Не смотри вниз

В первый день учёбы после уроков Гермиона приходит в кабинет старост и садится медитировать. Техника из книги Малфоя оказалось действительно полезной - за каникулы она продвинулась в структурировании сознания в разы больше, чем за весь прошлый семестр. Ей все меньше снятся кошмары, а приступов почти не бывает - и это, как ей кажется, весьма значительные успехи за столь короткое время. На такое Гермиона и не рассчитывала. Постепенно удаётся воссоздать в голове образ той самой башни и освоиться там. Начать расставлять по нужным полкам знания, приводить в порядок комнаты с воспоминаниями, а какие-то временно закрыть на ключ. Стены, защищающие ее от бушующего снаружи моря - всех неконтролируемых эмоций - становятся выше и прочнее, и уже не содрогаются от мощных ударов волн. Делая эту технику, Гермиона впервые с июньских событий чувствует себя в безопасности. Может наконец сосредоточиться на своей магии, которая с готовностью откликается, и с лёгкостью сотворяет заклинания, которые долго не давались ей под действием таблеток. - Это очень опасное заклятье, Грейнджер, - говорит ей Малфой, зашедший в тот момент, когда она тренирует Протего Диаболика*, и весь кабинет охвачен небольшими очагами синего огня. Слизеринец стоит, опустив руки в карманы и прислонившись к дверному косяку. У них сегодня не было общих занятий, а в Большом зале они не пересекались, поэтому Гермиона видит его впервые после каникул. Гарри еще вчера, не успев сойти с поезда, отправился к Дамблдору, чтобы рассказать про подслушанный перед Рождеством разговор. Вернулся через пару часов мрачнее тучи: директор, по его словам, и слушать не стал. Отмахнулся со словами, что это вряд ли имеет значение, а вдогонку еще и огорошил поручением выудить из Слизнорта какую-то информацию о молодом Волдеморте. Сидя вечером в гостинной и слушая недовольство друга, Гермиона только еще больше уверилась в своих догадках: Дамблдор знает про Малфоя и его задание. И намеренно ничего не предпринимает. Годрик, директор ведь даже сделал его старостой мальчиков. Было ли это тоже частью какого-то плана, задается вопросом она, нервно сглатывая, когда их с Малфоем взгляды сталкиваются. Внутри всё проваливается вниз. Гермиона могла бы не приходить сегодня. Могла весь семестр прятаться в факультетской башне и в библиотеке, сталкиваться с ним только на людях и делать вид, что ничего не знает. Наверное, это было бы умно. То, что происходило между ними до Нового года, еще тогда было неправильным, теперь же.. Теперь же это казалось полным безумием. На негнущихся ногах - она слишком долго просидела в одном положении - Гермиона подходит к слизеринцу, не прекращая действие заклинания. Голубое пламя её протего подсвечивает серебром его радужки, и в них плещется прозрачная обжигающе-ледяная вода, где-то на дне которой ей чудятся острые камни. Так чувствуешь себя перед прыжком в горный поток: знаешь, что это риск. Что течение может раздавить тебя о скалы, но дух захватывает от восторга. И ты все равно прыгаешь. Взмахом палочки Гермиона закрывает дверь на замок и медленно тянет на себя его левую руку за пальцы, ладонью вверх. Она оказывается гораздо горячее ее собственной, опаляет теплом, которое волной проходится по телу. Малфой не сопротивляется, позволяя ей взяться за край его рубашки и вытащить запонки из петель. На ощупь закатать рукав по локоть, не разрывая зрительного контакта, будто они оба попали под обездвиживающее и застряли вот так - глаза в глаза. - Ну же, Грейнджер, - говорит ей с нажимом, тихо, зло. - Ты же так хотела посмотреть. И она смотрит. Будто ныряет в темную холодную воду, ожидая, что вот сейчас, стоит