***
Вечером Инга решила приготовить торт. Очень хотелось побаловать себя чем-то вкусненьким в это нелегкое для нее время. Как назло, пачки масла для приготовления крема не было. А Инга была уверена, что покупала лишнюю. Коржей тоже почему-то не было, хотя, насколько Неустроева помнила, она их покупала, когда в последний раз заходила в супермаркет. Раздосадованная Неустроева снова оделась и вышла в магазин. Ближайший супермаркет, в котором были ее любимые темные коржи и хорошего качества масло, находился примерно в пятнадцати минутах ходьбы. Путь пролегал через дворы — ее, соседний и двор, в котором располагался дом, где жил Кузьмин. Далее нужно было выйти на улицу и пройти еще примерно пятьсот метров, прежде чем можно было увидеть яркую вывеску сетевого магазина, которая приветственным свечением зазывала зайти. Инга бодро шла и смотрела по сторонам. На город уже опустились сумерки. В окнах постепенно зажигался свет, если заглянуть — можно было увидеть людей или домашних животных. В некоторых квартирах задорно мигали огоньки гирлянды, которую хозяева использовали не только на Новый год, а круглогодично, в качестве декора комнаты. В одном из окон первого этажа Инга увидела мальчишку лет десяти. Он сидел на подоконнике и рассматривал прохожих. Встретившись с Ингой взглядом, мальчик улыбнулся и помахал ей. Инга, у которой было на редкость хорошее настроение, ответила тем же и пошла дальше. Оказавшись во дворе Кузьмина, Неустроева вдруг услышала шаги позади. Она услышала их раньше, но сначала подумала, что ей показалось и вообще это могли ее джинсы шуршать при ходьбе. Инга старалась идти с обычной скоростью, не оглядываясь и ни в коем случае не останавливаясь. Но шаги не затихали. Наконец Инге это надоело, и она скрепя сердце решила обернуться. Сделав это как можно резче, буквально в метре от себя Неустроева увидела мужчину в черной маске, подобной тем, что часто надевают грабители. В поднятой вверх руке у него был кирпич. Инга моментально поняла, что еще чуть-чуть — и она получила бы этим кирпичом по голове. Не то от испуга, не то от внезапности Инга вскрикнула и схватила преследователя за руку с камнем, и мужчина от неожиданности выронил его. Инга продолжала яростно кричать, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание местных жителей и надеясь, что те догадаются позвонить в полицию. Забыв об импровизированном оружии, преследователь решил перехватить свою добычу так, чтобы она не могла сопротивляться, но Инга лягнула его по голени и случайно ударила по лицу. Мужчина схватил Ингу за руку, попытался притянуть к себе и обездвижить, но Неустроева с криком вырвалась и вдруг вцепилась ему в горло. Нападавший тщетно пытался отодрать ее руки от своей шеи: в данный момент Инга, в крови которой не на шутку подскочил адреналин, была сильнее. Сейчас ее жизнь зависела только от нее. Инге было очень страшно, но она ни за что не хотела это показывать, поэтому маскировала страх под злость. Неустроева сжимала основание шеи нападавшего и пыталась вглядеться в глаза преступнику. Они были холодные, темные, почти черные. Ей показалось, что она их где-то уже видела, но где — не могла вспомнить. На мгновение тяжело дышавший нападавший обмяк в ее руках, но неожиданно сильно толкнул Ингу в сторону ближайшего дома. Неустроева отлетела к стене, ударилась головой и спиной и упала. Удар был несильный, но все же хорошо ощутимый. Потирая ушибленную голову, Инга уже сомневалась, хватит ли ее сил, чтобы отбиться от злоумышленника. Поэтому она решила попробовать убежать. На это ей тоже могло не хватить энергии, но все же при беге нет того утомительного взаимодействия с преступником, как при борьбе. Как можно быстрее поднявшись, Инга не оглядываясь побежала что было силы к выходу из двора, в сторону более или менее оживленной улицы. Сейчас Неустроеву не заботило, что нападавший