать мою дочь на целый день, будь любезна поставить в известность, куда ты с ней идёшь! И быть на связи. — Он говорил относительно спокойно, но тон не терпел возражений. — Хорошо, — также умиротворённо ответила Адриана, скрестив руки. — Только и ты будь любезен, найди себе средство снижения стресса получше, чем алкоголь. Не уверена, что ты помнишь, о чём я говорила вчера, но дышать на мою племянницу… — Я помню твои вчерашние слова! Именно поэтому я не собирался ехать домой. — Его уверенный тон чуть дрогнул от взгляда Адрианы. Пусть она почти перестала ловить его на проступках в воспитании, но сейчас по её глазам Коннор понял: лучше свернуть опасную тему. — Я вполне сам могу о себе позаботиться. Как ты меня вообще нашла? И… — Он опять запнулся, понимая всю абсурдность вопроса. — Меня раздевала ты или Адам? Адриана молчала и, кажется, не собиралась отвечать. Она приподняла брови, оглядев его взглядом, в котором читалось: «Сам-то как думаешь?» — Ладно, неважно. — Он нахмурился, нервно поиграв желваками. — Есть другой более волнующий меня момент, который мы не обсудили из-за того, что ты бросила трубку. — Коннор снова заговорил уверенно и холодно. — Убедительно тебя прошу не лезть в мои отношения с Линдсей. Не смей ей звонить и разговаривать на тему случившегося между мной и тобой. Ты вольна поступать в своих отношениях, как знаешь, но я не могу просто перешагнуть через это. Я не выдам ей твою тайну, будь спокойна. Приму любое решение Линдсей и обещаю, что ты не пострадаешь. — Тогда боюсь, Коннор, у тебя серьёзные проблемы! — равнодушно сказала Адриана и отвернулась, впервые с момента знакомства не выдержав его тяжёлый взгляд. — Это я тебе как женщина могу сказать. Ей будет крайне сложно принять… — Как ты не понимаешь! Ты и она слишком разные! — резко вскрикнул Коннор, и она вздрогнула, подняв на него глаза. — Наша близость — досадная ошибка! Мы с тобой — взрослые люди, и оба понимаем это. Да, я очень благодарен тебе, что ты избавила меня от боли, но сейчас я начинаю думать — лучше бы ты не приходила. Тогда мне бы не пришлось объясняться… И подозревать, что у нас с тобой… — Погоди, это я что ли тебя за язык тянула и просила оправдываться перед Линдсей? Ты в своём уме? — Её глаза расширились. — Ошибка? Не уверена, что ты вообще помнишь, что происходило и, главное, почему. В том-то и дело, Дойл, мы оба взрослые люди и могли спокойно перешагнуть это, учитывая саму специфику ситуации! Естественно, это был секс, но отнюдь не классическая измена. И никто, кроме нас с тобой, этого не поймёт! Да и ты не поймёшь до конца. — Она сжала ладонями виски. — Какого чёрта ты вообще полез к Линдсей с объяснениями, будто вы десять лет женаты и ты многодетный отец? — Адриана всё больше теряла контроль, и злость захлёстывала её. — Ты же психолог, в конце концов, ты на ситуацию со стороны пробовал посмотреть? Глазами Линдсей? Коннор перевёл внимание со стены и глянул на неё, прищурив глаза. — Тебя две ночи крутили приступы, свидетелем одного из которых стала Линдсей. Ты попросил отдохнуть в тишине. И тут она узнает, что мы переспали. Это при том, что ты не можешь объяснить ей, почему и что произошло на самом деле. Потому что сам не всё помнишь, верно? — Он коротко кивнул, не глядя на Адриану, и она более рассудительно продолжила: — В её глазах это чисто физиологический акт! А ты мужчина… Которого не заставишь, если он не хочет. Учитывая твоё состояние, согласись, очень странная ситуация… Хочешь узнать, что я бы сделала, окажись на месте Линдсей? — Она сузила глаза, опасно ими сверкнув. — Лучше тебе не знать. Но ты подумай, что должна почувствовать женщина, узнав, что ты переспал с кем-то в таком состоянии. Я надеюсь, слова про близость прозвучали не после того, как ты ей признался в любви? Или ты не признался? Коннор молчал, но Адриана не нуждалась в ответе, всё поняв без