только это сделать - и тогда точно все. Что все вернется на свои места, окончательно и бесповоротно. И находиться рядом с ним сразу станет невыносимо. Метка, конечно, там - скалится пустыми глазницами черепа с бледной кожи, сползает змеей вдоль голубых вен к запястью. Только она и так знала о ней. А его пальцы такие же тёплые, как и секунду назад. Словно ничего не изменилось вообще. Гермиона делает неуверенный шаг назад. Вот теперь ей действительно становится страшно. Она боится не Малфоя, а собственной реакции. Вернее отсутствия таковой. - Это больно? - вопрос слетает с губ сам по себе, она даже не успевает понять, откуда он взялся. Малфой ухмыляется, мрачно и весело одновременно. - Серьезно, Принцесса? Это тебя интересует больше всего? Она сердито дёргает плечом, выпуская его руку. Можно подумать, он отвечает на все ее вопросы. Так какая разница? Отворачивается и отменяет протего - на его поддержу уходит слишком много сил, а ведь оно не получилось и на одну десятую таким мощным, как должно быть. С другой стороны, вообще хотя бы удалось. Это был совсем другой уровень магии, по сравнению с той, которой Гермиона пользовалась обычно. - Терпимо, - вдруг раздается из-за её спины голос Малфоя. - Не больнее, чем круцио. Особенно, если знаешь, ради чего это делаешь. Она вздрагивает. Ярость приходит мгновенно. - Да? - переспрашивает веско, снова оборачиваясь и складывая руки на груди. - И ради чего, Малфой? Так не терпится избавить мир от грязнокровок и, как там у вас принято говорить? Предателей крови? Вот только когда вы с Роном или Гарри бьете друг друга по морде, она у вас одного цвета, вот незадача, правда? Её слова предсказуемо выводят его из себя. Это видно по жесткой линии плеч, по заострившимся скулам и по обжигающему презрению, с которым он смотрит. Но Гермионе плевать, так даже лучше, так ей будет легче. Пусть злится, пусть достанет палочку и заколдует её или наговорит кучу мерзостей, как делал раньше, может быть хоть тогда она наконец почувствует к нему хоть долю той ненависти, которую должна. - В Норе, Малфой, мог кто-то быть! - добавляет обвиняюще, озвучивает то, о чем ей нельзя забывать. - Живой человек! Кто-то мог погибнуть, когда дом обрушился, а для вас это была идиотская жестокая игра, не больше! Я слышала, как она смеялась. Беллатриса. Там, на поле! Точно так же, как в ту ночь, когда умер Сириус, будто для неё нет ничего веселее хаоса и смерти. Он ничего не отвечает, только криво улыбается и молча смотрит, как Гермиона обнимает себя руками, пытаясь справиться с эмоциями. Не говорит ей, почему был там, хотел ли пойти или его заставили, жалеет о случившемся или получал удовольствие от этого кошмара. Ничего, что помогло бы ей оправдать его или возненавидеть. Заставляет её решать самой. - Ненавижу тебя, Малфой, - смаргивает непрошенные слезы и чувствует во рту вяжущий привкус вранья. - Всё это, - подразумевая их странное взаимодействие, - не должно было зайти так далеко. Не смей больше прикасаться ко мне. И вообще подходить. А еще горечи. - Так сваливай отсюда, - пожимает плечами слизеринец с показным равнодушием, обойдя её, и садится на окно курить. - Уёбывай нахрен и ищи себе другое место для уединения, потому что я и дальше планирую здесь бывать, усекла? И в его голосе Гермиона улавливает что-то очень похожее на боль. Точно такую же, как та, что сейчас смутно разрастается в её собственной груди. Поэтому даже не находит в себе сил спорить с ним. Глотая слезы, собирает вещи и уже идет прочь, когда Малфой, следуя своей извечной привычке добавлять что-нибудь напоследок, бросает ей в спину негромкое: - Когда мне ставили метку, Грейнджер, она тоже смеялась.