снова гонится за ней. Ей просто хотелось скорее оказаться в людном месте и попросить о помощи. Кричать во всю мощь легких, лишь бы не слышать одного только тяжелого дыхания преследователя и бешеного стука собственного сердца. Снова услышав в опасной близости от себя шорох шагов, Инга закричала во весь голос то, что никогда бы не крикнула раньше: — Помогите! До выхода из двора оставалось примерно сто метров, когда на голову Инге резко опустилась стеклянная бутылка из-под пива — злоумышленник подобрал ее у одного из подъездов дома, к стене которого оттолкнул Ингу. Раздался громкий звон, и на сухой асфальт посыпались зеленые осколки. Этот удар был гораздо сильнее того толчка в стену. Инга упала на землю ничком. На затылке было что-то теплое. «Кровь», — поняла Инга и обессиленно закрыла глаза.***
На следующее утро Кузьмин проснулся раньше обычного. Перед глазами до сих пор стояли обрывки вчерашнего: Инга с окровавленной головой и разбитая бутылка из-под пива, осколки которой лежали рядом с Ингой. При воспоминаниях об этом Кузьмина затошнило. На Ингу снова напали, причем снова прямо рядом с его домом. А звуки с улицы Кузьмин слышал довольно приглушенно, потому что окно было закрыто. Лишь потому, что он решил проветрить квартиру, ему удалось отчетливо услышать вопль страха и увидеть в окно две убегающие фигуры. Кузьмин выскочил из квартиры в джинсах и одном лишь худи поверх тонкой футболки, несмотря на довольно холодный апрельский вечер, и помчался вслед за «бегунами». Но когда он приблизился к выходу из двора, то увидел только одного человека — лежавшую на асфальте Ингу, в волосах которой было что-то темное, жидкое и блестящее. «Кровь», — сделал логический вывод Кузьмин и, прощупав пульс, вызвал скорую. Ему было нереально жаль, что Инге пришлось пережить те страшные минуты. В то время во дворе никого не было, только она и преступник. Один на один. Наверняка Инге было страшно, хоть она и ни за что не признается в этом. Кузьмин корил себя за то, что не обратил внимания на крик Инги во дворе. Возможно, если бы он вышел раньше, она бы пострадала меньше. Кроме того, ему приснился кошмар, в котором Ульяна и Инга, находившиеся в разных сторонах просили о помощи друг для друга. Кузьмин не знал, кого из них спасать, потому так и остался стоять, в молчаливом ужасе переводя взгляд то на Ульяну, то на Ингу. На вчерашнем собрании Красавченко доложил, что узнал об угрозах, приходивших Ульяне перед каждым уроком. В памяти Кузьмина сразу же всплыли события примерно двухнедельной давности. В один вечер Кузьмин пришел к Ульяне и, к своему удивлению, застал ее в слезах. Открыв дверь возлюбленному, Шапошникова прошла в комнату, села на кровати и, спрятав лицо в ладонях, вновь предалась слезам. Вид у Ульяны был так себе: костюм, в котором она ходила на работу, был помят, высокая прическа растрепалась, а макияж потек. Но сейчас Ульяне явно было все равно, как она выглядит. Кузьмин испугался и подскочил к ней: — Ульян, ты чего? Что случилось? Ульяна не отвечала, только плакала. Ей ужасно не хотелось плакать при Володе, который пришел к ней в гости ради приятного времяпрепровождения, но она чувствовала, что больше не может сдерживаться. Ульяна не любила плакать при ком-то, так как ей казалось, что это выставит ее в плохом свете. Но Кузя даже не подумал осудить или как-то упрекнуть подругу за слезы — вместо этого он осмотрелся в поисках салфеток. Он ничего не нашел, поэтому просто сел рядом с Ульяной и, обняв ее, успокаивающе заговорил: — Тихо-тихо. Все в порядке. Все хорошо. Ульяна прижалась к Кузьмину и заплакала еще громче. С ним ей было гораздо спокойнее, она чувствовала себя в безопасности. Было не страшно выплескивать накопленные эмоции, потому что Ульяна была уверена — Кузьмин ни за что не прикажет ей прекратить плакать. И это действительно было так: вместо этого Кузя крепче сжал