слов. Она резко хлопнула себя по лбу рукой и покачала головой. — Как бы там ни было, — тихо, но яростно проговорил Коннор, — я разберусь! Хотел бы я вспомнить всё, что произошло между нами в тот день и с чего началось. Но уже ничено не изменить. Просто в следующий раз, когда тебе захочется использовать свой дар, спроси у другого человека, насколько приемлем для него такой вид помощи, — он выделил голосом слово «такой». — И как такого рода самодеятельность может отразиться на его дальнейшей жизни. Опешившая Адриана в одно мгновение оказалась рядом с Коннором, и с размаха, не рассчитав силу, влепила ему звонкую пощёчину. Коннор прижал ладонь к щеке, округлив глаза. Он явно не ожидал такого поворота. А Адриана снова сделала шаг обратно к стене, и взгляд её неморгающих глаз заполыхал огнём. — Я тебе сейчас напомню, с чего всё началось, хотя не хотела. Ты сам попросил меня о помощи, — собирая остатки самообладания, обманчиво спокойным голосом сказала Адриана. — Или это был твой двойник? — Она нервно передёрнула плечами. — Но знаешь, что самое обидное? Ты всерьёз полагаешь, что я готова ещё кому-то вот так помогать? Я ведь даже Джону ни разу… — Адриана до боли сжала зубами кончик языка, понимая, что сейчас сорвётся. Коннор к этому моменту прекрасно осознал, что явно наговорил в пылу ссоры лишнего. Он понимал, что в этой ситуации не в праве перевешивать ответственность на Адриану. В конце концов, он помнил о собственном желании продолжить, хоть и не был уверен, происходит ли это с ним в реальности. В галлюцинациях он и раньше видел разные сценарии событий в России и Неваде. Картинки всегда казались настолько осязаемыми, что Коннор редко сомневался в их правдивости. Поэтому ничуть не удивился и такой неожиданной сцене, развернувшейся перед глазами. Ведь до этого он уже видел что-то подобное с Линдсей, когда пытался вырваться из плена боли и подумать о той, которая сохраняла остатки разорванного страданиями разума. А полное осознание, что близость с Адрианой — не бред воспалённого ума, пришло только после того, как всё закончилось, и он уткнулся носом в её шею. Но до сих пор так и не понял: то ли это было вполне естественное желание, то ли дурман её силы. И противоречие доводило его до бешенства. Чем дальше он пытался разобраться, тем сильнее путался в воспоминаниях и в чувствах. А сейчас этот и без того замысловатый пазл пополнился ещё одной экстремальной задачей: пронизывающий взгляд разъярённой Адрианы явно не обещал ему ничего хорошего. — Слушай. — Он выставил вперёд ладонь, явно давая понять, что не хочет дальше продолжать конфликт. — Я… — Нет, ничего не говори больше! Адриана впервые в жизни почувствовала, как её жгучий взгляд разбивается на тысячи искр о выражение чьих-то глаз. Коннор сожалел о сказанном, она это видела. Но внутри всё так кипело и горело, что не хватало сил не только на оборону и нападение, но и на дальнейшие возможные попытки объясниться и поговорить спокойно. Сейчас она должна уйти, но сделать это, не оставив за собой последнее слово, Адриана не могла. У неё тоже были свои принципы, которым она следовала неотступно. Но в этот раз Коннор всё же победил, и ей было невыносимо больно от его слов. Подбирая нужные выражения, Адриана вдруг спохватилась и глянула на часы, вспомнив, что сегодня в восемь обещала встретиться с Алексеем. Она мысленно выругалась, ведь до встречи оставалось слишком мало времени, чтобы совершить не привлекающий внимания переход в Вашингтон, выдав его за перелёт. Оставалось надеяться, что никто не заметит нестыковки рейсов и временных границ, а Коннор после ссоры не будет ей звонить или искать её. — Знаешь, о чём я действительно сейчас жалею? — сдавленно заговорила она, чувствуя подкатившие слёзы. — Нужно было увезти Николь с собой, как я изначально планировала. А тебя оставить здесь одного или с Линдсей. Тогда и