***

Гермиона перестаёт ходить на пятый этаж. Запрещает себе даже думать о нем. О том, чем он занимается в школе для Волдеморта, о метке, о его запахе и о том, как упоительно его губы ощущались на ее коже. Даже визуализирует эти мысли во время очередной медитации и прячет подальше, выбрасывая ключ в воображаемое море. В ее окклюменции наконец-то наклюнулся настоящий прогресс. Гермиона чувствует, что понемногу идёт к выздоровлению. Уже через пару недель занятий она снижает дозу лекарств до минимума, надеясь, что весной сможет отказаться от них совсем. Иронично, что все благодаря его книге. Драко Малфой - Пожиратель смерти, повторяет она как мантру в те дни, когда хочется наплевать на все и подняться в их кабинет, и покорно идёт в библиотеку или в башню Гриффиндора. Чувствует себя запертой - между своим знанием, кто он, и иррациональной тягой снова оказаться рядом. Между своим решением ничего не рассказывать и детской, совершенно неуместной обидой. На то, что он участвовал в нападении. После того, как подарил книгу, а за пару дней до этого целовал в кабинете так, будто не хочет отпускать. Но это все уже не имеет значения, снова повторяет себе Гермиона. Возврата нет. Драко Малфой - враг. Проходят недели, и уже близится конец января, когда Рон попадает в больницу из-за отравленной медовухи Слизнорта. Сидя у его постели в больничном крыле, Гермиона прислушивается к разговору преподавателей. - Если честно, я сам планировал её подарить, - сокрушенно признаётся профессор зельеварения. - И кому, если не секрет? - Дамблдор передает бутылку Снейпу. - Вам, директор, - отвечает Слизнорт. Гермиона ловит на себе внимательный взгляд декана слизерина ровно в тот момент, когда в голове что-то щелкает, запуская полное понимание происходящего. Заколдованное ожерелье, которое Кэти несла Дамблдору. Медовуха, предназначавшаяся ему же. Глаза Снейпа, прожигающие в ней дыру и полные мрачного предупреждения. “Мисс Грейнджер, вы думаете слишком громко”, - гремят в памяти его слова, сказанные ей осенью. Ладони на коленях сжимаются в кулаки от переполняющей её ненависти и ярости - за всё это, знает Гермиона, ответственнен только один человек. Из-за него Кэти, а теперь и её лучший друг чуть не погибли. Из-за него она теперь чувствует себя так паршиво. Соучастницей и предательницей. Она заставит Малфоя заплатить. Если Снейп всё же выгораживает его, заставит Дамблдора увидеть правду. Подтвердит,что Гарри всё это время был прав. В Медицинское крыло запоздало влетает Лаванда. Гермиона цапается с ней на автомате, просто чтобы хоть как-то погасить рвущееся наружу раздражение. Рон, видимо регируя на голоса, бормочет её имя во сне и берет за руку, и это тоже помогает хоть чуть-чуть вздохнуть с облегчением. С ним всё будет хорошо, думает она, выходя в коридор вслед за профессорами, и окликает директора с просьбой поговорить. Гермиона не может больше молчать и ненавидеть себя за это даже больше чертового слизеринца.

***

На сей раз, впустив её в свой кабинет, Дамблдор вопреки обыкновению не ходит вокруг да около. Он устало опускается в кресло и, наколдовав чашки с чаем, спрашивает напрямую: - Что вы хотели обсудить, моя дорогая? - Профессор, Драко Малфой - Пожиратель смерти, - Гермиона наконец озвучивает мысль, которая как сломанная пластинка неделями крутилась в её голове. - И у него задание в школе от Сами-знаете-кого. - И это задание состоит в том, чтобы убить меня, - договаривает за неё старый волшебник и как ни в чем не бывало подносит чашку к лицу, принюхиваясь. - Пейте, поистине прекрасный чай, китайский белый. Очень удачно, что Гермиона не пьет злосчастный чай в данный момент. Точно поперхнулась бы. - Ваши успехи в окклюменции, Мисс Грейнджер, очень впечатляют. Рад, что вы, наконец, продвинулись. Но и я еще кое-что умею, - лукаво подмигивает он, отвечая на её немой вопрос. - Что касается Мистера Малфоя, вам