Personal Jesus

2 года и 15 дней до «новой эры» (восемнадцатый год жизни) В тот день приехали все, даже те родственники, которых Азирафаэль видел в первый раз. Часть из них составляли пожилые дедушки и бабушки, от которых пахло ментолом, табаком и таблетками — приятный аромат старости. Когда-то от него тоже будет так пахнуть? Возможно. Но он-то точно не будет издавать эти мерзкие звуки причмокивая и вздыхать, шумно дыша и тихо разговаривая. Но не только старичков старался избегать Раф, к примеру, тётя Элизабет. Стоит ей только сделать пару глотков любого алкоголя (предпочтительно вина, все в этом доме, за исключением отца, его предпочитали) трещит без умолку, а стук её каблуков приводит в оцепенение. Все сели за стол, кроме матери, она вечно порхала вокруг, исполняя любое желание гостей. Она всегда пыталась выстроить фасад идеала — идеального брака, идеальной семьи, идеального ужина. — Значит так! Слушай внимательно, сын мой. Я в твоём возрасте уже был нацелен на служение Господу нашему всевышнему и посмотрите, теперь я епископ-суффраган. — Отец встал из-за стола, поправил рубашку и указал рукой на Азирафаэля, от чего тот запаниковал, правда, постарался это скрыть. — Пришла и твоя очередь встать на праведный путь веры. Я, в присутствии всей нашей семьи, торжественно заявляю, что пришло время стать приемником дела всей моей жизни. Выходи на работу в хор. Завтра. Когда говорит отец, весь мир останавливается и преклоняется. Азирафаэль ничего не сказал, он просто не мог сказать, что ему это не интересно. Конечно, он в отличие от отца любил что-то кроме церкви, тот же театр, книги, любил Его. Но вера уже прожгла жизнь настолько, что противиться идеям отца Азирафаэль не мог. Раф верил, верил, но презирал, не понимал, как может Бог позволять, боялся учить детей, не понимал, почему в резко обвалившихся церквях погибают праведники. К тому же Раф отца. Как бы Азирафаэль не хотел в город, как бы не хотел найти Его, Раф не мог этого сделать. Он даже вынашивать планы побега себе не разрешал, потому что это неправильно. Потому что у него есть долг перед семьёй, потому что кто знает, что может сделать отец, потому что Азирафаэль привык в этом жить. Потому что… Много этих «потому что…» Пусть Раф каждый день и мечтал о городе, о нормальной работе, о Его голосе. 5 лет 8 месяцев и 2 дня до «новой эры» (четырнадцатый год жизни) Школа, предпоследний урок. Кабинет английского. Звонок с урока прозвенел несколько минут назад. С одной стороны, Раф уже устал, он хотел бы немного отдохнуть, но с другой — дома ему скорее всего не получится этого сделать, так что лучше уж находится в школе. Даже жаль, что скоро домой. Азирафаэль пришел чуть ли не раньше всех. Он сидел за последней партой, читая в тишине. Как и всегда, он старался раствориться в словах и провалиться в историю. Раф медленно перевернул страницу, чтобы не издать лишний шелест. В такие моменты казалось, что всё даже хорошо. Чей-то голос. Азирафаэль поднял голову. Звук тихий, не четкий, с помехами. Похоже доносился он из подсобки учителя. Через пару секунд помехи исчезли, словно кто-то настраивал волну на старом радиоприемнике. Этот голос так и манил к себе. Раф точно не слышал такого раньше. Азирафаэль поднялся и прошел ближе к каморке, он прижался ухом к двери. Не обращая внимание, на осуждение со стороны одноклассницы, которая сидела в другом конце класса и готовилась к уроку, Азирафаэль стоял и слушал. Этот прекрасный (определенно прекрасный) мужчина рассказывал про нюансы садовничества. Его голос был и хриплым, и нежным, и серьёзным, и таким притягательным, словно он слышит одновременно весенний солнечный день, запах свежесделанных блинчиков и спокойствия, свободы. Он слушал с упоением, утопал в этом голосе. — А с вами была программа Энтони Кроули «Обо всем и ни о чём » на радио Capital FM, ещё услышимся, дорогие друзья. Азирафаэль не заметил, в какой момент класс наполнился людьми, пока он слушал Этот голос, всё вокруг затихало. Это было лучше тишины. Это было что-то новое. Дверь из подсобки резко открылась, и учительница ударила ею Азирафаэля. Класс засмеялся. Раф смущенно опустил взгляд в пол, извинился несколько десятков раз и сел за парту, а преподавательница даже толком не поняла, что произошло. Она успокоила учащихся и начала урок.