моим бы отношениям ничего не грозило из-за попытки помочь человеку, который, оказывается, не хотел принимать мою помощь. Но будь спокоен, я не буду больше лезть в твою личную жизнь и помогать тоже не буду! В конце концов, я тётя Никки, а не твоя! Разбирайся со своими проблемами сам! Адриана развернулась на каблуках и вышла. Лязг входной двери был, очевидно, слышен даже на первом этаже дома. «Хорошо хоть землетрясение не началось…» — подумал Коннор и выругался русскими словами. Обычно он так делал, когда достигал крайней точки кипения, но образование и статус не позволяли ему ругаться, как сапожнику, на родном языке. А на чужом — почему бы и нет? Его снова накрыло бешенством. Эмоции хлестали через край, и казалось, что нервы рвались, как натянутые струны. В такую идиотскую ситуацию в личных отношениях он ещё точно никогда не попадал. Одной женщине разбил сердце, вторую умудрился обидеть, хотя до этого разговора считал, что её вообще невозможно чем-то зацепить. И пока Коннор думал, что теперь делать, в комнату вошёл Адам. — Я не хотел ничего говорить при Адриане, — тихо начал он, — но, Коннор, — и поднял глаза, полные негодования, — ты спятил? Это что за попойка такая? Ты же сказал, что останешься на расследовании! А сам поехал напиваться? Вот, ей-богу, сынок, никогда не думал, что такое скажу, но врезать бы тебе! — Адам сжал кулаки. — Я промолчу про то, как мы с Амандой рисковали своими жизнями: это было давно. Но буквально пару недель назад тётя Николь и её друг поставили на кон всё: жизнь, карьеру, свои отношения, чтобы достать это лекарство для тебя! Ты пережил клиническую смерть и перенёс такие мучительные последствия распада системы ускоренной регенерации. И что же ты делаешь теперь? Не знаю, что ты там натворил в отношениях с Линдсей и чем сейчас обидел Адриану, но я тебя серьёзно предупреждаю! Если такие ночные возлияния, как сегодня, будут повторяться, я вернусь к себе домой. Я считаю вас с Николь родными, но для моего больного сердца это слишком, Коннор! Губы Адама задрожали, и он спешно вышел, тоже хлопнув дверью напоследок. Землетрясение не началось и в этот раз, зато штормом накрыло Коннора. Даже все русские слова из памяти смыло бесследно. Он постоял в оцепенении несколько минут, стараясь успокоиться и взять себя в руки. Как назло, именно в этот момент за стеной заплакала Николь. «Ну, всё, если и Никки сейчас демонстративно отвернётся с видом: «Папа, ты не прав!», я точно убью кого-нибудь!» Но кроха выразила своё «фи» папочке иначе. После ужина Адам, сославшись на плохое самочувствие, ушёл к себе, и ни разу больше не вышел из комнаты. Коннор, беспокоясь, несколько раз заглядывал к нему, но ничего тревожного в спокойном сне не замечал. Он знал, что в такие дни Адам использует беруши, чтобы Николь громким криком не беспокоила его. Сегодня это явно было оправданным действием. Николь не спала и постоянно плакала: то тихо, то очень громко, буквально захлёбываясь слезами. Коннор укачивал дочку, носил по квартире, пел песни, рассказывал какие-то нелепые истории, кормил, гладил животик, но малышка никак не унималась. Минут десять передышки и снова истошный, требовательный ор. И спустя примерно три часа, как за Адрианой захлопнулась дверь, у Коннора закончились все знакомые способы успокоить дочь. — Маленькая моя, ну что такое? Я не понимаю, — шептал он, бесконечно целуя и укачивая её. Неожиданно Николь затихла и прикрыла глазки. Коннор посмотрел на неё и облегчённо выдохнул, понадеявшись, что истерика позади. Он бережно положил её в кроватку, взглянул на часы и собрался наконец пойти на кухню смочить пересохшее горло. Сделал шаг и вдруг содрогнулся всем телом от резкой нестерпимой боли, прорезавшей бок ниже правого ребра. Ощущения пробили тело настолько неожиданно, что Коннор коротко вскрикнул и упал на одно колено, согнувшись и схватившись за