ведь уже приходило в голову, что я знаю о метке и о задании, не так ли? - Но если вы знаете, то почему бездействуете, профессор? - спрашивает недоуменно. - Что, если в следующий раз кто-то действительно погибнет? Что, если это будете вы? Пытается понять, чем Дамблдор руководствуется, рискуя жизнями студентов и своей собственной. - То, что случилось с Мисс Белл и Мистером Уизли, ужасно и крайне печально, - вздыхает он, наконец отставив чашку и посерьезнев, - но понимаете ли вы, Мисс Грейнджер, что моя обязанность как директора защищать каждого из моих студентов в равной степени? А мистер Малфой все еще студент этой школы, даже если Волдеморт решил, что мальчик - его собственность. К тому же, грядет война, и в наших интересах бороться за каждого, кто еще не выбрал сторону. Гермиона хочет было возразить, что метка на предплечье явно противоречит этому признаку, но Дамблдор качает головой. - Он не убийца, Гермиона. Еще нет. Ты и сама это знаешь. Хочется закричать от бессилия, потому что это нонсенс, верх беспечности - позволять Малфою разгуливать по школе с подобными намерениями. - Но что, если он добьётся своего? - выдает она свой последний аргумент, потому что всё еще ни черта не понимает логику Дамблдора. - Если он убьёт вас, мы проиграем войну. Вы - сердце Ордена. Директор тяжело вздыхает и, сняв перчатку, протягивает ей черную обугленную ладонь. - Я давно переложил это бремя на плечи Гарри, моя дорогая, потому что предвидел возможный исход. Что вы видите? Гермиона слышала от друга о травме Дамблдора. Это было еще в сентябре. Слишком много времени прошло, думает она, всматриваясь в руку директора, которая по внешнему виду уж точно не может принадлежать живому человеку. С летних каникул прошло достаточно времени для восстановления от последствий практически любого проклятия. Вспоминается вечер, когда директор формально отсутствовал в школе, но она увидела его в кабинете Снейпа - осунувшегося, сидящего на кушетке перед столом с кучей всевозможных зелий. Дамблдор бы давно оправился от любого проклятия, понимает Гермиона с ужасом. Кроме смертельного. Она ошибалась, решив, что директор рискует жизнью, позволяя Малфою оставаться в школе. Потому что он и так умирает.

***

Когда Уизел попадает в больницу и вся школа не умолкает об этом целый день, Грейнджер возвращается. Приходит под вечер, под изучающим взглядом Драко раздраженно бросает сумку на пол около стола и садится на его излюбленное место. На улице снова метёт. Игнорируя его присутствие, какое-то время хмуро вертит в руках пачку забытых им на подоконнике сигарет, прежде чем разъярённо отшвырнуть в ту сторону. - Херовый день, Принцесса? - спрашивает он с издёвкой, и она поднимает на него мгновенно темнеющие злобой глаза. - Херовый год, Малфой, - огрызается та. - Из-за тебя и таких уродов, как ты. На это он только смеется. - Да что ты говоришь. Ну и какая нелёгкая тебя принесла? Сидела бы в больничном крыле, подтирала слюни своему слабоумного дружку, разве не это предел всех твоих мечтаний? - Заткнись, - шипит, соскакивая с подоконника, а в следующий миг ее палочка упирается ему в грудь. - Это ведь был ты, Малфой. Отравил бутылку. Становится понятно, зачем она здесь. Собрала кусочки головоломки, воспылала праведным гневом и примчалась мстить за рыжего нищеброда. Вечная защитница сирых и убогих. Ну конечно, хмыкает мысленно он. Святая Грейнджер. - Может быть и я, а может и нет, - ухмыляется, понимая, что этим разозлит ее только сильнее, и находит в этом какое-то мрачное удовлетворение. - Вряд ли они найдут того, кто это сделал, так что заканчивай размахивать палочкой, Моргана. - Мне не надо искать, Малфой, я знаю, - качает головой, а потом доверительно добавляет: - Знает и Дамблдор. Практически злорадствует. Он отшатывается от неё словно от мантикоры, чувствуя, как руки холодеют от ужаса. Охуеть. - Ты.. - осекается от