ее в объятиях, словно подбадривая. Осторожно, будто она распадется на части от любого неосторожного движения, он аккуратно поглаживал Ульяну по спине и оглядывал комнату, чтобы понять, что произошло. Вроде все было как всегда — не было развороченных ящиков, выпотрошенных подушек, разорванных книг. Значит, не ограбление. Сама Ульяна не ранена — по крайней мере, никаких повреждений на ней не видно. Выходит, что не нападение? — Ульян, — мягко начал Кузьмин, когда та немного успокоилась, — что произошло? Что случилось? Ульяна не отвечала, лишь крепче прижималась к нему и не делала никаких попыток остановить поток слез, хлынувший из ее глаз. — Что случилось? — Кузьмин осторожно сжал ее плечи и не отрывал взгляда от ее опухших глаз. — Как мне тебе помочь? — Володя… — Ульяна чуть подалась к нему, и сердце Кузи сжалось, когда он увидел в ее глазах крупные слезы, готовые вырваться наружу. — Я… Мне правда стыдно об этом говорить… — Ульян, да говори уже! — потребовал изрядно взвинченный Кузьмин. Оторвавшись от него, Шапошникова снова зарыдала. Он тяжко вздохнул и успокаивающе провел рукой по ее спине. Зря он на ней сорвался. Ульяне и так нелегко, судя по всему, а тут он еще наезжает, хотя должен поддержать. Но Кузьмину просто ужасно хотелось разобраться в ситуации. Правда, он не знал, как мог это сделать, если Ульяна не торопилась рассказать, в чем дело. Да и успокоиться никак не могла — похоже, долго терпела. Кузьмину было очень тяжело смотреть на слезы любимой девушки, поэтому он предпринял еще одну попытку успокоить Ульяну. — Ульяна, — он сел перед ней на корточки и осторожно взял ее руки в свои, — ты в безопасности. Слышишь меня? Я с тобой и я смогу тебя защитить в случае чего. — Кузьмин вновь встретился взглядом с Ульяной. Та смотрела на него со смесью страха и надежды. Кузя лучезарно улыбнулся в надежде хотя бы чуть-чуть поднять ей настроение и как можно более ласково спросил: — Почему ты плачешь? Что стряслось? На работе что-то? Услышав про работу, Шапошникова заплакала с новой силой, и Кузя понял, что попал в точку. Чуть крепче сжав ладони Ульяны, он снова спокойным и ровным голосом попросил рассказать, что произошло. Но Ульяна будто не слышала его — слезы продолжали катиться по ее лицу, из ее груди вырывались всхлипы и тяжелые короткие вздохи, а руки, которые она в итоге вытащила из его ладоней, тряслись. Кузьмин сам был готов расплакаться — от ощущения собственного бессилия. Ему было безумно жаль, что Ульяне приходится испытывать весь этот шквал эмоций. Кузя очень хотел чем-то помочь, как-то облегчить ее страдания, но пока единственное, что он мог предложить, была поддержка. Кузьмин крепко обнял Ульяну и шепотом заговорил «тише-тише, все хорошо, я с тобой», а та, почувствовав, что ее жалеют, расплакалась еще пуще. Так хотелось рассказать Володе о том, что ее гложет последние дни, но ее что-то сдерживало — скорее всего, стыд. Умом Ульяна понимала, что стыдиться нечего, но ей было неловко осознавать, что она уже взрослая, но не может справиться с той ситуацией, которая у нее сложилась. Сейчас ей казалось, что именно Володя — ее спасательный круг, за который она может ухватиться, чтобы не утонуть в ощущении бессилия, беспомощности и отчаяния. Кузя — тот, кто пожалеет, выслушает, успокоит и не бросит. Ульяна чувствовала его напряжение и понимала, что он хоть и сам на грани (Володя всегда остро реагировал на несчастья близких ему людей), он сделает все возможное, чтобы ей помочь. При мысли об этом ее сердце затрепетало от нежности, и Ульяна крепче обняла Кузьмина за шею и погладила его по голове. Ей тоже очень хотелось успокоить его. Они долго сидели так, но вскоре Ульяна чуть отстранилась, посмотрела Кузе в глаза и пролепетала: — Я не хотела тебе говорить, но… — а затем вдруг пошла в прихожую. Недоумевающий Кузьмин последовал за ней и с удивлением обнаружил, что