живот. Попытался вздохнуть и не смог. Во рту появился противный солёный привкус, и Коннор оторопел от ужаса. Он не раз ощущал эту соль на языке в лаборатории, и знал — это вкус крови. Задыхаясь, сплюнул, но не увидел, верной ли оказалась догадка. В глазах резко потемнело. Боль продолжала пульсировать и разливаться по туловищу стремительной волной, и Коннор, потеряв равновесие, уткнулся носом в ковёр. Он выкрикнул имя Адама, но не услышал себя. Все звуки вокруг исчезли, словно Коннор угодил в вакуум. Проваливаясь всё больше в темноту, единственное, что он слышал — это биение сердца. Только ритма было два, и один стучал громко и ровно, а второй постепенно затихал. Сжимаясь от боли и невозможности вдохнуть, Коннор зажмурил глаза, и вдруг поглотившая его мгла озарилась яркой вспышкой огня. Пламя в одну секунду прожгло всё тело. Дойл коротко вскрикнул, и вновь погрузился во мрак. Первым к нему вернулся слух. Николь снова истошно вопила. Коннор судорожно захватил ртом воздух, резко сел и машинально похлопал себя по груди. Парализующие ощущения бесследно исчезли. Даже отголоски головной боли растворились без следа. Коннор глянул на часы и не поверил глазам. Прошло больше часа с момента, как он положил Николь в кроватку и собрался пойти на кухню. Ему же показалось — приступ длился не более минуты. Чтобы это ни было, сейчас он чувствовал себя хорошо, словно проспал сутки и полностью восстановил силы. Перед глазами окончательно просветлело, гул в ушах затих, а живот наконец-то перестал болеть. Коннор сделал глубокий вдох, задержал дыхание и с наслаждением выдохнул. Он успел позабыть, каково это — дышать и жить без боли. «Может, только сейчас R-система наконец-то распалась? А анализы были ошибочными?» — подумал Коннор. Однако несмотря на улучшение самочувствия, Коннора встревожило нечто иное. Он приложил ладонь к солнечному сплетению, и его глаза на минуту остекленели. Он бы ещё долго сидел в парализующем волю оцепенении, пронзающем когтями демонов прошлого грудь и живот. Вот только размышлять о себе и вслушиваться в ощущения было некогда. Ведь Николь снова заходилась в истерике. Коннор встал с пола, схватил её на руки, прижав к себе. Крик малышки стал менее требовательным, скорее, безысходным. Она плакала, практически не переставая, и минуты для Коннора вновь потекли, как часы. Он не понимал, как её успокоить. Поэтому достал телефон и набрал номер Адрианы. Похоже, из всей семьи только она хорошо понимала все желания Николь. Но Адриана не ответила. Коннор повторил вызов. Тишина. Прошёл ещё час. Адриана так и не перезвонила, Адам спал… Всё больше впадая в отчаяние, Коннор решился набрать номер Линдсей. Ну, а вдруг? Вдруг не случилось — Линдсей также проигнорировала звонок. И Коннор остался совсем один с орущим ребёнком на руках. …Ночь показалась ему вечностью. В половине шестого утра Коннор положил в кроватку Николь, которая, устав и осипнув от крика, наконец уснула. Шатаясь, добрёл до дивана, сел на край и закрыл лицо руками. Впервые за ночь, вспомнив о себе, он ярко ощутил, что наполнение, которое словно залатало его вчера утром, опустошилось. Будто огненная жгучая вспышка выжгла нутро, а разверзнувшаяся на уровне солнечного сплетения пугающая пустота, которой он до панических атак боялся после «Улья», растворила разом и пульсирующую дыру, и спазмы, доводящие до отчаяния, и то недолгое ощущение целостности. Только сейчас разверзнувшаяся бездна внутри ощущалась совсем иначе и не имела связи с пострадавшими от зубов твари внутренностями. Коннор нахмурился, почувствовав влагу на ладонях. Отнял их от лица и понял, что из глаз потекли слёзы. По позвоночнику пробежал противный холод, а сердце начало раздирать переживание, что в этот раз чёрная пустота, озарённая пламенем, коснулась не тела, а поглотила нечто такое, что переплелось с душой. Вот только что именно?