шока. - Блять, Грейнджер, ты.. Сдала его Дамблдору. Сука. - Мне даже не нужно было ничего говорить, - победно сверкает янтарно-кошачьими глазами и усмехается недобро, ядовито. Совсем не по-Грейнджеровски. - Думаешь, Дамблдор не знает, что происходит в его школе? Если ты все ещё и отравляешь коридоры своим присутствием, Малфой, это потому что тебе позволяют. Этого оказывается достаточно, чтобы довести его до той точки, после которой Драко уже не отвечает за свои действия. Потому что, однозначно, девчонка сама не понимает, как зарвалась. Шаг - и рука сжимает её горло. Не настолько сильно, чтобы Грейнджер начала задыхаться: образ того, как она беспомощно бьется в хватке Сивого ещё слишком свеж в сознании. Но достаточно, на его взгляд, чтобы напугать. - Надо было оставить тебя ему, Грейнджер, - выплёвывает ей в лицо, давясь удушающей воронкой эмоций, которая до тошноты перекручивает внутренности и выворачивает их наружу запрятанной на самое дно подноготной. - Чтобы Фенрир отымел тебя на том поле, а потом бросил подыхать. Тогда было бы гораздо меньше проблем. Тонет в расплавленном янтаре полных презрения глаз, свидетельствующих, что удалось убедить хотя бы её. Становится еще паршивее. Салазар, он бы никогда этого не сделал. Даже если бы знал наверняка, что девчонка-таки пойдет к Дамблдору, всё равно. Как застарелая заноза, на которую вовремя не обратили внимание, она, казалось, ушла под кожу слишком глубоко. И там воспалилась до стадии сепсиса. - Ненавижу тебя, Малфой, - повторяет обессиленно свои же слова, угрожающе усиливая нажим на палочку, которой всё еще упирается ему в грудину. - Ну так давай, - подначивает её, подогреваемый собственным бешенством. - Ты же знаешь столько подходящих заклинаний из своих книг, Грейнджер. Чтобы ими воспользоваться, как раз это и нужно. Ненависть. Надавливает солнечным сплетением на древко, отводит большой палец от того места, где бьется её сонная артерия и ведет им по линии челюсти, заставляя поднять подбородок. Чувствует ладонью, как учащается её дыхание. Как оно становится тяжелым и свистящим, пока Грейнджер, несмотря на сказанное, нихуя не делает, чтобы остановить его. Думает, он остановится сам. Глупая. - Ты сказала не приближаться к тебе, - привычным жестом надавливает на её нижнюю губу, заставляя открыть рот - так, как уже делал много раз до каникул. До того, как она узнала правду. - Но, учитывая, что ты приперлась сама, тебе нужно попросить еще раз. Считай просьбу аннулированной. Мне тебя не трогать? На её лице отчетливо читается борьба, но Грейнджер ничего не отвечает. Настороженно следит за ним из-под полуприкрытых мокрых ресниц, с силой кусает за костяшку, так, что наверняка останутся следы. А потом едва заметно проводит по коже языком - и от этого короткого, слабого движения весь его самоконтроль мгновенно летит к черту. И Драко идет ва-банк. Берется свободной рукой за её палочку и мягко тянет на себя, позволяя ей решить. - Отдай, - приказывает негромко. Тут же улавливает отклик - её дрожь - запястьем между её ключиц. - Ну же, Грейнджер. Или нападай или сдавайся, третьего варианта нет, - объясняет вкрадчиво, будто глупому ребенку, который сам не знает, чего хочет. Она всхлипывает, судорожно втягивая ртом воздух. И, побежденно прикрыв глаза, разжимает пальцы. Драко на ощупь кладёт ее палочку на столешницу, а потом поднимает Грейнджер в воздух и, развернув, сажает на край рядом. Втягивает полные легкие той фруктовой бурды, которой пахнут ее волосы, и сразу задыхается от мощности ощущения. Салазар, он скучал по этому как ебаный наркоман. Скучал по ней. Она целует его сама - с неимоверной злостью, с отчаянностью погибающего. Кусает губы до крови, и они мешаются с ее слезами. Насколько всё запущено, если ему даже неприятно, что она плачет, думает он устало. А ведь когда-то это принесло бы удовлетворение. Только остановиться Драко уже не