Ульяна что-то достает из мусорного ведра. Вытащив какую-то бумагу, Шапошникова протянула ее Кузьмину. — Вот. Я сначала думала, что это чья-то злая шутка, но потом… — из ее груди вырвался очередной всхлип, — …потом это повторилось. А потом еще раз. И еще. Кузьмин быстро прочел текст. Записка содержала угрозы расправы. Кузя вздрогнул от неожиданности. Кому и чем помешала Ульяна? «Наверное, кто-то не сдал экзамен», — невесело подумал Кузьмин и погладил вздрагивающую Шапошникову по плечу. — Ульян, успокойся, пожалуйста. Мы разберемся. Слышишь меня? Продолжая всхлипывать, Ульяна закивала и пошла в кухню ставить чайник. Кузьмин пошел следом. — Давно тебе это приходит? — Недели две, — кратко отозвалась Ульяна и смахнула слезы. — Каждый день. В почтовый ящик, на электронную почту, в ящики стола. — Внезапно Ульяна рухнула на стул напротив Кузьмина. — Володь, я больше не могу. Я не выдерживаю. Я уроки с трудом веду, потому что в голове у меня только один вопрос — дойду ли я сегодня до дома живой или меня убьют сразу на выходе из школы. — Вряд ли прямо на выходе убьют — камер слишком много, — попытался приободрить подругу Кузьмин, но, встретившись с ее убийственным взглядом, замолчал. А Ульяну вдруг осенило. — А можешь, пожалуйста, попробовать отследить, откуда мне отсылались угрозы? — Могу, конечно. Что же ты раньше меня об этом не попросила? — удивился Кузя, а Ульяна стыдливо опустила взгляд. — До последнего надеялась, что это жестокая шутка. Меня так разыграли один раз на первое апреля, вот я и подумала, что кто-то хочет повторить свой удавшийся розыгрыш. — Уль, не вини себя, — порекомендовал Кузьмин. — Школьники — а я на сто процентов уверен, что это кто-то из них, — бывают очень жестокими. Думаю, ты и сама это знаешь. Ты сохранила письма? — Да. Сейчас чай выпьем, и я покажу. Только, — осеклась Ульяна, — бумажные угрозы я выбросила. Их прямо очень много приходило, чуть ли не перед каждым уроком. Мои нервы просто сдавали уже… — Ничего, — успокоил ее Кузя. — Будем работать с тем, что есть. Ты пока вспомни, были ли у тебя конфликты с кем-то из учеников в последнее время. Может, тебе так мстят за «несправедливо» поставленную двойку. Ульяна задумалась. — Есть у меня несколько учеников, которых можно назвать отпетыми хулиганами и троечниками, но я и представить не могу, чтобы кто-то из них мстил мне так изощренно. — Шапошникова с ужасом посмотрела на Кузьмина. — Им же всего от одиннадцати до шестнадцати лет. Неужели в этом возрасте они уже на такое способны? — Ульян, ты вроде в школе работаешь, а до сих пор не веришь, что дети умеют быть жестокими, — удивился Кузя. — Тем более в таком довольно сложном возрасте. Там же пубертат, все дела… Не знаю насчет младших, но старшеклассники вполне способны на такое. — Большая часть моих учеников все-таки адекватная, — заверила его Ульяна. — Они могут, конечно, разозлиться из-за якобы несправедливой оценки, но потом просто придут и перепишут работу, если захотят, ну или закроют эту двойку другими оценками. — Подумав немного, Ульяна добавила: — По крайней мере, мне хочется в это верить. Кузьмин кивнул и начал размышлять. В принципе испытывать на прочность учителя — тем более нового, тем более молодого — характерно даже для самых примерных школьников (хоть они в этом никогда не признаются). Чего греха таить, сам Кузьмин в школьные годы только этим и занимался. Да и Ульяна тоже — она сама в этом как-то призналась. Но ежедневные угрозы расправиться, если учитель не уволится, появляющиеся не только в почтовых ящиках, но и в ящиках стола, да еще перед каждым уроком этого учителя, — это уже перебор. Это больше не безобидная детская шалость или розыгрыш. Это уже подпадает под статью Уголовного кодекса. И тот, кто рассылает эти угрозы, должен быть наказан независимо от возраста и рода занятий. Кузя задумчиво нахмурился, пытаясь взглядом