может. Не сейчас, когда она тянется к нему первая. Не давая Грейнджер времени испугаться, он дёргает за воротник ее рубашку, и форменные пуговицы со стуком осыпаются на паркет. Спускает с плеч, оголняя спину, припадает губами к выемке под ключицами и выцеловывает дорожку вниз. Слушает, как она запрокидывает голову и рвано дышит в потолок от остроты ощущения - громко, почти в голос. Зарывается пальцами в его волосы, но не отстраняет, а наоборот притягивает ближе. Позволяет зайти дальше. Сумасшедшая. Они оба - конченные, думает он мрачно, поддевая ее мягкий спортивный топ пальцами и спуская вниз ей на живот. Так, что ее руки оказываются немного заведены за спину за счёт длины лямок. Чуть отстраняет девчонку за плечо и несколько секунд просто смотрит - жадно пожирает глазами. Пытается запомнить то, что видит, чтобы оно осталось с ним навсегда. Запомнить, какая Грейнджер, оказывается, охуительно красивая. Она встревожено замирает, растрепанная, с горящими щеками и совершенно беззащитным выражением лица. Дергается, инстинктивно порываясь прикрыться, но он кладёт руку ей на локоть, не позволяя. - Нет, Грейнджер, - прижавшись лбом к ее, рычит рот в рот, прежде чем опустить его туда, где он сейчас должен быть: ей на грудь. И впервые услышать как Грейнджер стонет. Она выгибает спину и обхватывает Драко ногами за бёдра, кажется, абсолютно теряясь в пространстве. Полностью сдаваясь его рукам и губам. Скребёт ногтями по столу, прижимается к его паху. У Драко стоит так, что это, блять, больно. И, разумеется, в своей голове он уже видит это. Как рывком разворачивает её на живот, задирает юбку и нагинает на стол. Как ее чертовы волосы рассыпаются по спине, как он удерживает ее за локти, двигаясь. Как она позволяет ему - вот так просто. Судя по тому, как срывается ее тихий голос, как она откликается судорогой на каждое его движение, Грейнджер действительно может ему позволить. В другой - прошлой - жизни он бы даже воспользовался случаем, если бы не побрезговал. А потом смеялся бы с Блейзом над этим в гостиной до потери пульса. Проблема в том, что в этом году все старые сценарии пошли по пизде. В том, что он не хочет быть причиной её слез. Грейнджер непременно возненавидит себя после и снова развалится на части, когда ей только стало лучше. А Драко совершенно не хочет на это смотреть. - Блять, - рычит он сквозь зубы, заставляя себя оторваться от её соска и утыкаясь носом девчонке в солнечное сплетение. Предупредительно берет за локти, чтобы немного привести в чувство и медленно поднимает голову, встречаясь взглядом с горящими паникой глазами. Ведет ладони вверх и кладет на её плечи, вздымающиеся вверх от тяжелого дыхания. - Включи уже свои хвалёные мозги, Грейнджер, - говорит тихо, со злостью и опустошением, - и ответь на вопрос. Тебя трогать? Несколько секунд она просто ошеломленно смотрит на него, а потом напрягается, сжимаясь всем телом. Резко обхватывает себя руками, как если бы защищалась от холода. Закусывает губу и и медленно, через силу - будто жалеет - качает головой. - Так я и думал, - хмыкает он и, бросив невербальное репаро на её рубашку, идет за сигаретами. Пока курит, гипнотизирует глазами снег, летящий в лицо из открытого окна. Даёт ей возможность прийти в себя. - Малфой, - зовет она устало спустя какое-то время. Обернувшись, он с удивлением обнаруживает Грейнджер в кресле - полностью одетую и с очередной книгой, словно всё еще сентябрь, а остальное ему просто привиделось в сумасшедшем сне. И только горечь в её голосе выдаёт, что между ними что-то происходило. - Если кто-то из моих друзей снова пострадает, я буду рядом, - обещает не глядя, погруженная в чтение, - и отправлю тебя в Азкабан. Затягиваясь, Драко думает о том, что на сей раз её слова - не пустая угроза. У Грейнджер действительно есть на него компромат. Но он, сам не зная почему, продолжает защищать её - даже от себя.