зацепиться хоть за что-то, что поможет выследить преследователя. Но, как назло, записка была напечатана на компьютере, а отпечатки, если и оставались, уже затерты. Либо нужно ждать точного анализа отпечатков, а на это Кузьмин не хотел тратить время. Впрочем, судя по всему, придется это сделать — если это поможет найти злоумышленника и вернуть Ульяне спокойствие, оно того стоит. — Уль… Шапошникова подняла глаза и встретилась с ласковым взглядом Кузьмина. Вид ее покрасневших глаз, влажно блестевших в свете лампы, и припухших ярких губ вызвал у Кузи прилив нежности и острое желание защитить Ульяну от всех опасностей, которые ей могут грозить. Не заметив в глазах Кузьмина ничего, кроме любви и ласки, Ульяна хриплым от рыданий голосом произнесла: — Все нормально. Я справлюсь с этим. — Она смутилась от пристального и несколько обеспокоенного взгляда любимого парня. — Предательство отца пережила, переживу и это. Я ведь теперь под вашей защитой, лейтенант Кузьмин? Кузя с облегчением вздохнул — если Ульяна пытается шутить, значит, ей уже легче. — Конечно, — в тон ей ответил он. — Вы в безопасности. Есть и будете. Негодяев поймают и накажут, обещаю. Ульяна радостно засмеялась, подскочила к нему и крепко обняла. Кузьмин ответил тем же. Шапошникова в очередной раз поблагодарила судьбу за то, что та свела ее с таким замечательным, добрым, любящим и милым человеком, как Володя Кузьмин. Коллег Кузьмина удивило, что он пришел на работу самым первым. Но вместо того, чтобы привычно отшутиться, он мрачно сообщил: — На Ингу вчера напали. Прямо рядом с моим домом. — Ох е-мое, — вырвалось у Шапошникова. — Она жива? — Жива, но без сознания, — ответил Кузьмин. — Она сейчас в больнице. Я попросил никого, кроме меня, к ней не пускать. — Неужели тебя послушались? — засмеялся Тимур. — Ты же не ее родственник. — Когда я сказал, что я из полиции, и объяснил ситуацию, мне пообещали выполнить мою просьбу, — произнес Кузьмин, погружаясь в работу. — Ты бы так об Ульяне заботился, глядишь, она была бы сейчас здесь, — вдруг ядовито заявил Шапошников и швырнул бумаги на стол Красавченко вместо того, чтобы передать их Диме в руки. Тот удивленно посмотрел на начальника, но ничего не сказал и принялся за работу. А Кузьмин бросил на Шапошникова ледяной взгляд. — Павел Ильич, я заботился и забочусь о ней. Делаю все, чтобы разобраться в ситуации и найти Ульяну. Если она вдруг оказалась бы в такой ситуации, как Инга, я поступил бы точно так же. Кузя действительно разозлился — и из-за необоснованных обвинений, и из-за того, что ему мешали работать, — но старался этого не показывать. Однако Павел и сам понял, что своим замечанием надавил на больное место коллеги, поэтому прекратил нападки. Не время сейчас ругаться. У них общая цель, надо работать в команде и поддерживать друг друга, а не ссориться и обвинять друг друга в том, что кто-то из них якобы не уберег Ульяну от опасности. Шапошников смотрел в окно и вертел в руках ручку. Мыслительный процесс шел напряженно. Догадка вертелась на краю подсознания, но никак не хотела всплывать, из-за чего Павел злился. — Если она жива, — уточнил Ветров, и Шапошников с Кузьминым одновременно произнесли: — Жива! — Сегодня, кстати, с нашим отделением связался наркоконтроль, — вдруг сказал Шапошников. — Говорят, их информатор пропал. На заранее оговоренную встречу не пришел, на связь не выходит. У них какие-то вопросы есть по последним переданным им данным, а информатор не отвечает. — Ну, а нам-то что с этого? — удивился Бубнов. — Что, уже известно, что их информатора… Того? Убили? — А я вам сейчас скажу, кто этот информатор, — снова заговорил майор Шапошников, смерив подчиненного ледяным взглядом. — Вы лучше сядьте. Едва последний опер приземлился на стул, Павел объявил: — Их информатор, — он изобразил барабанную дробь, — это Ульяна Шапошникова. Моя племянница.